Für Elise

— Сестренка, смотри! Маргарет трясла сестру за рукав. Элиза отвернулась от окна, за которым непроглядной стеной шел снег, и взглянула на сложенный из листа нот бумажный кораблик, который Маргарет держала на ладонях. — Это господин барон сделал. Пойдем его запускать! Она потащила сестру в зал, где царила суматоха. Габриэль и Джейкоб с трудом устанавливали посреди гостиной огромную ель, заполнившую помещение запахом хвои и мороза. Александр стоял неподалеку, изредка давая молодым людям указания. Заметив сестер, он сказал что-то и улыбнулся. Маргарет побежала к фонтану, на шею которого они повесили венок из омелы. Она спустила промасленный кораблик на воду подальше от места, где падала струя воды, грозившая потопить его в ту же минуту, и оттолкнула от края. — Элиза, — расслышала она сквозь ругань Габриэля и смех Маргарет голос. — Элиза! — Подождите, — она оттянула сестру, чуть не свалившуюся в фонтан. — Маргарет, не балуйся! — Элиза! Она открыла глаза. Барон, держа в руке подсвечник, тряс ее за плечо. Сбоку шумела вода. Не понимая, где находится, Элиза с трудом поднялась и огляделась по сторонам. Почему-то она сидела у сложенных ног Гертруды и только чудом не упала в воду и не захлебнулась. Попытки вспомнить, как она здесь оказалась, ни к чему не приводили, как будто в голове появилась стена, не пускающая ее дальше. — Я жду объяснений, — напомнил о себе Александр. Элиза виновато опустила голову. — Простите, — начала она. — Я… Я не помню, как так случилось. Я легла спать в своей комнате, честно! — Очень на это надеюсь. Гертруда не переживет, если вы в ней утонете. Элиза густо покраснела. Конечно, Александр сам сказал, что знает обо всем, что происходит в замке, но она надеялась, что на ее маленькие глупости это не распространяется. Хотя, то, что барон шутил, должно было быть хорошим знаком: по крайней мере, он не зол на нее. Да и смысл на нее злиться, если она сама не понимает, что случилось? Элиза снова нахмурилась. Она помнила, как сидела в архивах, разглядывая карты. Потом пошла в спальню, быстро помолилась на ночь и легла спать. А потом… Элиза не помнила ничего четкого, но чувство страха, появившееся из ниоткуда, заставило ее вздрогнуть и обнять себя за плечи. — Мне приснился кошмар, — объяснила она. — Я проснулась и решила выйти подышать воздухом. И заснула здесь. — Такое у вас часто или это первый раз? — Мне снится всякое с того дня, — ответила Элиза, опустив голову еще ниже. — Но это мелочи. — Я дам вам снотворное, — сказал Александр. Элиза отрицательно замотала головой. — Не надо! — выпалила она и испугалась эха от собственного голоса. — То есть… Я даже после чая с розами весь день ходила как в тумане и потом ничего о нем не помнила, а тут снотворное. Лицо барона приобрело странное выражение, от которого Элизе сделалось неуютно. Что-то во всей ситуации ощущалось неправильным, будь то неестественный свет луны, заливавший пустой зал, или журчание воды, или что-то не то было в самом бароне. В слабом свете его лицо казалось сделанным из камня с бледно-голубым отливом, какого не существует на земле. Чем дольше Элиза смотрела, тем сильнее он напоминал ей жуткую хищную птицу, как та орлиная морда на набалдашнике его трости. — Сейчас от снотворного не будет никакого толка, — сказал Александр. — Но на ночь — будьте добры выпить. Я не собираюсь каждую ночь вылавливать вас из фонтана. — Как прикажете, — пробормотала Элиза. — А сколько сейчас времени? — Четыре часа после полуночи. Она задумалась. Спать ей оставалось меньше двух часов, поэтому особого смысла ложиться сейчас не было. Она или проспала бы, или проснулась еще более разбитой, чем сейчас. Заниматься какими-либо делами тоже было еще слишком рано. Элиза взглянула на барона. Пусть он и был одет в ночной халат, тоже красный, как дневная одежда, он вовсе не выглядел сонным. Ей хотелось спросить, почему он сам в такое время ходит по замку, но что-то подсказывало, что ответ ей не понравится. — Если позволите, — она присела в поклоне. — Я пойду обратно к себе. — Идите. Александр проводил ее взглядом. Элиза проскользнула в свою комнату и первым делом распахнула окно. Может быть, ей стало плохо из-за духоты. Она никогда раньше не жаловалась на свою голову, но сейчас чувствовала себя так, будто сходила с ума. И жуткие кошмары, — разные, но в то же время одинаковые, — и сам замок, нависающий сверху тяжелой каменной глыбой, где все было неправильным, и барон, который то целый проводил в кабинете и выходил мрачнее тучи, то, смеясь, читал наизусть стихи, все это, как сумасшедший хоровод, кружилось вокруг и грозилось утянуть ее за собой, если уже не утянуло. Дни, словно подернутые дымкой, проходили скучно и однообразно. С утра до вечера Элиза, как неприкаянное привидение, бродила по замку, выполняя работу, вызывавшую только усталость и раздражение, а когда темнело — не знала, куда себя деть. Неясная тревога, преследовавшая ее с самой встречи с отцом, с наступлением вечера превращалась в настоящую панику, заставляя ее прятаться то в библиотеке, то в саду. Барон, которого она видела теперь всего несколько раз в день, ничего не имел против, но и вмешиваться не спешил. Часы, издав