***
— О! Доброе утро, королева драмы. Доносится до Томы из-за угла коридора второго этажа Ордена Фавония крайне обиженно, и он тяжело вздыхает, поворачиваясь к собеседнику. — Кэйа, я же извинился. Тем более, — наверное не нужно было этого говорить при Кэйе вслух. — что это всего лишь вино. Кэйа делает страшные глаза и подходит впритык, тыча пальцем в грудь. — Просто вино? Хах! Это не просто вино было, Бранд. Это было Шато Люмьер девяносто пятого года, которое ты вылакал. Ты знаешь, что это за вино? Нет. Откуда ты знаешь. И… — он раздувается словно индюк всё больше и больше. — Изольда! Моя Изольда восьмого года. Она была так молода! Он отходит к окну, упирается ладонями в подоконник, принимая вид квинтэссенции боли и разочарования, смотрит на серое небо. — Ты отдал её на растерзание стражникам. Обычным стражникам. Изольду тысяча восьмого. Из красного терпкого, любимого сорта Дилюка, — он зло смотрит из-под длинной чёлки. — Тебе не понять, чего я лишился! А ещё там была Мария Бланка из самого нежно-белого из виноградников которые… — Кэйа, заткнись, — рявкает из распахнутых дверей Джинн. — Это тебе не понять, мистер холодное сердце, через что прошёл Томас. А ты со своим вином. Никуда оно не делось, я его... Кхм... — она становится тише и тише. — Спрятала. Кэйа тут же приходит в себя и подозрительно щурится. — Ты хочешь сказать, что Изольда… — Цела твоя Изольда. И вообще, ты же с Дилюком помирился, у тебя таких Изольд будет тысячи. — Мне дорога именно та Изольда, я её пять лет храню на самый чёрный день в своей жизни, — фыркает Кэйа. — Если ты не станешь серьёзным, то самый чёрный день в твоей жизни будет сегодня, — гневно проговаривает Джинн, и Кэйа громко смеётся, и подмигивает Томе исподлобья. Джинн закатывает глаза. — И кто ещё из нас королева драмы? — спрашивает Тома. — Я же должен был показать тебе мастер класс? — пожимает плечами Кэйа, польщенный тем, что Тома поверил. — Заходите, — приказывает Джинн ворчливо, но всё равно улыбается, и они входят в кабинет, запирая изнутри дверь. Джинн задумчиво расхаживает из стороны в сторону наверное целую минут и молчит. Кэйа почему-то посмеивается этому и как-то слишком лукаво смотрит на Тому. — Джинн… — Да. Ой, точно, да. Просто этот ритуал я… Я всегда волнуюсь. Тома озадаченно хлопает глазами, а Кэйа сзади припечатывает: — На колени, Бранд. — Чего? Ты, при… — Тома, он не шутит. — …дурок… Джинн материализует меч перед собой и берёт в правую руку, вытягивает перед собой, кладя холодное лезвие Томе на плечо. Он в ужасе провожает его взглядом совсем близко от своей шеи. Aquila Favonia. Меч Сокола. Меч Ванессы со светящейся изумрудной кромкой по заточке. — О! Я… О! — до Томы наконец-то доходит. Он неловко переминается и присаживается на колено, склоняя голову вниз. — Я ж говорил, — смеётся Кэйа. — Цыц! — морщится Джинн, собираясь с мыслями. — Итак. Томас Бранд, я, действующий магистр города Мондштадта, Рыцарь Одуванчик, Рыцарь Львиное Сердце, заместитель главы Ордена Фавония, от лица всех граждан нашего города нарекаю тебя рыцарем. Служи достойно, служи верой и правдой на страже свободы. Служи честно и бескорыстно во благо всех людей Мондштадта. Охраняй наши ветра чистым и любящим сердцем во имя справедливости. Сказать, что Тома в шоке — ничего не сказать. Он в ужасе провожает лезвие то к одному плечу, то к другому, вздрагивает, когда оно касается макушки, и ещё раз вздрагивает, когда поднимает голову и видит Джинн. В её суровом взгляде между строк теплится доброта, и она лучшее, что только могло случиться с Мондштадтом. — Встань, рыцарь, и коснись своего меча. Тома встаёт, и… — У меня копьё, — неловко шепчет он. — Кхем, коснись своего копья, — говорит Джинн, и Кэйа сзади давится смешком. Придурок, думает Тома, и материализует инадзумское копьё