Für Elise

Дни до прибытия Габриэля проходили быстро и однообразно. Днем Элиза работала, вычищала гостевую комнату от многолетнего слоя пыли, стирала шторы и одежду, даже вернулась в архивы, чтобы закончить начатое. Она нашла в себе смелости спросить у барона, что означают знаки на табличках и надпись на латыни на двери одной из комнат. Александр рассказал ей про римские цифры и даже написал на листке бумаги шпаргалку, чтобы она смогла разложить книги по году написания. — Это — комната для старых фолиантов, — перевел он надпись. Недоумение на лице Элизы, слышавшей слово «фолиант» впервые, говорило само за себя. — Для очень, очень старых книг. Но, конечно, не все шло гладко. Услышав о злополучной книге, напугавшей Элизу в ее первый визит в архивы, барон вдруг сделался мрачнее тучи и строго-настрого запретил ей прикасаться к ним. Не то чтобы она хотела, но неожиданная строгость напугала ее и вновь взбудоражила любопытство. — Учтите, что если вы заберетесь куда-нибудь, я непременно об этом узнаю, — предупредил Александр. — И я советую Вам избавиться от привычки кусать губы, когда вы что-то замышляете. Вы точно так же смотрели на мой кабинет вчера. Элиза прикрыла рот рукой и с удивлением осознала, что барон прав. Отец раскрывал ее замыслы очень редко, а Александру стоило один раз заметить ее привычку, чтобы после прочитать, как открытую книгу. Наверное, не менее дурацкую, чем те, которые служили рычагами для неведомого механизма. Но даже несмотря на плохое первое впечатление, архивы сумели ее удивить. За закрытыми дверями, которые она не заметила поначалу, скрывалось целое крыло с широкой галереей, устланной дорогими, но пыльными коврами и увешанной картинами, комнатой для хранения каталогов, которые оказалось сортировать куда легче, чем научные труды, и даже с отдельными комнатами для хранения карт и книг об истории Альтштадта. В большинстве из них язык был слишком тяжелым и замысловатым, чтобы она могла понять прочитанное, но местные легенды Элиза узнавала с первых слов. Сказки о Собирателях оказались не просто страшилками для детей, а настоящими легендами, о которых писали в серьезных книгах. Человек, изучавший их края, даже упомянул род фон Бренненбургов, и Элиза обнаружила, что слухи, которые так раздражали Габриэля, ходили по Альтштадту уже много поколений. Архивы интересовали и пугали ее одновременно. Убирая с пола разбросанные листы, Элиза находила и непонятные списки на латыни, и выпавшие страницы из книг, которые уже не вернуть на место, и старинные карты, но самой удивительной находкой стал контракт некого Вильгельма фон Гериха, который заключил его с предком барона. Так, кроме своего нынешнего хозяина, она насчитала в его роду еще двух Александров — основателя и этого, взявшего к себе на службу Гериха. Возможно, в том, что у нынешнего барона Бренненбургского не было наследников, было и что-то хорошее. На четвертом Александре она бы запуталась. Элиза надеялась найти в архивах какую-нибудь семейную летопись, но, сколько она ни пролистала книг, все было тщетно. Кроме сборника легенд и контракта предыдущие хозяева замка не упоминались нигде — впору было поверить, что барон действительно жил почти триста лет. Сам он ни единым словом не обмолвился о своей семье, кроме брата, который путешествовал по свету и присылал ему в подарок диковины, вроде фарфорового сервиза или жутких деревянных масок из далекой Африки. Временами замок то казался ей наполовину пустым, со своими голыми стенами и ободранными гобеленами с изображениями орлов, то, убираясь в какой-нибудь отдаленной комнате, Элиза вдруг понимала, сколько забавных вещей можно было найти среди хлама. Так же, как с фонтаном, она подружилась с проржавевшими рыцарскими доспехами, что несли свою стражу в неиспользуемых коридорах, и с позволения Александра и под его руководством пересадила в цветочные горшки новые растения. Александр обожал цветы. Увидев сад в первый раз, Элиза подумать не могла, что все это — заслуга барона. Она слышала, что богатые люди нанимают к себе садовников, но Александр работал в саду самостоятельно. Его безусловными любимицами были аккуратно подстриженные кусты