Письма для Казуторы (Letters to Kazutora)

      Не проходило и дня, чтобы Казутора не думал о теле Баджи Кейске, который умирал, истекая кровью на земле. Он бы хотел это забыть, но это его крест, который он должен был нести до самой смерти, и он будет страдать от последствий, какими бы ужасными они ни были. Казутора также вспоминал мальчика, который обнимал его в последние мгновения, когда Баджи умирал, улыбаясь ему. Эта улыбка преследовала его, но Чифую, который тоже лишился лучшего друга, он, наверное, никогда не сможет забыть. В конечном итоге, позже Мацуно Чифую будет преследовать его больше всего на свете.       Мацуно был тем, что оставил после себя Баджи, своего рода проклятием для него, чтобы у него всегда было напоминание. Дело было не в том, что он хотел забыть Баджи, а скорее в том, что он не мог смириться с тем, что кто-то другой может быть так же расстроен из-за Кейске, как и он. Если кто и мог быть более расстроен, то это был Мацуно.       Постоянные мысли о Чифую по-настоящему не преследовали Казутору, пока он не получил от него первое письмо в тюрьме. Казутора не понимал, почему он это написал или от кого письмо было на самом деле, пока не прочитал это. Это было довольно короткое письмо, в котором спрашивалось, как у него дела или что он делает. Сейчас он не мог вспомнить, но по какой-то причине это было душераздирающе. Первое письмо пришло почти ровно через год после того, как его отправили в тюрьму.       Он провел тот год, снова и снова думая только о Баджи. Любое радостное воспоминание, которое у них было, было перечеркнуто отвратительным чувством, уродливым, от которого его тошнило. Когда он думал о Баджи, он думал о том, как он хотел своей смерти, хотя бы на несколько часов. Казутора хотел пойти на это, чтобы действительно искренне причинить боль тому, кто умещал в себе весь смысл фразы «все, что у него осталось». Мысль о том, чтобы убить себя сейчас, вызывает у него тошноту.       Казутора подумал, что он совершенно сошел с ума. Хотелось, чтобы все остальные страдали, и чтобы кто-то другой был виноват в том, что ему самому было больно. Казутора знал, что у него не все в порядке с головой. Майки понимал это до тех пор, пока его действия не приняли худший оборот. В глубине души Казутора понимал, что это его собственная вина, но было бы намного проще, если бы он не ощущал ее. В первый раз, когда он убил кого-то, он не мог смириться с этим. Это не могло быть его виной, не было никакого способа доказать, чтобы это была его собственная вина, и все же… И все же он сделал это, так что он определил для себя все по-другому. Это была вина Майки.       Баджи никогда не переставал посылать ему письма, никогда не переставал защищать его. Он так долго следовал за Казуторой, что Казутора начал ценить его преданность. Как было возможно то, что он убил его? Он не пришел бы ни к чему, если бы думал об этом усерднее. И вот теперь он наконец пришел к выводу, что, возможно, он действительно, по-настоящему ненавидит себя, и с этим ничего не поделаешь. Казутора Ханемия был поистине ужасным человеком, и если бы он мог, то пожелал бы себе смерти. Он знал, что не мог этого сделать, что все, что он сделал, заслуживало наказания, и для него это означало жить. Он будет продолжать страдать из-за Шиничиро, из-за Баджи.       Сегодня Казутора вспомнил о письмах Баджи, которые тот посылал ему, когда он был в колонии для несовершеннолетних. Все они были ужасно написаны и перепутаны. Честно говоря, большую часть времени неразборчивость их всех заставляла его сдаваться все чаще. И вот однажды еженедельное письмо, которое он получил от Баджи, было более разборчивым, чем обычно. По большей части все было написано правильно. Прочитав это письмо, он также впервые услышал имя Мацуно Чифую.       С тех пор, в большинстве писем содержались небольшие сведения о Чифую. В основном то, чем они с Баджи занимались, Казутора узнал, что он хорошо писал и помогал ему с письмами или его домашкой. Сначала он просто предположил, что Баджи получил подчиненного, пока тот не присвоил ему статус «друга». Это был первый раз, когда Казутора искренне ревновал к кому-либо. Баджи слишком легко заводил друзей.       