Время погладить Акулу

POV Майкл Застыв с джойстиком в руках смотрю, как Джеймс беснуется, исполняя бухой ритуальный танец со своим джойстиком вместо бубна, гарцуя на моих вытянутых ногах и штанинах домашних штанов. Наконец с широкой улыбкой высказываюсь: — Пошел ты! — Шэмрок Роверс отстой! Ирлашки отстой! «Плюшевые мишки»* — номер один в мире! — О, да, спасибо, а ты просто очаровашка. Ребенка не разбуди. Плюшевый ты мимишка. — Ребенок, твой папка отстойно играет в FIFA, не дружи с ним, устрой ему с утра фонтанчик. Алисия, дорогуша… — Шшш, — я поспешно подсекаю его подножкой, и Джеймс обрушивается ко мне на колени, а его джойстик — мне на голову. Сам он вляпывается рукой в остатки пиццы в коробке на ковре между нами и едва не опрокидывает мою мирно стоящую возле меня банку пива. Успеваю подхватить. Чудом — банку и чудного друга. Рука Джеймса хватается за мою шею, пачкая пепперони с сыром. Класс, давай. — Не трахайся с ним, он хуевы… вый футболист, — несет его дальше уже тише, чтобы жена на втором этаже в спальне не услышала. Правильно, детка. Давай. Еще. Компрометируй меня. — Хочешь я с тобой?.. — он прыгает на мне с таким усердием, что я начинаю сомневаться в его талантах форварда. — Я классно забиваю! Скалюсь, не думая уступать: — Зато! Я гонщик классный. Скушал, мимишка? Джеймс замолкает, хмуро таращится на меня, часто моргает и сосредоточенно обдумывает мои слова. Будто для того, чтобы он угомонился, я должен был сделать именно это — обрушить его на свои колени и надежно придерживать за крепкий зад, чтобы не обрушился на меня совсем и не обрушил мою крышу. Из источников света в гостиной — только большой экран телика с остановленной FIFA 2022 и его неимоверно яркие, сверкающие очи, отражающие разгромную победу его команды над моей. — Правда? — запоздало, до невозможности потешным голосом изумляется он, словно не знал об этом раньше. Дружить с актером, когда ты сам актер — значит, постоянно дурачиться и прикидываться, то есть, крайне редко быть чистым самим собой. — А прокатить? Фыркаю также нетрезво, пошло толкнувшись бедрами ему навстречу: — На чем тебя прокатить, а? И что это ты там хотел сделать с моей женой, гадкий шотлашка? — Я сладкий? — ох эта замечательная мальчишеская улыбка. — Я сказал «гадкий»! — обламываю его. — А. Я выпил. — Тут же заявляет он. — Да неужели? — страшно удивляюсь. — Пиздец, я в говнище, — серьезно подтверждает, — все из зависти. Ты гонщик, и тебе досталась красотка. И тут я по-настоящему охреневаю — Джеймс всхлипывает и трогательно утыкается посуровевшим от возраста личиком мне в плечо с неподдельными рыданиями. Актеришка жалкий. О нет, нет, одареннейший, крутейший, и вообще, ты, мой друг, самый лучший… но не лучше меня. Ха-ха. Где моя скромность, ты спрашиваешь? Что, соскучился по ней? Видимо, самоуничтожилась, когда я имел неосторожность с тобой сдружиться. Стоп. А когда я успел упустить, что ты там чем-то закинулся? Иначе, да что ж ты такой плакса сегодня?.. Ласково глажу Джеймса по спине, он ерзает и подставляется под скребки, мол, не халтурь, чеши, чеши. Что поделать? Чешу, чешу, как приставучего, но очень славного и любимого рыжего кота. Забираюсь Джеймсу под футболку, почесываю, слушаю, как мой лучший друг, крепким захватом оседлавший мои бедра, скулит и воет, не сдерживаясь, от кайфа. Сладкая музыка для ушей, твою мать, Джей, прекрати… — Я не вообще, то есть, не потому вообще. — Соблаговолил он, наконец, пояснить свою чувствительность, вытирая об мою домашнюю толстовку слезы и, кажется, слюни. Почти никакой разницы с моим сыночком, который любит так делать, когда папа его катает и убаюкивает на руках. — А потому, что я не гонщик, а ей досталась красотка. После секундного замешательства громко хохочу ему в ухо, осекаюсь, бросив взгляд в сторону лестницы второго этажа и хохочу тихо. Стискиваю его в своих руках. Вот так. До хруста косточек. Почувствовать его в своих объятиях. Живой, горячий, в жопу пьяный, пахнущий уютом и пиццей, с некоторых пор потяжелевший от нарощенной мышечной массы, чертов качок. Я так тебя любил. Люблю. До слез. Ну, только этого не хватало. В глазах жутко защипало. Нам нельзя надираться вместе. Наедине. Нас развозит. Мы ничего не соображаем. Свали, шотлашка. Отвали! Меня ведь сейчас переклинит. Опять. — Задушишь, сукин сын, — Вздыхает он. — Задушу. — Давай, — одними губами шепчет, вжимается в мое тело и лижет мое лицо, мою бороду горячим мокрым кончиком языка. — Давай. Фасс… Фасс… — Пошел нахрен, господи… — умоляю я, стаскиваю с него футболку, и пока он занимается мной, сгребаю в сторону джойстики, коробки из-под пиццы, пивные банки, весь наш импровизированный пикник, опрокидываю на ковер и подминаю под себя. Позволяю себя вылизывать и неистово вылизываю сам его шею. Это не поцелуи в классическом понимании, мы резвимся, как двое взрослых зверят. Нас возбуждают вылизывания, покусывания, иногда это больно, иногда