Биокиборг

      Одни и те же белые стены изо дня в день. Клетка. Тюрьма. Не выбраться, не сбежать. Хейн ненавидел это место. Он кое-как поддерживал себя в форме ежедневными тренировками, насколько позволяло истощение, но большую часть времени проводил, лёжа на койке и вспоминая жизнь на свободе. Между прошлым и настоящим разверзлась пропасть. Хейн отдал бы всё, чтобы переиграть тот роковой день. Стоило просто держаться подальше от конвоя — и его не задело бы.       Он жил от операции до операции, считая дни и страдая от боли. Едва начинало отпускать и казалось, что хватит сил выдержать всё, он вновь оказывался на хирургическом столе — и всё начиналось заново. Хейн больше не чувствовал себя человеком — скорее запертым в четырёх стенах зверем, медленно сходящим с ума от одиночества, боли и безысходности.       Хейн мог часами лежать неподвижно, не сводя пустого взгляда с потолка. Мечтал о свободе, забыв о жестокой реальности. Будущее больше не пугало. Наоборот, Хейн ждал того дня, когда анестезия вообще перестанет действовать, и он умрёт от болевого шока или интоксикации во время очередного эксперимента. Только позволит ли «Теневой фактор» так просто покинуть этот мир? Наверняка в дело будет пущен сильный транквилизатор, от которого у нормального человека остановилось бы сердце.       Он обречён страдать до конца своих дней! Хейн не мог смириться, как и перейти к действиям. Прошлые попытки заканчивались весьма плачевно. Он слышал, что сбежать из этой лаборатории удалось лишь одному подопытному, который затем погиб.       Хейн тешил себя надеждой на удобный случай. А такой случай не представился ни разу, и вместе с ненавистью к учёным копилась злость. Не на них — на себя. За слабость, за то, что почти сдался, из последних сил хватаясь за край обрыва над бездной. Хейн заставлял себя верить и надеяться, потому что понимал: иначе отчается окончательно.       …Кровь размазалась по стене. Саднили костяшки пальцев. Хейн вкладывал в удары всю свою ярость, мечтая, чтобы вместо стены перед ним было лицо того, кому он обязан своей незавидной судьбой. Он с удовольствием заставил бы всех этих докторов захлебнуться собственной кровью! И особенно — их руководство. Как минимум, куратора проекта.       С последней операции минул месяц. Синтетическая кость прижилась. Когда-то в детстве Хейн уже пережил перелом, и тогда на восстановление потребовалось полгода. Может, ему ускорили регенерацию, а может, дело в самой кости — срастить её с суставами при наличии нужного оборудования куда быстрее и проще, чем восстанавливать живую кость. Как бы то ни было, результат Хейна вполне устраивал.       Но тревожное ожидание не давало покоя. Наверняка скоро опять введут какую-нибудь сыворотку или подключат новый имплант. Организм Хейна напичкали электроникой настолько, что мощного электромагнитного импульса будет достаточно для его смерти. Половина органов просто откажет.       Когда-то Хейн считал, что кибернетические импланты и биомодификации несовместимы. Либо одно, либо другое. Эксперименты доказали обратное: доктора научились сращивать выращенную в лаборатории органическую нервную систему с механическими деталями и живым мозгом, обеспечивая полный контроль этих деталей без дополнительных имплантов. Дороже, но безопаснее — имплантация чипов контроля в мозг может обернуться гибелью пациента при малейшей ошибке хирурга.       Возле двери открылось небольшое окошко. Выдвинулась подставка, на которую разносчик еды поставил поднос. Сев на койку, Хейн потыкал ложкой желеобразную массу в тарелке. Нормальной еды он не видел уже давно: подопытных кормили безвкусной синтетической гадостью, насыщающей организм всеми необходимыми витаминами и восстанавливающей силы. Не потому, что полезно, а потому, что дёшево.       Рядом с тарелкой стоял стакан воды. Вот только вода вряд ли обычная — наверняка в неё добавили транквилизаторы или сильное снотворное, как всегда. Аппетит мгновенно пропал. Хейн через силу глотал пресное желе. Мысли занимал предстоящий эксперимент. Что с ним сделают на этот раз? Введут мутагенную сыворотку или вживят новый имплант? С каждым разом симптомы лихорадки и интоксикации проходили всё дольше, а уж какие последствия имели мутации, даже думать не хотелось.       