Юный фараон

Невилл очнулся в каком-то темном подвале с гудящей головой. Схватившись за нее, он с трудом поднялся на ноги. То, что он находился в темнице, было ясно как день. Но он был цел, жив и здоров, и относительно в полной сохранности. Сначала он ощупал карманы — похоже, его просто свалили кучей на полу, не став даже обыскивать. В карманах нашлось то, что было ему нужно. И план побега возник сам собой… Этот пакетик с семенами вьющейся и улучшенной формы дьявольских силков затесался у него в кармане совершенно случайно — в связи с тем, что на прогулку с Хонсом он вышел в старых легких джинсах, так как шел дождь, он решил нацепить на себя то, что было наиболее удобно (и не жалко). Пакетик лежал тихо-мирно со времен учебы на первом курсе в Хогвартсе. Эти семена дала ему лично мадам Стебль, тщательно предупредив об опасности быть задушенным. Эти силки могли расти везде — хоть без земли, на обычном полу. Пуская необыкновенно сильные и мощные корни, сами достающие растению все необходимое для жизнедеятельности, эти силки обожали солнце, в отличие от собратьев по виду. А еще — они прорастали от магической силы магов. Нев вытащил из пакетика два маленьких семечка, и посадил их в разных частях камеры — одно у узкого окошка, другое — у входной двери. Снял с себя до сих пор мокрую футболку, и выжал, доставая живительную влагу, необходимую для жизнедеятельности растения. Теперь нужно было только ждать. Растения прорастут в течении нескольких часов… И снесут как и решетку, так и вход. А при первой же попытки, нападут и… задушат незадачливых охранников. Нев отошел и сел ровно посередине своей клетки-камеры, и начал терпеливо ожидать. *** Хонс никак не мог успокоиться — он слишком волновался за своего друга. Отец впервые, наверное, не требовал от него усидчивости и пребывании на месте, и отправил его ходить за своей спиной. Совет собрался быстро, и сейчас Кефер обсуждал, как именно они выдернут Невилла из лап дяди Эксатона. — Надо каким-то образом проникнуть в Темную пирамиду, — сообщил подытожив фараон. — Теперь нужно решить, кто именно пойдет со мной в Темную пирамиду… Хонс остановился, закусывая губы. Он знал, что его точно не возьмут. Хотя его сердце рвалось к другу, помочь ему выпутаться. Тем временем, Золотой фараон уже определился — он берет все Золотое воинство с собой. Часть будут отвлекать его внимание, а часть — будут стремиться проникнуть в Пирамиду. — Хонс, — и мальчик молча глянул на повернувшегося к ему отца, — ты остаешься здесь. — Хорошо. Наверное, фараон-отец ожидал от него взрыва эмоций и горячих просьб о том, чтобы упросить, взять его с собой. Но их не было. Фараон поднял брови, чуть удивляясь — но не стал что-либо говорить. Кивнул ему. — С твоего позволения, отец, — поклонился ему сын, и более не смотря на него и никого более, покинул зал Советов. *** Пнув край своего ложа, Хонс уселся на постель. Разум требовал действий, горло сжимал страх за друга, не ведавшего всей грозящей ему опасности, исходящей от темного «родственника» Хонса. Но сердце… Парень перевел взгляд на совместную фотографию, что стояла у него на маленьком столике у кровати. Отсиживался бы Невилл, зная, в чьих Хонс руках? Определенно нет. Юный фараон знал что Нев, на самом деле, храбр. Возможно, кое в чем он храбрее даже его самого… Сердце умоляло фараона рвануть к Темной пирамиде, и, быть может, спасти единственного друга с Земли, даже несмотря на свою ущербность и слабость. Он чуял, что не даром Эксатон напал и выкрал землянина, возможно это приманка — как для него, так и для отца. Их буквально заманивают в пирамиду… Там ловушка. И наверняка дядя знает, что он больше не владеет силами Египтуса, а является фараоном лишь по крови. Легкая добыча. Но Хонс владеет магией, пусть и не самой сильной, но действенной… Очень медленно Хонс подходит к сундуку, где хранит вещи, которые им используются для путешествий по Земле. Среди них фамильная реликвия, мантия-невидимка… правда он не