В первый раз, когда он встретил Чифую, он был весь в крови. Казутора предложил Ханме, чтобы он использовал бывшего вице-капитана Баджи для своего посвящения, чтобы они убедились в его верности. Его просьба была принята, и Чифую охотно согласился. Он позволил своему бывшему капитану избить себя до полусмерти почти без жалоб, все это время он молчал. Казуторе нравилось видеть, как ему больно, как его кровь покрывала руки Баджи и текла по полу, как он страдал во время всего этого. Казутора наслаждался этим. Партнером Баджи был не Мацуно Чифую, а Казутора Ханемия, и он только что это доказал.       В последний раз Казутора думал о Чифую на Кровавом Хэллоуине, когда он видел, как Баджи умирает у него на руках. Он не думал о нем после. Его образ был спрятан в его сознании вместе с другими частями своей вины, с которыми он не мог справиться в данный момент. Сегодня он впервые за долгое время подумал о Чифую, когда его имя было аккуратно напечатано в верхнем углу конверта, который он только что получил.       Для Казуторы время словно замедлилось, когда он снова и снова перечитывал свое имя. Он уже сотни раз видел это имя, написанное ужасным почерком Баджи, и вот оно снова, красивое и прямо написанное. Это был второй человек, от которого он когда-либо получал письмо, Баджи был первым, и он не мог понять, почему он получил это письмо.       Ему потребовалась неделя, чтобы открыть письмо, пока любопытство не взяло верх. Он читал его только для того, чтобы удовлетворить нарастающий интерес. На самом деле, там могла быть нужная ему информация, так что было бы хуже, если бы он его не открыл. Позже он пожалеет об этом решении.       Почерк Чифую был таким же аккуратным, как и на конверте. Бумага была сложена пополам, когда он вынул ее. Она была чистой и белой, так что, вероятно, письмо было написано совсем недавно. Он мог сказать, что письмо короткое еще до того, как прочитал его.       Позже Казутора забудет содержание этого письма. Только перечитав его, он точно вспомнил, что чувствовал. Впервые за долгое время он был по-настоящему напуган.       7 ноября 2006 года       Ханемия Казутора,       Я слышал, что ты предпочитаешь свое имя, хотя я чувствовал, что так будет лучше, так как мы не знаем друг друга или, по крайней мере, я не верю, что ты знаешь меня. Баджи-сан писал тебе раньше. Я чувствую, что он хотел бы, чтобы ты продолжал получать письма, вот и все. На самом деле, у меня нет другой причины писать тебе, кроме этой. Если ты не хочешь, чтобы я писал, я понимаю, я все равно отправлю их, но я понимаю. Я должен прояснить, что делаю это не для того, чтобы завоевать твою дружбу, Ханемия-кун, я всего лишь исполняю желание. Я уверен, ты понимаешь, что я имею в виду. Спасибо тебе за сотрудничество.       Мне потребовалось слишком много времени, чтобы решиться написать это, и даже сейчас я не могу решить, стоит ли мне это делать. Если я буду тратить все свое время на принятие решения, я все же передумаю это делать. Я действительно просто подумал, что Баджи-сан будет недоволен тем, что ты больше не получаешь писем, и, поскольку его здесь больше нет, это все, что я могу для него сделать. Я прошу тебя не жалеть меня, когда я пишу это. Понимай как хочешь, но они адресованы не для тебя.       Я полагаю, что тебе не захочется отвечать на это до того, как я отправлю свое следующее письмо. Я бы очень удивился, если бы ты мне ответил. Тебе не нужно этого делать, на самом деле в этом нет никакой необходимости. Я напишу тебе на следующей неделе, Ханемия-кун.       Мацуно Чифую       Это имя давило на него ужасающим грузом, о котором он забыл. Все чувства прежней ревности, обиды и гнева захлестнули его, пока он не остановился на испуге. Он был так погружен в себя, что другие люди, которым он причинил боль, не приходили ему в голову. Он, конечно, думал о других членах Тосвы, но, к счастью, забыл о Чифую. Это был единственный человек, которому, возможно, действительно было так же больно, как и ему.       