на длинном фиолетовом древке с большим плоским лезвием и светящимся символом электро — шедевра кузницы Аменомы. — Отныне ты младший рыцарь на службе магистра под наставничеством капитана сэра Кэйа Альбериха. Кэйа равняется Томы, кланяется и полушутливо говорит. — Для меня это большая честь, действующий магистр. Джинн кивает и тяжело выдыхает. — Ох, как я не люблю это, — усмехается она и плюхается в своё кресло. — У рыцарей всегда такие лица, как у тебя сейчас. Будто я монстр какой-то. — Я, — хотел бы Тома знать, какое у него сейчас лицо. — не специально… Это было очень эффектно. — Правда? Я похожа на магистра? — Конечно. Я даже иногда забываю, что главный Варка, а не ты. Джинн мило краснеет и отводит взгляд. Выглядит потрясающе. — Это ещё не всё, Тома. Раз ты остаёшься здесь, тебе нужна работа. А после этого она с улыбкой говорит то, чего Тома совершенно не ожидал услышать. — Я назначаю тебя моим секретарём по иностранным делам с Инадзумой. И главой инадзумского отела соответственно. — Что? — он роняет всё своё самообладание напрочь после воодушевляющей церемонии. — Ч-ч-чего? — Эм… Это будет не совсем честно, потому что ты только младший рыцарь, однако… скажем так, я за тебя поручилась. И у нас есть только ты. У нас есть отделы по Ли Юэ и Фонтейну, потому что с ними мы часто взаимодействуем. Мы могли бы обойтись и без инадзумского, но с нуля начинать все экономические, политические отношения, двустороннее культурное сотрудничество… — она устало загибает пальцы. — Нам необходимо наладить дружественные связи как можно скорее. Возможно, даже заручиться военным сотрудничеством. Она, кажется, не шутит, и Тома просто в ужасе. — Я даже не настоящий дипломат… — шепчет он. — О, нет, Тома. Ты больше не дипломат. Ты будешь представлять интересы Мондштадта и решать вопросы взаимодействия с Инадзумой. — Представлять интересы… Мондштадта? Т-т-ты уверена, что у меня получится? — Понимаешь, Тома… — вздыхает Джинн. — У тебя просто нет выбора. Никто из наших людей даже не был в Инадзуме и понятия не имеет о трикомиссии и сёгунате. Долгое время это была закрытая страна, да и раньше Мондштадт с ней почти не работал. А те, кто работал… — она морщится. — они уже не работают. Мало кто из нас вообще сможет выговорить Наруками Огосë или Тэнсюкаку с первого раза. Нам нужен человек, знакомый с их обычаями, навыками деловой переписки и общения. Понимаешь? Который понимает их. Который жил там. А экономика и политика — это мы научим. Насколько я читала в книгах — даже принять посла из Инадзумы по их нормам очень сложно. Он в шоке. Он настолько в шоке, что даже не дышит. — Получается, что я буду… — Организовывать встречи, вести переписку с главами трикомиссий, отстаивать интересы Мондштадта в самых главных вопросах. И руководить теми, кто будет решать мелкие вопросы, — разводит Джинн руками, будто это всё так просто, и Тома уже умеет. — Нет, Джинн, ты шутишь… — смеется Тома и тут же срывается. — Я… я был обычным слугой! Я не могу работать с Тэнрё и Кандзё… На равных! О, Селестия. — Ты наконец признал это, — смеется Кэйа. — Ты не в Инадзуме, — настаивает Джинн. — У меня нет причин не ставить тебя на эту должность. Тем более, что у тебя огромный рекомендательный список самого высшего уровня и личное ходатайство Камисато Аято. Ты коренной мондштадтец. Я знаю тебя с детства. И ты уже прошёл все проверки от капитанов высшего эшелона, включая Альбедо. Как руководитель следственного отдела, он дал тебе высокую характеристику надежности. Тома просто задыхается. — Так это была его проверка?! Бесчисленные часы допроса про цветочки?! — боги, дайте ему сил. — Вы хотите спихнуть на меня тонну работы! — слёзно открывает последний козырь Тома в надежде, что его всё-таки пожалеют. — Дилюк тоже оценил твою деловую хватку. Он