50 оттенков Серого или то самое тату

Живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный!»… И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он — робот….

Знаки, приметы, совпадения… Серкан никогда не верил в подобные вещи, полагаясь только на точные науки и проверенные факты, но в тот день они были повсюду, словно преследуя и ненароком подготавливая его к встрече с ней. Сначала ему показалось, что он увидел ее со спины — чуть потертые джинсы, маленький клатч на цепочке и короткая кожаная куртка (ее любимый look), по которой струились переливающиеся на солнце блестящие чёрные волосы. Сердце тут же пропустило удар, а рука потянулась к солнечным очкам, чтобы снять их и внимательно присмотреться… Нет, не она. Слава Аллаху! Не то чтобы он боялся встречи с ней, нет, скорее понимал, что это невозможно, ведь она сейчас за тысячи километров от него, и ее появление здесь означало бы ни что иное, как расстройство его и без того настрадавшегося мозга. Потом ему преградил дорогу какой-то паренек со связкой огромных воздушных шаров, где среди красных сердец шаловливо колыхались три серебряные буквы — E D A… Что это?.. Серкан снова снял очки, закрыл глаза, потёр лоб и коротко тряхнул головой. Прошло, все прошло, ничего нет. Это просто… видения? Засомневавшись в своей адекватности, он даже спросил у Пырыл, может ли опухоль вызывать галлюцинации, на что ему тут же прилетел раздражительный отрезвляющий ответ подруги, что он уже несколько лет как абсолютно здоров и в очередной раз получил этому подтверждение у своего лечащего врача на прошлой неделе. Последние несколько лет он жил воспоминаниями о ней — запахи, звуки, краски — весь мир был для него одним сплошным триггером, способным всего за несколько секунд вызвать в сознании четкий волнующий образ Эды, от которого порой не спасала даже работа. Каким-то образом она иногда даже умудрялась присутствовать на его совещаниях, сидя напротив и игриво покачивая ножкой по ту сторону стола на своем стуле, который, к слову, всегда был задвинут, ясно давая понять, что это место занимать нельзя. Она улыбалась, наматывала локон на пальчик и закатывала свои огромные глаза всякий раз, когда он, раздражаясь, начинал выходить из себя. А он? Он, запинаясь, поджимал губы, крепко жмурился и нервно мотал головой, пытаясь прогнать видение, а после, раскрыв глаза и не найдя ее за столом, ужасно злился. На себя, за то что до сих пор так и не научился контролировать ее появления в своей жизни, и на нее, за то что в очередной раз она оказалась неправдой… Но около года назад повторяющиеся время от времени галлюцинации достигли своего пика, став реальными, почти осязаемыми… Серкан любил лошадей и, в отличие от людей, готов был проводить в их компании целые часы. Выкроив время в один из своих немногочисленных выходных, он решил объездить одну из новых кобылиц, которая никак не хотела подпускать его к себе. Ночью ему снова снилась Эда: ее горячее дыхание на его подбородке, касание длинных ресниц, щекочущих его приоткрытые в ожидании поцелуя губы, тепло ее нежного языка на его шее… Поэтому сейчас ему нужна была изнурительная разрядка, которая заняла бы не только его тело, но и разум. Вспотевший, уставший, но невероятно довольный собой Серкан после получасовой борьбы гордо гарцевал в седле, небрежно посматривая по сторонам, и вдруг ему показалось, что он увидел ее. Эда, отражаясь в до блеска начищенном стекле, стояла у французских окон особняка и смотрела прямо на него. На этот раз она не улыбалась, не бросала игривые взгляды, а просто застыла, словно статуя прекрасной греческой богини. Он сморгнул, потом еще и еще, но она не исчезала. Лёгкий ветерок путался в ее волосах, обрамлявших бледное лицо. Девушка подняла руку и заправила их за ушко, как делал он, когда непоседливая прядь падала ей на глаза всякий раз, когда она склонялась над очередным проектом. Он хотел было окликнуть ее, но в горле в миг пересохло, а язык прилип к небу. Горячая волна прошлась по позвоночнику, стало душно, отчего его рука медленно поползла вверх к пуговице