громкое шипение, пробили шесть, вырвав ее из короткого тяжелого сна. Она не заметила, как задремала сидя. Начинался очередной день, который должен быть таким же, как предыдущие, и закончиться точно так же. Уже не задумываясь, она занималась утренней рутиной: приводила в порядок себя и замок, готовила завтрак, а затем — будила Александра, который, вопреки своей привычке опережать ее во всем, последние дни спал допоздна. Сам он оправдывался, что дело в пасмурной погоде, но после сегодняшней ночи Элиза начала понимать, в чем дело. — Вы не заболели? — осведомился он после завтрака, когда Элиза убирала со стола. — С каждым днем вы выглядите все хуже и хуже. — Нет, господин, — ответила Элиза. У нее ничего не болело и не было жара, а назвать усталость болезнью не поворачивался язык, но Александра такой ответ не устроил. Приподняв бровь, он смотрел на нее тяжелым взглядом, требуя честного ответа. — Мне… Нездоровится с того дня, но я не знаю, в чем дело. Все как будто… Я не знаю, как описать. — Вы пережили несколько больших потрясений друг за другом, — заключил Александр тоном, как у врача. — Причина может быть в этом. — И что мне делать? — Не пренебрегать снотворным, — напомнил он о ночном разговоре. — Может быть, развеяться. Я бы предложил вам съездить в город вместе с Габриэлем. Он как раз должен приехать через пару дней. Что-то подсказывало Элизе, что дело здесь не только в желании барона о ней позаботиться, но вслух говорить она об этом не стала. Небольшая прогулка действительно бы ей не повредила. Сколько бы она ни пыталась убедить себя, что теперь ее дом — замок Бренненбург, она все равно скучала по Альтштадту с его шумными грязными улицами, «Мельницей», и больше всего она скучала по семье и друзьям. Она даже не успела спросить у Габриэля, что происходило после ее побега и в порядке ли сестра и мать. — Подумайте. Время еще есть. — Я согласна, — кивнула она неуверенно. — Знаете, у меня еще давно появилась одна мысль, но я постоянно забывала вам сказать, да и не знала, согласитесь ли вы… — Слушаю. — Я видела во дворе заброшенные сараи, — начала Элиза издалека. — И, если бы вы разрешили, я бы могла завести там несколько куриц. Я умею за ними ухаживать, и… Еще давно я слышала, как Габриэль жалуется, что постоянно разбивает яйца по дороге, а в тот раз я еще и разозлилась и выкидывала все из повозки, и… — Я понял, Элиза, — вздохнул барон. — Если считаете, что справитесь — пожалуйста. Возьмете с собой деньги и купите у кого-нибудь. — Хорошо, — она закусила губу и тут же исправилась, но Александр все понял. — Нет, вы не можете украсть их со своего двора, — он рассмеялся. — И я не читаю ваши мысли. Даже если бы я умел, у вас и без того все написано на лице. Элиза, гневно покраснев, схватила грязные тарелки. Она не могла понять, почему, но от разговора с Александром ей как будто бы стало легче. Тревога пусть и не пропала полностью, но хотя бы притупилась, и Элиза могла погрузиться в размышления о предстоящей поездке. Ей хотелось сделать так много всего. И навестить семью, каким-то чудом не столкнувшись с отцом, и рассказать о замке, и, конечно же, узнать, что происходило после ее побега и что случилось тогда у ворот. Про поручение барона она тоже помнила и уже придумала, что по пути заедет к герру Бауэру. Он никогда не любил ее отца, а значит, будет только рад, если в замке будут жить куры с его двора. — Я расскажу всем, что ты очень красивая, — шепнула Элиза Гертруде, когда набирала воды, чтобы полить цветы на подоконниках. — А если кто-нибудь будет спорить, то получит в лоб. Замок как будто бы снова наполнился яркими красками, и даже оборванные гобелены с черными орлами смотрели на нее приветливо и казались не такими уж и жуткими. Элиза знала, что такой орел красуется и на гербе короля, и краем уха слышала о том, что барон состоит в ордене, названном в его честь, но никакого благоговения перед символом Пруссии она не испытывала. Для нее гобелены были не больше, чем грязными тряпками, которые она никак не возьмется постирать, а орел на них до ужаса напоминал петуха, который клевал ее в детстве. В одной из комнат, где ничего не было, кроме нескольких картин, камина и стола со стульями, Элиза заметила, что герб выложен тёмной плиткой прямо на полу. С тех пор, подметая, она старалась наступать только на него. — Вы не уважаете Его Величество? — услышала она за спиной насмешливый голос, в котором звучала напускная строгость. — Или, может быть, Орден? Элиза вздрогнула и остановилась. Взглянув под ноги, она увидела, что стоит прямо на орлиной голове. Александр стоял в дверном проеме, сложив руки за спиной. Не зная, куда деться, она перепрыгнула на светлую плитку и торопливо убрала метлу в сторону. На груди орла, где должен был быть вензель короля Фридриха, осталась лежать куча мусора. — Будь мы в Кёнигсберге, вас бы уже назвали изменницей, — барон покачал головой. — А там и казнили бы. — Я просто… — Элиза растерялась, думая, что ответить. — Между прочим, это в вашем замке герб Его Величества лежит на полу. Значит, вы тоже изменник? — Конечно. Какие слуги, такой и хозяин. — Александр сделал несколько шагов и встал перед мусором. — Но