знал, чья — мамы или ее супруга. Возможно, он не сын своего отца, но он плоть от плоти матери, а Джеймс все равно попытался защитить их, хотя силы их были изначально не равны. Этот факт и стал решающим. Защитить было нужно любой ценой. Пожертвовать своей жизнью ради другого человека — не в этом ли смысл всего? Тем более, в этом, в том, что случилось, виноват отчасти и сам Хонс, который вышел гулять с землянином вне Золотого города, стал добычей, и отдал собственными руками друга в заложники. Значит, это надо исправить. Он решительно накидывает ее на плечи и вооружается. За окном больше не было дождя — вся поверхность пустыни снова оказалась под палящими лучами солнца, и высохла. Но погода, тем не менее снова поменялась — в этот раз тучи песка поднялись по всем уголкам этого мира. Наступила жесточайшая и сильная песчаная буря. Люди по всему городу уже давно убрали бочки с заготовленной водой и начали закрывать ставнями окна — чтобы пески не засыпали их. Торговцы тоже с невероятной быстротой загружали свой товар обратно на телеги, и прятали его в подвалах своих домов. И сами убегали от непогоды, что неотвратимо наступала на них. Осирис, выйдя на поле с целебными травами и кустами, покрикивал на слуг и воинов, ускоряя их действия — они спешно устанавливали защитные купола, чтобы песок не повредил их и не оставил Египтус без лекарств. Но тут к нему неотвратимо пришло видение. Он скользит на огромном озере в древней лодке, даже не в лодке, а в ладье, правя веслом. Озеро было с невероятно чистыми и прозрачными водами, и не имело ни конца, ни края. Но кое-что заслуживало более сильного внимания. Посреди озера росло два чудесных цветка папируса. Оба сильные, крепкие, мощные. Один был выше другого, а другой еще не открыл свои мелкие бутоны для цветения. Но тут налетел ветер, раскачал ладью мужчины-бога. И прямо на его глазах молодой папирус ломается, и Осирис, с потрясением глядит, как из места слома текут мелкие, кровавые капельки, окрашивая воды озера, а его отломленная часть лети в воды. Но это длится недолго — бурлящие воды озера успокаиваются, а на месте слома медленно начинает вырастать новый отросток, да посильнее и зеленее прежнего. Осирис пробудился от видения, и, не понимая что произошло, взглянул снизу вверх на подбежавших к нему испуганных людей. Наверное, во время видения, он упал навзничь… *** Битва с Эксатоном и прихвостнями была в самом разгаре. Кефер без малейшей жалости вычерпывал влагу из песков и скал, с силой направляя их на скопища мумий и братца. Затем они скрестили хопеши — золотой и серебряный, и повалили друг друга на пески. Апис боролся с Нактом, Гиксос — с Тотом, а Каа цепями удерживал на расстоянии Анубиса, то и дело мечущим в воинов своим отравленным пламенем. Карнак обстреливал из своего лука всех воинов без исключения, но Кефер смог направить на него свой удар энергии, и тем самым вырубил его. Гор и Рамзес были в Темной пирамиде, и прорывались там к узнику Эксатона, землянину Невиллу. Впрочем, их помощь не понадобилась — когда они ступили в пирамиду, там царило большое смятение. Все коридоры заняли змеившиеся лозы, которые, вдобавок, успешно ловили мумий и заключали их в зеленые коконы. Помимо этих коконов, неизвестные им лианы цвели, но у крупных «цветочков» имелись ряды очень остреньких зубов, которыми они без труда кусали мумий. Мумиям плотоядное растение не нравилось, и они кололи лианы пиками, мечами и кинжалами, но, судя по всему, только дразнили этим цветки. Те ловили их за бинты, и начинали душить и кусать. Пики и мечи тупились об крепкие стебли. Бардак был такой, что на Гора и преобразившегося в мумию Рамзеса не обращали никакого внимания. — Ничего себе, — проговорил крылатый бог Египтуса с изумлением, — я впервые вижу… такое… По дороге к темницам, они и встретили похищенного землянина. Тот шел по пирамиде твердым шагом, а на его плечах красовался такой же зеленый отросток, который шевелился, словно живые щупальцы. И