ворота темной Polo, и в следующую секунду он очутился на земле — проворная кобылка никак не желала признавать себя окончательно покоренной… Само собой, когда он поднялся на ноги, видение исчезло. Только взбудораженный Сириус бегал возле порога и заливисто лаял, энергично виляя хвостом и заметая им на узкой песчаной дорожке еле заметные следы тонких каблучков. Переодевшись, Болат сразу же отправился к врачу — на рентген руки, которую повредил при неудачном приземлении, и на полное МРТ головного мозга с развернутой картой анализов. Дела совсем плохи, Серкан. Ты определённо сходишь с ума… С тех пор подобное больше не повторялось, а он, в свою очередь, как мог, гнал от себя любые намеки на ее присутствие, убеждая себя в том, что их встреча невозможна. Наверное, поэтому он и не замечал знаки… Отказ от крупнейшего проекта в Америке, отмена уже запланированной полугодовой поездки и внезапное собрание в Шиле с клиентами Пырыл — разве не слишком много совпадений для одного дня? Но ничего не подозревающий рационалист Серкан Болат отказывался их видеть. Даже когда он прочёл ее фамилию на дверцах едущего впереди грузовика, мужчина лишь раздраженно цокнул языком, вдавив педаль газа в пол. Он был нетерпелив и недоволен, все шло не по плану: сначала он разорвал контракт, разочаровавшись в партнёрах, теперь опаздывал не на свое собрание не своего проекта, сам не понимая, зачем вообще отправился в эту глушь. А тут ещё и встреча с этой появившейся буквально из кустов лесной девчонкой, перепачкавшей ежевикой всю его машину. Дерзкая, упрямая, невоспитанная. Как хорошо, что у него нет детей! И откуда она вообще такая взялась со своими рассказами про папу-космонавта и маму-фею? Ну просто прекрасное завершение сегодняшней неразберихи, прямо как вишенка на клубничном торте! А точнее сказать — черешенка… А она? Знаки, приметы, совпадения… Эда всегда была внимательна к подобным подсказкам судьбы, стараясь не упускать их из виду, а они, подталкивая ее к будущему, то и дело заставляли оглядываться на прошлое… За время работы в ArtLife Йылдыз получила не только бесценный опыт, но и завела новые профессиональные знакомства, что помогло ей после окончания магистратуры довольно быстро основать свою фирму и получить выгодные проекты. С момента пропажи Серкана после той злополучной авиакатастрофы ей пришлось многому научиться в кратчайшие сроки — планированию, администрированию, управлению, финансам, благодаря чему, получив, наконец, на руки диплом с отличием, она была на порядок лучше и опытнее своих однокурсников-выпускников. Эда работала не просто быстро и технично, но со смыслом и душой, предугадывая желания заказчиков, которые порой сами не знали, чего же они хотят. Казалось, что она неутомима. Трудясь без выходных, а иногда и ночи напролёт, она хотела доказать всем, и в первую очередь самой себе, что все не зря: она не зря уехала, не зря оставила его, не зря сделала выбор в пользу своей мечты, не зря перестала бороться за их любовь… Но, как она ни пыталась отгородиться от прошлого, на смену краткосрочному удовлетворению от завершенного проекта или оваций при получении ещё одной международной награды всегда приходило сожаление. Возвращаясь с очередного мероприятия с очередной статуэткой, она тихо пробиралась в комнату уже спящей Кираз и нежно целовала ее мягкую пухлую ладошку, а затем, свернувшись рядом калачиком, с упоением слушала сладкое сопение своей малышки, зарываясь носом в пышную макушку, подолгу вдыхая ее запах. Дочка стала для неё тем самым воздухом, которым когда-то, в прошлой жизни, они с Серканом были друг для друга. Наполняя легкие ароматом молока и черешни, исходящим от ее чёрных волосиков, сердце Эды сжималось от чувства вины: а что, если там, вдалеке, в полном одиночестве ему совсем нечем дышать?.. Ее девочка, ее доченька, ее безграничное счастье, вновь заставившая ее поверить в мечту, была и его частичкой, и его продолжением, и его шансом к перерождению. Имела ли она право скрывать это от него? Могла ли так эгоистично забрать себе весь этот воздух?.. Она мучила себя