Покончив с едой, Хейн перевёл взгляд на стакан. Неприятный холодок пробежал по телу, к горлу подкатила тошнота. Ещё свежи были воспоминания о последней операции. За ним наверняка наблюдали через камеру, чтобы подать знак, когда санитары смогут забрать беспомощного подопытного, погружённого в бессознательное состояние транквилизатором. Расчёт шёл на безысходность. Но Хейн нашёл в себе силы на борьбу. Он должен хотя бы попытаться.       Показав в камеру средний палец, он демонстративно раздавил стеклянный стакан. Разлетелись брызги воды, осколки крошевом просыпались на пол. Хейн больше не хотел беспрекословно подчиняться. После всех вложений его не убьют, а возможные последствия уже не пугали. Более того, он хотел узнать, как далеко зайдут сволочи, сломавшие ему жизнь.       Не прошло и пары минут, как замок пиликнул, и в камеру вломилась охрана. Хейн инстинктивно отступил к стене и сжал кулаки. Внутри клокотала жгучая злость. Он вновь рискнёт! Какая разница, что будет потом? Хуже уже всё равно некуда.       Четверо охранников в броне накинулись на него скопом. Пригнувшись, Хейн попытался бросить одного из них через плечо, но второй врезал по лицу. Хейн потерял равновесие и оступился. Нескольких секунд хватило, чтобы двое охранников скрутили его и поставили на колени. Третий ударил коленом поддых.       — Урод… — с отвращением прошипел он.       Четвёртый охранник подошёл сбоку. Хейн почувствовал, как ему вкололи парализатор. Он дёрнулся в последней попытке освободиться, но его держали крепко. А спустя несколько секунд тело онемело. «Ненавижу! Чтоб вы сдохли!» — билась в голове единственная мысль. Хейн вновь чувствовал себя жалким и беспомощным. Его трясло от бессильной злобы. Он ненавидел себя и весь этот чёртов мир.       Хейна поволокли по коридорам в кабинет хирурга. Он мог лишь наблюдать, словно его разум заточили в мёртвой оболочке. Скоро действие парализатора закончится, но к этому времени он опять будет лежать на столе и орать от боли.       Бороться бессмысленно. Проще сдаться и плыть по течению… Только в такой жизни нет смысла. «Нельзя, нельзя, нельзя… Держись… Всё закончится… однажды…» — Хейн не верил ни себе, ни в будущее. Нет у него будущего. Будь выбор, он предпочёл бы выживание на городских улицах — пусть без крыши над головой, но на свободе. Хейн оказался на дне и уже не выберется, а вытягивать его никто не будет. Кому он нужен? Бывший военный-контрактник, а теперь — подопытный, у которого не осталось ни друзей, ни семьи. Потому что вырос он на помойке, а друзья полегли на войне. Такой тихой, незаметной для простого обывателя войне с организованными преступными группировками.       Хейн уже почувствовал пальцы, когда его втащили в до боли знакомый кабинет и бросили на стол. Хирург взглянул на охранников.       — Он опять сопротивлялся? — уточнил он.       — Да. Пришлось его утихомирить, — ухмыльнулся один из бойцов.       — Хорошая работа. Можете идти.       Как только за ними закрылась дверь, хирург кивнул лаборанту, и тот ввёл подопытному анестезию и мутаген. Хейн даже не вздрогнул. Ему стало плевать. Он быстро проваливался в пустоту. Вокруг сгустилась темнота, и лишь лампа светила где-то высоко, всё отдаляясь и отдаляясь… Сознание померкло, и лишь в последний момент Хейн понял: что-то не так. Раньше так не было.       Прожектор. Неоновые блики. Запах сигарет. Человеческие фигуры в цветном дыму, неестественно дёргающиеся на танцполе. В полной тишине. Воспоминания? Почти. Искажённые, мутные, пугающие… как ночной кошмар… Хейн вновь взглянул на прожектор, а когда отвёл взгляд, не увидел ни бара, ни дыма. Перед глазами проносилась вся не такая уж долгая жизнь.       