нельзя кричать, вот как сейчас… Он тихо рычит на меня, я рычу на него. Все происходит здесь, на ковре между огромным диваном и теликом, так что Алисия нас просто не может увидеть, только услышать нашу возню. Но любимая давно привыкла к нашей безумной дружбе и ни о чем не спрашивает. Она обожает Джеймса. Да кто, черт возьми, его посмел бы не обожать? А ее? Она прекрасна. Джеймс прекрасен. А я обожаю спать с ними обоими… Не представляю, чтобы я делал без кого-то из них двоих. Я бы не вынес. — Ты чего, ты чего… — тревожно шепчет Джеймс, когда теперь уже я утыкаюсь ему в плечо и тяжело дышу. Обнимает сильными ногами поясницу, крепко цепляется, пытаясь ступнями подцепить мои свободные штаны и стащить вниз. Я остаюсь совсем без брони, ведь дома хожу без белья. Он чувствовал это с самого начала, седлая меня и прыгая, поскуливая на мне. Засранец. Заводной, непоседливый, как хорошенький, вечный электрокар — всегда заряжен под завязку. Я раздеваю, нет, скорее, сдираю с него одежду и тычусь носом в его грудь, в веснушках, рыжий пух на груди, играюсь с сосками, скольжу ниже, ныряю в рыжий пух на лобке и обсасываю член. Хер Джеймса всегда умилительно сговорчив, при любых обстоятельствах, все десять лет знакомства стоит на меня, мне настолько это лестно и нравится, что я готов на все ради этих моментов. Столько не живут и не трахаются в браке, сколько Джеймс хочет меня. Сколько я хочу его. Он ныряет в мои волосы подушечками пальцев, держит, не отпускает, вколачивается в мой наполненный слюной рот. Джеймс заводная игрушка в сексе, чем сильнее он взвинчивает меня, тем сильнее вспыхиваю от него я. — Блять, подожди, не хочу так быстро кончать, — суматошно выдыхает он сверху, вынудив выпустить изо рта его член. — Хочу по-другому… хочу взорваться в тебе, пожалуйста, так хочу, ну же, давай… — Океей, — тяну я, понимая, к чему он клонит. Джеймс виртуозно вьет из меня веревки, я просто не могу ему отказать ни в чем. Пожимаю плечами, и он ловко выбирается и тяжело наваливается на меня сверху, уложив на живот. — Да ты своего не упустишь, Джеймс МакЖеребец. — Называй меня… — таинственным голосом свистит на ухо. — Патриция? — невинным голосом подтруниваю я над ним. — Всегда знал, что эта милейшая женщина доминантка. — Зверь, я Зверь, тупица. — Агрессивно рычит он, имитируя оглаживания моей задницы когтистой лапой, впиваясь острыми клыками в мой загривок. Снова смеша меня. — Ты должен меня бояться, трепетать передо мной, ясно тебе? Усек? — Ты теперь у нас такой силач, тебе все можно… — с покладистым стоном соглашаюсь я, вздрагиваю, утыкаясь в пушистый ворс ковра, давя в себе желание заржать. — Вот только не очень-то я похож на малолетку. — Да похуй, я же не Деннис… — А мне нравился его стиль! — Хочешь его? — Валяй. — Но ты весь в пицце, дорогуша, тебе придется сначала отмыться. — О mein Gott, к черту Денниса! — То-то же... Итак, мы вернулись к Зверю… — Джеймс кусает мое ухо, слышу, как он обильно смачивает член слюной. Приходится с шипением терпеть его упругие вколачивания, приподнимаюсь, просовываю руку под живот, свой член, сжимаю яйца, так еще приятнее. Мой лютый Зверь взрывается во мне, как и мечтал, а я кончаю себе в кулак почти одновременно с ним. — Одно и тоже каждый раз, — сокрушенно вздыхаю я, вставая с ковра и голым шлепая в гостевой душ на первом этаже. — А я ведь даже не гей. И даже не пассивный. — Да ну? — удивляется, изумленно задирает рыжеватые брови всегда, как в первый раз. От души посмеиваюсь и сам себя одергиваю. Вот черт. Жена. Прислушиваюсь к дому. Все в этом доме спят кроме нас. Даже беспокойный сынок. Покушал мамкино молоко и классно ему. Папка лизнул напоследок сперму (не свою) и классно ему. — А я… — в тон мне вздыхает Джеймс, безнадежно машет на себя рукой, и суетливо прыгает на одной ноге, пытаясь натянуть хотя бы трусы. — Я просто Джеймс и я охуенен, вот как есть. — Привет, Джеймс, — смиренно пародирую я встречу группы анонимных Джеймсоголиков. А он наконец-то выигрывает сражение со своими трусами. Наверняка впопыхах нацепил наизнанку. — Эй. Погоди, погоди, не спеши, я с тобой! — Прекращу звать тебя в гости, чертов бесячий педик, — привычно шутливо обещаю я по пути. — Ага, ага. Не выдержишь первым и прикатишь ко мне сам. — Ерничает Джеймс. — Традиционно, на мотоцикле, сверкая идиотской улыбочкой, брендовыми темными очочками, скрывающими бесстыдные очи плохого парня, и своим большим-пребольшим ху… шлемом. Заявишься на какой-нибудь семейный обед. В самое неподходящее время. Молчу и улыбаюсь, вместе с ним шагнув в душевую кабину. Прикачу. Заявлюсь. Увезу. Украду у всех. Сколько раз мы это проходили. Классно быть актером — можно сыграть сволочь, когда этого хочется. Когда сам таковым не являешься. Когда не хватило бы своей смелости. Можно сыграть даже влюбленного педика. Джеймс намыливается и что-то там неразборчивое булькает рядом, кажется, соглашается со мной.