Твоё самое страстное желание

Ты сидишь в фургоне, в который тебя засунул Стив со своей дотошной правильностью. Сидишь и всеми силами вслушиваешься в происходящее снаружи. Ребята наивно полагали, что раз не услышит ничего в таких обстоятельствах обычный человек, то и ведьма тоже пропустит диалог мимо ушей. Наивные… Было обидно и даже немного больно от того факта, что тебя выделяли среди остальной команды. Словно это ты обычный человек, а не тот же самый Клинт. Правда, если уж говорить честно, то ты и была обычным человеком. Тебя и полноценной ведьмой-то назвать было нельзя. Но вот кем ты точно не была, так это ребёнком! А Роджерс упорно игнорировал ту часть истории, где тебе исполняется двадцать шесть. Стоило ему обратить внимание на окровавленный платок, край которого торчал из кармана джинс, его взгляд стал суровым и он непреклонным тоном отправил тебя в фургон, желая побеседовать с глаза на глаз с Вандой. А рыжая и возражать не стала! Даже дверь за тобой захлопнула магией! Ведьма! Но ты не была бы собой, если бы не попытала удачу и не попыталась бы подслушать о чём речь. — Насколько это опасно? — негромко спросил Стив. — Для вас или для неё? — с долей иронии поинтересовалась Ванда. — Для всех. — Для вас не опасно вовсе. Её магия под контролем, она никогда не была «машиной для убийств». Для неё… — Ведьма замолчала на несколько секунд, словно думая о том, можно ли выдавать такую информацию солдату. — Для неё, вероятнее всего, смертельно… Стив, я бы с удовольствием заперла бы её тут, если бы это помогло удержать её от использования магии. Но даже сейчас она нас слушает. Непроизвольно использует силу просто по привычке. И очень глупо губит своё здоровье! — последнюю фразу Максимофф почти шипит. А ты не выдерживаешь и рывком открываешь дверь фургона. В твоих глазах мелькают молнии, ты поджимаешь губы и разочарованно качаешь головой. Ванда знает, что ты ненавидишь, когда тебя жалеют. И ты ни за что бы не променяла своё нынешнее положение на более комфортные условия с Башне Старка. — Не смей жалеть меня, — бросаешь Стиву. — Если понадобится, я продержусь достаточно долго, чтобы… — И какой ценой? — Капитан спросил неожиданно резко для него. Обычно строгий, но добродушный и мягкий, сейчас он больше напоминал тебе тех учёных, благодаря которым ты оказалась во всём этом. — Ты слишком много внимания уделяешь жизни той, которой и без того осталось жить повезёт если хотя бы пару месяцев. Так может лучше использовать то, что я могу предоставить тебе в помощь, и не воротить носом, а, Капитан? — бросаешь ещё один взгляд в сторону подруги и забираешься обратно в фургон. — Ненавижу, — шепчешь сама себе под нос и смахиваешь со щеки слезу, которая решила, что сейчас её выход. Тебе хотелось сейчас наорать на Стива, отчитать Ванду, обидеться на Клинта, который решил не вмешиваться. Но никто из них не был виноват в такой степени, чтобы ты злилась. Стив пытался защитить тебя. Ему было важно здоровье и, в принципе, общее состояние тех, кого он взял под крыло. А ты и вовсе была для него дитём малым, пусть и пережившим никому неведомые мучения. Ванда любила тебя. Для неё не было ничего важнее своей жизни. Особенно после смерти Пьетро. Весь её мир крутился вокруг тебя. И она была готова пойти на всё, чтоб сохранить тебе жизнь. Даже ценой твоего доверия и ваших отношений. Клинт же принимал во внимание тот факт, что ты всё-таки не ребёнок. Имея своих спиногрызов, он представлял, насколько важно давать людям право выбора. И если бы ты попросила бы его о помощи, о поддержке, он бы не отказал. Сидя на водительском сидении фургона, он был напряжён, словно ожидал, что сейчас придётся дать отпор Роджерсу с его чрезмерной опекой. Крик рвался из тебя наружу. Так происходило всегда, когда негативным эмоциям надо дать выход. Но ты знала, если сейчас ты закричишь, то фургон и мост, под которым он стоит, подорвутся. Да и, в принципе, вряд ли кто-то уцелеет от такого выброса энергии. Поэтому ты просто закрыла глаза и начала считать. Так учил тебя Пьетро. Считать. Считать и вспоминать что-то хорошее, от чего на душе теплеет. Что-то настолько тёплое, что холод в душе тает, а злость отступает. Так ты и поступила. А через пару минут твои руки взяла в свои Ванда. Её ладони были прохладными, кожа мягкая, а от самой Ведьмы пахло корицей и апельсинами. Тот запах, который ты представляла себе, когда говорила или думала о доме. В глазах рыжей плескалось отчаяние. Она словно умоляла тебя без слов остаться здесь. Никуда не идти. Не рисковать. Только вот, в глубине души, Максимофф знала, что ты всё уже решила, и даже танк тебя не развернёт теперь. Клинт тактично свинтил, что-то пробубнев про то, что ему надо глянуть на свой «запас стрел». Так себе отмазка, заставившая тебя улыбнуться. На Ванду ты не смотрела. Хотелось позлиться на неё немного подольше, а если сейчас ты поднимаешь глаза, все обиды сойдут на «нет» моментально. — Ты обижена, — констатирует, а не спрашивает, но ты всё равно киваешь головой, подтверждая её слова. — Не лезь в мою голову, — со злостью произносишь ты, но не отталкиваешь от себя девушку, а всё-таки поднимаешь глаза. — Хочу понять, как попросить у тебя прощения, — примирительно улыбается рыжая и садится на кресло рядом с твоим. — Не надо просить у меня прощения. Я… всего лишь хочу помочь. Я не беспомощная. Я не могу сидеть в стороне после Заковии. После всего… — Никто не считает тебя беспомощной. Даже напротив: если бы я или Стив не опасались бы за твоё здоровье, мы бы даже предложили бы тебе стать козырем, — ободряет тебя подруга. — Вот уж вряд ли, — закатываешь глаза, но не можешь скрыть улыбки. Вот так всегда. Она всегда это делает. Заставляет тебя улыбаться, после чего злиться уже не получается, даже если сильно хочется. Ты заглядываешь в глаза Ванде, пытаясь разглядеть там что-то, из-за чего можно снова обидеться. Но там лишь безграничная любовь и доверие. А ещё страх. Твоя рука непроизвольно поднимается к щеке девушки напротив. Ты касаешься её мимолётно, тут же перенося ладонь на её шею. А через секунду ты уже пробуешь любимые губы на вкус, не боясь, что ваш тайный роман вскроется. Губы Ванды такие же, как и её аромат: немного горьковатые и пряные, словно корица, и отдают цитрусом, словно апельсин. — Не хочу делать тебе больно, — отрываясь от любимой, произносишь, сглатывая ком. В ответ Ванда качает головой, словно говоря тебе, что ты напрасно опасаешься. Только вот её глаза так и кричат о том, что ей уже непомерно больно.