роз с особенным сладким запахом. Пока Элиза помогала обрезать их, он рассказывал о далеком знойном Дамаске, откуда они родом и где их добавляют в сладости и чай. Александр любил рассказывать, а Элиза — слушать. Но иногда, упоминая какие-то вещи или имена, он сталкивался с недоумением в ее взгляде и вспоминал, насколько велика пропасть между ними. Элиза не знала ни поэтов, ни художников, а ее знания о стихах ограничивались только пошлыми романсами и частушками, которые она слышала по вечерам в «Мельнице». В некоторых упоминался и сам барон, но их она предпочитала даже не вспоминать. Он постоянно обещал серьезно заняться ее образованием, но каждый раз занятия откладывались и откладывались, пока однажды Александр не выловил ее в зале с фонтаном. — Человек, который должен будет приехать — очень уважаемый ученый, профессор, — сказал он, оглядывая Элизу придирчивым взглядом. — Если вы предстанете перед ним в таком виде, он поднимет меня на смех. — В каком — таком? — Элиза недоуменно огляделась. Платье, конечно, запылилось, но оно и понятно — она только что подметала пол. — Я умываюсь по утрам и… — Дело не в этом. Вы выглядите, как крестьянка. — Я ведь и есть крестьянка. — Ошибаетесь. Находясь в этом замке, вы — моя горничная, и должны соответствовать своей должности. Выпрямьтесь. Александр не сильно, но ощутимо хлопнул ее тростью по спине. Элиза выпрямилась, но барон снова остался недоволен и набалдашником трости надавил ей на плечи, заставляя опустить их и выпрямить шею. Затем он отошел на шаг назад и оглядел ее со стороны. Может, теперь она и выглядела как образцовая горничная, но смогла простоять так только несколько минут. — Привыкайте ходить так, — сказал Александр, когда ссутулилась обратно. — И, когда приедет гость, вам придется забыть о привычке бегать по коридорам и вальсировать с метлой. — Откуда вы знаете? — спросила Элиза, чувствуя, как лицо краснеет. — Вы же почти всегда в кабинете. — «Даже самый малый облак на твоем девичьем небе не укрыть от глаз моих», — нараспев прочитал барон, усмехаясь. — Конечно, когда мы одни, вы можете позволять себе некоторые вольности, но в присутствии посторонних слуга — лицо своего господина. Кстати говоря, о посторонних, — он взглянул на часы с золотой цепочкой. — Через пару часов должен прибыть Габриэль. Я буду занят, поэтому доверяю его вам. Считайте это своим первым заданием в новой роли. — Хорошо. А… Что мне надо сделать? — Принять у него продукты, проверить, не привез ли он гниль. Отдать ему деньги. Габриэль все знает, поэтому не думаю, что он попытается вас обмануть. — Пусть только попробует! — Элиза улыбнулась, чувствуя приятное предвкушение. Александр дал ей увесистый кошель, в котором весело звенели монеты, и, перехватив трость, удалился в свой кабинет. Упоминание верхового снова придало ей сил. Она помнила и об обещанных щелбанах, и хотела как можно скорее рассказать обо всем, что видела: о саде, расцветшей в нем дикой орхидее, Гертруде, даже о глупых механических книгах, напугавших ее до чёртиков. Время пролетело незаметно. Конское ржание раздалось во дворе, когда она как раз подметала широкий коридор перед главным входом. На мгновение растерявшись, Элиза сунула метлу между двумя книжными шкафами. Габриэль все равно не заметил бы, а она вернула бы ее на место после. Протяжный скрип тяжелой двери заставил ее задрожать от волнения. Прошло всего несколько дней, но казалось, будто бы они не виделись вечность. Когда фигура в плаще и с потертой шляпой в руках зашла внутрь, Элиза уже сделала несколько шагов навстречу, но что-то неощутимое вдруг заставило ее остановиться. Неощутимое — пригляделась она — оказалось отпечатанным на лице Габриэля испугом, досадой и чем-то еще, что не позволяло ему даже поднять на нее глаз. В голове Элизы мгновенно пронеслись десятки мыслей. Что-то случилось в городе или дома? Кто-то заболел, а может быть и умер? Она не решалась спросить, пока огромная створка вдруг не заскрипела снова и она не услышала голос, заставивший ее отпрянуть назад. — Ну здравствуй, дочка. Оглядываясь по сторонам, в замок вальяжно зашел герр Циммерман. Габриэль крепче прижал шляпу к груди, все