Подаренный звездой

      В плане Рафаэля все было предусмотрено до мелочей. Девайсы Донни отключили камеры видеонаблюдения на перроне, через который им предстояло пройти. Стук колес давно стих, а вместе с этим стало даже как-то душно. Поезда больше не проталкивали порывы ветров в тоннелях, вокруг стояла звенящая тишина. Гений подал сигнал, пару раз махнув в воздухе двумя вытянутыми пальцами. Пройдя по рельсам, они вышли к станции. Рафаэль в один прыжок оказался на металлической линии — разметке, граничащей с краем. Затем подал руку девушке, которая самостоятельно пыталась вскарабкаться.       Не то чтобы ему было недосуг подождать с минуту-другую, пока она подтянется к краю и осилит подъем, но смотря на ее попытки — не самые удачные, он, не оценивая своих поступков, пожелал помочь.       Поднять ее не составляло труда. Рафаэль невольно на краткий миг удержал ее в подвешенном состоянии, прикидывая, сколько в ней весу. «Слишком крохотная», — мелькнула в его голове неудовлетворительная мысль, — «надо бы откормить, иначе сдует при первом же порыве ветра, как осиновый листок».       Одними губами она поблагодарила за помощь, и это снова странным образом отдалось в его душе. Ему было непривычно получать, казалось бы, долгожданное слово «спасибо». И как-то не мог принять в себе — неужели за каждую мелочь, что делает, он может быть вознагражден?       Рафаэль спустил ребенка с рук, предусмотрительно натянув на него детские варежки. Он хоть и предупреждал непоседу не лапать все подряд, мол, черт знает, что тот подцепит в грязном метро, но цель была одна — не оставлять никаких следов, никаких отпечатков пальцев. Мнительность в их положении не была излишней.       Он дал девушке пять минут на передышку. По ее усталому виду заранее понимая, что этого будет недостаточно. Хрупкая, неподготовленная, совершенно не созданная для жизни во мраке, лишениях и нужде. Но такие уж ей выпали карты с четырьмя козырными тузами ниндзя-масти. Не то чтобы это было счастливое «каре» по жизни. В ее случае скорее неудачный расклад. И девушке придется играть с тем, что есть.       Рафаэль оглянулся, поймав взглядом мальчугана, и предостерегающе прищурился. Эффекта это не возымело. Хитрое создание предпочло сострить невинные глазки и снова зачарованно уставиться на стеклянную витрину журнального киоска.       Стоило ему только подумать, что за пять минут ничего произойти не успеет, как вот оно — мелкого приобщили к краже. Майки, поддев замок кунаем, вскрыл окошко и вытащил свеженький комикс, передав в руки малолетнего сообщника.       По правде говоря, Рафаэль был не намерен читать нотации, да и не видел в этом толку. Рано или поздно пацан сам все поймет — что только так они и смогут выживать. Законной работы им не светит, а об остальном говорить не приходилось. Было бы лучше Перси усвоить этот урок с малых лет, но что-то при этой мысли неприятно заскреблось за пластроном, не позволяя Рафаэлю закрыть глаза на мелкий вандализм.        — Не можешь заплатить, так предложи обмен, — здоровяк окинул Майки хмурым взглядом и с высоты своего роста выжидающе уставился на Перси. Отец на его месте поступал так же: предпочитая добиваться от своих сыновей самостоятельного понимания. Сейчас же их рознило то, что ему ошибки не прощались, а суровость наказания была заранее известна. Каждый шрам тому свидетель.       Идея ребенку пришлась по нраву. Он передал Майки горсть конфет, чтобы тот положил их на прилавок. Долг был оплачен. И с позиции ребенка — весьма щедро.       — Не узнаю вас в гриме, папаша, — забавлялся Майки, наблюдая за воспитательным процессом.       Рафаэль не удосужился дать ответ. Вести пустой треп желания не было, голову занимали вещи повесомее. Он кивнул мальчику, зовя за собой. Наивное создание и без лишних намеков было готово следовать за ним куда угодно, постоянно околачиваясь возле него.       Казалось, совсем недавно это раздражало Рафаэля. Привязанность любого толка была ему в тягость. Шесть лет одиночества научили его жить особняком, не ища поддержки и заботы, того, с кем можно было разделить это бремя. Привычка быть одному глубоко укоренилась в каждой мысли. Но каким-то образом в нем стали просыпаться чувства: согревающие, давно забытые, спрятанные и, думалось, навсегда похороненные глубоко внутри. Забота о ком-то стала приносить радость, вселять выносливость в тело и в измученное сознание.       