Письма для Казуторы (Letters to Kazutora)

      Выяснение отношений и обсуждение своих чувств с кем-то делает все проще. Казутора почувствовал, что теперь, когда они были на одной стороне со всеми своими чувствами, появилось понимание, благодаря которому все его предложения звучали лучше, слова звучали более плавно. Это было его собственное напряжение из-за страха непонимания, которое он всегда испытывал. Я тебя не понимаю, но я знаю твои мотивы, и этого достаточно.       Он подумал, что, возможно, Чифую чувствовал то же самое. Они просто скрывали свои эмоции, оставаясь на месте, и из этого ничего не выходило. Если бы они могли просто упростить проблему словами на листе письма, тогда они знали бы, что они чувствуют друг к другу.       Письма Чифую все еще были наполнены напряжением, но продолжать с того места, где они были, было легче, или, по крайней мере, для Казуторы это было так. Отвечать на простое преобразование чувств буквами гораздо сложнее, когда другой человек находится на грани, не имея слов, чтобы подкрепить свою точку зрения. Такие вещи, как романтическая манга, кажутся намного более темными и тревожными в таком свете. Не сказать, что слова все еще не казались агрессивными, но для Казуторы было просто более очевидно, что происходило в голове Чифую во время написания этого.       Он больше не возражает против агрессии в тоне Чифую, против того, как он переключился с того, чтобы заставить себя что-то чувствовать, на то, чтобы просто сказать то, что он имел в виду. Казутора не возражает против всего этого, или, точнее, он не может возражать против этого. Есть много вещей, которые Казутора не может сделать, и если бы он это сделал, то был бы недоволен собой. Он не может возражать против того, чего хочет Чифую, и в конечном итоге делает, он не может плакать, если это для себя, и он не может, не будет делать ничего другого, чтобы причинить ему боль. Это небольшой список, но будь он проклят, если Ханемия попытается это сделать.       Он часто нарушает второе правило, не то чтобы кто-то, кроме него и охранника, знал об этом, поэтому он думает, что, может быть, все в порядке. По крайней мере, никто этого не видел, вот что он думает. Первое он нарушает реже, но никогда этого не показывает, он даже себе не может признаться, что сделал это, но он нарушил это. Третье тоже, может быть, Казутора бесполезен во всех своих правилах, но он работает на них.       К концу следующих шести лет он достигнет всех своих целей почти в соответствии со своими идеалами.       Чифую написал ему еще раз, меняя тему разговора и игнорируя их прошлый разговор, чтобы сказать что-то по собственному желанию. Казутора позволяет ему это делать, он находит, что легче позволить Чифую уйти по касательной, чем сказать что-нибудь еще или проигнорировать это. Если следующие несколько писем будут о чем-то новом, то Казутора не будет возражать, если его предыдущие мысли останутся без ответа. Они говорили о разных темах, Казутора думал, что его идеи хорошо продуманы, но они останутся без ответа. И это нормально.       19 января 2009 года       Ханемия Казутора,       Некоторое время назад я заметил, что твои рисунки, которые ты мне присылал, перестали приходить. Логический ход мыслей: либо ты перестал рисовать, либо просто не хочешь отдавать их мне, Ханемия. Зная тебя и принципы, согласно которым ты следуешь, ты просто полностью перестал рисовать. Стыдно, честно говоря. Я не возражаю, если ты никогда ничего мне не пришлешь, я вообще-то не ожидал получить что-нибудь обратно, когда давал тебе эту книгу в любом случае. Хотя я хотел бы знать, продолжаешь ли ты рисовать.       Тебе все еще не нравится это, Ханемия? Ты сказал мне, что в мире нет ничего, что тебе нравилось бы. Я все еще не верю в это, я знаю, что что-то есть. Я не думаю, что ты стал бы так хорош в чем-то случайно… И все же я не знаю, сколько времени тебе потребуется, чтобы понять, нравится ли тебе это, если ты так поступаешь. Всегда преуспеваешь в делах, прежде чем тебе это понравится.       Если ты не будешь продолжать это делать, я не думаю, что ты узнаешь. Я просил тебя сделать это для себя, но ты этого не сделал. Ты все еще рисовал для меня. Я не думаю, что рисование вещей для меня может быть чем-то значимым для тебя. Покажи мне, когда ты рисовал для себя, или, по крайней мере, сообщи мне об этом. Я не знаю, почему ты остановился на этом.       