Его слова были честными и продуманными. Было очевидно, что были и другие черновики этого письма. Он, должно быть, ненавидит Казутору так же сильно, как Казутора ненавидит самого себя. Было всего несколько вещей, которые он хотел запомнить о Чифую, и одна из них заключалась в том, что независимо от того, насколько забывчивым был Баджи, Чифую был глубоко влюблен в него.       Если бы он должен был ответить ему, что он вообще мог сказать? Мне жаль. Мог ли он вообще сделать что-нибудь, чтобы заставить его понять? Мне жаль. Как он смеет так страдать из-за этого? Что бы он ни сделал, что бы он ни сказал, ничто не вернет Баджи. Они оба знали об этом. Он мог бы провести всю свою жизнь, извиняясь за то, что отнял у него любовь, и этого было бы недостаточно. Поэтому он ничего не ответил.       Вместо этого Казутора провел следующую неделю, думая о Чифую и о том, как он, вероятно, разрушил свою жизнь, двигаясь вперед. Его последний крест, который ему предстояло нести. Это он оттолкнул Баджи и Чифую друг от друга. Это он отвел его на другую сторону. И, в конце концов, именно он убил его. Теперь ни у кого не было бы Баджи, и они оба понесли потери.       Если бы он был честен, то признал бы, что получать от него письма было больно. Новый жестокий вид наказания за то, что он сделал, но кто он такой, чтобы просить кого-то другого отказаться от своего способа скорби? Поэтому он позволил этому продолжаться. Он продолжал получать их, но не мог заставить себя ответить. Какие слова ты скажешь человеку, у которого отнял все? Есть ли для этого какие-нибудь правильные слова? Казутора полагал, что их не было или, по крайней мере, он не мог их придумать.       Он продолжал получать от него письма каждую неделю, точно так же, как получал их от Баджи. Сначала его письмо было очень жестоким, пока он не решил, о чем хочет написать Казуторе. Через месяц после получения писем он получил одно о Баджи. Это был пересказ их первой встречи. Это говорило о личности Чифую гораздо больше, чем он думал. Для Казуторы он был холодным и взрослым; то, как он говорил, напоминало ему кого-то, чьи советы были скорее из книг, чем из опыта. В рассказе он звучал игриво и намного больше походил на того, с кем, по его мнению, Баджи хотел бы подружиться.       Эти письма приходили до тех пор, пока он не узнал все больше и больше об отношениях Чифую и Баджи. Действительно ужасная пытка, потому что каждый раз, когда он начинал погружаться в историю и хотел улыбнуться или посмеяться над чем-то, что сделал Баджи, он вспоминал, кто писал эту историю. Он помнил, почему Чифую писал ему, и ясно помнил ночь кровавого Хэллоуина и безжизненное тело Баджи. Чифую написал ему не для того, чтобы он наслаждался историей, а скорее, чтобы дать понять, что именно потерял Чифую. Чаще всего ему приходилось останавливаться во время писем, потому что он чувствовал, что его сердце остановится, если он продолжит.       Казутора боялся получать письма от Чифую, и он боялся вспоминать Баджи. Письмо на этой неделе было первым, над которым он плакал. Он был в особенно плохом настроении, когда прочитал это, проснувшись от кошмара всего несколько часов назад и не в состоянии думать ни о чем, кроме того, как холодно, должно быть, было Баджи в его последние минуты. Когда он прочитал письмо Чифую, эмоции в его сердце не утихали.       3 марта 2007 года       Ханемия Казутора,       Я думаю, что сегодняшнее письмо может быть длиннее обычного, но я не думаю, что смогу сказать все, что хочу, коротко. Видишь ли, я знал Баджи довольно долго до того, как это случилось, и только тогда понял, что люблю его. К несчастью, я никогда не говорил ему этого, и сожалею об этом каждый божий день. Возможно, он не захотел бы знать или даже понять, что я имел в виду, если бы я сказал ему, но я любил его. Я люблю его. Однако ты не должен менять свои чувства, зная эту информацию. Это действительно тривиальная вещь.       