С каждым днем возрождённый огонек в груди становился сильнее, более ярким и теплым. Теперь он невольно улыбался, находя слова Перси смешными, по-детски незатейливые игры — увлекательными, рисунки — не по возрасту талантливыми, и не переставал удивляться, как все это приходило в маленькую голову ребенка.       А Анна… о ней он старался не думать, хотя возможности такой практически не было. Она нуждалась в его помощи, и он был вынужден ее оказывать. Впоследствии все чаще предлагая сам. Она всегда и везде была рядом. В тесном жилище было сложно избегать девушку, невозможно не натыкаться на нее взглядом, невольно изучая повадки и реакции.       Они незаметно, не ведая того, что-то меняли в нем, и это пугало. Каждая такая метаморфоза неизменно рушила тщательно выстроенную стену отчуждения. В нем словно бы ожил прирученный зверь, знающий своего хозяина, стремящийся оградить двух несчастных существ от бед, им же самим посланных на их головы.       Он протянул ей руку, стараясь совладать с лицом и не выдать своей неловкости в голосе, будто бы оправдываясь перед ней:       — Пора.       Анна сонно моргнула, но быстро спохватилась, принимая жест помощи. Невооруженным глазом было заметно, что несколько прерывистых часов на сон не спасали измотанную девушку. Но ее хрупкое тело вмещало в себя непомерное стремление выдержать любые невзгоды.       — Идти придется долго, — вынужденно предупредил Рафаэль, — надо успеть до следующего перевала, пока подземка пуста.       Он взял ее за руку и повел за собой, краем глаза заметив, как лидер пристально наблюдает за ними с дальнего конца перрона.

***

      — А сказку? — устроившись рядом с мамой, жалобно протянул Перси. Но не на того нарвался. Рафаэля подобным нытьем не проймёшь. — Тогда ложись с нами, — продолжал настаивать черепашонок, а в подтверждение своего желания откинул край синего одеяльца и похлопал рукой по брезентовому настилу.       Здоровяк усмехнулся. При всем старании он бы не уместился в крохотном закутке, где ютились девушка с ребенком.       — Спи давай, я рядом посижу, — он поправил на нем одеяло, укрывая до самого носа, бережно погладил ладонью по его лицу, побуждая ребенка закрыть глаза, и неосознанно коснулся макушки Анны, кончиками пальцев пройдясь по мягким волосам и запоздало удивившись самому себе. По мерному глубокому дыханию можно было судить, что девушка крепко спала, тут же погрузившись в сон, стоило ей лечь.       Она не выказывала брезгливости, когда Рафаэль ее касался, но трогать спящую девушку показалось ему неправильным, будто бы он пытался украсть у нее нежность и тепло, не предназначенное ему.       Ну ничего, скоро они окажутся в другом месте, где его настигнут другие заботы. И вся эта дурь выветрится из его головы без следа. А пока ему следовало держать себя в руках. Уж слишком зачастили у него все эти «случайные» касания.       Рафаэль оперся панцирем о стену и прикрыл глаза. Он приучен был выносить длинные походы, практически сутками передвигая исправно служившее ему тело без отдыха и сна. В такие моменты он впадал в особое состояние, пребывая на грани сна и бодрствования. Но сейчас дрема не спешила окутать его сознание. Ему не давал покоя один факт, с которым предстояло разобраться. И лучше бы прямо сейчас.       Он встал, напоследок оглянувшись на спящую девушку с ребенком, и вышел из укрытия.       Рафаэль обнаружил его сразу. Привычная картина восседающего в умиротворённой позе лидера всколыхнула воспоминания, но он отмахнулся от них, как от назойливых мух.       — Полагаю, ты пришел предупредить, — Леонардо плавно поднял взгляд, продолжая неподвижно сидеть, — но в этом нет необходимости.       — С тобой я уже давно ни в чем не уверен, — сходу признался Рафаэль и угрожающе продолжил: — держись от пацана подальше.       — Интересно… ты так быстро к нему привязался, — задумчиво проговорил лидер, своим тихим голосом выбивая почву из-под ног Рафаэля. — Думаешь, он станет лучше меня?       — В этом можешь не сомневаться, — надвинулся на него хмурый здоровяк и инстинктивно сжал кулаки, но встретившись взглядом с затуманенной печалью синевой, растерялся, не зная, как реагировать на «такого» Лео. Он не понимал, что тот имел в виду под своим высказыванием: сожалел или же надеялся?       