Есть ли что-то конкретное, что ты хочешь нарисовать? Может быть, именно поэтому. В последнее время Мицуя несколько раз рассказывал мне о шитье и дизайне. Он хотел знать, чем я хочу заниматься, и когда до него дошла эта тема, он заговорил о дизайне. Были вещи, которые он делал для практичности, но он сказал мне, что “когда я хочу сделать что-то великолепное или непонятное, это расстраивает только в том случае, если я не могу воплотить это в жизнь”. Я подумал, что, возможно, это относится и к тебе. Просто, может быть, все, что ты действительно хочешь нарисовать, - это тигры, но ты не знаешь, как они выглядят, или ты не можешь нарисовать их правильно, так что это неприятно.       Держу пари, мне разрешено отправлять тебе фотографии подобных вещей, если у тебя нет вдохновения. Подумай об этом. И, Ханемия, я назначаю день встречи достаточно скоро.       От,       Мацуно Чифую       Он был неправ. Чифую, он ошибался, даже если это было редко, он определенно ошибался в своем письме. Казутора перечитывал этот абзац снова и снова, когда он просматривал письмо во второй раз, он снова и снова застревал на одной и той же глупой строке. Бодрящие мысли от Чифую, которые не имели для него никакого смысла. Как может кто-то, посвящающий столько времени одному человеку, не понимать, что происходит?       Он был идиотом, вот почему. Не имело значения, насколько он был умен в противном случае, если он мог так облажаться. "Я не думаю, что рисование вещей для меня может быть чем-то значимым для тебя". Он ошибается. Казутора снова и снова мысленно кричал, что так оно и есть. У него не было ни малейшего сомнения в том, что в этом предложении не было никакого смысла. Если он делал это для Чифую, то кто может сказать, что это не совсем то, что он хотел сделать? Это для него, но это и для Казуторы.       Когда он нарисовал ту первую фотографию кошки Чифую, это было для него, но это было собственное желание и потребность Казуторы дать ему что-то. В его голове это было так просто, но он знал, что нечто подобное никогда не поместится в голове Чифую.       Просматривая письмо, он не мог не удивиться выбору животного, которое было выбрано для него. Он предположил, что Казутора хотел нарисовать тигра. Либо это было простое совпадение, и он не мог не понять этого. Он вспомнил свою татуировку или, может быть, просто то, что Баджи называл его дразнящим прозвищем, и Чифую вспомнил это. Нельзя было не задаваться вопросом, о чем думал Чифую, когда записывал это.       Ему потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что нарисовать снова. Чифую был прав, он перестал рисовать, когда напряжение между ними достигло этой невыносимой точки. Он действительно рисовал для Чифую и только для себя, не было смысла, если он не видел, что рисовал Казутора. Если бы в книге, которую он ему дал, было написано что-нибудь еще на обложке, это было правдой, что, возможно, Казутора думал бы по-другому обо всем этом “проекте”. Хотя ему дали это, чтобы он мог рассказать и показать Чифую в определенный момент, он просто предположил, что он также имел в виду прогресс.       Казутора застрял на своей кровати с карандашом в руке, рисуя ужасно грубый набросок того, что ему хотелось бы считать кошкой.       - Это глупо.       Не часто он разговаривал сам с собой в своей камере, но он не мог прийти в себя от того, что делал в тот момент.       Он зациклился на том, что рисовать, прежде чем вернулся к тому, что рисовал раньше, когда Баджи отвечал за его художественные решения. Я рисую гребаных кошек. Не то чтобы Казутора не любил кошек, у него не было особой эмоциональной привязанности к мелким животным, но это, конечно, не было “рисованием для себя”. Может быть, Чифую был бы разочарован, увидев это, но он буквально не мог представить себе ничего другого, что выглядело бы правильным в его сознании.       К тому времени, когда он нарисовал на своей странице двадцать разных кошек, они ему смертельно надоели. Какая-то форма пытки из загробного мира от Баджи - вот что он понял. Не было никакой другой причины, по которой он нарисовал так много животных, о которых он почти ничего не думал.       С обещанием скорого визита Чифую он почувствовал, что ему нужно найти что-нибудь, что можно нарисовать, чтобы показать ему, когда он придет. Что-то, что не являлось кошками. Вскоре это многое будет значить для Чифую. На следующей неделе или через несколько месяцев - это означало две совершенно разные вещи. Казутора полагал, что все, что ему придется показать, будет иметь отношение к привлекательности и красоте.       Девятое марта; Чифую потребовалось полтора месяца, чтобы понять, что пора. Казутора как раз заканчивал работу над рисунком, когда его внезапно попросили выйти для посещения. Отсутствие предупреждений никогда не шло на пользу тому, как Казуторе казалось, чтобы все решалось сейчас, прежде чем он, вероятно, ни за что на свете не стал бы беспокоиться о том, чтобы куда-то идти. Чифую нужно было его предупредить по крайней мере за несколько часов, прежде чем он будет готов, особенно из-за того, что он знал об их последней встрече. "Чифую затошнило", он не мог избавиться от этой мысли.       