в Кёнигсберге о нашей маленькой шутке никто не узнает, значит, можно и побыть изменниками. — Вы правда не любите короля? — спросила Элиза тихо, вдруг испугавшись, что ее услышит кто-нибудь посторонний, хотя она и знала, что в замке никого больше нет. Она с трудом осознавала, что Александр на самом деле — один из приближенных к трону людей, настоящий рыцарь, и в городе она когда-то слышала, что во время войны с Наполеоном он вовсе не отсиживался в замке. Но сейчас, когда он позволял себе такие шутки, Элизу не покидало чувство, что он поступает неправильно — не так, как должны поступать люди его статуса. Ей было одновременно страшно и интересно, как будто бы ее посвятили в тайный заговор. — Нет, и король точно так же не любит меня. Но давайте оставим этот разговор до лучших времен. У меня есть для вас кое-что. Александр достал из-за спины отрез синей ткани и протянул ей. Элиза ахнула от неожиданности, не зная, что удивило ее больше: то, что барон в принципе дарит ей что-то, или то, сколько такой подарок мог стоить и где он его достал. Дрожащими руками Элиза взяла ткань, оказавшуюся наощупь льном, но на порядок лучше того, что был у них дома. — Вы больше не крестьянка и выглядеть должны соответствующе, — объяснил Александр. — Сшейте себе что-нибудь для выхода в город — думаю, вы умеете. Если нет… — Я умею! — выпалила Элиза и тут же спохватилась, поняв, что перебила его. — Простите… — Вижу, вы рады, — барон слабо улыбнулся. Элизе показалось, что он про себя отметил ее оплошность. — Спасибо, — пробормотала она, растерявшись. — Спасибо большое, господин… Элиза почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и тряхнула головой. Как же плохо до этого она жила, раз даже подарок, который для Александра, наверное, был мелочью, заставил ее вот так растрогаться? Она попыталась вспомнить, что подарили ей на Рождество, но вспомнила только браслет, который ей подарила мать, и самодельную куклу, которую сшила Маргарет. Отец же… «Пил, — напомнила Элиза сама себе. — А потом всучил какой-то пряник и сказал, что на следующее Рождество наконец найдет мне мужа». — Все хорошо? — Да, — кивнула она, прижимая отрез к груди, как самое дорогое, что у нее когда-либо было. — Я… Я просто не ожидала, и… Спасибо вам большое, я обязательно что-нибудь… Она быстро вытерла слезы и улыбнулась дрожащими губами. Александр вздохнул, собираясь что-то сказать, но после передумал, и, взглянув еще раз с усмешкой на орла на полу, ушел. Элиза испугалась поначалу, что обидела его, чуть не расплакавшись, но потом решила, что он дал бы ей понять, если бы остался недоволен. Осторожно, точно ребенка, она положила ткань на стол и закончила с уборкой, а после — бросилась к себе. В ее голове уже появились мысли, и она хотела начать работать как можно быстрее, чтобы закончить к приезду Габриэля. Шить одежду самостоятельно не было для Элизы чем-то новым, но сейчас ее руки дрожали, как никогда сильно, и она больше всего боялась испортить ткань даже одним неудачным стежком. Может быть, сначала ей следовало как следует успокоиться и обдумать, что она вообще собралась делать, но терпением и благоразумием Элиза не отличалась никогда. Ей хотелось всего и сразу, хотелось кружиться по замку хоть с метлой, хоть со ржавыми доспехами. После тоски, длившейся почти неделю, неожиданный прилив сил почти что пугал ее, но Элизе некогда было об этом думать: она должна была и заниматься шитьем, и работой по дому, и не забывать заходить в архивы. Александр требовал, чтобы она хоть немного, но читала каждый день, чтобы к приезду профессора не ударить в грязь лицом. Часто ей приходилось спрашивать у него значение тех или иных слов, но Александр еще ни разу не назвал ее необразованной дурой и понятным языком объяснял ей замысловатые термины или фигуры речи, которые мог понять только человек, уже прочитавший за свою жизнь достаточно книг. Габриэль приехал через три дня, в субботу. На этот раз Элиза встречала его вместе с бароном: стояла за его спиной, как настоящая служанка. Дожидаясь, пока откроются тяжелые двери, она представляла, как будет встречать вот так профессора из Англии. Несмотря на все ее расспросы, Александр говорил о нем очень мало, обмолвившись только, что сейчас профессор в экспедиции в Алжире и он должен привезти что-то особенное. В голове Элизы возник образ невысокого, полноватого человечка с пенсне на крючковатом носу, у которого в аккуратном саквояже были бы уложены страшные маски, похожие на те, что висели в одном из залов. Может быть, — впрочем, это были уже самые смелые мечты, — он привез бы с собой и коробочку рахат-лукума с розовыми лепестками. — Вы задержались, — Элиза не заметила, как дверь открылась, и в замок прошел Габриэль. В руках он держал конверт с большой восковой печатью. — Простите, господин барон, — он испуганно поклонился. Увидев его бледное лицо, Элиза почувствовала злорадство. — Вы стали опаздывать с завидной частотой. — Александр забрал из его рук конверт и убрал в карман. — Впрочем, об этом мы поговорим позже. Сейчас у меня есть к вам небольшая просьба. — Да? — Я хотел бы, чтобы вы взяли с собой фройляйн Циммерман в город до вечера. — Элиза не сдержала