Я понял, что люблю его, на лестнице. Однажды ночью он решил, что не может вернуться домой. Сейчас я уже не могу вспомнить причину, но он решил, что не пойдет домой, и поэтому потащил меня за собой. Я уверен, что это было связано с его матерью. Она напугала его так сильно, что ему не понравилось бы рассказывать об этом. Он провел ночь, разговаривая со мной, он даже купил мне ужин за те неприятности, которые причинил, задержав меня так поздно. Мы всегда делили все, что получали. Это стало своего рода традицией после первого раза. Я уверен, что Баджи мог бы съесть гораздо больше и, вероятно, все равно был голоден после этого, но мы всегда расходились.       Мы решили провести ночь на лестнице. Чем больше мы сидели, тем неуютнее становилось, но, вспоминая об этом, я бы ни за что не променял это место. Баджи говорил со мной всю ночь. Он мог говорить со мной о чем угодно часами напролет. Это был бесконечный разговор о чем-то, чего я сейчас действительно не могу вспомнить.       Хотя я помню, как он выглядел в ту ночь. Помню, я подумал, как круто он мог выглядеть и вообще ничего не делать для этого. Он часто выглядел таким серьезным, и я восхищался им по этой причине. В ту ночь мы не заснули.       Сейчас я помню только одну часть нашего разговора, потому что записал ее, когда вернулся домой. Он спросил меня: «Как ты всегда знаешь, что я чувствую, когда даже я себе не могу объяснить?» И я помню, что у меня не было ответа на это. Я могу дать ответ на этот вопрос сейчас, но не мог тогда.       Майки однажды сказал мне, что Баджи-сан был непроницаемым, и я подумал, как это может быть правдой, когда я знаю все, о чем он думает? Для меня он всегда был открытой книгой. Было так легко понять, что ему нужно, о чем он думает и чувствует без слов. Я никогда не смог бы сделать это так легко ни с кем другим; он был просто так очевиден для меня. Я не понимал этого, пока он не спросил меня.       Я думаю, что мой ответ был неубедительным. Что-то вроде… «У меня просто получается». И я поинтересовался, почему он спросил об этом. Хотя я помню, как он смеялся над моим ответом. Он всегда смеялся над моими шутками, даже если они не были смешными. Баджи был ужасен в рассказывании шуток, он всегда говорил их слишком серьезно, но это было смешно по совершенно неправильным причинам.       Мы остались на лестнице и сидели до утра. Восход солнца был ярким, и один сосед накричал на нас за то, что мы преградили путь, когда он вышел и увидел нас. Я никогда не делал этого ни с кем ни до, ни после этого. Я помню, как понял, когда мы собирались уходить, что я любил его и что мне действительно не хотелось уходить с лестницы в то утро. Я думаю, что Баджи тоже не хотел уходить с лестницы. Я хотел, чтобы это длилось чуть дольше, чтобы я мог еще немного посмотреть на него.       Я был прав, это мое самое длинное письмо. Оно не должно было быть таким длинным, как получилось, или таким бессвязным. Оно может даже не иметь смысла, если честно. Я напишу тебе на следующей неделе, Ханемия-кун.       Мацуно Чифую       Казуторе пришлось подождать, пока бумага высохнет, потому что после этого на ней было много мокрых пятен. Он ненавидел понимать Чифую, который писал ему. Он сам знал, что Чифую любил Баджи, но услышать об этом было совсем другой историей. Он сидел на кровати в своей камере, обхватив себя руками, впиваясь ногтями в кожу и плача. Было невозможно справиться с тяжестью этой истории.       Чифую проведет остаток своей жизни, не в силах сказать Баджи «Я люблю тебя». Это была его вина. Он ненавидел себя. Он ненавидел эти письма. Он ненавидел холодные стены камеры, на которые было неудобно опираться. И больше всего он ненавидел то, что он не может навестить Баджи.       Это был первый раз, когда Казутора плакал с Кровавого Хэллоуина, и это было хуже, чем он помнил. Плакать было действительно ужасно, все было мокрым, тяжелым и теплым. Слезы прилипали к его лицу, чтобы напомнить ему, что он плакал. Он никогда не чувствовал себя лучше после слез, только хуже.       Он перечитал это письмо, вероятно, более двадцати раз, прежде чем пришло следующее. Если он и мог исцелиться, то не от чтения этого. Во время прочтения у него много раз возникала мысль: «Как будто мне дали полностью понять одного конкретного человека». У Казуторы никогда не было никого подобного, и он чувствовал, что теперь ему точно не следует этого делать.