вереницей риторических вопросов, нескончаемых сомнений и угрызений совести, пытаясь рассказать правду, но в последний момент одёргивала себя, боясь услышать его ответ. Собрав клочки своего разорванного сердца и наспех сшив его новыми нитями надежды и веры, Эда кое-как приняла то, что он больше не хотел ее присутствия в своей жизни, но услышать подобные слова в адрес их дочери было выше ее сил. Но разве она не пыталась?.. Рассматривая снимок узи, на котором небольшой комочек выделялся на сером фоне белой горошиной, на неё нахлынула такая сокрушительная волна любви, что она, не колеблясь, взяла телефон в руки и написала ему. Попросив о встрече, Эда один на один хотела поделиться с ним этим счастьем, этой радостью, этой всепоглощающей эйфорией, но ответом ей был сухой отказ с болезненно жалящим: «Чем дальше мы друг от друга, тем лучше». Слезы застыли у основания ресниц, размывая слова сообщения, но она не дала им возможности скатиться. Закрыв глаза, Йылдыз сделала глубокий вдох и умиротворенно положила руку себе на живот — раз он так категоричен по отношению к ней, то не заслуживает знать правду, по крайней мере, сейчас… Беременность протекала легко, радуя и окрыляя. Эда училась, параллельно работала над небольшими проектами, время от времени безуспешно отбиваясь от чрезмерной заботы тети и приглушенно смеясь вместе с Мело над чуднЫми советами слишком правильной и слишком зацикленной молодой мамы — Пырыл. Ласково поглаживая свой огромный живот и упрашивая дочурку так сильно не пинаться, она с наслаждением поглощала килограммы черешни, отмахиваясь от озабоченного взгляда Айфер. Ей сумасшедше, до одури хотелось этой ягоды, и она ничего не могла с собой поделать. Может, это тот самый знак? Черешня была его любимым фруктом, и теперь, переживая самый волнительный период в жизни женщины, она подспудно пыталась ощутить рядом его присутствие, его поддержку, его тепло. Раскусывая сочную ягоду, Эда ненароком облизывала языком губы, тщась снова почувствовать вкус его поцелуя… — Я посажу для тебя черешневый сад, а ты, глядя на него, будешь вспоминать меня. — Разве тебя можно забыть, Серкан Болат?.. Эда жила надеждой, лучилась любовью и хранила веру в НЕГО, поэтому и решилась запечатлеть как можно больше моментов взросления их малышки. Так она нашла для себя на время заглушающий совесть компромисс: не говорить Серкану сейчас, но, когда придёт время, показать ему все с самого начала — ее первый смех, ее первый плач, ее первый шаг. И, конечно, ее первое неуверенное и такое долгожданное — «папа». Эда бережно складывала ее маленькие вещи, собирала в альбом фотографии, вела записи самых запоминающихся моментов, хранила ее темные пушистые волосики после первой стрижки и, конечно, читала ей его самую любимую книгу. Она обязательно все расскажет — потом, когда он изменится, когда будет готов, когда придёт. А пока ее цветочек будет расти с мечтами о далеком, но любимом папе-астронавте, затерявшемся среди звёзд на пути к своей маленькой крошке. Однажды он непременно захочет познакомиться с ней — ведь она так похожа на него, ведь он так ей нужен, ведь в сказках не может быть иначе, правда?.. Но девушка, смотря на небо, все ждала и ждала, ждала и ждала своего Апполона, пока, в конце концов, не превратилась в цветок, обращённый к яркому солнцу. Четыре года прошли в работе, воспитании Кираз и возрождении. Эда больше не ждала, больше не надеялась, больше не боялась. Она не гналась за инвесторами и громкими проектами, потому что измеряла успех не деньгами, а счастливыми улыбками. Именно поэтому она стала все больше заниматься благотворительностью, бесплатно разрабатывая ландшафтные дизайны для больниц и госпиталей. Отпустив все сожаления и страхи, она, наконец, выдохнула, позволив судьбе указать ей путь, и вскоре поняла, что время пришло… Увидев в своем электронном ящике письмо из детского дома Мардина и даже не успев прочитать его, она уже тогда почувствовала, что это — знак. Родной город ее родителей, ее счастливого детства, ее беззаботной радости послал ей весточку о себе сквозь