уверен, что у тебя получится. — Нет! — упрямо заявляет Тома. — Когда работа отдела будет отрегулирована, тебе останется только руководить. А также, — она многозначительно затихает. — у тебя уже скоро будут командировки. И здесь Тома падает. Метафорически. — Повтори, пожалуйста. — Не сразу, конечно, но будут. По самым главным вопросам. Однажды, ты поедешь в Иназдуму с моим представителем. — Это я, кстати, — довольно вещает Кэйа. — Это будет раньше, чем я получу высокий рыцарский статус? — Полагаю, что да. — Я согласен. Джинн вскидывает брови. — То есть я могла не распинаться, а просто сказать, что у тебя будут командировки в Инадзуму раньше, чем через два года? Тома лихорадочно кивает. — Когда начинать? Я готов. Боже, я буду работать с Тэнрё, я буду писать официальные письма Аято и ставить свою собственную печать… Святой Барбатос… Он носится по комнате, не веря своему счастью, невидящим взглядом смотря на свои руки, и Кэйа ловит его за плечо. — Если вы согласны, господин Бранд, позвольте проводить в ваш новый кабинет. — У меня будет кабинет? — А как же, господин секретарь по Инадзуме. А как же. Как ещё отдавать рыцарский долг родине, если не сидя в своем кабинете, ахах? Кэйа хватает Тому за плечо, салютует Джинн и выводит его в восточный коридор, где спустя три двери на кабинете под номером 204 уже висит табличка «Томас Бранд. Глава отдела по работе с Инадзумой» — Кэйа, это не шутка, — пытается себя ущипнуть Тома, но не просыпается. — Конечно, нет, — посмеивается Кэйа. — Мой кабинет конечно далековато от твоего, но, — он подмигивает. — я буду частенько заходить. На чай. Кстати, в этом крыле кабинеты по Ли Юэ, Фонтейну, и исследовательский отдел Альбедо занимает весь остальной коридор. Вот, — он указывает на соседний кабинет под номером 203 со скромной надписью «Альбедо. Входить осторожно. Не наступать на прыгучие бомбы» и дальше кучу лабораторий. — Бомбы… — щурится Тома, читая. — Альбедо мой сосед? — Агась. А что такое, тебе он не нравится? — Кэйа шуршит ключами в замочной скважине. — Как ты думаешь, Кэйа, он устроил мне двухдневный допрос. — А, это он может. Но, поверь мне, он тебе понравится. Раз уж ты со мной поладил. Как это связано, и какие ещё прыгучие бомбы, Тома не успевает подумать, потому что Кэйа отпирает дверь и пропускает его вперёд. По центру достаточно пустой комнаты стоит широкий дубовый стол. Здесь видно, что прибирались к его приходу — чисто и свежо. По углам стоят несколько широколистных цветов в больших горшках. Пара кресел у окна, которые Тома окрестил в уме «болотами», пара стульев по углам стола и большой практически пустой книжный шкаф. На средней полке прямо перед носом лежит новенькая книга детских сказок, перевязанная сиреневой лентой, и Тома точно знает, кому принадлежит этот подарок. И теперь понимает, почему она смеялась, что Тома ещё не уехал. Лиза знала всё с самого начала. — Ты тоже знал? — Тома с рвущейся через край сентиментальностью подносит книгу к груди. — Что я остаюсь. — Нет, — отвечает Кэйа, и забирается в хозяйское кресло, бросает ноги на чистый стол. — Я был крайне удивлён тому, что мой инадзумский приятель стал мондштадтским. Знаешь, а у меня не так-то много друзей. — А ну убери свои грязные сапоги с моего стола, иначе их вообще не останется! , — в ужасе кричит Тома, воочию наблюдая покушение на его — господи — личный девственный стол. — Вот как, — скептически тянет Кэйа, но ноги убирает. Медленно. — Тебе стол важнее друга. — Кэйа, ты не понимаешь, это… — Тома подходит ближе, проводит ладонью по гладкому дереву. Лак совсем новый. — Это мой стол. И мой кабинет… Я никогда не думал, что у меня будет свой кабинет. — Твой Аято садист, раз не выделил тебе кабинет. — Нет. Конечно нет! — удивляется Тома. — Просто я был как бы… Управляющим поместья. Мне