улыбки и неосознанно расправила несуществующие складки на новой юбке. — Это будет полезно и для нее, и для… всех остальных. Габриэль открыл рот и посмотрел на нее стыдливым взглядом. Как и он, Элиза прекрасно помнила, что он толком не извинился за тот случай с отцом, и вряд ли ему хотелось теперь ехать с ней через лес, а после и присматривать в городе. Как никто другой он знал, что если Элиза и что и умела, так это находить неприятности. К тому же, его сильно смутили слова барона обо «всех остальных». — Естественно, если вы не заняты, — продолжил Александр, — я хотел бы также, чтобы вы позаботились о ее безопасности. — Как прикажете, — согласился наконец Габриэль, еще недолго помявшись. — Это, получается… Нам к вечеру вернуться? — К девяти часам фройляйн Циммерман должна стоять здесь, — барон строго посмотрел на нее. — Без опозданий. — Как прикажете, — повторила Элиза, поклонившись. В ее распоряжении было полдня и почти целый вечер — куда больше, чем ей «разрешал» гулять отец. — Господин барон, — заговорил Габриэль сбивчиво, подняв руку. — А письмо… Вы будете отвечать? — Нет. — Александр махнул рукой. — Вы свободны. Он отдал Элизе кошель, в котором было куда больше денег, чем стоил бы целый курятник. Она пообещала самой себе, что не потратит ни единой лишнего пфеннига, а в «Мельнице» за нее пусть платит Габриэль в качестве извинений. Конечно, на всякий случай она прихватила с собой и гроши, которые скопила перед побегом, но спускать их так просто ей не хотелось. Попрощавшись с бароном, Элиза и Габриэль вышли из замка и, не говоря друг другу ни слова, вдвоем забрались на Грома. Только спустившись к лесу, верховой наконец решил заговорить. — Ты на меня еще сердишься? — спросил он неуверенно. Обида на самом деле давно прошла, но ей не хотелось, чтобы Габриэль отделался так легко. — Конечно, — ответила она беззлобно. — Ты сначала чуть не угробил меня, а потом и господина барона. — Я не виноват! Представь, если бы к тебе домой пришла толпа… — Ко мне домой и так пришла толпа. — К тебе пришла только половина! — он нервно дернул поводья, и Гром недовольно зафыркал. — Я нескольких человек отговорил, а остальные разбежались, как только в лесу волки завыли. И вообще… — Что — вообще? — Ты не представляешь вообще, что в городе потом творилось! — воскликнул Габриэль. — Барон чуть твоего папашу не пристрелил, он тебе не сказал? — Нет. «А жаль», — подумала Элиза про себя. Она думала, что Александр просто стрельнул в воздух, а оказывается… — Интересно, что отец такого ляпнул, раз даже его вывел. — Я не знаю, сам он это придумал или кто ему подсказал, но он выдал барону, будто бы он тебя держит насильно и вообще ты… Ну… — Габриэль замялся. Элиза почувствовала, как в груди собрался тяжелый комок. — Что? — Любовница его, — сказал верховой очень тихо. Элиза с силой сжала кулаки, чувствуя, как заливается краской. Ей одновременно сделалось и смешно, и мерзко. — И что дальше? — Барон выстрелил, — продолжил Габриэль. — Пуля у твоего папаши почти над головой пролетела, представляешь? Чуть след не остался. Остальные сразу испугались и побежали, а барон ему сказал, что в следующий раз ему такое с рук не сойдет. Я слышал, вообще, что когда он вернулся, фрау ему такую трепку задала, еще хуже чем после того, как ты сбежала! — Я бы ему добавила, — пробормотала Элиза. — А потом что было? — По городу поползли слухи. Всякие, не только про это. Градоначальник отправил меня к барону, чтобы он объяснился, а барон потребовал, чтобы он разобрался со сплетниками, и нескольких — кто особо много болтал, даже посадили в клетку на несколько дней. Видела, я письмо привез? Это от градоначальника, что он все сделал. Представляешь, какой дурак? Решил, что барон перед ним будет объясняться! — И правда, дурак. Элиза тряхнула головой. Все наконец встало на свои места. Она должна была появиться в городе, чтобы все наконец убедились, что она жива и здорова, и прекратили разговоры. Естественно, Александр отправил ее не потому, что его волновало ее самочувствие или честь — он хотел обезопасить в первую очередь себя. Кёнигсберг не так далеко, как казалось на первый взгляд, и пусть там не узнают о надругательстве над гербом, то обо всем остальном — вполне. Габриэль говорил еще о каких-то сплетнях, рассказывал что-то про Джейкоба, но все мысли Элизы были теперь заняты бароном и их разговором в комнате с орлом. Он сам сказал, что при дворе его не любят, и это слишком хорошо ложилось на слухи о том, что в столице мечтают, чтобы хозяин Бренненбурга умер поскорее и его имение отошло кому-нибудь помоложе. Альтштадт встретил их пылью и несколькими удивленными взглядами, проводившими их до самой «Мельницы». Элизе было интересно, как быстро кто-нибудь добежит до фермы Циммерманов, чтобы доложить отцу. На улице было не так людно, значит, у них в запасе несколько часов точно, а там — как получится. — Я вам клянусь! — услышала она с порога гостиницы громкий голос. — Я бегу по лесу, оглядываюсь — стоит девка, вся в белом, подол в крови, волосы вот так свисают. Я приглядываюсь, а это дочка Циммермана! — Как же она тебя отпустила? — Я стою, — продолжил рассказчик, — не шелохнусь, а она