Dans le feu de la jeunesse naissent les plaisirs В огне юности рождаются удовольствия, Et l'amour fait des prouesses pour nous éblouir И любовь толкает нас на подвиги, чтобы обольстить.
Серёжа вот только вынес последний ящик с пустыми бутылками после бурного празднества и решил заняться наконец своими важными преподавательскими делами, когда к нему в квартиру залетел Бестужев-Рюмин, радостный донельзя. И с ходу шлёпнул перед Муравьёвым какую-то книгу в мягкой обложке. – И тебе привет, Мишель, – Рюмин ответить не мог, потому что уже допивал Серёжин горячий кофе из чашки. Так что он только пробулькал что-то и жестом указал на книгу. Муравьёв нахмурился и вздохнул, беря в руки свежий выпуск университетской периодики и открывая оглавление. – Ты заинтересовался наукой? Похвально… Миша сердито отставил пустую чашку и забрал у Серёжи книгу. – Вы не там смотрите… – Бестужев зашуршал страницами, отыскивая раздел «Международное право». – Ну вот же! – Он снова уложил перед Муравьёвым раскрытый на нужной странице выпуск. – Это наша статья! Вот тут написано «Бестужев-Рюмин М., студент 3 курса факультета иностранных языков» и ниже вы: «научный руководитель: аспирант кафедры международного права Муравьёв-Апостол С. И.». Купил в университетском книжном. Наше первое с вами научное сотрудничество, что-то, что мы сделали вместе! Рюмин обхватил холодными руками лицо Серёжи, сминая его щеки, а потом и вовсе уселся к нему на колени. Как был в заснеженной парке и мокрых от талого снега и питерской слякоти ботинках. У Апостола чуть перфекционистский инфаркт не случился, он только навёл порядок. – Вы понимаете, как это памятно и важно? – Он поцеловал не впечатлённого Муравьёва в губы и снова взял со стола сборник статей. – Ничего вы не понимаете. А я сохраню на память. – Можешь ещё полистать на досуге, там не только наш с тобой плод коллективных научных потуг, – Серёжа ворчал, недовольный хаосом, который Мишель всегда привносил в его жизнь, но обнимал за талию крепко, наплевав на грязь на полу. – Принёс тональный крем? Ты обещал. Миша кивнул, копаясь в своих карманах, чтобы достать небольшой тюбик. – Я не очень разбираюсь, но оттенок должен подойти. Я сказал девушке-консультанту, что это для сексуального аристократичного вампира, который не любит солнце, – Муравьёв уже начал изучать этикетку, но последняя фраза заставила его мрачно посмотреть на веселящегося Бестужева. – Вы всё ещё злитесь? Уже почти ничего не видно. Вчера Мишель, по своему обыкновению, ночевал у Серёжи. Они обнимались и смотрели какую-то ерунду, всё было хорошо. Пока Мише не пришла идея укусить Муравьёва за щёку, прямо под глазом. Больно так прихватил, как щенок, играючи. Серёжа сразу понял, что к утру он будет выглядеть как жертва домашнего насилия из социальной рекламы. Он-то свою кожу знал. Остался след зубов, всё вокруг посинело и налилось отёком, будто ему неслабо подсветили. И это при том, что на вечер назначено заседание кафедры, на котором Муравьёв, вышедший на финишную прямую со своей диссертацией, должен будет отчитаться о своих академических успехах. Важный для него день. – Я всё аккуратненько вам замажу, будете очень солидный, – Бестужев крутил голову Серёжи так и этак, оценивая нанесённый ущерб. Вид у Муравьёва-Апостола был обречённый. – Надо было вам патчи ещё купить, чтобы отёк снять, но я вам ложечкой холодной… – Давай мне ещё ложечкой приложи по синяку, – Серёжа ссадил с себя юного визажиста и направился к ванной, пробовать крем. Не так он и злился, но стоило поворчать. Миша всё время пытался его укусить на видном месте или засос поставить. Нутро Муравьёва сжималось от такой неразумности и беспечности. Крем ложился неплохо и даже укрывал проклятую синеву с красноватыми следами остреньких студенческих зубов, но тон Серёжиной кожи оказался всё равно светлее самого вампирского оттенка тонального крема. Муравьёв добавлял ещё чуть-чуть и ещё чуть-чуть, тонального крема на лице становилось всё больше. Придётся, видимо, просто нанести его на всё лицо полностью. Серёжа вздохнул, чувствуя задницей, что приключения, связанные с совместной жизнью с Рюминым, только начинаются. Ещё и Миша подозрительно затих. – Вам тут звонят! Вспомнишь солнце – вот и лучик. Муравьёв посмотрел на свои испачканные кремом руки. – Кто? – Не знаю, номер какой-то. – Ответь, только не говори ничего странного. Серёжа знал Мишеля. Тот сейчас самым невинным голосом скажет, что он в ванной. Хорошо, если это Трубецкой. Плохо, если заведующий кафедрой. Прошло секунд двадцать, Муравьёв успел пожалеть, что позволил Мише ответить. Хотел уже высунуться, но Рюмин пришёл сам. С самым испуганным лицом. – Там мужик какой-то. Голос такой серьёзный. Апостол выругался, что бывало с ним крайне редко, и помыл руки в рекордные сроки. – Алло? С кем имею честь?.. – Серёжа, у тебя секретарь появился? Брата родного не узнаёшь? – Муравьёв закатил глаза, держа телефон подальше от своего намакияженного лица. Проходя мимо Миши в комнату, он погладил его по щеке, чтобы стереть напуганное выражение и одними губами пояснил: «Это Матвей». – Звоню с телефона Маши, мой сел. Полька растрепал маме, что у тебя кто-то появился. Мама хочет, чтоб вы приехали в гости. Ты как там с расписанием? Найдёшь денёк? Серёжа снова вздохнул, вспоминая любимого младшего брата, оглянулся на Мишу, обратившегося в слух, и стянул с него дурацкую шапку, являя миру воронье гнездо на голове парня. – Вы с Машей тоже будете? – Разговор про скорую свадьбу и гипотетических внуков от старшего вряд ли отвлечёт маму от Серёжиного ПАРНЯ, но это хоть что-то. – Не знаю, М… Маша вряд ли сможет, у неё много заказов сейчас. Скорее всего я сам приеду. На тебе, кстати, Полька. Я ему предложил подвезти, он отказался, сказал, что поедет только с тобой, – средний из братьев Муравьёвых чувствовал, что поездочка будет весёлой. Путь не близкий, на дорогах гололёд средней паршивости, Поля с Мишей в салоне. Красота. Но мама есть мама. – Я буду. И Польку привезу. И, Моть, приедь, пожалуйста, тоже. Старший брат засмеялся, поддевая Серёжу: – Спасать тебя от мамы и от Польки? Как в детстве? – Средним быть вообще-то тяжелее всего… – Ну-ну, завёл опять. Ты уже взрослый у нас, почти целый кандидат наук вырос! – Кто-то позвал Матвея и начал ему что-то говорить. – Да, сейчас… Всё, Серёжа. Напиши мне, как скоординируетесь там все. И секретарю привет. А секретарь нервно кусал губы, слушая весь разговор. – Ну чего там? – Смотрины, чего. Мама хочет посмотреть, кто меня, убитого горем вдовца, подобрал. – Серёжа уже который раз вздохнул. – Ты поедешь? Видно было, что Мише страшно, но любопытно. И это противоречие отражалось на его симпатичном лице. Серёжа не мог ни улыбнуться, поцеловав после в лоб. – Сергей Иванович, вы не думайте. Я буду прилично себя вести, все проверки выдержу. В лучшем виде всё сделаю, – Рюмин зачастил, все ещё держа в руках шапку. Ботинки он успел снять, а вот парку нет. Муравьёв приобнял его за плечи, всё ещё улыбаясь. – Ты называешь меня по имени и отчеству, думаю, что они заподозрят неладное. И брата моего старшего боишься. – Никого я не боюсь, просто не знал, что это он звонит. Мы с ним подружимся. – Муравьёв-Апостол только фыркнул на это, заранее зная, что уж старший точно его союзник. Хватит и их коалиции с Полькой. – Я буду звать вас… тебя! Тебя. Серёжей, – Мишель запнулся об это слово как о невидимую преграду и тут же нахмурился. – Ну не могу я, понимаете? У меня язык не поворачивается. Серёжа прижал его к себе, целуя теперь в висок. Бестужев прильнул в ответ, уткнувшись лицом в грудь Муравьёва и вдыхая запах его одеколона. Они привыкнут, но к поездке всё равно нужно подготовиться.* * *