И жить не хотелось. Если бы не биомодификации, мутации давно убили бы Хейна. Но этот день настал только сегодня. Он лежал неподвижно, охваченный непонятным страхом. Наверное, подсознательно он уже понимал, что на этот раз обречён. В горле комком свернулась тошнота. Но боли почти не осталось — лишь билось в агонии умирающее сознание.       Издалека донеслись крики. Что-то тёплое разлилось по телу с кровью. «Показалось…» — теряясь в темноте, подумал Хейн. Боль пропала. Растворилась вместе с последней мыслью, как растворялся он сам в темноте, всё тише слыша сбившийся с ритма стук в ушах… А затем сердце остановилось…       По телу пробежал электрический разряд. Хейн вынырнул из темноты и судорожно вдохнул. На подносе лежал шприц от нейтрализатора. Приказав лаборанту следить за состоянием Хейна, хирург продолжил накладывать швы на открытую рану в животе. Перед глазами всё плыло, но Хейн видел каждое движение учёного — и ничего не чувствовал. Он держался на грани между реальностью и беспамятством, только что спасённый от желанной смерти.       Хирург закончил операцию, снял халат и вытащил из-за пояса пистолет. Лаборант бросился к двери. Прозвучал выстрел, и прожжённое плазмой тело упало на пол.       — Уберите его, — приказал прибежавшим на шум охранникам хирург.       Что было дальше, Хейн не видел — потерял сознание.       Непроглядная тьма поглотила реальность и медленно вытягивала жизнь, словно кровь убегала по тонкой трубочке. В этой всеобъемлющей пустоте не стояла тишина, нет — монотонный гул доносился ниоткуда и одновременно отовсюду, порой разрываемый редким стуком. Бам… Бам… Бам…       Хейна лихорадило, он всё ещё был при смерти, но не чувствовал ни боли, ни страха, не видел режущего чувствительные глаза света… Порой Хейн на несколько секунд с трудом приподнимал веки, щурился на слепящий белый свет — и снова проваливался во мрак. Стук замедлялся, почти стихая. Мысли путались в клубок. Хейн проваливался в бесконечный вертикальный тоннель.       По телу пробежала разряд… Затем ещё один…       В темноте вновь зазвучал стук, но не медленный и ритмичный, а быстрый и сбивчивый. Неприятно закололо импланты, как если бы тончайшие иголки на долю секунды раз за разом вонзались под кожу.       Чувствительность возвращалась в онемевшее тело. Несколько игл одна за другой вонзились в шею и предплечье, и физраствор разбежался по венам, смешиваясь с кровью. Веки казались тяжёлыми, как сталь, но Хейн заставил себя открыть глаза. И без того узкий зрачок превратился в точку, адаптируясь к свету.       Хейн лежал под капельницей. Рядом, что-то набирая в шприц, стояла женщина в белом медицинском халате. Заметив, что пациент очнулся, она что-то кому-то сказала. В камеру ввалился санитар — и принялся затягивать на руках и ногах непредсказуемого киборга прицепленные к койке ремни. С удивлением Хейн обнаружил, что не слышит ни звука. Только гул в ушах и стук сердца.       По крайней мере, способность мыслить возвращалась вместе с сознанием. Тупая боль разлилась по телу. Рот наполнился тягучей слюной, к горлу подкатила тошнота. Знакомые симптомы. После каждой новой мутации или операции Хейн с трудом восстанавливался, а сегодня едва не умер. «А жаль…» — мелькнула мысль.       Он не стал спрашивать, что произошло и что вколола ему врач. Ответ на первый вопрос он и так знал — реакция на мутаген, — а второй мало волновал. Хейн знал, что рано или поздно эта дрянь убьёт его, если этого не сделают учёные, так какая разница, какие ещё препараты ему вводят?       Врач и санитары ушли, оставив его привязанным к койке. Хейн со всей силы дёрнул рукой — слишком слабо, чтобы освободиться. Сейчас он не смог бы даже на ноги встать, не то что разорвать ремни. От резкого движения тошнота усилилась. Доползти до санузла Хейн не смог бы при всём желании, даже будь он свободен. Он успел только повернуть голову в сторону, прежде чем его вырвало.       