долгие годы молчания. Ее просили о помощи дети без семей, без родительской любви, без душевного тепла. Разве могла она отказать им в возможности любоваться красивым красочным садом, на профессиональный дизайн и обустройство которого у администрации интерната просто не было денег. Пугала ли ее необходимость возвращения в Турцию? Безумно. Боялась ли она столкнуться там со своим прошлым? До чертиков. Но очередной знак рассеял все ее сомнения и страхи. Открыв письмо и скользнув взглядом по названию детского дома, у нее вдруг закружилась голова от заплясавших перед глазами выведенных черными фигурными буквами слов — «Маленький принц»… Предварительно убедившись у Пырыл, что их фирма и, в частности, Серкан не имеют ничего общего со строительными проектами как в самом Мардине, так и в радиусе трехсот километров от него, Эда решилась приехать. Как ни отговаривали ее тетя и Мело, она верила в знаки, верила в совпадения, верила в судьбу… Сначала она занялась проектом сада, после него взялась обустраивать для интерната детскую библиотеку, а затем — и перевозную школу на колесах, о которой когда-то они фантазировали вместе с Серканом. Познакомившись с выпускниками детского дома, она читала им мотивирующие лекции, давала советы, и даже взяла одного из них к себе на работу в качестве подмастерья. Он был немного простоват, абсолютно искренен, невероятно трудолюбив и бесконечно предан — отличный набор для юного помощника. Эда больше не хотела уезжать из Турции, поняв, как соскучилась по родному дому, по родным людям, по родному бескрайнему небу. Она больше не будет ждать Аполлона, ища его среди лучей яркого солнца. Она больше не пойдет к его двери, как в первый день своего возвращения, когда с грохочущим сердцем переступила порог его пустого дома и с оглушительным разочарованием не нашла там и весточки о себе: ни одной своей фотографии, ни одного своего подарка, ни одного посаженного ею цветка. Он стер ее из своей жизни, словно ее там никогда и не было, и благополучно забыл, будто снова потерял память. Она тогда увидела его, гордо восседающего на лошади, и, изумившись, в очередной раз поразилась его самодостаточности — перед ней был все тот же робот-Болат, которому не нужно ничего, кроме его работы, покоя и одиночества… Он был прежним, но вот она стала совсем другой. Теперь она в силах не просто мечтать без него, но и воплощать свои мечты в жизнь, делая счастливыми других и, прежде всего, себя. Она снова дома, и она останется здесь, потому что не хочет больше бежать. Ее офис будет обустроен среди зелени и деревьев, тиканье часов ей заменит пение птиц, а ее щеки будут красными и сладкими от многочисленных ежевичных поцелуев. И вокруг будут цветы, цветы, цветы, как символ чистоты, преданности и вечной любви — самое прекрасное место для самой прекрасной феи… А он? Он никогда не любил цветы, считая их не более, чем одним из способов проявления мужского внимания, давая задание своей личной ассистентке Лейле заказывать букет и сразу же отправлять его адресату, чтобы не приходилось заниматься этим самому. А еще он терпеть не мог упертых, настырных и дерзких женщин. И просто не выносил хаос и неразбериху в жизни. От этого у него начинал дёргаться глаз, першило в горле и поднималось давление. Но однажды одна проницательная девушка быстро поставила ему диагноз: «У тебя аллергия на все красивое». А потом, потом в его жизнь вошли цветы, хаос, неразбериха и любовь. И ещё никогда он не чувствовал себя таким здоровым, полным сил и счастливым… А цветы? Цветы… Как же он сразу не понял, что это было самое идеальное место для их встречи — проектируемый ею сад, как она и мечтала! Ведь именно растения чувствовали ее, как никто другой, разговаривая с ней на одном языке и подавая знаки. Ведь именно они научили его просить прощения и признаваться в любви. Ведь только цветы знали, чего эти двое по-настоящему хотят, и сейчас, годы спустя, исполняли их общее желание, потому что цветы не знают, что такое зло, они надеются на себя до последнего Цветы заставили его разобраться в себе. Вернувшись