руки ко мне тянет и сказать что-то пытается, я как побегу… А потом раз — и выстрел! Тут я и понял, что барон сначала ее застрелил, а теперь и отца к ней отправил! — А тебя — следом отправит! — выкрикнула Элиза, подобравшись как можно ближе к столу, на котором стоял низкий худой человек. — Тебе кто дал меня хоронить?! — Сгинь, нечистая! — заорал он и отпрянул назад, чуть не упав со стола. Со всех сторон раздался громкий хохот. Кто-то хлопнул Элизу по плечу. Оглядевшись по сторонам, она неуверенно улыбнулась — ей казалось, что здесь ее встретят как предательницу, но смутно знакомые лица смотрели приветливо. Только в углу она заметила несколько недовольных взглядов — наверное, те, кто пошел с отцом к воротам замка. Откуда-то сбоку на Элизу навалился кто-то невысокий, крепко обняв. Она рассмеялась и растрепала Джейкобу волосы. — Ты ее задушишь! — Габриэль с трудом отцепил от нее паренька и оттащил их к свободному столу. — Я что барону скажу? — Так и скажешь! — выпалил Джейкоб. — Элизе место здесь, а не в замке. — Это еще почему? — спросила она, подперев голову рукой. — Я еще не придумал, почему. Да хоть потому, что барон — старая засушенная изюмина и помрет скоро, и что ты потом будешь делать? — Он еще тебя переживет, — буркнул Габриэль. — Ты давай, кричи погромче, как раз клетки освободились. Джейкобу было всего четырнадцать, и он всю жизнь провел в гостинице, слушая разных людей с разными мнениями, и Элиза как никто другой знала, как быстро он умел занимать то одну, то другую сторону. Сегодня он ругал барона и вопил вместе с остальными дурацкие частушки, а завтра, стоит кому-то начать ругать Альтштадт, говорил, как при Александре эти земли преобразились. Сам он этого, конечно, не видел, но слышал ото всех, что Наполеон не оставил здесь ничего, а как барон вернулся с войны — все появилось. На самом же деле его не волновали ни войны, ни то, кто управляет городом. Если Джейкоб видел возможность поспорить, он ею пользовался, вот и все. Габриэль принес три стакана и бутылку вина. Пусть они сели и достаточно далеко, Элиза все равно чувствовала на себе заинтересованные взгляды, от которых становилось неуютно. Казалось, что со времени, когда она могла плясать весь вечер напролет и не бояться никого, кроме отца, прошла целая вечность, и она стала совсем другим человеком. С того самого момента, как барон предложил ей выбраться в город, она представляла, как будет весело болтать с Габриэлем и Джейкобом, может быть, выпьет совсем немного, но на самом деле же она сидела как на иголках, беспокойно оглядываясь по сторонам и почти не слушая, что говорят ее друзья. — А вдруг он какой-нибудь шпион? — донесся до нее обрывок фразы, заставивший прислушаться к болтовне. — А ты ему такие вещи рассказываешь! — Никакие это не вещи, — ответил Габриэль. — А если и шпион, какая ему разница? Что он, будет докладывать, сколько у нас в городе коров, а сколько свиней? — О чем вы? — В город недавно приехал какой-то ученый, — объяснил Джейкоб. — Говорит, что историк и изучает наш край. Снял комнату на месяц, а теперь ходит и расспрашивает у местных всякую ерунду: про барона, про местные страшилки, про тебя… — Про меня? — Ну, он услышал эту сказку, будто бы ты в лесу ходишь мёртвая, — хихикнул он. — Мы ему объяснили, что ерунда это все, а то он собирался к твоему папаше идти. — Сходил бы, — Элиза пожала плечами. — Узнал бы много интересного. — Ты из-за этого переживаешь? — спросил Габриэль сочувственно. — Все ведь уже прошло. Фриц с дружками посидел недельку за решеткой, так и успокоился. — Дело не в этом. Элиза мрачно взглянула на нетронутый стакан и залпом выпила. Вино оказалось маслянистым и неприятно горчило, не идя в сравнение с тем, что она пила после своего первого рабочего дня, хотя раньше оно казалось Элизе неплохим. Она надеялась, что хотя бы вино отгонит странное чувство, поселившееся в груди, будто бы все вокруг живы, а она нет. Как будто между ней и Габриэлем и Джейкобом, и остальными посетителями «Мельницы», которые смеялись, ругались и опрокидывали кружки с дешевым пойлом, выросла стена, которую она не могла преодолеть, как бы ни хотела. Элизе тоже хотелось разговаривать о чепухе, веселиться и может даже творить глупости, но она не могла — и не понимала, почему. Как будто бы за неделю, проведенную в замке, она стала здесь чужой. Элиза выпила еще один стакан, а затем еще один, слушая визгливые завывания скрипки и посмеиваясь над шутками Джейкоба, которые становились смешнее по мере того, как тяжелела ее голова. В голове промелькнули воспоминания об отце, который сидел точно так же, обняв бутылку шнапса, но она тут же прогнала их. В конце концов, она не такая, и пила не шнапс, и тем более не в одиночестве. Отец, напившись, становился буйным, а Элиза наоборот хотела веселиться и танцевать, но сейчас вместо привычного веселья она чувствовала только что-то тянущее и тоскливое. — Когда фрау Кох тебя отпустит, приходи в замок, — сказала Джейкобу Элиза, стараясь отвлечься от тяжелых мыслей. — Я тебя кое с кем познакомлю. — С кем? Барона я и без тебя знаю, только он меня — нет. — Не с бароном. На самом деле в замке живет одна красавица, его дальняя