Несмотря на то, что Миша крутился под боком, спрашивая то одно, то другое, и отчаянно жаждая внимания, Муравьёву удалось написать сносный отчёт к заседанию кафедры. И даже собраться, чтобы попасть в университет вовремя. Успешно справившийся с работой визажиста Рюмин отправился к себе домой, чтобы не изнывать в Серёжиной квартире от скуки. На заседании Апостолу торжественно вручили окончательный вариант правок и объявили, что пора бы уже и рецензенту всё это дело показать. От разговоров о диссертации у Серёжи начинала болеть голова в висках и хотелось выть, настолько это всё было бестолково и геморроидально устроено. Уже после, в курилке, Муравьёв внезапно столкнулся с Серёжей Трубецким. Вид он имел не менее озадаченный. Они обменялись аспирантскими новостями, Трубецкой уточнил прилично ли он себя вёл на их милом празднестве. Некоторое недоумение у него вызывал Кондратий, который на следующий день, не без Мишиного совета, пошёл в лобовую атаку с билетами в театр на пятницу. Сергей как-то упустил момент, когда они перешли из академической плоскости в романтическую, и теперь не был уверен, как ему поступить с предложением. Нахмуренный и серьёзный Муравьёв настоятельно рекомендовал принять. – Ты надеешься, что отношения со студентами вдохнут в нас новую жизнь? – Трубецкой улыбнулся, приобнимая Серёжу за плечи. – Может ли что-то спасти двух измученных аспирантов на грани защиты и нервного срыва? – Муравьёв откинул голову ему на плечо, с самым философским видом выдыхая сигаретный дым в небо. Уже почти стемнело и на территории университета никого не было. – Только парочка молодых третьекурсников, – Трубецкой вздохнул, прижимаясь щекой к макушке Муравьёва и тоже глядя в небо. Так и стояли как два придурка. – Есть конфетка? Или жвачка? – Не хочешь на своего Мишеля табаком дышать? – Сергей порылся в карманах пальто, чтобы найти для Апостола что-нибудь мятное. Муравьёв только недовольно зыркнул на него. Они распрощались, и Серёжа двинулся с университетского двора в сторону парковки, чувствуя, как всё леденеет в горле от мятной жвачки и лёгкого мороза. В машине он вытащил из кармана телефон скрюченными от холода пальцами и написал Мише, что приедет к нему. После нервотрёпки с кафедральными не хотелось возвращаться в холодную и пустую квартиру. Рюмин наслал радостных стикеров, но предупредил, что запланировал трансляцию чуть позже. Комната в Мишиной квартире всего одна, смогут ли они помириться так, чтобы не мешать друг другу работать. И сможет ли Серёжа вообще работать, находясь в непосредственной близости к непотребствам и не имея возможности присоединиться. Нет, точно не сможет. Пришлось отказаться, потому что тянуть с правками было уже некуда, нужно было работать, и притом с полной концентрацией внимания. Жвачку досадливо выплюнул, некого впечатлять своим свежим дыханием. Работалось паршиво. Во-первых, сам текст страшно надоел. Муравьёву уже тошно было от всех этих фамилий, правовых актов и ссылок на источники. Во-вторых, проклятый телефон постоянно светился обновлениями того порно-приложения, соблазняя забить на всё и посмотреть трансляцию как раньше. Очень было любопытно, что saint_michelange затеял для своих зрителей на этот раз. Пришлось убрать телефон подальше и снова вчитаться в плоды своего научного творчества. Плохому танцору, как говорится. Серёже казалось, что и в глаза будто песка насыпали, и научрук просто так докапывается, чтобы побесить и помотать ещё немного нервы, что всё, что он уже написал и оформил, полная, беспросветная чушь и никому это не надо, кроме него самого с этой несчастной степенью. И вот когда он уже дошёл до мысли, что беспечность и лёгкая форма лени передаётся половым путём, то понял, что всё бесполезно. Закрыл тысячу вкладок, связанных с диссертацией, и ввёл волшебное название сайта в поисковую строку. И попал он в самый нужный, самый сладкий момент. Странное было ощущение от просмотра. Серёжа снова вернулся к роли обычного зрителя общей трансляции, но гибкое, стройное тело на экране, стоны, томные вздохи, каждое маленькое движение, – всё было знакомо ему слишком хорошо. В самой трансляции не было ничего особенного, вполне привычная программа. С той лишь разницей, что теперь Муравьёв знал каковы эти губы на вкус, как сжимается растянутая дырка вокруг члена и как восхитительно у Мишеля закатываются глаза, когда он кончает. И это тайное знание грело его душу и сделало оргазм особенно ярким. Когда saint_michelange флиртовал со зрителями или на экране появлялись особенно откровенные подробности, сердце Серёжи на удивление не сжималось от боли. Он не чувствовал неприятных, острых уколов ревности или неуверенности в себе. Мысль о том, чтобы присоединиться и стать участником процесса съёмки тоже не грела. Единственное, чего Муравьёву не хватало, – это возможности позаботиться о Бестужеве после оргазма. Была у них общая трепетная любовь к aftercare. Очень Серёже хотелось оказаться рядом. Они созвонились, и Апостол полчаса комфортил Мишу сначала по громкой связи, пока тот лениво мылся в ванной, а потом сонного в постели. Рюмин так и уснул с телефоном на подушке. Уже в глубокой ночи Серёжа остался один на один со своей диссертацией. И принял бой. Заварив крепкого кофейку, просидел до самого утра, но добил, чтобы больше не возвращаться. Парочку мест, которые научный руководитель просил прояснить, халтурно удалил, вдохновившись лёгким нравом своего молодого человека. Всё-таки должны же они обоюдно позитивно влиять друг на друга. На корчи внутреннего перфекциониста сил не осталось. Уснул Муравьёв сном младенца, когда слабенькое зимнее солнышко уже потихоньку выбиралось из-за горизонта.* * *
На следующий день Серёжа всё-таки поехал к Мишелю, набрав предварительно полезных продуктов, чтобы убедиться, что его студент хорошо питается. Бестужев любил спать до обеда, особенно после трансляций, поэтому встретил его мятый и заспанный. Но они всё равно крепко поцеловались. Руки Муравьёва обхватили Мишину задницу в пижамных шортах. Рюмин сразу стал нашёптывать на ухо, соблазняя лечь обратно спать, но Серёжа был непоколебим и не вёлся ни на какие провокации. Он приготовил Мишелю вкусный и полезный завтрак, они посмотрели пару серий сериала. У Бестужева-Рюмина было игривое настроение, поэтому Серёжа несколько раз ловил его ногу под столом в опасной близости от своего паха. Совмещать еду с сексом Муравьёв совсем не умел, для него это были два совершенно несвязанных процесса. После позднего завтрака Апостол оккупировал обеденный стол, чтобы подготовиться к экзамену, который предстояло принять у его родных международников, а Миша затеял уборку в своих игрушках. Вытащил все коробки из шкафа и по очереди извлекал всякие дилдо с вибраторами, чтобы обработать их специальным средством. И делал это так любовно и сосредоточенно, что Серёжа не мог перестать наблюдать. Всё это порно-богатство действительно выглядело симпатично, такое разноцветное, приятное на ощупь. Такие обтекаемые фаллические формы. Муравьёв подпёр щеку рукой, вспоминая разные идиотские эвфемизмы к слову «член». – А что ты там откладываешь? Тебе это больше не нужно? – Серёжа кивнул на парочку игрушек, которые Миша почему-то отложил в сторону и не упаковал обратно вместе с остальными. – На благотворительность отдашь? Мишель фыркнул в ответ и показал Муравьёву средний палец. – Нет, это для других целей, – он сложил отложенные игрушки в свободную коробку, добавив туда пару флаконов смазки и презервативы. – Тревожный чемоданчик? – Серёжа вскинул бровь, не желая сворачивать тему. – Сергей Иванович, вы становитесь навязчивым. – Простите, Михаил Павлович, – Муравьёв поднял руки в примирительном жесте и обаятельно улыбнулся. Миша наморщил нос. – Так мы звучим как пожилые геи. – Однажды станем ими, – Апостол вздохнул, перебирая прошлогодние билеты к экзамену, взятые для примера. – Вы всё-таки поскорее, чем я, – это Рюмин сказал тихо, но Серёжа всё равно услышал и только хмыкнул. Миша вернул все коробки на место в шкаф и открыл выдвижные ящики, в которых хранил красивое бельё. Муравьёв сделал пару билетов, не отвлекаясь, а когда снова отвёл взгляд от экрана, Бестужев примерял на себя один из кружевных комплектов, скинув свои домашние вещи. Как можно быть продуктивным, когда у тебя такой соблазнительный парень. – Как вам? – Мишель повернулся к Серёже, чтобы продемонстрировать нежно розовый комплект белья, состоящий из шёлковых шорт, лёгкого халата и кружевного полупрозрачного лифа. – По-моему, для этого всё-таки нужна грудь, – Рюмин тихонько фыркнул, проводя руками по своей плоской груди. Пирсинг был на законном месте. – Вы ведь смотрели вчера трансляцию? Не расстроились? Миша медленно спустил с плеч халат, снова поворачиваясь к зеркалу. Разоблачался долго и со вкусом, зная, что Муравьёв ловит каждое движение. Серёжа больно закусил нижнюю губу, пытаясь понять, о чём его спрашивают. Теперь Бестужев примерял на себя чёрный, более открытый комплект белья с кучей тоненьких ленточек, соединяющих вышитые мелким бисером цветы. Одним словом, красота. Рюмин покрутился, оценивая себя в отражении, и, посчитав, видимо, образ неполным, полез в отделение, в котором хранил чулки. Пара, которую он начал надевать, оказалась не новой. По тонкому чёрному материалу ползла