домой после их неожиданной встречи и, мягко говоря, неудавшегося разговора за чашечкой кофе, он всю ночь не мог сомкнуть глаз, глядя на колье в виде розового шестилистного цветка, которое когда-то было ее обручальным кольцом. Уже целый год она была рядом, совсем близко, а он даже не знал. Ему казалось, что время постепенно притупило боль, оставив лишь воспоминания о ней, но сегодня, увидев ее, коснувшись, замерев в объятии у ее виска, он вдруг почувствовал, что ничего не изменилось, словно не было этих мучительных пяти лет, проведённых вдали друг от друга. Он, будто очнувшись от долгого сна, снова увидел окружающий его мир, радостно улыбаясь и сжимая в руках любимую женщину… Стоп. Что это с ним? Зачем он позвал ее на кофе? Отчего при одном лишь взгляде на неё у него перехватило дух? Почему она такая красивая и сияющая? Неужели в ее жизни есть кто-то, кто заставляет ее глаза так притягательно блестеть?.. Внезапное осознание проявилась на его шее красными пятнами, постепенно заливая краской щеки — она не одна, в ее жизни кто-то есть, она продолжает жить в то время, как он застрял в своём мире из воспоминаний. Ревность, злость, обида — никогда не были его хорошими советчиками, и вот теперь он снова пошел у них на поводу, умудрившись за пару секунд обесценить ее карьеру, их любовь и ее значение в своей жизни, назвав самой большой ошибкой… Сжимая в ладони колье, он думал о ней, вспоминал их, не понимал себя. Что тебе нужно, Серкан Болат? — Не знаю… Чего ты хочешь? — Еще раз увидеть ее, поговорить, узнать… Узнать что? — Как ей удается цвести без меня, в то время как я высох и зачерствел. Зачем? —  Мне нужно знать, что она помнит, что так же, как и я, не забыла. Почему? — Потому что ни на один миг я не переставал любить ее… А цветы? Цветы позволили ему вновь прикоснуться к ней. Да будет доволен тобой Аллах, маленький белый цветочек, застрявший в ее волосах! Эда сидела перед ним такая красивая, такая манящая в своем так называемом офисе в окружении бумаг, деревьев и цветов, а он не мог оторвать глаз от ее красных накрашенных губ. Она что-то дерзко отвечала ему, негодуя от того, что он снова приехал, но в его голове крутилась только одна мысль: интересно, какие они на вкус? Малина, вишня, земляника? Да будь то хоть клубника, он бы без раздумий впился в ее губы и оторвался бы от них только из-за невозможности дышать от перехватывающего гортань анафилатического шока. Ему так хотелось коснуться ее, что блеснувший в копне волос бутон, показался ему спасением. «Позволь я уберу, тут цветок в твоих волосах». Он быстро сглотнул, чтобы казаться уверенным и спокойным, протянул ладонь и с неимоверным наслаждением перекатил подушечками пальцев ее пышные завитые пряди. Если бы она сама не затаила дыхание в тот момент, пытаясь унять запорхавших в животе бабочек, то непременно заметила, как дрогнула его рука в ее волосах… «Эда, попробуем снова?». Кто это сказал? Почему она так потрясенно смотрит? Этот голос был очень похож на его… Неужели опять? Опять он начинает говорить в ее присутствии все, что вертится у него в голове! Черт… Неловкая пауза… Соберись, Серкан. Скажи что-нибудь! «Попробуем снова поговорить?..». А цветы? Цветы помогли ему вспомнить. Незабудки не зря носили такое название. Услышав это слово из ее уст на презентации ландшафта отеля, он тут же вспомнил, как впервые в жизни бережно собрал оставленные ею после ссоры цветки на своем столе и, сложив их в стеклянную колбу, поставил к себе на полку между книг, чтобы не было видно всем входящим, но, при желании, он всегда мог найти их взглядом, лишь слегка повернув голову. Эти маленькие голубые лепестки были одновременно его совестью и антидепрессантом, научив относиться к ним с особой бережностью. Один лишь взгляд на ее обнаженные плечи, и перед его глазами отчётливо предстал вечер их первой близости — ее коротенькое оливковое платье на тонких бретельках, упавшее на пол от одного движения его пальцев… В груди вдруг стало горячо, и жаркая волна мигом устремилась вниз, забираясь под ремень брюк… Серкан тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на презентации, но все его внимание сузилось до области ее рта, вызвав в голове яркую картинку одной из их любовных схваток — искусанные в поцелуях губы, длинные ноги, обвивающие его талию и ее тонкие руки, нетерпеливо рвущие на нем рубашку… Кажется, тогда они разбили две лампы, а может, и все три, чьи мелкие осколки еще долго впивались ему в голые ступни… Серкан заерзал на стуле, силясь скрыть от окружающих становившееся все более явным брючное неудобство. Что с ним происходит? Откуда это? За прошедшие годы вокруг него вились сотни красивых женщин, бросавших вполне понятные, легко читаемые взгляды и невзначай льнувших к нему во время фотосессий, но никогда его дисциплинированный организм не реагировал на них подобным образом. Хорошо, что он стал носить обычные часы, иначе умный механизм непременно оповестил бы всех присутствующих об его участившемся сердцебиении. А цветы? Цветы разделили с ним ее боль. Тот ужин был самым волнительным, самым приятным и самым тяжелым за последнее время. Ее платье цвета морской волны с белыми гребешками пены участило пульс, невольное движение, когда она положила на его тарелку картошку и тут же спохватилась, вызвало улыбку, а рассказы про Италию заставили заныть где-то в области верхних ребер. Все ее признания попадали в его сердце острыми ядовитыми клинками, застревая и разрывая плоть. Она была права, сотню раз права, говоря о том, что ждала его слишком долго, и теперь, глядя в ее бездонные, наполненные слезами глаза, он не просто понимал ее боль, но чувствовал ее во сто крат сильнее, ведь она присоединилась к его боли, разбудив ее и вытащив наружу. Она была права, тысячу раз права, обвиняя его в том, что он, разрушив их мечты, вычеркнул ее из своей жизни. Это было так понятно, так очевидно, что он был не в силах произнести и слова в свое оправдание, все крепче сжимая в пальцах маленький желтый цветочек, который вертел в руке, ожидая ее прихода, вцепившись в него, как в спасительную соломинку. Она была права, миллион раз права, прося его больше не приезжать и не тревожить ее сердце, забыть, переступить черту и двигаться дальше, но только он больше никуда не уедет… Потому что никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Его цветок напоил благоуханием всю его планету, а он не умел ему радоваться… Эта роза дарила ему свой аромат, озаряя его жизнь. Он не должен был бежать, но он был слишком молод и еще не умел любить. Но теперь он больше не оставит ее, потому что им нельзя отдельно, им запрещено врозь, им никак друг без друга… А цветы? Цветы показали ей, что он изменился. Ее необыкновенная красота и тонкий, еле уловимый аромат кружили ему голову. Полдня они спорили из-за проекта — он из офиса, пытаясь заманить ее к себе, она из своего дома, стараясь не поддаваться на его уловки; затем полдня они вместе трудились над чертежами, скрывая улыбки — он от того, что она все-таки приехала, а она, потому что, боясь признаться самой себе, была рада оказаться с ним так близко. Она сидела по правую руку от него, как в старые добрые времена, а он, внимательно всматривался в бумаги, склонившись над ней, будто не было этих пяти лет, будто она никуда не уезжала, будто будет абсолютно нормально, если он сейчас коснётся ее плеча… Несмотря на то, что в последний момент он успел отдернуть руку, она заметила, уставившись на него долгим взглядом, рассматривая его мужественный профиль, ровный нос, заканчивающийся чуть подрагивающими крыльями ноздрей, чувственные губы в обрамлении жесткой рыжей бороды… А он? Он, когда она решила перевести дух в кафетерии, провожал взглядом ее идеальную виляющую попку, обтянутую бело-розовой клеткой брюк, со свистом втягивая воздух сквозь сомкнутые зубы, пока легкие не наполнились до предела, а потом, слегка успокоившись, облегченно выдохнул. Она упиралась, утверждая, что разгадала его игру, настаивая на том, что у них ничего не получится, что ему стоит смириться, а он просто кивал, не в силах отвести от неё взгляд, пробегаясь взглядом по маленькой сережке-звезде в ее