Тело сотрясала дрожь. Сквозь бешеный стук пульса в ушах пробилось собственное тяжёлое дыхание. Перед глазами пошли кровавые круги. «Если выживу, всех ублюдков перебью!» — пообещал не то себе, не то «Теневому фактору» Хейн. С каждой операцией ему становилось всё хуже. Нормальный человеческий организм уже не выдержал бы, но кибернетические импланты и биомодификации пока спасали. Всё чаще Хейна посещала мысль, что он уже не человек. Всего лишь киборг-мутант, результат чьего-то эксперимента, не имеющий цели существования… К чему его готовят? Зачем делают сильнее? Если всё, через что он прошёл, всего лишь испытания новых технологий, ему суждено доживать последние дни в камере… А если нет?       Хейн представил, как очередной экспериментальный имплант подавит его волю, и из него сделают машину для убийств. В животе свернулся тугой комок. Убивать он был готов, но только не подчиняться сволочам, лишившим его всего человеческого. Мучительные опыты пугали куда меньше перспективы стать безвольной марионеткой. К ним Хейн привык, но свыкнуться с лишением собственной воли не смог бы никогда.       А может, он нужен им лишь как подопытная крыса? Для проверки оборудования — приживётся ли, где нужны доработки и всё в таком духе? Третьего варианта Хейн не видел и надеялся на второй. Хотя… а лучше ли до самой смерти играть роль манекена? Рано или поздно он окончательно сойдёт с ума.       Хейн был бойцом. Казалось, всё это осталось в прошлой жизни, но если есть шанс вернуться к ней, упускать его нельзя. Из омута затуманенной памяти поднялись образы — взрывы, разрывающие на куски и своих, и врагов; вспышки лазеров и плазмы; кровь на ноже и перчатках; чьи-то крики, стоны раненых, приказы командира… В бою адреналин разливался по жилам, реальность смазывалась, ярость и азарт затмевали рассудок… Хейн вспомнил, как впервые шёл в атаку, как первые заряды плазмы из его винтовки прожгли шлем врага, как страх сменился злостью.       И сейчас эта злость разгоралась в груди.       — Пошли к чёрту! — взглянув в камеру, прорычал сквозь зубы Хейн. Он не сдастся. Никогда.       Собрав волю в кулак, Хейн рванулся из пут. Ремни даже не затрещали. Новый рывок! И опять безрезультатно… Силы вновь покидали его. Хейн извивался на месте, зло проклиная «Теневой фактор». Ярость угасала, оставляя после себя только боль и холодную ненависть. Что может сделать беспомощная жертва? Только мечтать о дне, когда сможет отомстить.

***

      Сколько прошло времени? Часы? Дни? Недели?       Хотелось пить. Хейн заставил себя встать с кровати. Ноги подкосились, и он схватился за стену, но всё равно оказался на полу. Как давно он не ел? От голодной смерти Хейна спас только насыщенный витаминами физраствор, который регулярно вкалывала ему медсестра.       Комната больше не искажалась, мир не вставал с ног на голову и не расплывался. Жуткие образы и воспоминания отступили обратно в глубины подсознания. Хейн не знал, сколько провалялся в предсмертном бреду. В ушах ещё стоял звон, мысли путались, но он хотя бы мог двигаться.       Он попытался подняться, но тело отказывалось слушаться. Руки дрожали от слабости после долгого голодания. Голова раскалывалась. Хейн прижался лбом к холодному полу, чтобы заглушить боль. Стало легче. Приподнявшись на руках, он подполз к кулеру и наполнил стоявшую рядом алюминиевую кружку. Вода обожгла горло холодом.       Возвращаться на койку Хейн не стал. Он так и сидел на полу, прислонившись к стене и прикрыв глаза. Осталось дождаться, пока принесут еду.       Шли дни. Ещё дважды врач проверяла состояние Хейна — тот шёл на поправку. Порой его трясло, температура переваливала за сорок, а тело словно пронзали сотни стеклянных осколков, но он держался. Но одного взгляда на отражение в плитке в ду́ше хватало, чтобы понять: он уже на грани. Лаборатория довела его до истощения и скоро доведёт до безумия.       Хейн стал тренироваться усерднее, возвращаясь в форму, и больше не отказывался от опостылевшего желе. Начавшая проявляться худоба отступила. На руках темнели ссадины и кровоподтёки: был лишь один способ выпустить пар; по той же причине на стене, мыть которую было некому, засохла его кровь. Ледяная меланхолия резко сменялась всепожирающей яростью, а та в свою очередь превращалась в тихую злобу или безудержное веселье. Почему-то собственное положение иногда казалось одновременно и отвратительным, и смешным.       