стрелка. Миша вздохнул и стянул чулок, откидывая его в сторону. – Чего вы молчите? Забыли принцип единства мышления и речи? – Мишель оглянулся на Серёжу и принял соблазнительную позу. Чёртова одалиска. Муравьёв вздохнул, возвращаясь к скучным мыслям о насущном. – Не расстроился, не волнуйся об этом. – Вы у меня, Сергей Иванович, мужчина с тонкой душевной организацией. За это и люблю, – Миша порылся в глубинах шкафа, вытаскивая пару новых комплектов. Один из них был белый, очень нежный и даже невинный, хоть и из кружев. А другой чёрный, похожий на тот, что был на Рюмине, только более скромный. Мишель приложил оба к себе по очереди. – Вы как считаете, какой лучше для первой ночи? – Для какой ещё первой ночи? – Муравьёв напрягся, потирая уставшие глаза и глядя на Мишу недовольно. – Образ такой, для трансляции, – Бестужев улыбнулся через отражение в зеркале лукаво и, как показалось Серёже, совершенно бесстыдно. Нет у него никакого стыда. И совести тоже. – Они оба красивые, на тебе всё хорошо смотрится. Я не разбираюсь, – Муравьёв-Апостол тоскливо поводил мышкой, чтобы ноутбук вышел из спящего режима и пред очи явились недоделанные билеты. Как немой укор нежеланию работать. – Да ладно, у вас отличный вкус, – Миша хотел добавить: «Вы же были мужем балерины», но вовремя прикусил язык. Вместо этого он аккуратно сложил оба комплекта в коробку с игрушками и смазками. – Как ты вообще стал стримером? – Серёжа сказал это почти неосознанно, читая один из вопросов и параллельно думая, как его перефразировать, чтобы было больше похоже на человеческую речь. Когда он понял, что именно спросил, то осёкся, тут же давая заднюю: – Не отвечай, если тебе неудобно. Рюмин ловко расстегнул лифчик за спиной, снимая его с себя и складывая обратно в ящик. С ответом он не торопился, потому что для него этот разговор был не из лёгких. И на самом деле он и сам часто думал, как так вышло, что он из вполне обычного студента превратился в успешную вебкам-модель. Но вряд ли ему было чем удивить притихшего Муравьёва. – Простой ответ: я люблю секс во всех его проявлениях и мне нравится, когда на меня смотрят, – это тот ответ, который он часто повторял себе и всем окружающим. – До этого я занимался переводами и репетиторством и мне катастрофически не хватало денег. Так что и финансовое положение сыграло свою роль. Видели сколько я вчера монеток за один вечер получил? Серёжа медленно кивнул, внутренне приготовившись к моменту, когда беседа примет нежелательный оборот и Мишеля нужно будет успокоить. – Но, если посмотреть вглубь вещей, – Миша натянул на себя толстовку, все ещё оставаясь под ней в кружевных трусах, – то я пытаюсь заткнуть огромную дыру внутри себя, которую оставила смерть мамы, испортившиеся отношения с отцом и разрушенное представление о родном доме. – Чувствительное сердце Муравьёва сжалось от этого признания. – Любой способ чувствовать себя любимым и желанным хорош. Там я получаю похвалу и комплименты. Отчаянно ищу тепла, что ли. Скорее всего путая при этом вожделение случайных зрителей с нормальными человеческими чувствами. Я ни с кем не был по-настоящему близок, только постоянно шутил и творил всякую ерунду. Похоже я разрешил себе всё и не чувствовал, что несу перед кем-то ответственность, потому что рядом никого и не было. Не хотел быть тяжёлым для друзей. Если случалось с кем-то переспать, это всегда была разовая акция. Пару раз я переходил черту и ранил себя до крови и слёз во время трансляций, возможно даже вы были свидетелем. Иногда я чувствую себя плохим человеком, которому ничего нельзя доверить, неспособным ни на что серьёзное или значимое. Заслуживающим боли?.. Миша поднял на Муравьёва глаза полные слёз, его брови надломились и лицо приняло такое выражение, будто он запаниковал, признавшись во всём впервые вслух. Случайный вопрос Серёжи сковырнул корку с одной из самых его болезненных ран. Выдержать этот застывший в воздухе вопрос и эти слёзы Муравьёв-Апостол не мог, поэтому он не слишком ловко поднялся и подошёл к Мишелю, растерянно сидящему на ковре перед выпотрошенным шкафом, чтобы крепко его обнять, прижимая к своей груди. – Это не так. Ты заслуживаешь только самых лучших, самых тёплых и приятных вещей в мире. И тебе всё можно доверить, любое дело. – Из Серёжи сыпались почему-то только самые банальные слова поддержки, как это обычно и бывает в эмоциональные моменты. – Тебе можно сердце доверить. Ты никогда не подведёшь, никогда не предашь. И ты очень заботливый, с тобой рядом невозможно чувствовать себя несчастным или одиноким. Ты умеешь любить, Миша. Они оба теперь плакали. Муравьёв бережно насколько мог гладил Мишеля по волосам, укачивая в объятиях как маленького. – Я так скучаю по маме, – он сказал это так слабо, так жалко, что Серёжа зажмурился от боли, жалея, что он не может заменить и мать. – Я хочу, чтоб она сказала, что любит меня, что гордится, что я молодец, что я справился. Что я не виноват!.. Тут Миша совсем уж разрыдался, давая наконец волю чувствам. И Муравьёву оставалось только эти чувства принимать на себя, успокаивая, вытирая слёзы и нашёптывая слова любви и милые глупости. – У вас и мама, и братья, и друзья близкие, и Аня, – завывал Бестужев, сбиваясь из-за трясущегося от плача подбородка. Серёжа не мог даже встать и набрать ему воды, потому что тогда придётся его отпустить, а этого никак нельзя было допустить. – С Ремом, – подсказал Муравьёв. – С Ремом, – Миша кивнул. – А у меня что? Только Кондратий. – Забирай их всех, – Серёжа ласково улыбнулся, в который раз стирая слёзы со щёк Рюмина. – Пусть будут наши общие. Поля тебя полюбил как родного, будто ты у нас всегда был. И я тебя люблю, мне только ты нужен. – Вот вы скучали по жене всегда, страдали из-за её ухода, – Миша продолжал гнуть своё. – А я по маме не меньше скучаю. Иногда лягу спать и плакать начинаю, так мне без неё плохо, не хватает её присутствия. Сам себя жалею. – Спи только со мной, я тебя буду жалеть, – Серёжа поцеловал Мишеля в макушку, всё ещё покачиваясь с ним. – Я не могу вернуть твою маму, Мишель. Мне очень жаль. Даже больше, чем собственную жену, хоть и жутко такое говорить. Маленькому мальчику мама нужнее, наверное. Но теперь семья у тебя есть. Я есть. И я тобой очень горжусь. И считаю, что ты справляешься лучше нас всех. Уж точно лучше меня. Миша уже перестал плакать, глядя на Муравьёва снизу вверх и внимательно слушая его неуклюжие доводы. – Ну прям, лучше, – Бестужев-Рюмин фыркнул, теребя шнурок от толстовки. Серёжа был не против повторить ещё несколько раз. До полного успокоения. Теперь у него появился новый страх. Вновь увидеть Мишеля таким сломленным. Он привык сам быть самым печальным лицом. Уступая разве что Каховскому. Они ворковали ещё какое-то время, полностью погруженные в свой мир. Муравьёв помог Мише переодеться до конца в домашнее и удобное, сводил его в ванную, чтобы умыться холодной водой и не дать лицу опухнуть, сделал ему крепкий чай. В общем всё возможное. Предлагал ещё поспать, пока он работает, но внезапно выяснились новые обстоятельства. – Ко мне вечером придёт Кондратий. – Замечательно, пусть приходит, – они лежали, обнявшись на Мишином матрасе, укутавшись в плед. Серёжа тревожно поглядывал на ноутбук на столе, чувствуя привкус надвигающегося дедлайна. – К экзаменам будете готовиться? – Можно и так сказать. Я должен ему провести инструктаж об анальном сексе, – Муравьёв как раз отпивал чай из чашки, чуть не захлебнулся. – О чём? – О том самом, Сергей Иванович, – Миша фыркнул, отрывая от рулона бумажное полотенце и помогая Апостолу стереть чай с подбородка. – Что, прям на этой кровати? На нашем почти семейном ложе? – Мне нравится ваш настрой, но нет. Расслабьте воображение. Это чисто теоретический курс молодого бойца. – Они же просто в театр идут, зачем? – Как это зачем? – Миша даже из-под пледа вылез от возмущения. – Вдруг контакт! – Господи, Мишель, какой ещё контакт? Что ты придумал? Кондратий же приличный и правильный, его это шокирует. А ещё больше это шокирует Трубецкого. – Приличный и правильный помрёт девственником. Это, знаете ли, полезные практические навыки для уважающего себя молодого человека с насыщенной половой жизнью. Сергей Петрович бывал с мужчинами? Серёжа нахмурился, не желая входить в подробности. – Не знаю я, с кем он там бывал. Я свечку не держал. – Что, ни разу даже секса втроём у вас не случалось ни с кем? Оскорблённый Муравьёв недовольно посмотрел на Мишу. – Я знаю, что нет. Но попытаться стоило, – Рюмин