родственница, — хихикнула она. — Она никогда не выходит на улицу и никогда не видела юношу, представляешь? Ее зовут Гертруда. Я ей пообещала, что найду в Альтштадте ей жениха. — Врешь. — Вот и посмотрим, вру я или нет, когда ты ее увидишь. У Габриэля даже не думай спрашивать — он дальше холла никогда не был. Натянуто рассмеявшись над собственной байкой, она вновь огляделась по сторонам. Трактир наполнился людьми под завязку. Фрау Кох и ее дочери еле успевали сновать между столами, разнося еду и выпивку, хотя для них такие вечера были уже привычными. В честь приезда Элизы она даже разрешила Джейкобу сидеть с ними, а не заставила, как обычно, работать в конюшне или на кухне. Будучи давней подругой фрау Циммерман, хозяйка гостиницы всегда относилась к ней по-особенному, то продавая бутылку вина получше, то прикрывая перед отцом. — Сестренка! Голос, раздавшийся сбоку, заставил Элизу оцепенеть. Обернувшись, она увидела запыхавшуюся Маргарет, которая, судя по растрепанным волосам и запылившемуся платью, бежала от самой фермы за городом. В глаза Элизе тут же бросился уже пожелтевший синяк на руке. Раньше отец себе такого не позволял. — Папа идет сюда, — выдала она на одном дыхании, — мама сказала, чтобы я бежала тебя предупредить! — Давно он вышел из дома? — спросил Габриэль, казавшийся спокойным, как скала. — Пришел какой-то дядя, сказал, что Элиза здесь, и мама тут же сказала мне бежать, — объяснила Маргарет. — Я бежала, как могла, но через огороды, чтобы он меня не увидел. — Значит, так, — верховой поднялся из-за стола. — Джейкоб, приведи Грома к заднему выходу. Мы поедем окружной дорогой, отвезем Маргарет на ферму, а потом — в замок. Идет? — Идет, — Элиза кивнула и наконец-то крепко обняла сестру. Она так и не придумала, как повидаться с ней, и теперь не могла даже слова ей сказать. — Спасибо тебе, лисёнок. — Еще успеете! Пойдем. Крепко держа Маргарет за руку, Элиза вместе с Габриэлем протискивалась через полупьяную толпу, не обращавшую на них внимания. Она уже успела обрадоваться, что никто их не задерживает, как вдруг у лестницы кто-то положил руку ей на плечо. — Простите, — услышала Элиза над ухом приятный мужской голос. — Вы — служанка барона Александра? — Да, — бросила она, вырываясь из чужой хватки. — Пропустите! — Я вас и ищу, — не отставал незнакомец. — Мне нужно спросить у вас… — Не видите, мне не до вас! — она резко обернулась и увидела перед собой нездешнего молодого человека. — Если что-то нужно, так у барона и спрашивайте! Он опешил и отпустил ее. Элиза протолкнула вперед Маргарет и пробралась сначала на кухню, а затем и к запасной двери, где их уже ждал Джейкоб, державший под уздцы оседланного Грома. Холодный вечерний воздух и чувство страха немного прояснили голову, но все вокруг до сих пор выглядело расплывчатым. Пока Габриэль сажал их на коня и садился сам, Джейкоб обошел здание и знаком показал им, что на улице пока что чисто. Элиза представила, как отец идет по улице, чеканя шаг и покачивая в руках свой проклятый топор. Он зайдет в «Мельницу», спросит, где она, и фрау Кох скажет, что никакой Элизы здесь и в помине не было, и он, поругавшись, уйдет восвояси ни с чем. — Сестренка, — спросила Маргарет, повернувшись к ней. — А правда, что в замке тебя обижают? — Конечно нет, — Элиза улыбнулась. — Господин барон очень хороший, и мне там нравится. Как только я получу первое жалование, я тебя туда заберу, хочешь? — Хочу. Папа очень злился, когда ты убежала. Он грозился, что пойдет и зарубит и тебя, и барона топором. — Пусть только попробует. У господина есть пистолет — я его сама видела. Отец своим топором размахнуться даже не успеет. — Нет! Не нужно его убивать, — у Маргарет заслезились глаза, и Элиза пожалела о сказанном. — Он говорит, что очень нас любит и переживает. — Лисёнок, ты… Ты просто не понимаешь. Когда ты любишь кого-то, ты никогда его не ударишь, — она крепче обняла сестру. — Например, господин барон за меня переживает, и когда я чуть не залезла туда, куда не надо, он отругал меня, но не стал бить. Он вообще ни разу меня не ударил за все это время, хотя если бы на его месте был отец, я бы уже ходить не могла. Это сейчас ты маленькая и всегда защищаешь его, потому что он твой папа, но когда ты подрастешь, тебе будет очень плохо из-за этого. Никем не замеченные, они пересекли городскую черту. Элиза постоянно оглядывалась по сторонам, боясь хоть мельком увидеть отца. Даже то, что однажды она смогла дать ему отпор, не избавило ее от ужаса при мысли, что он может в любой момент нагнать их и отомстить ей за все: и за побег, и за швабру, и за просвистевший над его головой выстрел. Но больше всего Элиза боялась за сестру: Маргарет была невероятно сильной и смелой, раз смогла незаметно пересечь почти весь город, только чтобы предупредить ее, хотя прекрасно знала, что если попадется, то легко не отделается. К их счастью, на ферме их встретила только взволнованная фрау Циммерман. Увидев обеих дочерей невредимыми, она подбежала к ним и крепко обняла. Элиза обняла мать в ответ. За неделю, что они не виделись, Агата, казалось, постарела на несколько лет: стали заметнее морщины в уголках глаз и ярче седина в