Как только они сели друг напротив друга, Казутора заметил, как сегодня выглядел прихорошенный Чифую. Его волосы были уложены более опрятно, часть его обычной челки была подстрижена сзади с левой стороны, синий свитер, который он носил, придавал ему расслабленности во внешнем виде, но он выглядел собранным. Казутора сидел, зажав руки между коленями, и смотрел на Чифую, который хмуро смотрел на него в ответ.       - Просто скажи, о чем ты думаешь, тебе не нравятся мои волосы или что-то в этом роде?       Это было не то, о чем думал Казутора, и он был удивлен, что Чифую вообще так подумал.       - Я думал, ты хорошо выглядишь… Но я не собирался говорить это вслух. Ты куда-нибудь ходил сегодня?       Было очевидно, что он был осторожен, чтобы не переступить черту, как делал это раньше.       Чифую оставил комплимент без внимания.       - Мы с Такемичи сегодня кое-куда ходили, да. У меня не было времени переодеться, прежде чем я пришел сюда, вот и все.       Он всегда был краток в своих ответах Казуторе, он никогда не рассказывал ему много о том, что он на самом деле делал или что происходило снаружи. Единственное, что он слышал, было от Дракена и Мицуи время от времени. Чифую посмотрел на стол впервые с тех пор, как Казутора сел.       - О, ты принес книгу.       В его голосе прозвучало легкое удивление, отчего он казался почти довольным… почти. Казутора быстро пролистал книгу, пытаясь найти что-нибудь, чтобы показать Чифую. Неожиданно и вопреки тому, что они делали до этого, Чифую потянулся через стол, чтобы взглянуть на страницы, которые листал Казутора, и выхватил книгу у него из рук.       - Эй, э-э-э, это не то, что я хочу тебе показать… Этот на самом деле немного плохо нарисован. Если ты просто перевернешь лист, то все будет не так плохо. Он замолчал, увидев раздраженный взгляд Чифую, брошенный на него. Это было невербальное "Я знаю, что делаю".       Вместо того, чтобы остановиться на странице, на которой остановился Казутора, он пролистал все страницы до последней, которую он видел с рисунками. Почти сразу же Казуторе захотелось сказать ему, чтобы он пропустил эту страницу или протянуть руку через стол и просто перевернуть страницу для него, или вырвать ее, или просто попросить Чифую перестать смотреть на нее. Яростный взгляд Чифую был устремлен на рисунки, когда он сглотнул и провел по ним пальцами.       - Это я?       Он посмотрел на Казутору, паника которого была очевидна.       - Да. Я просто нарисовал их после нашего последнего визита, потому что твое лицо было у меня в голове, вот и все. Просто... из-за этого.       Даже в восемнадцать лет Казутора заикался, когда нервничал. Было нелегко заставить Казутору нервничать, до Чифую он почти никогда не чувствовал себя смущенным или даже неловким на самом деле. Он проявил эту ужасную сторону себя, которую ненавидел.       Не было никакого хорошего объяснения для следующих нескольких страниц, которые Чифую собирался просмотреть. Все они были изображениями Мацуно в разных позах, большинство из рисунков изображали его глаза, которые Казутора так долго держал в голове.       - Ты много меня рисовал.       Это был просто факт, Казутора рисовал его слишком много раз, чтобы любой обычный человек не усомнился в этом. Особенно если это был Чифую.       - Да… Я могу вырвать их, если ты их ненавидишь.       Он посмотрел, как Чифую перевернул третью страницу, заполненную его лицом.       - Боже, их действительно много.       Или из-за обеспокоенного выражения лица Казуторы, или из-за того, как он, наконец, вторгся в личное пространство Чифую, когда он наклонился над столом, чтобы посмотреть на книгу, но Чифую не смог сдержать смех.       Казутора просто слишком нервничал, чтобы он мог этого не делать.       - Ты слишком близко, сядь. Я просто проскочу мимо них...       Он перевернул еще две страницы, пока не наткнулся на рисунок, который, наконец, не был его собственным лицом. Казутора наконец сел, не сводя глаз с Чифую, когда тот просматривал книгу. Он просто ждал его реакции на что-нибудь еще.       Чифую не торопился просматривать книгу, его реакция была такой же, как и в первый раз. Это было правдой, Чифую действительно любил искусство. Ханемия видел это по тому, как Мацуно смотрел на рисунки Казуторы, даже на свои рисунки. Он никак не мог смириться с тем, что ему хочется увидеть свое искусство, было почти ужасно позволять ему видеть свои рисунки, даже если они были для него.       