окончательно вылез из постели, натягивая на ноги пушистые носки, в которых обычно вышивал по дому. Вернуть Мишу к жизни и активной деятельности могли только новые провокативные шалости или штуки, имеющие отношение к сексу. Тут прям комбо случилось. – Я уже всё приготовил. Муравьёв-Апостол обречённо вздохнул, сев на матрасе. – Ты собрался нарядить Кондратия в кружевное бельё и отправить в театр? – Это звучало, как самая дурацкая из Мишиных идей. – Он не высидит спектакль, его разорвёт от осознания. Рюмин только отмахнулся: – Не разорвёт. – С чего ты взял, что всё закончится сексом? – Для этого я Рылеева подготовлю. Он сможет правильно подвести к этому, – Миша был уверен в своих способностях свахи как никогда. – Правильно будет, если они сами этого захотят, сами к этому придут и сами смоделируют подходящую ситуацию. – Вы, конечно, глас совести, но так же ужасно скучно. Они будут ходить вокруг да около, пока не случится второе пришествие. – Ты хочешь, чтобы я ушёл? – Серёжа посмотрел на Бестужева максимально несчастно, как Рем, когда тому забывали оставить последний кусок чего-то вкусного. – Не хочу, но вам мои ценные знания точно не пойдут на пользу. И вам нужно работать к тому же. – Ты помнишь, что у тебя экзамен по риторике? Ты там еле проходной балл набрал со своими пламенными политическими речами. Бедная преподавательница чуть не поседела, наверное, – Муравьёв нехотя выбрался из уютного плена постели, допивая на ходу свой чай. – Помню, Сергей Иванович. Не пытайтесь убить настрой, – Миша забрал у него пустую чашку, целуя в губы. Тихонько простонав, он обнял своего преподавателя за шею и прижался к нему всего на минуточку. – Так я точно не смогу уйти, – Серёжа прошептал Рюмину прямо в губы. Но Мишель всё равно его выпроводил, поцеловав ещё раз на прощание, ещё крепче прежнего.* * *
– В меня это не поместится! – Кондратий запаниковал и отполз на всякий случай подальше от Миши с его инструментами для экзекуций. – Кондраша, в тебя ещё не такое поместится, – Рюмин фыркнул, возвращая небольшой фаллоимитатор обратно в коробку. – Нужно просто побольше смазки и поменьше бояться. Примерь вот это, хотя бы верх. Рылеев инстинктивно поймал что-то чёрное и кружевное, а когда рассмотрел, то швырнул бельём обратно в Мишу. – Это нет! Я такое не могу… – Кондратий обхватил себя руками, защищая свою честь и достоинство. – Да ёлки, Рылеев! Ты хочешь соблазнить своего Сергея Петровича или нет? – Мишель психанул, забрасывая всё обратно в коробку и отпихивая её ногой подальше. – Ну, не то, чтобы прям соблазнить. Так, немного заинтриговать, – Рылеев обхватил свои колени рукой, щипая роскошный ковёр Рюмина, на котором они сидели. – Ты его уже своей политологией заинтриговал, – пробурчал Бестужев, зыркнув на друга. – Даже если ты его соблазнять не собираешься, всё равно нужно знать механику и быть ко всему готовым. Ты юноша неопытный. Насчёт него я тоже сомневаюсь. Вряд ли он до этого кого-то анальной невинности лишал… – Миша! – Смущённый Рылеев дотянулся и пнул Бестужева-Рюмина по ноге, тот лишь рассмеялся в ответ. – Ну чего? Голова садовая, иди сюда, – Мишель похлопал по ковру рядом с собой. Кондратий опасливо подсел ближе. Бестужев снова подтянул к ним коробку и вытащил из неё пузырьки со смазкой. Курс молодого бойца начал с объяснения, как самого себя растянуть и смазать. Так было получено первое домашнее задание. Потом в красках рассказал пунцовому от смущения Рылееву, как от пальцев перейти к чему-то посерьёзнее. На этих словах достал из коробки то дилдо, которого Кондраша так испугался вначале. Пришлось успокаивать, что точно поместится, не застрянет, при осторожном использовании больно не сделает, а только приятно и хорошо. И вообще в нём даже умеренная вибрация есть. Что Миша и продемонстрировал уже заинтересовавшемуся Рылееву. С бельём получалось сложнее, но Кондратий ко всему подходил серьёзно и ответственно, поэтому дома обещал попробовать. – Жду фотоотчёт, – всё-таки нравилось Мишелю провоцировать тех, кто на это вёлся. – Не все такие раскрепощённые как ты, – надулся Рылеев. – Я всё это шутя, но любя, Кондраша. Не обижайся, просто нужно проще относиться ко всему. Хотя кого-то и смущение с красными щеками пленяет, – Бестужев задумался, откинувшись на свой матрас и глядя в потолок. – Помощь товарища не нужна? Ну, всё-всё, не смотри на меня так, мне страшно. Желаю тебе содержательного спектакля и насыщенного вечера в целом. – Спасибо, – Рылеев тоже лёг рядом, прижимая к груди фиолетовый фаллоимитатор. – А как у вас с твоим Муравьёвым-Апостолом? Он знает о твоём заработке? Миша мечтательно улыбнулся, представляя, как Кондратия хватил бы удар, расскажи он ему, как всё на самом деле было. Переживательная душа, беспокоится о друге. Но Бестужев тоже хороший друг. Придётся убить красавца Трубецкого, если тот обидит его единственного друга. Считается ли Поля его другом? Или они теперь семья? – Чего молчишь? Он тебя не обижает? – Рылеев повернулся к Мише, подперев голову рукой. – У него всегда такой хмурый и сосредоточенный вид, даже когда мы Новый год праздновали. – Да он просто шумные компании не любит. Он хороший и у нас всё хорошо. И да, Сергей Иванович в курсе моей подработки, – Мишель фыркнул на слове «подработка». – И что? Он не против? – Кондратий проявлял живейший интерес к судьбе друга. Обычно они больше говорили об учёбе, новостях и о всяких глупостях. Об отношениях никогда, потому что оба были одиноки в этом плане. – Не против, – Рюмин лукаво улыбнулся. – Он даже смотрел вчера мою трансляцию. Тебе бы тоже посмотреть в образовательных целях. – Ты что, с ума сошёл? – Рылеев приложил ему по лбу от возмущения. – Я не буду на тебя голого смотреть! – Ты меня членом ударил, что ли? Кондратий, да ты растёшь! Они засмеялись, откинувшись на Мишину расправленную постель. Рюмин сделал всё, что мог, остальное зависело от Рылеева и Трубецкого.* * *
– Сергей Иванович, к вам можно? – В дверь аудитории просунулась лохматая голова Мишеля. – Бестужев-Рюмин, дождитесь конца экзамена. Студент отвечает по билету, – у студента, на которого Муравьёв указал, был крайне озабоченный вид. На Мишу он посмотрел, как на спасителя. Жаль, что помочь ему было нечем. Ждать и терпеть были теми задачами, с которыми Рюмин не справлялся категорически, тем более сейчас. Но он всё равно сел на лавку как хороший мальчик, упершись взглядом в табличку с номером аудитории и постоянно дёргая ногой. Минуты длились вечность, как если бы он всё время в этом коридоре в планке простоял. Наконец, страдалец вышел из кабинета с лицом печальной рыбы-солнце и зачёткой в руке. Бестужев с низкого старта подскочил к двери. – Валит, капец, – тоскливо пожаловался проэкзаменованный. «О, я очень надеюсь, что и меня завалит», нетерпеливо подумал Мишель. – Тройку поставил? – Парень кивнул. – Ну вот и славно, дорогу ценителям международного права! Реакцию студента Рюмин оценить уже не успел, поскольку дверь за собой захлопнул прямо перед его лицом, ещё и замком щёлкнул. – Сергей Иванович, я риторику сдал! – Миша шлёпнул перед Муравьёвым раскрытую зачётку со своей трофейной четвёркой и красивой росписью преподавательницы старой закалки с каллиграфическим почерком. Апостол испытал дежавю. – Поздравляю, Мишель. Я уже насмотрелся на зачётки сегодня, – Серёжа оглянулся на закрытую дверь, потом на усаживающегося на преподавательский стол Бестужева, чувствуя между двумя этими деталями опасную для себя связь. – Это был последний экзамен и последний день сессии. Вы больше не мой преподаватель, – Миша споро снял с себя парку, из кармана которой торчала шапка. По этой шапке его очень удобно было узнавать в толпе. – К чему ты клонишь? – Напряглись? – Ну, мы с тобой уже какое-то время. Мышечный корсет к твоим сюрпризам уже начал появляться, – Серёжа философски вздохнул, положив руки на бёдра Рюмина и пытаясь их сдвинуть, но Мишель так просто не сдавался. – Чем пленил экзаменатора? – Не знаю, просто лепил всё, что приходило в голову. Я дальше истории риторики не дочитал. – Это же вторая тема? – Муравьёв пытался вспомнить, как там всё было устроено в книжке, которую он листал, пока Миша смывал с себя последствия бурного секса. – Ты что, прочитал только две темы? – Помните мы с вами фильм смотрели… как же он назывался… Про Великую французскую революцию! Там ещё этот красивый французский актёр играет Робеспьера. Луи Гаррель! – Рюмин щёлкал пальцами перед лицом Серёжи, пытаясь вспомнить название. – Один король – одна Франция? – Точно! – Мишель ударил по столу от радости. – Венецианский фестиваль, номинация Сезар за костюмы. Там ещё народ показан таким осознанным, будто живой разумный организм. Я ей, короче, так затёр про риторику революционеров, – Апостол даже боялся себе представить как, – она только слушала. У меня вообще вопрос был не об этом. Но когда билет вытянул, в голове просто белый шум, я даже историю забыл, представляете? – Серёжа хорошо представлял, он только что слушал такого же оратора, претендующего на зачёт. – Но я так плавненько к Революции подвёл, она даже не заметила. – «Заметила», мысленно вздохнул Муравьёв. – Революционер ты мой. По-французски говоришь даже лучше, чем на родном русском. – Это да, – Миша довольно улыбнулся. – Но сейчас не об этом. Я вам тоже приятное приготовил, вы же устали? Серёжа тоскливо посмотрел на специалиста по риторике, предчувствуя неладное, и наивно предположил: – Ты меня домой отвезёшь? – Лучше, – Мишель уже начал стягивать с себя свитер, являя миру и, в частности, Серёже своё стройное тело. – Хочу в аудитории. – Мишель, а если тут камеры? Ты представляешь себе последствия этой шалости? – Муравьёв смотрел снизу вверх, не принимая попыток остановить. Бесполезно. – Я всё выяснил. В этом крыле камеры только в коридоре, окна выходят в глухую стену, на этаже уже никого нет, ваш студент был последним и уже ушёл обмывать свою тройку. Лучшего шанса у нас с вами не будет. Вы когда-нибудь занимались сексом в аудитории? Муравьёв-Апостол покачал головой. До этого он встречался только с людьми, у которых был инстинкт самосохранения. – Расстегните на мне штаны, – Мишель проехался задницей по столу, подвинувшись ближе к краю. – И лучше не думайте, поддайтесь моей безрассудности. Серёжа покорно расстегнул на Мише ремень, глядя в глаза, искрящиеся весельем и возбуждением. Рюмин закусил губу, чуть запрокидывая голову и приподнимая бёдра. Муравьёв опустил взгляд, чтобы увидеть под привычными джинсами Мишеля одни из тех кружевных трусов, которые он перебирал у себя в шкафу. Серёжа снова посмотрел на довольного Бестужева, приподняв бровь. Но тот ничего не ответил, только склонился, чтобы поцеловать Апостола так, чтобы тот забыл о стыде. Очень призрачная возможность, что их всё-таки кто-то застанет, подстёгивала возбуждение, поэтому поцелуи выходили немного хаотичными и смазанными. Миша спрыгнул со стола и развернулся к Сергею Ивановичу спиной. Муравьёв провел горячими ладонями по его груди и животу, пытаясь хоть как-то согреть в этой проклятой аудитории. Это заставляло манкого Бестужева льнуть к нему и тихонько постанывать, прижимаясь задницей к его паху. Серёжа покрывал поцелуями и укусами его шею и плечи, пытаясь стянуть с него штаны. Полностью раздеть было бы сложно, Миша всё ещё был в зашнурованных ботинках. Рюмину пришлось всё же опереться о стол для устойчивости, ноги его категорически не держали. Вид красивого прогиба спины, чёрных кружев и спущенных до колен джинс, ограничивающих движения, окончательно убил Серёжино чувство реальности происходящего. – Шлёпните меня. Муравьёву показалось, что он бредит. Мишель застонал от досады, снова повторяя просьбу. Теперь Апостолу стало понятно, что он снова впал в своё это состояние подобное сабспейсу. И единственным выходом из этого состояния был только хороший секс и крышесносный оргазм. Поэтому Серёжа подчинился, пару раз хорошенько замахнувшись и оставив на нежной коже розоватый след. Чувствительный Бестужев реагировал на грубость сладкими стонами, схватившись за край стола до побелевших костяшек. В огромной пустой аудитории звуки шлепков звучали оглушительно и пошло. Бельё смотрелось на Мише одновременно так неправильно и так хорошо, особенно в сочетании с очертаниями ладони Муравьёва. Снять с него это безобразие было невозможно, поэтому Серёжа просто отодвинул кружевную полосочку в сторону, свободной рукой расстегивая на себе ремень, чтобы лицезреть новый сюрприз. Он ожидал, что Мишель к визиту подготовился основательно. В целом он всегда был готов к любому сексуальному кипишу. Точно был растянут и смазан. Но Муравьёв никак не ожидал увидеть розовое сердечко, которое служило ручкой одному из любимых Бестужевских дилдо, прозрачному и стеклянному, похожему на штуки, которые позволяли Сейлор Мун творить её чудеса. Миша тоже творил свои чудеса этой волшебной палочкой. И иногда брал её с собой, в себе. Серёжа замер, все ещё не до конца расстегнув ремень, а Рюмин внезапно прыснул, опуская лохматую голову. – Вы знаете мем с картины Иеронима Босха про «Доктор, у меня в попе что-то колет. / Да у вас там розы! / Это вам, доктор»? Это вам, Сергей Иванович, – и засмеялся паршивец. Даже из сабспейса выпал ради этой ерунды. – Я не желаю больше слышать слово «мем» во время секса, – Муравьёв буквально прошипел каждое слово, одним резким движением расстегивая, наконец, на себе штаны. Миша только фыркнул и завёл руку за спину, легко вытаскивая из себя игрушку. Бывали в нём вещи и покрупнее. Вот прямо сейчас будут. Но когда Серёжа проявлял характер, что бывало крайне редко, это заводило ещё больше. Секс получился немного грубоватым, потому что Муравьёва обстановка родного университета заставляла нервничать. А Мишеля наоборот заводила. Сначала они использовали стол. Серёжа нагнул болтливого Бестужева в полном смысле этого слова. Пришлось лечь грудью прямо на экзаменационные билеты и ведомости, пирсинг больно впивался в кожу. Сергей Иванович был груб как никогда, прижимая Мишу к столу рукой, толкаясь размашисто и глубоко. У Рюмина закатывались от удовольствия глаза. Всё-таки злость Муравьёву тоже шла. Потом позу пришлось всё-таки сменить, потому что Мишель набил себе тазовые косточки до синяков об край стола. Серёжа, всё ещё полностью одетый, с одной только расстегнутой ширинкой, сел на стул, а Миша на его член. Жаль только, что спиной к преподавателю. Оседлать его как следует не позволяли штаны, болтающиеся уже на уровне щиколоток. Смазки Рюмин не пожалел, поэтому звуки, многократно усиленные хорошей акустикой амфитеатра, были максимально порнографичные. Муравьёв снова положил руку на Мишино горло, помогая ему насаживаться и контролируя процесс, потому что координации Рюмина уже не хватало. Его снова унесло. В какой-то момент он начал просить о большем, а у Серёжи уже закончился член, он и так был в нём максимально глубоко. Тогда обнаружилось, что Мишель всё это время держал свой любимый фаллоимитатор в руке, что было очень кстати, потому что предложить ему пальцы Апостол не мог. Не гигиенично, да и чем больше чистых конечностей останется к концу процесса, тем лучше. Это же не номер отеля, санузел не предусмотрен. Ничего здесь не предусмотрено для спонтанного секса. Муравьёву такое в голову не приходило раньше. Не до конца уверенный в возможностях Мишиного тела, Серёжа очень осторожно и долго вводил в него игрушку, временно прекратив толкаться. Рюмин, будучи профессионалом своего дела, максимально расслабился и приготовился терять сознание от удовольствия. Хорошо подготовленные мышцы легко растянулись, впуская и игрушку, и член. Это были новые для Муравьёва ощущения, потому что стало невероятно узко и ещё холодный дилдо давил на его собственный член. Миша плавно покачивал бёдрами, наслаждаясь ощущением наполненности, а потом начал насаживаться. Очень медленно, смакуя каждый толчок. Темнело в глазах уже у Серёжи, единственным заданием которого сейчас было не кончить и не позволить игрушке выскользнуть. Чуть позже придя в себя, он начал толкаться сам и двигать фаллоимитатором внутри. Ритм этих движений не совпадал и получалось, что его член и Мишина дырка подвергались двойной стимуляции. Муравьёв первый не выдержал пытку и излился внутрь, прижимаясь взмокшим лбом к плечу Мишеля. А вот ему ещё требовались усилия. Серёже пришлось доводить его, превозмогая послеоргазменную негу. Как и было загадано, Бестужев выпал из реальности, кончив. И устранять последствия снова пришлось Апостолу. Не было даже возможности полежать и отойти от оргазма, потому что они всё ещё были в аудитории, перепачканные смазкой и спермой. До машины Мишу пришлось почти нести, он еле ноги переставлял. Но был очень довольный. Пока домой ехали, улыбался как кот, поглядывая на сосредоточенного Муравьёва за рулём. Сонный и шаловливый кот.* * *
Un enfant vous embrasse Ребёнок обнимает вас, Parce qu'on le rend heureux Потому что это приносит ему счастье, Tous nos chagrins s'effacent Все наши печали стираются.