мумии, уже наученные горьким опытом, даже не пытались напасть на него — бежали прочь. А все потому, что Нев гладил уродливое растение по стеблям и оно… мурлыкало. Да, представляете себе, мурлыкало, и это исходило от яркого цветка. Рамзес мигом перекинулся в самого себя. — Невилл, — остолбенел он, — как… — Все просто. Это растение вырастил я. Мы, земляне, тоже кое-что можем, правда, красавица? — спросил он у цветка. — Это дьявольские силки. Они мне и проломили дверь, и заполонили эту пирамиду, правда почему-то выросли невероятно крупными… Наверное, им климат нравится… Цветок опять замурлыкал, и Гора явственно передернуло. — Пойдемте отсюда, — быстро проговорил Рамзес, — нужно выбираться… — Хорошо. *** Кефера только что отправил в полет «Энергия космоса» - мощный прием старшего брата. Он всем телом рухнул на пески. Хопеш отлетел далеко в сторону. Красные глаза старшего сына Ра сверкали злобным торжеством: — Ну, дорогой брат, изведай вкус поражения! Черное сердце фараона! Но, к полнейшему изумлению Золотого фараона, красный луч, словно встретив невидимое препятствие, вернулся к отправителю. Эксатон кубарем покатился вниз по бархану, где и окончательно потерял сознание. Его темная сила Египтуса перестала действовать. Перед Кефером, сбросив с себя серебристую накидку, показался его сын, Хонс. — Я думаю, что я тут вовремя, папа, — сказал мальчик, опуская свой хопеш и помогая отцу-фараону подняться на ноги. Клинок отца, повинуясь его магии, вернулся к своему законному владельцу, и Кефер заткнул его за пояс. Мумии бежали; его слуги тоже. Кто-то из них, внизу этого было не различить, волок по песку безжизненное тело Темного фараона. Битва остановилась сама собой. А тут и Гор с Невиллом подоспели. Рамзес, в облике сокола, летел рядом с ними. — Фараон, мы выполнили… — Невилл тихо кашлянул, и Гор исправился: — точнее землянин сам смог выбраться из застенков… — Мне там не понравилось, — сообщил Нев, горячо обнимаясь с Хонсом. — Темновато… — Вы бы знали фараон, что Нев там устроил… — проговорил преобразившийся в самого себя Рамзес. — Ну, я надеюсь, что они меня там точно надолго запомнят, — сказал Невилл, — от дьявольских силков чрезвычайно трудно избавиться… Но в этот момент Хонс оглянулся и бросился на отца. Карнак, оказывается пришел в себя — и, натянув тетиву, выстрелил из лука, намереваясь пронзить фараона насмерть. Золотое воинство дружно ахнуло; сначала не понимал, что именно случилось, и сам падающий фараон. Слабый стон сына привел его в чувство. Фараон приподнял его на руки. — Хонс! — дико крикнул Невилл, с ужасом наклоняясь над своим другом. Пущенная для убиения Золотого фараона стрела Карнака попала в Хонса… Кефер, пребывая в ужасе и шоке, провел рукой около вонзившейся стрелы — она окрасилась ало-золотым цветом. Его сын стремительно терял кровь, а вместе с ней — и жизнь. Хонс начал бледнеть лицом, а глаза медленно закатывались и закрывались; Гиксос растолкал всех, и начал разрывать на юном фараоне одежду. Его лицо побледнело даже больше, когда он увидел место, куда вошла стрела. — Фараон, — очень тихо проговорил он, касаясь своего фараона, — рана смертельна. Мы ничего не сможем сделать… Золотое воинство дружно вскрикнуло от ужасного известия. Фараон упал с сыном на руках, на колени, в песок — ноги перестали его держать, от жуткого известия. Гиксос так же опустился рядом с ними, на песок. — Нет, — выдохнул отец, глядя только на сына, но абсолютно белый Хонс в этот миг закрыл глаза и сделал последний тихий вздох на его руках. Он защитил отца от смерти дважды, но отдал плату за его жизнь свою, — Хонс! ХОНС!!! Позади него горестно и дико взвыл от боли потери верный Невилл. Из помертвевших, потерявших жизнь глаз фараона тихо потекли слезы, которые затем превратились в тонкие водяные струйки… Это было целое море слез, так как Кефер являлся на самом деле богом Воды. Его истинное имя, его Рен, было Хапи… А когда плачет Хапи, воды поднимаются… Но сюрпризы в этот