ушке, розовому топу, подчеркивающему упругую грудь, вниз к плоскому животу, выглядывающему обнаженной полоской над кромкой штанов. Он выгнал всех из офиса, заказав для них ужин и организовав романтическую обстановку, и у неё просто не было шанса ему отказать. Ведь он специально подготовил для неё ее любимое блюдо — жареную картошку с хрустящей коричневой корочкой… Она сидела по ту сторону стола на своём стуле, который когда-то занимала, как его равноправный партнёр, и не смела отвести глаз от тарелки. Стоило ей только взглянуть на него, как сердце тут же пускалось вскачь. Годы ничего не отняли у него, он стал ещё красивее — новая причёска с выбритыми висками и аккуратным хвостиком на макушке, широкие плечи, сильные руки с синими дорожками вен, длинные искусные пальцы, умеющие заставить дрожать не только гитарные струны, но и ее податливое тело… Эда плавилась от этой близости, его пронзительного взгляда, от движений его жующего рта, не подозревая о том, что он чувствует то же самое. Она сводила его с ума своей красотой, своим запахом, своими ямочками на щеках, своими пушистыми ресницами, путающимися в кучерявой челке, он хотел ее, как сумасшедший, и готов был признаться в этом. А цветы? Цветы наблюдали за ними сквозь окна лоджии. Распустившиеся благодаря его вниманию и заботе, они, наконец, привлекли к себе ее внимание. А она, изумившись их красоте, не знала, что сказать. Касаясь лепестков, ловя кончиком носа их запах, Эда не могла поверить в то, что они все ещё живы благодаря ему. Неужели робот-Болат ухаживал за ее цветами? Разве такое возможно?.. — Я была так счастлива тогда. — Мы все ещё можем. — Не поступай так со мной. — Мы можем, Эда… Ему казалось, что он увидел замешательство в ее глазах. Может ли быть такое, что она всерьёз задумалась над его словами, что она даст ему еще один шанс? А цветы? Цветы на ее одежде стали свидетелем их долгожданного поцелуя. Это был один из самых счастливых дней в его жизни, и даже эта непоседливая вредная девчонка, появившись в шесть утра в лобби отеля с игрушечным луком, не могла его испортить. Накануне вечером он узнал, что Эда свободна, что в ее жизни нет другого мужчины, и эта новость словно сняла тяжелый груз с его плеч. Ему было сложно удержаться, чтобы не расплыться в радостной улыбке прямо на глазах у Эды, но он, как мог, делал вид, что эта информация его никак не волнует. А потом… потом он нашел забытый ею медиатор, который много лет назад подарил ей, и окончательно убедился, что она помнит, что она не забыла, что так же, как и он, живет их прошлым… Белый летний комплект с летящими короткими шортами в красный маленький цветочек делал ее и вовсе похожей на девчонку. Он заманил ее в дом для откровенного разговора, перекрыв пути к отступлению. Он знал, что она так просто не сдастся, но, чем больше она отрицала свои чувства, тем сильнее он уверялся в них. Его признание в любви выбило ее из колеи, она запаниковала, пытаясь сбежать, но он не собирался ее отпускать больше никогда… Пойдя ва-банк и поцеловав ее, он понял, что готов на все, лишь бы она простила. Еще никогда ее губы не казались ему такими сладкими и нежными, ее аромат — таким дурманящим, а цветочки у выреза декольте такими красивыми… Но он знал, что ему будет нелегко. Ведь это была Эда Йылдыз — упрямая и своенравная роза, способная в своем противостоянии не только уколоть его своими острыми шипами, но и обезоружить внезапным ответным поцелуем… А цветы? Цветы помогут ему вновь завоевать ее. Отныне он будет каждый день дарить ей цветы, пока она не простит его и снова не откроет перед ним свою дверь. Он готов стучаться в нее до скончания веков, до гибели Вселенной, до затухания солнца, и ничто не сможет ему помешать. Ни другие мужчины, ни чужие женщины, ни мамы, ни тети, ни Бубы и прочие непонятные личности, ни болезни, ни эпидемии, ни страхи, ни работа, ни свои собственные представления об идеальном мире. Только он и она — больше ничего не имеет значения… Ты обязательно изменишься ради нее, Серкан Болат, ведь, как известно, даже картошка способна меняться.