– Не волнуйся, Мишка! И маму не бойся, она у нас хорошая, добрая, – Поля болтал с набитым киткатом ртом, роняя на Серёжины идеально пропылесосенные коврики шоколадные крошки. – И семья у нас, можно сказать, образцово-показательная. «Образцово-показательный дурдом», подумал Муравьёв-средний и фыркнул. Ипполит с Мишелем сидели вместе сзади, закинув ноги на сиденье. Всю дорогу они смотрели тиктоки, ели-пили всякую гадость, постоянно шептались и хихикали. – Какой ты заботливый стал, Поля, – Серёжа поймал лукавый взгляд брата в зеркало заднего вида. Вести нужно было очень осторожно, они уже проехали пару серьёзных аварий. – Ты мне лучше расскажи, почему пока я тебя ждал возле общежития, из него вырулил Анастасий Кузьмин? Он вроде давно закончил университет. И даже не в твоём учился. – А он мне с заданием помогал! – Миша уткнулся Поле в плечо, тихо смеясь. – С каким заданием? Стас архитектор, ты занимаешься современным балетом. С чем он тебе мог помогать? – Серёжа крепче сжал руль, чувствуя, что над ним издеваются. – Он мне помогал, – Полька задумался, придумывая что бы такого ответить, – помогал своё тело лучше в пространстве ощущать. Знаешь как у архитекторов развито пространственное мышление? – Тело? В пространстве? – Средний из Муравьёвых почувствовал, что закипает. – А чего всё обо мне да обо мне, – Ипполит выпрямился, освобождаясь от медвежьих объятий смеющегося Рюмина. – Ты вот видел хоть раз Мотину знаменитую Машу? Серёжа нахмурился, не понимая к чему клонит младший. А тот просунулся между сидений прямо к его уху. – А вдруг её в природе не существует, Маши этой? Он, когда приезжал последний раз, выходил поговорить на балкон. Я даже голоса её ни разу не слышал! – Если Полька не слышал, это показатель. Он бы из соседнего подъезда прознал, большое ухо и длинный язык. – А вдруг Маша – это Миша… – Так, Ипполит. Я сейчас заезжаю на заправку, – Серёжа и правда свернул с трассы. Поля напрягся. – Выхожу из машины, открываю заднюю дверь. – Ой, – младший Муравьёв поспешно вернулся в тёплые Мишины объятия. – И надираю кому-то мелкую сочинительскую задницу! – Серёжа откинул на переднее пассажирское бумажник, из которого только что достал карту. – Не вздумай маме такое ляпнуть. Она не переживёт, если мы все трое того. Развивать Серёже не хотелось. Хотелось только проветрить запах чипсов в салоне. Поэтому он оставил свою дверь открытой и кивнул заправщику, двинувшись к кассам. Покупать мелким террористам ничего не стал. Мама и так ему Полькин желудок, полный химикатов, не простит. А Мишу ему и самому жалко. Если бы Матвей Ипполита забрал, поездка была бы приятной и даже, возможно, романтичной. А так было ощущение, что он везёт ясельную группу на пикник. Серёжа тяжело вздохнул и, расплатившись, вернулся обратно к машине. Благо, они нашли у Миши на телефоне какой-то сохраненный фильм и затихли. Муравьёв даже поглядывал, не спят ли. Бестужеву пришлось целый инструктаж проводить. Про работу точно не говорить. Решили остановиться на версии, что в университете и познакомились. Хоть это и так звучало не самым лучшим образом. Серёжа – аспирант, так что, считай, уже не студент, но ещё не преподаватель. Приготовить маму к новости о том, что у Серёженьки всё-таки парень, а не девушка, обещался Матвей, которому средний брат сделал отдельный звонок. Пришлось честно ему всё рассказать и попросить о помощи. Он деликатный и всегда с мамой за младших договаривался. Это, конечно, не проблемы в школе и не драка, как раньше, но и не преступление. Когда Ирина умерла, тоже Мотя сообщал. У Серёжи духу не хватило. Мысль об Ирине заставила сердце Муравьёва заныть тупой, старой болью, но Миша, словно почувствовав, приподнялся и поцеловал его аккуратно в плечо, прошептав: – Я люблю вас, – обнимать не стал, чтобы не мешать вести машину. – Полька уснул. – Сил набирается, чтоб перед мамой потом нас с тобой стыдить, – Серёжа вздохнул, прошептав в ответ. Миша улыбнулся ласково, хоть Апостол и не видел. – Всё хорошо будет. У меня нет стыда, – он потёрся носом о Серёжино плечо. – Я вас прикрою. Мама растрогалась до слёз, увидев наконец всех своих троих сыновей вместе. Молодых, видных красавцев. Матвей приехал гораздо раньше и уже помогал Анне Семёновне по кухне. Она не могла налюбоваться своими младшими мальчиками, целовала и обнимала их, кажется, уже по третьему кругу. Серёже стало стыдно, что он приезжает реже всех. Мише было неловко до смерти, он чувствовал себя лишним, тихонько спрятавшись за спиной у Сергея Ивановича. – А где же Мишенька? Матвей мне уже всё рассказал. Ты что, не привёз его? – Анна Семёновна вытерла слёзы, с удивлением глядя на среднего сына. Серёжа оглянулся, чтобы найти перепуганного Рюмина. – А ты чего там спрятался? Иди сюда, я на тебя посмотрю, – Сергею пришлось подтолкнуть растерявшегося Мишу. – Какой ты симпатичный, настоящий красавец! И шапка у тебя такая… интересная! – Анна Семёновна оценила недоразумение, которое Бестужев называл шапкой. – Связано так хорошо, надо будет потом посмотреть узор повнимательнее, я такого ещё не видела. – Мама любит вязать, – тихонько подсказал Полька. – Ну чего ты как не родной? Обнимемся, – она и вправду его обняла, прижав к себе, от чего Рюмин внезапно расплакался. Сам от себя не ожидал. – Ты мне теперь тоже сын. Растрогался? Не плачь, а то вон Поля тоже плачет. Младший и правда начал шмыгать носом, Серёжа стянул и с него шапку. – Спасибо вам, Анна Семёновна, – Миша быстро вытер мокрые щёки, с улыбкой глядя на женщину. Больше всего на неё был похож Ипполит. Видимо, он был к ней ближе всех, будучи младшим. От неё веяло настоящим материнским теплом, которого Бестужев уже давно не чувствовал и которого ему так не хватало. Сразу чувствовалось, что это тёплый и уютный дом хорошей хозяйки. Но в то же время в ней легко было распознать сильного человека, воспитавшего трёх замечательных сыновей. Миша постарался успокоиться и расслабиться. Серёжа погладил его по спине, а потом помог снять парку. – Проходите, не стойте в дверях. Мы с Мотей вареники сделали, – Анна Семёновна поспешила на кухню. Серёжа пожал Матвею руку. – Ты нам вареников налепил? – Мама налепила, я тесто замесил, – старший Муравьёв фыркнул и посмотрел на Бестужева. Тот снова оробел. – Знакомься, Мишель. Это наш с Полькой старший брат, Матвей. Миша тоже пожал крепкую руку Муравьёва-старшего. Матвей приветливо ему улыбнулся и даже хлопнул по плечу. – Приятно познакомиться, Михаил. Не волнуйся, мама тебя очень ждала, и ты ей точно понравился, – Рюмин кивнул, улыбаясь, но всё ещё немного побаиваясь старшего. Хоть он, очевидно, и не был самой большой букой в их семье (ею был Серёжа), но явно заменял отцовскую фигуру и был авторитетом для всех. Даже из тех немногих подробностей, которые Миша знал о семье Муравьёвых-Апостолов, было ясно, что хоть он и мягкого нрава, но его слово всегда последнее в момент принятия серьёзных решений. – Сейчас будем кушать вареники с сюрпризами. Миша не понял о каких сюрпризах речь и посмотрел на Серёжу. – Это традиция, сегодня Старый новый год. У мамы украинские корни, там такие делают. По начинке можно понять, что тебя ждёт, – Муравьёв положил руки на плечи Мишелю, поясняя на ухо. – Зубы беречь? – Рюмин улыбнулся, оглянувшись на Серёжу. – Береги, – тот улыбнулся ему в ответ. Миша с Полей помогли Анне Семёновне накрыть на стол, пока Серёжа с Матвеем разговаривали о чём-то за бокалом вина. Обед, плавно перетекающий в ужин, прошёл хорошо. Мама Муравьёвых задавала много вопросов, но ничего такого. Мишель не посыпался ни на одном и как обычно очаровывал всех своим обаянием. Поля был в него почти влюблён. Старшие братья хоть и заботились о нём, но он всё равно чувствовал себя с ними младшим. А вот с Мишей они были на равных, даже несмотря на небольшую