Поначалу перепады настроения пугали. Особенно, когда они участились. Но Хейн привык, и сейчас его куда больше страшили эксперименты. Каждый раз, забирая поднос с едой, он боялся увидеть рядом с тарелкой стакан с водой. Боялся, что не выдержит ещё одну операцию. Впрочем, от него всё равно ничего не зависело: если нужно будет провести очередной эксперимент, его скрутят силой. Сопротивляться толпе охраны Хейн не сможет.       Безысходность пожирала его. Он снова сидел на койке, поджав колени, и смотрел в стену. Белое покрытие не отвлекало от воспоминаний, в которые Хейн погрузился несколько часов назад. Теперь только прошлым он и жил. В той жизни, которую он не ценил, осталось всё, чем стоило дорожить — лучший друг, разделивший с ним не только счастливые мгновения, но и ужас войны, небольшая банда таких же отбросов общества, как он, заменившая ему семью…       А ведь именно друг вдохновил Хейна завязать с грабежом и заказными убийствами и бороться с этим злом. Вот только всё повернулось не так, как он ожидал — ранение, чудесное спасение, лаборатория. Тогда он узнал и об испытаниях новых имплантов и биомодификаций на живых носителях, и о создании всё более совершенных ИИ для военной техники, и о спецподразделении «Теневой фактор». Хуже всего, что об этих опытах никто не знал.       Именно «Теневому фактору» Хейн был обязан пленом и пытками. Своим истязателям, гордо зовущимся учёными, он желал мучительной, медленной смерти… от его рук. Вряд ли это удалось бы провернуть, даже будь он на свободе и вооружён до зубов, но мечтать не вредно.       Дверь на несколько секунд открылась. Хейн вскинул голову, глядя на вновьприбывших. Двое охранников в кибернетической броне — явно не из этого отдела: местная охрана носила простую военную форму. Один взял Хейна на прицел, второй достал из разгрузки стальные наручники. Что-то новенькое.       — Руки, — спокойно приказал он.       — Что происходит? — напрягся Хейн.       — Ещё раз повторить?! Руки вытяни! — прикрикнул охранник.       Хейн подчинился, и тот защёлкнул наручники на его запястьях. Пленника вывели из камеры, у дверей которой ждали ещё двое бойцов, и повели по незнакомому коридору. С удивлением Хейн понял, что нового эксперимента, возможно, не будет. Над ним ставили опыты всего в двух кабинетах, и они оба находились в противоположной стороне. Или его просто ведут в другой кабинет.       У выхода из крыла ведущий конвоир что-то тихо сказал охране — Хейн разобрал только «указания» и «северное крыло». Что же с ним сделают? Расстреляют? Проведут какой-то новый эксперимент?.. От последнего предположения ноги налились свинцом. Хейн предпочёл бы умереть, не узнав, что его ждёт. Страшнее неизвестности может быть только знание, что в конце будет что-то ужасное.       Остановиться и повернуть назад не дал только упирающийся в спину ствол. Заряд плазмы в упор легко прожигает многие металлы, а в человеке он оставит только сквозную дыру. За двойными дверьми оказался общий холл этажа. Вниз и вверх уводили стеклянные лестницы, лифты постоянно носились между этажами, туда-сюда сновали учёные, охрана и военные. В одном здании велось множество проектов, а все сотрудники регулярно пересекались в этом просторном помещении.       Конвой направился к лифту.       — Покинуть кабину! — громогласно приказал командир группы.       Ему повиновались без вопросов. Хейн в компании охраны вошёл в лифт с сенсорной панелью управления, почти сразу помчавшийся наверх. На мгновение показалось, что пол ушёл из-под ног, с непривычки закружилась голова. Хейн прислонился к стене — держаться за поручни мешали наручники. Он и забыл, когда последний раз ездил на лифте.       