Но в Рафаэле до сих пор обитала обида, перетекая из клетки в клетку, блуждая по нервам, вселяясь из органа в орган. Она мешала ему жить и при этом спасала, не давая загнуться в сточной канаве.       Отмахнувшись от видения — ложной иллюзии смиренного Леонардо, Рафаэль не уставал напоминать себе к каким бедам может привести доверие. Он более не будет обманут. Он не забудет. Никогда не забудет предательство и ошибки брата.       — Когда все стало так запутанно? — Леонардо устало склонил голову, задумчиво разглядывая собственные руки. — Раньше я точно знал, что есть добро, а что зло. Мог провести четкую грань. А теперь… я блуждаю средь серых тонов, не находя света. Стал равнодушным. С каждым разом меня все меньше заботили собственные грехи.       Рафаэлю хотелось уйти, сбежать от брата как можно дальше. Ему было плевать на исповедь Лео, он не желал ее слушать и не хотел принимать. Но сдвинуться с места мутант не смог, продолжая смотреть на лидера сверху вниз.       — Я был не прав, — очередные слова Лео задели Рафаэля за живое и пригвоздили к месту, не давая возможности шелохнуться, ударить или взреветь. Словно лидер заранее знал, куда точно надо бить. — Боль — она не в нашем воображении. Она везде и повсюду. Она в каждом вздохе, в каждом дне, в каждой мысли. И чтобы вытащить свою семью — всех вас, я был готов пойти по трупам. Они множились, я потерял им счет.       Здоровяк рвано и неровно вздохнул, ему становилось невыносимо присутствие брата. Тот не должен был страдать. Лео — бездушная машина, послушный солдат, верная правительству марионетка. О какой семье он вел речь? Ее давно не стало.       — Твои «вьетнамские флешбеки» — не моя забота. Не ты один наелся дерьма.       Он нервно махнул головой. Не сейчас. Мутант не был готов ни к прощению, ни к сражению. С нечеловеческим усилием воли Рафаэль заставил себя сдвинуться с места и развернуться, чтобы уйти. Но был остановлен. Леонардо мягко, но крепко удерживал его за предплечье.       — Я не причиню им вреда.       — А я бы и не позволил, — оскалился здоровяк, искоса взглянув на брата. Удара в спину он не боялся — там была непробиваемая броня, лишённая всяческих иллюзий и надежд.       — Я знаю, — лидер позволил себе слабую улыбку. Рафаэль невольно засмотрелся на нее. Непрошенные воспоминания хлынули неконтролируемым потоком. Когда-то давно Лео был единственным, с кем Раф мог открыто говорить, делясь переживаниями и тревогами. И ровно так, с таким выражением лица, старший брат выказывал свое сочувствие. Но к черту его. Он пришел сюда не за этим.       — Тогда зачем следишь? Что тебе надо? — стараясь сдержаться, Рафаэль был вынужден остаться, чтобы услышать важные для себя ответы.       — Ты, как никто другой, знаешь, что мне приходилось делать ужасные вещи, мои руки уже не отмыть, не вытравить из памяти ужасы. И поверь, я лишь стремлюсь все исправить. И всегда этого хотел, — Леонардо медленно разжал хватку, отступая от Рафаэля. Вся его поза показывала, что в нем не таится угрозы, он открыт, как для удара, так и для разговора.       Здоровяк не спешил идти на контакт. Одна лишь мысль о том, чтобы снова довериться брату, приносила мучения. Иначе тогда все прожитые годы были зазря. Получалось, что он бессмысленно душил себя гневом и обидой. Рафаэль прикрыл глаза, качнув головой.       — Мне не вымолить твое прощение, и я не жду, что ты поймешь…       — Хоть в чем-то мы согласны, — хрипловато выдавил здоровяк, прерывая брата.       — Просто позволь мне все исправить, — словно нехотя с Леонардо спала бесстрастная маска. Он отчаянно нуждался быть услышанным и понятым Рафаэлем.       — Как?       От его взгляда не ускользнула мимолетная перемена в лидере: в нем угадывалась знакомая черта — тот уже принял для себя некое решение, не посвящая в задуманное и вовсе не спрашивая разрешения.       Колкий холодок пробежался по коже. Мысленно ругнувшись на себя за то, что в очередной раз он повелся, как юнец, на россказни Лео, Рафаэль расправил плечи, а за плотно сжатой челюстью заходили желваки. Надежда, будь она проклята, тут же погасла. Синий не изменился. Нельзя было исправить то, что давным-давно поломано.       — Что бы ты ни задумал, я не позволю.