не нужен был кабинет. — Ты говорил, что был его правой рукой. — Так и есть. Но это неофициально. Официально я не имею права занимать эту должность. Вообще никакую. Это был максимум. — Какая отвратительная страна, — Кэйа явно не стесняется в выражениях. — Ну-с, мне пора. Хиличурлы не ждут. Он наконец-то освобождает хозяйское кресло и удаляется из кабинета. — Отчёт? — спрашивает в спину Тома. Кэйа тяжело вздыхает и говорит разочарованно: — Он, родненький. Каждый месяц, как же меня это всё за… — и скрывается за дверью. Тома с ужасом смотрит на него, понимая что это его будущее: лицо, полное безнадёги, усталости и бесконечных угроз уволиться. Джинн рассказывала, что видит заявление Кэйи на столе стабильно раз в пару-тройку месяцев. Зная Кэйю — мог бы и чаще с его склонностью драматизировать и жалеть себя. И всё же… Это его личный кабинет. Личный! Тома обходит стол и медленно, с опаской садится за стул. Присматривается. Картину на правой стене нужно немного поправить, кресло удобное и достаточно жесткое, как он любит, справа на столе стоит небольшая лампа. Выдвинув ящик, он находит мелкие канцелярские принадлежности, а еще ниже — бумагу. И только теперь то, что не могло облачиться в слова несколько дней, ложится чернилами быстро и легко. Принцесса. Я пишу тебе из своего нового кабинета с красивой табличкой «Глава отдела по работе с Инадзумой. Томас Бранд» Прости, что на «ты». Но я не могу иначе. Знаешь, принцесса, это моя настоящая фамилия. Бранд. Она происходит от рода торговцев, и мой отец тоже был знаменитым торговцем. Мы так мало с тобой обсуждали моё прошлое. Тогда мне казалось, что вспоминать и нечего. Я стыдился того, что иностранец. Но не теперь. Я бы очень хотел, чтобы ты хоть раз побывала здесь, в Мондштадте. Здесь совсем другие люди. Они открытые и добрые. Представь, они почти всегда говорят то, что думают. Они злятся, плачут, смеются, когда смешно. Поначалу я был в восторге, а потом понял, что именно этого был лишён многие годы. Знаешь, смеяться и плакать — это нормально на самом деле. Пока я не получил письмо твоего брата, я только смеялся. И ни разу не плакал. Только когда вспоминал матушку однажды. Но, это тоже нормально — потому что расставаться с тобой я не хотел. Настолько сильно не хотел. И не хочу. Аяка, я люблю тебя. Приезжай как будет возможность, я всегда встречу вас с должным почтением. Я же теперь глава отдела по работе с Инадзумой. Это моя работа — встречать гостей из страны вечности. Я знаю, что обещал приехать сам, но я не смогу. Джинн сказала, что возможно у меня будут командировки, но сложно сказать, когда будет первая. Может, через пол года, или через год. Я больше не твой слуга и никогда им не буду, поэтому встреть меня как равного себе. Я буду очень горд собой. Возможно, я решусь оставить на твоей ладони поцелуй, если позволишь. И больше никто и никогда во всей Инадзуме не посмеет посмотреть на меня презрительно за это. Потому что я представитель другого города с другими традициями. Я сын своего отца. У меня есть дом в Спрингвейле. Меня посвятили в рыцари. У меня свой кабинет на одном этаже с магистром, я её секретарь. Когда мне об этом сообщили, я был в ужасе. Никогда не думал, что меня можно настолько высокого оценить. И, знаешь, дело было всего лишь в происхождении, а у себя на родине я ни чем не отличаюсь от других. Мои заслуги перед Аято не исчезли, но здесь их оценили по достоинству. Настолько, что теперь я выдающийся человек. Но, знаешь, я был бы не против и другого исхода событий, лишь бы остаться рядом с тобой. Аято всё решил за меня, я ему благодарен, но мне всё равно очень тяжело. Я очень скучаю, Аяка. Самое дорогое, что я оставил в Инадзуме, это ты. Я обещал вернуться, но… я немного задержусь. Прости. И с днём рождения.Навеки твой, Томас Бранд.