так же не поднимая головы. Элиза с силой закусила губу. Первой ее мыслью было убежать вглубь замка, но она усилием воли остановилась и вспомнила слова барона. Слуга — лицо своего господина, а ее господин не стал бы убегать. Элиза выпрямилась, расправила плечи и сложила руки. Постаравшись придать лицу невозмутимое выражение, она взглянула на всадника сверху вниз, так, как смотрел на нее барон в первую их встречу. — Ишь, грязища какая! — Циммерман огляделся по сторонам. — Плохо работаешь. За косу тебя оттаскать надо. — Габриэль, — произнесла она, стараясь говорить медленно и с расстановкой, но голос все равно предательски дрожал в конце фразы. — Мы не обсуждали, что ты приедешь не один. — Элиза, прости… — Что бы он ни говорил, ей все было понятно. Трус. Мямля, трус, так еще и предатель. — Я с тобой разговариваю! — гаркнул отец. Элиза медленно повернулась к нему, безуспешно пытаясь справиться с дрожью во всем теле. Дикий, нечеловеческий страх медленно сменялся яростью, грозившей захлестнуть ее с головой. — Не нужно кричать, — ответила она. Сделать шаг назад и влево, и она сможет дотянуться до метлы. — Я тебя прекрасно слышу. Она молилась, чтобы их слышал и барон тоже. Эхо отскакивало от высоких сводов коридора и сквозь широкий проем доходило до приемной, но она знала, что Александр всегда плотно закрывает все двери. Он не придет, но он должен, обязан вот-вот появиться и защитить ее, потому что больше некому. — Раз слышишь, то собирай свои тряпки и возвращайся домой немедленно. — Отец сделал шаг, Элиза тоже. Еще один, чтобы дотянуться до метлы и защититься. Ударить, если повезет. — Я никуда не пойду. пожалуйста, умоляю, спасите меня Отец кинулся на нее. Элиза рванула влево, схватила метлу и тут же отскочила, не давая зажать себя в угол. За спиной она почувствовала движение, но отец не дал ей оглянуться, снова бросившись в атаку. Дома ей никогда не хватало места, чтобы уйти от удара, но в просторном коридоре она чувствовала себя, как в бальном зале. Места для маневра хватало ровно до тех пор, пока отец, водя ее по кругу, не зажал ее у противоположной стены. Элиза успела только выставить перед собой метлу. Циммерман схватился за нее и навалился всем телом. Воздух в груди заканчивался. В глазах поплыли темные пятна, но вдруг чужая хватка ослабла. Габриэль повис на отцовских плечах, утягивая его назад. Воспользовавшись моментом, Элиза оттолкнула его и ткнула шваброй в живот. Стон боли, который издал отец, отозвался чем-то горячим в ее груди, незнакомым чувством, которое разогнало пелену в глазах, наполнило ее руки силой, которую она никогда не чувствовала раньше. Раньше она никогда не дралась по-настоящему. — Убирайся отсюда! — заорала она, срывая горло. — Убью! Воспоминания о побеге промелькнули в голове. Элиза, как копьем, еще раз ударила отца, которого крепко держал Габриэль и что-то говорил, со страхом глядя то на одного, то на другого. Циммерман был похож на быка, бешеного, но пораженного тем, что ему посмели дать отпор. Элиза же — как маленькая, тощая, но до ужаса злая собака, продолжала кричать, пока верховой не встал перед ней и не тряхнул за плечи. — Все с тобой ясно, — сказал отец негромко, вытирая текущую изо рта струйку крови. — Я еще вернусь, дрянь. Запомни это и передай своему уроду. — Если ты еще раз здесь появишься, — слова давались тяжело, — клянусь, я лично тебя прикончу. Отхаркнув на пол кровавый сгусток, герр Циммерман, переваливаясь, вышел из замка. Элиза со злобой взглянула на Габриэля, державшего ее за плечи, и вырвалась из его хватки. Несчастная метла, чудом не сломавшаяся, все еще была в ее руках, и бог знает сколько сил ей требовалось, чтобы не избить еще и верхового. — Ты должен был привезти еду, — проговорила она, пытаясь выпрямиться и вернуть себе достоинство. — Я… Да. Все в повозке. Сейчас принесу. — Ты должен был просто привезти еду! — ее голос сорвался на крик. — А ты что сделал?! Что ты сделал, Габриэль?! — Послушай, я не… — Ты трус, ясно тебе?! Трус и ничтожество, забирай деньги и проваливай отсюда! Глаза бы мои тебя не видели! Она выбежала во двор и стала скидывать на землю тяжелые мешки, лежавшие в