волосах. — Элиза! — она оглядела дочь с ног до головы. — Ты цела? Все хорошо? — Все хорошо. Спасибо, что предупредили нас. — Еще бы, — Агата всплеснула руками. — Густав как с цепи сорвался, когда про тебя услышал. Я так за тебя переживала, а ты даже весточки не прислала! — Я думала, Габриэль сказал… — Сказать-то он может все, что угодно, а откуда мне знать, правду или нет? Ну, посмотри на меня. Агата убрала ей за ухо выбившуюся прядь волос и погладила по лицу. Пусть фрау Циммерман обычно и была скупой на чувства женщиной, она всегда стояла за обеих дочерей горой, когда могла. Элиза вспомнила слова Габриэля о том, что отцу сильно досталось после похода в замок, и не сдержала улыбки. Пусть она и была уже взрослой, рядом с матерью она чувствовала себя намного спокойнее. — Расскажи мне хоть, как у тебя дела? Чем ты там занимаешься? — Тем же, чем и дома, — объяснила Элиза, улыбаясь. — Убираюсь, стираю, готовлю. Барон очень хорошо со мной обращается. Посмотри, он даже подарил мне ткань, чтобы я сшила себе одежду для выхода. Она покрутилась вокруг, показывая матери юбку, которая, к ее ужасу, успела испачкаться, пока они бежали из «Мельницы». Фрау Циммерман кивнула, довольная ее работой. Она успела рассказать и про сливовый пирог, и про книги, которые читала, пока Габриэль не напомнил о том, что они торопятся. Он взглянул на часы в гостиной через окно и потянул Элизу за руку. — Осталось меньше часа, — сказал он. — Нам еще нужно проехать через лес. — Да, нам пора, — Элиза пошла за ним, но вдруг остановилась у забора. — Проклятье! — Что? — Я совсем забыла, — она схватилась за голову. — Почему ты мне не напомнил?! — О чем? — Барон приказал купить в городе кур, — выдала она и поняла, насколько смешно и глупо это звучало. — Мы ведь уже не успеем… — Горе ты мое луковое, — фрау Циммерман тяжело вздохнула. — Подождите. Она ушла на задний двор. Элиза нащупала в кармане кошель, теперь казавшийся ей слишком тяжелым. Она прекрасно понимала, что мать ни за что не возьмет с нее денег, но и нарушать приказ барона не брать ничего со своего двора ей не хотелось. Габриэль нервно стучал пальцами по забору. Маргарет крутилась рядом, не отходя от сестры далеко. — Вот, — Агата вернулась с беспокойно шевелящимся мешком. — На первое время вам, наверное, хватит. Больше дать не могу, а то Густав заметит. — Спасибо, — Элиза взяла мешок и потянулась к карману. — Мам, я… — Не вздумай! — Мать взяла ее за руку. — Скажешь барону, это я ему отплачиваю за то, что он тебя взял. Еще чего не хватало… — Сестренка, ты еще приедешь? — Обязательно, — она поцеловала сестру и мать в щеки. — Спасибо вам большое, я… Я вас очень люблю. — Мы тебя тоже любим, — Агата улыбнулась. — Ну, давайте, а то еще опоздаете. Габриэль, береги ее! — Хорошо, фрау Циммерман. Еще увидимся! Он усадил Элизу на коня и сел сам. Гром, громко заржав, пустился вперед. Прижимая к груди трепыхающийся мешок, Элиза оглянулась назад и увидела, как мать и сестра машут ей рукой, а затем уходят в дом, чтобы, когда вернется отец, не выдать себя. Вскоре ферма исчезла из виду, и они снова вошли в лес, казавшийся Элизе знакомым и почти что родным. Стоило ей избавиться от проблемы в лице герра Циммермана, так появилась новая: она совсем не знала, сколько времени им осталось. Габриэль, как назло, молчал, да и спрашивать его было бесполезно: верховой не носил с собой часов. — Мы можем ехать быстрее? — спросила она, чувствуя, как голова тяжелеет от усталости и медленно выветривающегося вина. — Мы же опоздаем. — Не должны, — пробурчал Габриэль. — А быстрее нельзя. Тропа плохая, Гром может споткнуться. — Не споткнется. Он здесь почти каждый день ходит! — Я сказал, нельзя. Как приедем, так приедем. — Тебе легко говорить, — не унималась Элиза. — Ты уедешь, а я останусь! — Уж не думаю, что барон тебя накажет. Скорее мне больше достанется. — Ничего подобного! Не придумав, что еще сказать, Элиза устроила голову ему на плечо. Куры в мешке продолжали квохтать и дергаться, но они волновали ее меньше всего на свете. Конечно, соврать барону о том, что она купила их у герра Бауэра, она не сможет, но зато объяснит, что ничего не воровала, а мать отдала их сама. Глядя на мешок, мерно покачивающийся в такт шагам, она чуть не задремала, и очнулась, когда дорога пошла в гору. — Приехали, — сказал Габриэль, когда они наконец прошли через ворота. — Просыпайся. Он помог Элизе слезть. Она протерла рукой глаза, не узнавая в темноте внутренний двор замка. Мешок выпал из ее рук, и две не самые большие курицы наконец вырвались на свободу и побежали куда-то в сторону конюшни. Элизу тошнило и у нее кружилась голова так, будто она выпила не пять стаканов, а пять бутылок, и все — залпом. Пришлось опереться на Габриэля, чтобы дойти до дверей, заскрипевших так громко, что она чуть не закричала от боли в ушах. Как и в прошлый раз, Александр встретил их в холле, сидя на стуле и крутя в руках трость. Увидев Габриэля и Элизу, он поднялся и взглянул на карманные часы. — Без пяти девять, — сказал он, усмехаясь. — Похвально. Услышав знакомый голос, Элиза отпустила руку верхового и выпрямилась. Ей казалось, что она рухнет прямо здесь, и вместо барона вовсе