день еще не закончились — сзади фараона, погруженного в свою боль по потери сына, послышалось движение, и на вновь прицеливающегося из лука Карнака, сотворившего сейчас великую беду, кинулось большое, больше его Аписа, существо. У него было львиное тело, большие и острые когти, а голова была человека. Невилл и Хонс не даром подружились. Их к этой дружбе привели сами боги судьбы, семь великих Хатхор, что писали судьбу малюток с первого до последнего вздоха. Друг Невилл тоже имел божественную частицу и был чудовищно верен Хонсу, юному фараону, которого был обязан защищать. Он являлся, по своему семейному древу, потомком славной династии Рамессидов, которые в древности успешно управляли Египтом и были хорошими воинами, и все еще хранили в себе частички золотой, божественной крови ушедших в другое измерение богов. Он был сфинкс. Все охраняющий, и карающий нечистых помыслами сфинкс. И сейчас получеловек-полуживотное дал волю своему гневу и ненасытности. Пустившегося в бегство Карнака, бросившего оружие, настигли карающие длинные когти. Его жалобные крики, а никто не мог остановить жаждущего только мести сфинкса, от того, что его раздирают на части, далеко разносились по пустыне. Золотое воинство было тихо. Бледные воины опускались перед плачущим от боли потери фараоном на колени. Кто-то из них тоже всхлипнул, и тут же закрыл лицо руками. Пустыня пришла в движение. Пески словно ожили, обрели голос. Везде доносились шорохи, шелесты, скрежетание, и вой ветра. Пришла песчаная буря, и они стали взлетать вверх хаотично. Неожиданно для всех — пески как живые змеи стали ползти к фараону с мертвым сыном на руках. Кеферу, который с трудом пришел в себя, поневоле пришлось отпустить тело, и оно скатилось перед ним на мокрый песок. — Что… — начал было произносить он, но тут тело Хонса целиком окутали песчаные ленты. Стрела из тела упала и сразу истлела, стала черным пеплом. Затем ленты начали бледнеть, и перед ними уже лежало тело, обмотанное самыми дорогими бинтами. Тело стало Сах, а затем — перед ними предстала прекрасная, нетленная мумия, ритуально сложившая руки на груди. Ее бинты отдавали чуть позолотой. А в воздухе разом замерло миллион песчинок. Они соединились в большой экран, который начал показывать им нечто невероятное. Хонс был сейчас в самом простом набедренном поясании — шендит, из бедных тканей. Он держал скрещенные руки на груди, и сейчас, видя кого-то перед собой, опускался перед ним на одно колено. До замерших воинов и фараона достиг голос умершего юного фараона; он долетал до них будто бы издалека: — Великий Упуаут, открыватель всех путей, я готов к великому путешествию. В «кадре» появился волкоголовый бог, открыватель путей перед живыми и мертвыми, Упуаут. Еще он служил проводником мертвых в Дуат. Он, взяв мальчика за руку, просто сказал: — Идем. На какой-то миг оба растаяли в черноте, а потом изумленные воины Золотой пирамиды увидели великие золотые весы. Вне всяких сомнений, это был загробный суд. Хонс спокойно стоял перед ними, опустив голову в знаке покорности, а Упуаут лично клал его сердце на другую чашу золотых весов. А на первой чаше уже лежало тонкое и воздушное перо. Великих богов-судий не было видно — они были как в дымке. Чаша весов с сердцем взлетела высоко вверх; перо перевесило ее. Но затем эта чаша поднялась так высоко, что они зазвенели, и чей-то громогласный голос проговорил: — Твое время еще не пришло. Возвращайся в тело, Ба Хонс. — Не могу. Оно разрушено. Целостности нет, — сообщил им мальчик, с необычайно ровным выражением лица; он не испытывал никакого страха перед великими богами. — Тогда мы поможем... В этот миг всех присутствующих осыпало песчаной пылью. Картина погасла, как и пески, что были экраном, обрушились на собравшихся. Все зачихали и закашлялись; даже все еще плачущий по своему сыну фараон. Но в этот миг пески подняли мумию в бинтах вертикально над песками. Пески сделались чудесными золотыми и серебряными саркофагами, и