разницу в возрасте. Анне Семёновне попался вареник с мёдом, Серёжа объяснил, что это к крепкому здоровью. У Ипполита был с мукой, он чуть не подавился. Это было к мучениям. Полька вздохнул, запивая шампанским: – Это из-за балета всё. Потом свой вареник надкусил Матвей, обнаружив в нём фасоль. Анна Семёновна обрадовалась, поясняя Мише: – Это к пополнению в семействе, – Матвей как-то тяжело вздохнул и опустил глаза, тоже отпивая из своего бокала. В варенике Серёжи была нитка. Рюмин очень удивился, когда увидел, что и такое попадается. – Какого цвета? – Поля потянулся через стол посмотреть и чуть не стянул на себя скатерть со всеми тарелками. – Зелёная, – Серёжа деликатно убрал её в салфетку. – К путешествию заграницу! Завидую, а у меня мука с мучениями, – Ипполит вздохнул. – Тяжело в учении, легко в бою, – философски ответил средний брат. – Тяжело в учении, легко в отчислении, – фыркнул Полька. – А помните Ирине кольцо попалось, и они поженились с Серёжей потом? Миша только хотел проверить, что в его варенике, но так и не донёс до рта, сразу посмотрев на Сергея Ивановича. Вообще все за столом на него посмотрели. Пауза всё длилась, только ёлка на фоне мигала огоньками в самом бешенном из режимов. Поля сам упомянул и сам расстроился. Матвей кашлянул, зыркнув на него, а потом кивнул Мише: – Кусай, чего там у тебя. И Рюмин с опаской надкусил. На зубах что-то захрустело и во рту стало очень сладко. Миша внимательно посмотрел на вторую половинку вареника. – Кажется, это сахар. – Это к сладкой жизни, Мишенька, – Анна Семёновна улыбнулась ему, поднимая свой бокал. Застучал хрусталь, все радостно улыбались, выпивая за Мишину сладкую жизнь. А сам он наблюдал краем глаза за Серёжей, чтобы убедиться, что всё в порядке. Тот сжал его коленку под столом и улыбнулся, давая понять, что переживать не стоит. – Хочешь посмотреть комнату, в которой я жил до университета? – Муравьёв склонился к его уху. Мишель аккуратно вытер рот салфеткой и кивнул. Они извинились и вышли из-за стола. Серёжина мама как раз пошла проверить пирог в духовке, а Моте позвонила его Маша, поэтому он вышел на балкон. Полька насторожился и только помахал им рукой, чтоб скорее уходили и не мешали подслушивать. Серёжа фыркнул на него и повёл Мишу за руку вглубь квартиры. Подростковая комната Муравьёва была вполне типичной, но куда более говорящей, чем его нынешняя квартира. Здесь было больше его духа, личных вещей. И рациональный перфекционист ещё не взял над бунтарством верх. Мишель внимательно рассматривал его книги, плакаты и коллекционные фигурки. Ему так трудно было представить Серёжу школьником, прогуливающим уроки и занимающимся всякой ерундой. На одной из стен были фотографии, и Рюмин даже не сразу узнал своего Сергея Ивановича. – Это вы? – Миша осторожно показал пальцем на черноволосого парня в школьной форме с рубашкой навыпуск и расслабленным галстуком. – Я, – Серёжа улыбнулся, вспоминая те времена. – Ой, а это ведь Сергей Петрович, – теперь Бестужев узнал и Трубецкого. – У него волосы были длинные! – Были, – Муравьёв улыбнулся, наблюдая за Мишиной реакцией. Тот стал рассматривать все фотографии, отыскивая знакомые лица. – А можно на телефон сфотографировать? – Он с надеждой посмотрел на Серёжу. – Для Кондратия? – Апостол вздохнул, складывая руки на груди. – Ну почему сразу для Кондратия, – Миша надулся. – Для памяти. – Если для памяти, то можешь забрать. У мамы свои фотоальбомы. – Правда? – Рюмин слез с кровати, над которой и были развешены снимки, чтобы обнять его за шею и звонко поцеловать в губы. Когда отстранился, то выражение его лица внезапно с радостного сменилось на тревожное. – Вы в порядке ведь? Точно? – Ты об упоминании Ирины? – Серёжа вздохнул. – В порядке. Кажется, я наконец смирился. Миша гладил его по лицу, всё ещё нахмурившись от волнения, словно не верил до конца. Серёжа поймал его руку и поцеловал пальцы. – Воспоминания меня больше не тревожат, – он прошептал это самым доверительным тоном, желая стереть это выражение с красивого лица Бестужева. И у него получилось. – У вас дверь в комнату закрывается? – Спросил вдруг Рюмин. Это Серёже не понравилось. – Что ты придумал? – Теперь была очередь Муравьёва хмурится. Миша попятился назад, утягивая Апостола за собой, пока его спина не упёрлась в дверь. Тогда он погасил в комнате свет, нашарив рукой выключатель, а потом щёлкнул замком, коварно улыбаясь. – Решил начать сладкую жизнь прямо в доме моей матери? На это Рюмин только надул губы, сразу целуя Серёжу и прижимаясь всем телом. Заводиться он умел с ходу. Муравьёв всё же нашёл в себе силы зашептать ему прямо в губы: – Ты опять, Мишель? Хочешь, чтоб я рискнул не только работой, но и семьёй? Миша быстро облизал свои губы, почти задевая Серёжины, и ответил также шёпотом: – Ничего такого я не хочу, просто быстрый оргазм. Поганец сжал колено Муравьёва меж своих ног, глядя на него самым томным взглядом. Серёжа всем телом ощущал его нетерпеливую дрожь. Отказать ему было невозможно, они всё равно не могут вернуться за стол, пока у Миши стоит. Он начал тереться о Серёжино колено через одежду, откинув голову и закрыв глаза от ограниченного удовольствия. Апостолу пришлось упереться одной рукой в дверь, а другой крепко обхватить талию Мишеля, чувствуя, как реагирует на этот спонтанный фроттаж его член. Очень спешными движениями Рюмин расстегнул на себе джинсы и вытащил из белья головку члена, одновременно пытаясь задрать на себе толстовку. Край пришлось взять в рот, чтобы быть тише, и чтобы у Серёжи был доступ к его телу. – Штаны опять мне выпачкаешь, ты течёшь, – головка Мишиного члена и правда сочилась предэякулянтом. Муравьёв потёр её пальцем, стирая капли, и поднёс его ко рту парня, вытаскивая из него ткань, чтобы он смог облизать. Рюмин послушно слизал, прикладывая слишком уж много усилий для пальца. Серёже стало трудно дышать. Он обхватил его крепко за бёдра, прижимая к двери и помогая тереться о его колено интенсивнее. Губы Муравьёва прижались к Мишиной шее, терзая нежную кожу поцелуями и укусами. Бестужев крепко обхватил его за шею, кусая пальцы, чтобы не стонать. Надолго его не хватило, особенно когда они начали целоваться. Серёжа насиловал его рот своим языком, а его рука ласкала член. В эту руку он и кончил, глотая стоны и только тяжело дыша. Муравьёв всё ещё держал его на весу, прижатым к двери, а в его штанах отчётливо чувствовался крепкий стояк. Когда Серёжа отпустил его, думая, что поставил на ноги, Миша плавно стёк по двери и опустился на колени, расстегивая ширинку. В голове было пусто, а рот наполнился слюной. Апостол взялся было его останавливать, но почувствовав головкой его горло, только запутался рукой в волосах ещё больше. Растягивать удовольствие было некогда, да и насаживаться до слёз было не вариантом, потому что будет очень заметно. Поэтому Мишель активнее работал рукой и языком, не разрывая зрительного контакта. Комната освещалась только светом фонарей за окном, и в этом тусклом освящении Серёже казалось, что у Рюмина в глазах горят лукавые искорки. Оргазм уже был почти достигнут, когда в дверь постучали и ехидный Полькин голос поинтересовался: – Вы чего там в темноте делаете? Пирог и чай уже на столе. Это Матвею потомство нагадали, а вам рано ещё. – Мы сейчас, – Серёжа произнёс это самым раздражённым голосом на свете и стукнул по двери. Миша замер на полу, с головкой члена во рту. – А мне, значит, нельзя даже целоваться со Стаськой! – Ипполит, изыди. Домой пешком пойдёшь, – средний брат почти прорычал это, и внезапно сработало. Полю как ветром сдуло из-под двери. Но оргазм он испортить успел, как Миша ни старался. Серёжа всё равно кончил, и даже в рот, хоть и не хотел, но всё ещё не научился говорить Бестужеву нет. Тот улыбался, сидя на полу, лохматый и