Не прошло и минуты, как створки вновь распахнулись на нужном этаже. Вся компания направилась к большим дверям напротив. Хейн почувствовал облегчение, ощутив под ногами надёжную поверхность, но оно было недолгим: в следующем коридоре вновь замелькали до боли знакомые двери с электронными замками и маленькими бронированными окошками, через которые охрана следила за пленниками, если камеры не работали. Проходя мимо, Хейн скользил взглядом по окошкам. В некоторых камерах даже не горел свет, в остальных сидели парни и девушки, но не в больничных сорочках, а в эластичных термокомбинезонах, какие обычно надевают под кибернетическую броню — биоброня сама по себе отлично защищает от холода и сырости.       Остановившись возле пустующей, но подготовленной к проживанию камеры, командир отряда приложил к сканеру на замке ключ-карту. Дверь с шипением отъехала в нишу в стене. С Хейна сняли наручники и толкнули его в камеру. Прежде, чем дверь закрылась, он успел лишь спросить:       — Эй, а дальше что?       — Жди, — буркнул командир, удаляясь.       Снаружи оставили лишь одного бойца. Попытки разговорить его, чтобы узнать хоть крупицу информации, не увенчались успехом. Вымуштрованный солдат напоминал статую. Тогда Хейн отошёл от двери и наконец осмотрелся. Условия в новой комнате были лучше, чем в прежней — пусть такие же спартанские, но хотя бы не тюремные. Эта камера напоминала скорее казармы. Пол и стены вместо белого покрытия были отделаны панелями более приятного серо-зелёного оттенка. В дальнем углу стояла кровать, недалеко от двери расположился письменный стол со стулом. За незапертой дверью обнаружилась ванная. А раз камера рассчитана на длительное проживание, убивать Хейна никто не собирается. Он не знал, радоваться ли этому факту.       Сидеть на месте он не мог. Волнение и страх, слившись в ядрёный коктейль, не давали покоя. Хейн мерил шагами комнату, поглядывая то в камеру в углу, то на дверь. В однообразные дни, похожие на временную петлю, вплелись перемены. С одной стороны, разнообразия не хватало, а с другой — Хейн мог только гадать, чем для него это всё обернётся.       Ждать пришлось долго. Настолько, что тревога успела отойти на задний план. Решив, что сегодня больше ничего не светит, Хейн всё-таки лёг на кровать. Скрипнули пружины в жёстком матрасе, который чувствовался даже сквозь неудобную подушку. Что ж, подопытным «Теневого фактора» не привыкать.       Хейн сам не заметил, как провалился в беспокойную дрёму. Мутные, вязкие сны тянулись, как слизь, опутывая его скользким коконом. Невнятные картины из прошлого сменялись сюрреализмом и вновь возвращались к искажённым воспоминаниям.       Шипение двери пробилось сквозь пелену сна. Хейн моментально проснулся и резко сел. Всего год назад он по привычке потянулся бы к несуществующей винтовке, но только не сейчас. Не все рефлексы сохранились.       Перед ним стояли те же четверо солдат и мужчина с покрытым морщинами лицом, одетый в медицинский халат.       — Доктор Адан, — представился он с заметным французским акцентом. — Нам с вами предстоит долгая работа, Хейн.       — «Нам с вами»? А не пойти бы вам… — дерзко огрызнулся тот и добавил не слишком приличное направление.       — Придержи язык, погань! — угрожающе качнув оружием, бросил командир конвоиров.       Но Хейн знал, что первыми они стрелять не начнут, и даже если он нападёт, для начала его попытаются взять живым. В такие проекты вкладывают не меньше миллиона, а терять деньги генерал и ведущий профессор точно не захотят.       — Или что? Пристрелишь меня? — Хейн издевательски усмехнулся.       Солдат двинулся к нему, замахиваясь для удара прикладом, но Адан жестом остановил его.       — Давайте не будем портить отношения сразу, — со сталью в голосе произнёс он. — Ваше будущее зависит от меня. Если вас сочтут непригодным, будете и дальше испытывать на себе новые разработки моих коллег из западного крыла. Сотрудничество в ваших же интересах, молодой человек.       Хейн скрежетнул зубами. Возвращаться на операционный стол не хотелось. Перед ним открылись новые возможности, и он готов был рискнуть. В конце концов, какая разница, что будет дальше, если перспектив получше нет?       — Что от меня требуется? — сдался Хейн.       — Для начала — пройти обследование. Я должен убедиться, что вы действительно готовы.       