вложили в них нетленную мумию Сах Хонса. Всего оболочек было пять. Итак, перед изумленным Золотым воинством предстал золотой саркофаг, расписанный яркими красками, весь в драгоценных и полудрагоценных камнях. Он подержался всего миг, и опять сделался песком. Снова, на свет, вышла мумия. Но ее бинты начали с нее таинственным образом преобразовываться. Они растекались по телу, подобно жидкому серебру, и вот тело Хонса обросло серебряными, почти белыми, доспехами. Но и это было еще не все — жидкое серебро приняло в правой руке форму жезла власти Уас, древнего египетского посоха с головой пустынной собаки, и замерло навечно. А сзади, со спины, вверх взметнулись два невероятно красивых, перламутровых крыла, довершая образ воина. И только в этот миг Хонс открыл свои глаза и тяжело закашлялся — его легкие, как у младенца, впервые распрямились. И только тогда к мальчику вернулась жизнь окончательно — он обрел понимание этого мира. — Великий Ра, — севшим голосом проговорил Апис, тем самым вырывая Золотого фараона из оцепенения… *** — Хонс! — и мальчик, все еще тяжело и трудно кашляя, оказался в руках отца. — Как ты? С тобой все в порядке?! Ты так нас и меня напугал… Парень поспешно закивал, но, жестом попросил воды, кашляя до хрипоты и держась на ногах только при помощи жезла, и оттолкнув пока отца. Кефер поспешно вытер слезы, и снял с пояса флягу, и Хонс жадно вцепился в нее зубами, высасывая всю жидкость подчистую. Пески и песчаная буря ушли прочь. — Да, — хрипло начал он, — боги сочли мой визит в зал Двух Истин преждевременным. А за то, что я, по их меркам, чист, еще и наградили… — Это Птах, — сообщил ему Рамзес, глядя на его доспехи, — у тебя теперь есть сила Творца всего сущего. Вот его знак, — и воин с восторгом ткнул его в грудь, где на белом доспехе красовался столб Джед. — Неплохо, — оценил парень приобретение от богов. — Я, что, и летать теперь могу?! — восторженно проговорил он, когда крылья за его спиной звонко хлопнули. — Ой! И Уас еще… — Да, — сообщил ему Гор. — Теперь, по-видимому, можешь… И тут Хонс обратил внимание на доносящиеся издалека посторонние звуки — борьба и скрежет когтей, а еще — такой звук, треск, когда что-либо разрывают. — А там что??? И тут только воины Золотой пирамиды вспомнили и о Невилле… *** Сфинкс давно трепал Карнака как будто половую тряпку. Тот был сильно покалечен, доспехи покорежены, местами разорваны, и он был весь в желтом песке. Из мест, где когти достали до незащищенного тела, сочилась кровь и были плохие рваные раны. Только голос друга, который умер, вернул сфинкса к пониманию происходящего. Невилл-сфинкс, бросив добычу, радостно взревев от того, что узнал друга, двумя скачками преодолел расстояние до Хонса и невольно лизнул его своим большим языком с ног до головы. Мальчик тут же рухнул на землю, рассмеявшись от его монструозного вида. Отец-фараон заботливо помог ему подняться. — Вот так сюрприз! Ты — большая дикая кошка! Значит, ты в какой-то мере владеешь силами Египтуса! — Да, — громким голосом проговорил сфинкс, — а как мне… назад, в человека, обратно?! Кефер недоуменно пожал плечами, переглянувшись с Золотым воинством- сфинксов-воинов он еще не видел, лишь слышал о них в древности. Зато Хонс сделал шаг вперед, и просто коснулся лоснящейся шерсти. Нев упал на песок уже человеком, и тут же принялся отплевываться — в бешенстве он зубами разрывал бинты и тело Карнака, а они были… невкусными. Рамзес тут же подставил мальчику-сфинксу свое плечо — тот грозил упасть от общей слабости. — Пойдемте, а? — жалобно попросил Хонс, тоже чувствуя слабость всех своих членов. Доспехи и крылья с него исчезли, обернувшись большим серебряным браслетом на правой руке, похожим на отцовский, а Уас уменьшился до амулета Джед на шнурке. — Ты прав. Идемте отсюда. — Сказал Золотой фараон. И они потянулись к своим летающим мотоциклам. Воины не забыли поднять и трофейное оружие, а Хонс забрал полузанесенную песками мантию-невидимку.