видела красно-белое расплывчатое пятно, но старалась не подавать вида. Габриэль сказал что-то, то ли извиняясь, то ли благодаря его за терпение. — Это я должен вас благодарить, — услышала она. — Вы свободны, Габриэль. Сбоку проплыла коричневая тень. Элиза продолжала упрямо стоять, сложив руки впереди и следя за тем, чтобы не ссутулиться. Александр подошел ближе, и она смогла с трудом различить черты его лица. Вопреки всем ее страхам, барон выглядел удивленным и даже весёлым. — Вы пьяны, — произнес он утвердительно. Элиза опустила голову. — Простите, господин. Я не хотела. — Вряд ли вас заставляли пить. Однако, судя по всему, вам уже не так весело, как несколько часов назад. Я прав? — Да. — Пойдемте. Могу представить, насколько вам сейчас плохо. Он развернулся и пошел вверх по лестнице, Элиза пошла следом. Она вцепилась в перила так, что заболели пальцы, но все равно споткнулась на третьей же ступеньке. Когда она чуть не упала еще два раза подряд, Александр сжалился над ней и взял под руку, быстрым шагом ведя за собой по смутно знакомым коридорам. Он остановился, подведя ее к фонтану, и усадил на каменные колени. — Умойтесь, — приказал он, стоя рядом. Элиза послушно умыла лицо в ледяной воде, и это действительно помогло: голова прояснилась, и в глазах перестало плыть. Она вытерла лицо платком и виновато взглянула на барона. — Так-то лучше. — Простите. — За что конкретно вы извиняетесь? — спросил Александр, устало вздохнув. — То, что я могу угадать некоторые ваши замыслы, не значит, что я знаю о вас абсолютно всё. — Я напилась и испачкала юбку, и… — начала перечислять она, не смея поднять взгляд. — Вы запретили мне брать куриц с нашего двора, а я… — Вы их украли? — Нет. Мы… Мы с Габриэлем заехали на ферму, и я поняла, что уже слишком поздно, чтобы ехать обратно, и их отдала моя мама. — Я отправлю ей деньги, — отмахнулся Александр. — Насколько я понимаю, вы не совершили ничего серьезного, что действительно стоило бы извинений. — Нет, я… — Элиза замялась. — Я нагрубила ученому, про которого рассказал Джейкоб. Он хотел что-то у меня спросить, а я торопилась, и… — Ученому? — Она подняла голову. При упоминании чужака Александр заметно помрачнел. — В город приехал какой-то историк, — пересказала она то, что слышала. — Джейкоб сказал, он остановился здесь на месяц и расспрашивал местных про историю Альтштадта, про вас, даже… Даже про меня. В городе какой-то пьяница начал говорить, будто видел меня в лесу всю в крови, как чудовище, и учёный в это чуть не поверил. — Что он у вас спрашивал? — он как будто бы проигнорировал все подробности. От внимательного, даже слишком внимательного, взгляда разноцветных глаз Элизе стало по-настоящему жутко. — Он просто спросил, я ли ваша служанка, — ответила она честно. — Я сказала, что мне не до него, и всё. Я правда не знаю, что он хотел. Элиза видела, как Александр хотел спросить что-то еще, но заставил себя остановиться. Перед ней как будто бы стоял другой человек: напряженный, как зверь, готовый броситься на жертву, и Элизе меньше всего хотелось думать, что жертвой была она. Она смутно вспомнила их разговор о короле и измене, и о том, что Джейкоб назвал учёного шпионом. Она искренне надеялась, что не сказала ничего лишнего, что могло бы подвергнуть барона опасности. Она просто служанка, не знающая ни о чем, кроме выложенного на полу Черного Орла. — Выпейте, — сказал Александр, протягивая ей маленький пузырек. — И отправляйтесь спать. — Это снотворное? — Да. Если вы уснете вот так, то проснетесь посреди ночи с ужасным похмельем. — Я поняла, — кивнула Элиза. — Мне выпить прямо сейчас? Александр кивнул. Она откупорила пузырек и, выдохнув, залпом выпила его содержимое, оказавшееся густой жидкостью с горьковатым привкусом трав и чего-то приторно-сладкого, оставшегося на языке неприятным послевкусием. Поморщившись, Элиза отдала ему пузырек и встала на ноги. — А я из-за него не просплю? — спросила она неуверенно. Барон усмехнулся. — Вряд ли. Но, если что, я так уж и быть прощу вам это. — Спасибо, господин, — она неловко улыбнулась. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Элиза. Вопреки своим страхам, она уснула быстро и проснулась не позже обычного. Впервые за долгое время, лежа в постели, Элиза чувствовала себя по-настоящему отдохнувшей: у нее почти не болела голова после вчерашнего, и наконец-то не снились кошмары. Даже погода, будто бы подражая ей, обещала быть хорошей: на ясном небе, без единого облачка, весело светило тёплое солнце. За утро она успела пристроить птиц в наскоро сооруженный курятник в сарае, который развалился меньше всего. Разобравшись с курицами, которым осталось только дать имена, она собиралась наконец постирать гобелены с их царственным родственником, как вдруг услышала во дворе знакомое конское ржание. Выйдя навстречу гостям, она захотела провалиться под землю со стыда. Габриэль привез с собой высокого молодого мужчину, одетого в небогатую, но ухоженную одежду. Увидев Элизу, он поправил пенсне и улыбнулся. — Здравствуйте, — сказал он с легким акцентом. — Мы так и не познакомились вчера, госпожа. Меня зовут Клаас Винке. Я историк из Кёнигсбергского университета.