довольный. Муравьёв провёл большим пальцем по его нижней губе. – Чего ты улыбаешься? Осквернил мою детскую комнату. Бери фотографии и пошли, – Миша оперативно, насколько мог, поднялся и начал приводить себя в порядок. Он всегда выглядел немного хаотично, так что по нему точно было незаметно. С Серёжей было сложнее, он не умеет врать. – Что, даже девчонок сюда не водили? – Рюмин быстренько отклеивал старые снимки от стены, складывая к карман толстовки. – Водил, но дальше поцелуев не заходило. – Значит, у вас не было такой крутой и раскрепощённой девчонки. Я это исправил, – Муравьёв только вздохнул в ответ. Чай они пили в полном спокойствии. Анна Семёновна не придала значения их отсутствию. Матвей, если и заметил что-то, не подал виду. Только Поля стрелял в них глазами, подмигивая и гаденько улыбаясь. Когда мама Серёжи отвернулась, чтобы подать ещё пирога, Миша показал Ипполиту средний палец. Старшие братья не оценили такой коммуникации жестами. Анна Семёновна всё же изучила, как была связана Мишина шапка, внимательно рассмотрев стежки. Её сыновья убирали со стола, Серёжа мыл посуду. Рюмин неловко ерзал на диване, не зная, что сказать. – Миша, ты уж побереги моего Серёжу, – внезапно вздохнула женщина. – Среди моих сыновей он самый ранимый и на его долю выпало такое горе, – Мишель внутренне подобрался, ощущая важность момента. – Ему очень забота нужна и внимание, он сам никогда не скажет, что ему тяжело. У Ирочки хорошо получалось, но она всё равно была гордая, немного холодной мне казалась, хоть мы все её очень любили, особенно Поля. А у тебя горячее сердце, я чувствую. Я тебе доверяю моего Серёжу. Но если он тебя обидит, ты только скажи, – она пригрозила Серёжиной спине спицами. – Я буду очень стараться, – Миша кивнул, волнуясь. – Он с тобой улыбается. После смерти жены я его почти не видела улыбающимся, – Анна Семёновна опустила глаза, но Мишель успел заметить, что в них блестели слёзы. – Ты знаешь, он немного не в себе был после её смерти. Постоянно с ней разговаривал, будто бы видел её. Как призрак, или я не знаю. Мы так переживали за него, я всё Матвея просила не давить, не лезть в глаза. С Серёжей осторожно надо, он если на чём-то зациклится, очень тяжело отвлечь бывает. – Женщина взяла Мишу за руку, чуть сжимая её в своей. – Если тебе что-то будет нужно, если поговорить будет не с кем или совет какой понадобится, ты мне звони. Или приезжай, на электричке можно. Поля даже на такси приезжает, если у Матвея деньги выпросит. И ты с ним. Или сам. У нас семья большая, дружная. Я всем рада. Миша чувствовал, что ещё пара добрых слов от Серёжиной мамы и дамбу его слёз прорвёт окончательно. Щёки уже были мокрые. – Вы чего тут? – Муравьёв подошёл к ним, переводя взгляд с одного заплаканного родного лица на другое. – Мама передаёт тебя Мише, – Полька тут же возник рядом с Серёжей. – Не ябедничай, Ипполит, – вздохнула Анна Семёновна, вытирая слёзы. – Сейчас вот уедете все, я опять одна буду. – Я могу на ночь остаться, мам, – Матвей закончил вытирать тарелки и подошёл к ним с полотенцем на плече. – Тебе повеселее будет. – Оставайся, Матюша, оставайся, сынок. Вам бы тоже остаться. В ночь ехать, зимой, Серёжа. Опасно же, – мама Муравьёвых прижала руки к груди. – Мы аккуратно, мам. У Польки завтра репетиция важная, ему в Питере надо быть, – Серёжа похлопал Ипполита по спине, приложив чуть больше силы, чем нужно было. – В целости довезу. Прощание было таким же эмоциональным, как и встреча. Все получили поцелуи и крепкие объятия от Анны Семёновны. Она их даже перекрестила на дорожку. Матвей снова жал руки, передав Мише контейнеры с домашней едой уже без всяких сюрпризов. Он улыбался Рюмину широкой, доброй улыбкой и потому Мишель решил, что братский экзамен сдан на 100 баллов. Встреча вообще удалась. Он даже разжился ценными кадрами для Кондрашки. Интересно, как там его поход в театр. – У вас самая лучшая мама на свете, – Миша пристёгивал ремень на переднем сидении, потому что на заднем Полька мостился спать под пледом. – Да, мама у нас мировая, – младший улыбнулся, вытаскивая из рюкзака подушку, которая застегивалась вокруг шеи. Серёжа чистил лобовое стекло от снега. Когда он вернулся, Поля решил спросить: – А если вы поженитесь, какую фамилию возьмёте? Муравьёв вздохнул, чувствуя, что и ночной переезд будет бенефисом младшего. – Муравьёвы-Бестужевы? Апостолы-Рюмины? Муравьёвы-Апостолы-Бестужевы-Рюмины?.. – Полька не собирался останавливаться с вариантами. Серёжа включил обогрев и посмотрел на Мишу, тот примирительно ему улыбался. – Давай, Поль. До Питера ещё далеко, успеешь придумать, как нам лучше поступить с этим. Весь вечер, поди, ждал, аккумулировал панчлайны, чтобы мне в машине нервы мотать. Спи давай. – Больно нужны мне твои нервы, – Ипполит надул губы, затыкая уши наушниками и умащиваясь поудобнее. Потом всполошился, вспомнив: – Я всё-таки думаю, что Маша – это Миша. Ну, у Матвея. – С чего ты это взял? – Серёжа завёл машину, выезжая с маминого двора. Миша ещё раз выглянул на окна их квартиры. – Ты видел, как он отреагировал на предсказание о потомстве? – Полька снова сел на сидении, забыв про сон. – Он расстроился! – Ноль в тебе деликатности, Ипполит, – Муравьёв покачал головой, вздыхая. – В кого ты только такой сексот? – В вас много деликатности, в нашем доме трахаться, – проворчал в ответ обиженный Поля. Он ковырялся в телефоне насупившись, но покоем так и не дал насладиться. – Какие у нас есть знакомые Миши, кроме твоего Мишки? Бестужев в разговоре не участвовал, потому что считал, что не имеет права комментировать личную жизнь Матвея. Даже шпильку про отчий дом пропустил мимо ушей. – Ну, Мишин почти полный тёзка. Михаил Бестужев. Он с Трубецким учился, – Серёжа нехотя продолжал питать Полькино любопытство. – Этот не подходит точно, они виделись полраза. Я его сам почти не помню. – У Ники младший брат Миша. – Вот! Он может оказаться Матвеевой Машей. Мы с ними много в детстве время проводили, Мотя вечно возился с нами мелкими. Младший Ники ровесник нашего Миши, по-моему, нет? – Поля похлопал Рюмина по плечу. – Преступление раскрыто! Уставший от насыщенного дня Мишель только кивнул, не в силах разделять дознавательский энтузиазм Ипполита. Дальше ехали в тишине. Младший Муравьёв или спал, или залипал в телефоне, но расследований больше не проводил. Миша следил за знаками, указателями, дорогой и немного за самим Серёжей, побаиваясь как бы он не уснул. Но Апостол был очень внимательным водителем и, если бы почувствовал сонливость, рисковать братом и любимым человеком точно не стал бы. Проехав большую часть пути, они остановились на заправке, чтобы взять кофе. Поля разлепил сонные глаза, чтобы спросить, где они и почему остановились. Когда Серёжа вышел, Миша вдруг вспомнил слова его мамы про призрак жены и спросил: – Поль, а ты можешь мне помочь? Это оживило Ипполита, он заинтересованно посмотрел на Рюмина, потирая глаз: – Смотря с чем. – Я хочу организовать нам с Серёжей поездку. Это очень важно, и ты точно можешь мне в этом помочь. – Я, конечно, в деле, но мне нужна ответная услуга. – Какая? – Миша повернулся к Поле лицом, до этого он наблюдал за Серёжей, расплачивающимся за кофе. – Твоя квартира на вечерок. Для нас со Стасей, в общаге не вариант. – Серёжа меня убьёт, но ладно. Договорились. Они заговорщицки улыбнулись и пожали друг другу руки. Две хитрые жопы объединились во имя любви.Dans votre immense sagesse immense ferveur В вашем безмерном благоразумии безмерная горячность. Faites donc pleuvoir sans cesse au fond de nos cœurs Заставьте же дождь идти без конца в глубине наших сердец Des torrents de tendresse Потоками нежности, Pour que règne l'amour jusqu'à la fin des jours Чтоб любовь царствовала, до конца наших дней! Marie Lafôret – La tendresse (1964)