Это было верно, все они были для Чифую, все до единого. Чифую листал страницы немного быстрее и остановился на одной конкретной странице, на которой остановился и смотрел гораздо дольше, чем на других. Он положил книгу плашмя на стол и указал на нее:       - Вот эта. Мне это очень нравится.        Казутора всмотрелся в книгу, понимая, какую картинку активно хвалил Чифую.       Это была последний портрет Чифую, которую он нарисовал несколько месяцев назад. Он нарисовал ее, и это была последняя картинка, полностью отделенная от других по стилю и времени, в которое она была выполнена. Это было сделано после того сна, который ему приснился, он хотел сохранить это теплое чувство. Он даже забыл, что сделал это. Этот рисунок, который был не для Чифую.       Он был на крыше здания с Казуторой, он не рисовал себя в этом, все, что он хотел запечатлеть, это Чифую и солнце. Мацуно купался в лучах света точно так же, как делал это в воображении Ханемии, если бы это было в цвете, Казутора назвал бы это хорошей картиной. Удивительно, что Чифую это все еще нравилось. Он удивлялся, почему этот рисунок ему так понравился, когда все остальные были нарисованы специально для него. Этот принадлежал Казуторе, даже относился к нему Ханемия по-собственнически. Единственная картинка, которая заставляла его чувствовать тепло.       - Тебе следует рисовать больше таких вещей, как эта. Это хорошая картина.       Глаза Чифую смягчились, когда он посмотрел на нее. Он, должно быть, знал, что это его портрет, но он ничего не говорил, просто восхищался этим и в конце концов перевернул следующую страницу, не дав Казуторе ответить.       Казутора мог видеть страницу, на которую он перелистнул дальше.       - Проклятые кошки, пропусти это.       Все те кошки, которых он рисовал, чтобы вернуться к рисованию. Он ненавидел тех кошек, которых рисовал для Чифую или Баджи. Их было слишком много. Это было почти похоже на плакат, на котором не было ничего, кроме кошек, он также сильно отличался от других его рисунков; они выглядели слишком мультяшно.       У Чифую была едва заметная улыбка на лице, когда он смотрел на них. Его пристальный взгляд вернулся к Казуторе:       - Дай мне это. Тебе это не нравится, верно?       Это было правдой, что ему это не нравилось, но тем больше причин для него не отдавать это Чифую. Он только хотел, чтобы у него была его лучшая работа, а эта картина была далека от этого. Он задавался вопросом, увлекался ли Чифую кошками так же, как Баджи, и, возможно, именно поэтому ему это нравилось.       Он сдался, слегка разочарованный в себе за то, что вообще нарисовал это.       - Да, хорошо. Ты можешь взять его, просто вырвать.       Чифую аккуратно вырвала его и положил на стол рядом с тем местом, где он сидел. Следующие изображения не вызвали у Чифую особой реакции, не то что картина его мечты, которой он так долго восхищался. Он даже не был уверен, как он когда-нибудь сможет воссоздать что-то подобное, у него не было другого вдохновения для чего-то, что могло бы получиться подобным образом.       Было несколько, к которым он прикоснулся, но ничего, что, казалось, привлекло бы его внимание. Когда пришло время уходить, Чифую прижал бумагу к груди и слегка улыбнулся Казуторе в знак благодарности за то, что позволил ему оставить рисунок. Все эти чертовы кошки, которых ему больше никогда не придется увидеть, отправились домой с Чифую. Ему придется увидеть их снова, Казутору заставили раскрасить их позже, и сейчас они в рамке в их гостиной. Казутора ненавидит их меньше теперь, когда знает, почему он их сохранил. Он нарисовал еще много ужасных кошек для Чифую, таких же, как они. Казутора потратил свое время, пытаясь воссоздать что-то вроде изображения Чифую на здании, но каждое стертое изображение все меньше и меньше походило на то, что, как он думал, ему понравится. Он точно знал, что в этой картине так понравилось ему самому, но почему оно понравилось Чифую, он не мог этого понять. Не было никакого предыдущего контекста, в котором этот образ вызывал бы у него теплые чувства, но ему все равно понравилось. Каждая попытка выглядела хуже предыдущей, когда он понял, что у него больше нет теплых чувств, которые он мог бы выразить в своих картинах. Все они казались ему такими безжизненными.       Долгое время не было картин, которые он мог бы воссоздать так, как эту. Чифую просто придется подождать, если он когда-нибудь захочет увидеть что-то теплое, нарисованное Казуторой. Он был достаточно разочарован попытками сделать что-то великое, чтобы все, что он рисовал, выглядело правильно. Ему просто нужно было перестать пытаться заставить их выглядеть теплыми. К тому времени, когда он отказался рисовать что-то с этим чувством, которое он полностью ненавидел. Это было ожидание его вдохновения и подсознания, которому он больше не мог соответствовать.