Адан кивнул охране. Один из конвоиров вновь нацепил на Хейна наручники, и его повели по одинаковым коридорам в лабораторию. Жилой отсек остался позади. Миновав несколько поворотов и освещённую ультрафиолетом комнату, компания вошла в небольшое помещение, заставленное медицинским оборудованием. Среди всех этих приборов Хейн узнал только рентгеновскую камеру. Наручники с него опять сняли: делать рентген с лишним металлом нельзя. Импланты не в счёт.       Стянув сорочку, Хейн вошёл в камеру. Адан нацепил на него несколько датчиков и закрыл внешнюю панель из затенённого стекла. Снаружи донёсся приглушённый механический голос:       — Начинаю сканирование… Общее сканирование… Сканирование кибернетической системы… Сканирование биосистемы…       Эти несколько минут показались вечностью. Хейн боялся, что ИИ сочтёт результат неудовлетворительным и его отправят на «доработку». Ещё несколько операций он не выдержит. Он уже на пределе.       — Сканирование завершено. Все показатели в норме, — выдал голос.       Хейн вздохнул с облегчением, освободился от датчиков и оделся. Адан что-то дописал в отчёт, задумчиво кивая собственным мыслям.       — Отлично, — заметив вопросительный взгляд подопытного, сказал он. — Вы готовы к следующему этапу, поэтому сейчас нужно стабилизировать действие кандеридина.       Кандеридин. Вот, как называется этот мутаген.       — Это возможно?! — удивился Хейн.       — Да, но стабилизатор есть только у нас. Вы подверглись очень сильным мутациям, контролировать которые мы можем лишь частично. Кандеридин — природный мутаген, на Земле не встречающийся и очень нестабильный. Мы используем его, чтобы повысить выносливость и стойкость биокиборгов и мутантов. Видите ли, кандеридин — единственный мутаген с подходящими свойствами. К сожалению, он вызывает лихорадку, острую реакцию со стороны ЖКТ и плохую свёртываемость крови, а также потерю сознания и, часто, почти клиническую смерть, — поведал Адан, пока они шли дальше по коридору.       — Откуда вы вообще его взяли? — поинтересовался Хейн, чтобы подтвердить догадку.       — Его добывают вне нашей звёздной системы.       Следующий кабинет напоминал обычный процедурный — такой же маленький, со столом и парой стульев да креслом с ремнями. На точно таком же кресле Хейну вводили сыворотки, помогающие организму приспособиться к модификациям и вызывающие мутации. Вопреки ожиданиям, Адан указал на стул у стола. Сев напротив, он набрал в шприц жидкий стабилизатор и вколол пациенту.       Первые несколько минут после укола Хейн не чувствовал никаких изменений и спокойно шёл обратно к камере. До двери оставалось около десяти метров. Слабость подкосила его, и он не осел на пол лишь потому, что его поддержал конвоир. Он же удержал Хейна за ворот рубахи, когда того стошнило. Сознание помутилось.       Хейн плохо помнил, как солдат чуть ли не волоком дотащил его до койки. Мир поплыл, и он с трудом разобрал удаляющийся силуэт и закрывающуюся дверь. Сознание он так и не потерял. Хейн прикрыл глаза, чтобы не видеть вращающийся потолок, и мысленно досчитал до десяти, затем — до двадцати, до тридцати… Незаметно счёт перевалил за сотню. Лучше не становилось, но Хейн хотя бы отвлёкся…       «Отпустило» только к вечеру. Весь день Хейн провалялся в койке, изредка вставая, чтобы выпить воды. Кулеры, видимо, размещались в каждой камере. Пообедать Хейн не смог: от одного только вида еды тошнота усиливалась. Зато ужин он умял в два счёта.       Незадолго до окончания рабочего дня к нему вновь пришёл доктор Адан и положил на стол сложенный комбинезон, шприц со стабилизатором и жгут.       — Завтра утром вколешь. Курс — пять дней, после этого сможем продолжить, — проинструктировал он.       — Что со мной дальше будет? — обречённо поинтересовался Хейн.       — Этого я сказать не могу. Не положено, — развёл руками Адан.       Он ушёл, оставив Хейна в раздумьях. Тот взглянул на шприц. Если его мутации хотят стабилизировать, значит, опытов больше не будет. Тогда чего хочет «Теневой фактор»?