телеге. Габриэль подошел и неловко принялся помогать ей, но Элиза не видела ничего, кроме пелены слез, застлавшей глаза. Ей не хотелось плакать сейчас. Не при нем. Когда последний мешок оказался на земле, она впихнула ему кошелек. Гром, чуявший напряжение, громко заржал и ударил копытом по земле. — Уходи отсюда, — повторила она снова, когда Габриэль сел в повозку. — Уходи и не появляйся здесь больше! Габриэль уехал, ни разу не оглянувшись. Элиза накрепко заперла тяжелые створки ворот и взглянула на мешки, которые ей теперь надо было как-то перетащить на кухню. Прилив сил прошел так же резко, как появился, и она почувствовала себя еще хуже, чем после первого рабочего дня. Хотелось упасть прямо на холодную землю и реветь в голос, пока ее не найдет барон, но такой роскоши она себе позволить не могла. Взяв мешки, которые были тяжелее остальных, она, волоча их по полу, побрела на кухню. Таким способом она перетащила почти всё, пока, когда оставались последние два мешка, самые легкие, в коридоре она не налетела на Александра. Глядя на нее, всю в грязи, взъерошенную и изможденную, он не сразу нашел что сказать. — Что произошло? — спросил барон. — Этим должен был заниматься Габриэль. Что случилось, Элиза? Элиза с огромным трудом подняла глаза. Он ничего не слышал. Он положился на нее, доверил такую мелочь, а она даже с ней не справилась, умудрившись подраться с родным отцом и наговорив гадостей Габриэлю. Она могла лежать мертвой с разбитой головой, а могла быть уже в Альтштадте, куда ее утащили бы силой, и Александр узнал бы об этом, только когда соизволил бы выйти из своего проклятого кабинета. — Отвечайте, — повторил он настойчиво. — Это приказ. — Я… — стоило ей заговорить, как в горле встал ком. — Габриэль… предал меня, бросил, и вы вместе с ним Александр терпеливо ждал ответа. Элиза взглянула в разноцветные глаза, раньше пугавшие ее своим контрастом. Ей снова хотелось кричать и драться, но если тогда ей двигал страх, то сейчас — только горечь и обида, сгрызающие ее изнутри и оставляющие после себя только ноющую пустоту. Она чувствовала себя слабой и одинокой настолько, будто не осталось даже «ее» — Элизы Циммерман, которая смеялась, задавала глупые вопросы и танцевала в коридоре с метлой, когда думала, что никто не видел. Было только что-то жалкое, тяжелое и покрытое слоем пыли от грязных мешков. — Он привел сюда моего отца, — ответила она спустя время, показавшееся ей вечностью. — Он хотел, чтобы я вернулась домой, и мы подрались. — Вы ранены? Элиза посмотрела на свои ладони. Она чувствовала, как сильно они горели и пыталась не обращать внимание, но зрелище покрытых грязью кровоподтеков сделало боль в несколько раз сильнее. Хотелось плакать, как в детстве, когда она разбивала колени и бежала к матери, чтобы та утешила ее и после отчитала, ведь девочки не бегают. Девочки еще не дерутся, тем более с родными отцами. Хотелось разрыдаться, чтобы хотя бы слезы заполнили появившуюся внутри дыру, но слез, как назло, больше не было. Александр беглым взглядом осмотрел ее, не было ли кровоточащих ран, и приобнял за плечи. Чужое прикосновение заставило ее содрогнуться всем телом. Александр повел Элизу за собой по коридору, обратно в прихожую. Его ладонь крепко сжимала ее плечо, почти что причиняя боль, но когда он отпустил ее и усадил за стол, Элиза почувствовала разочарование. — Сидите здесь. Я принесу бинты. Он ушел. Наверное, в свой кабинет. Элиза пустым взглядом смотрела перед собой и держалась за плечо, все еще чувствуя чужое тепло. Единственным, кто обнимал ее вот так, был Габриэль, и то изредка. Фрау Циммерман обнимала ее только когда Элиза была маленькой, а с появлением Маргарет все внимание ушло ей. Элиза стала слишком взрослой, чтобы ее кто-то защищал. Это она в восемь лет стала «сильной», к ней бежала сестра, когда ее пугали раскаты грома или отцовские крики. Она не заметила, как Александр вернулся и поставил на стол поднос с кувшином воды, бинтами и стеклянным пузырьком с биркой, на которой почти нельзя было различить надпись. Сначала он заставил Элизу вымыть руки в воде, а затем откупорил пузырек, из которого запахло водкой, и смочил в прозрачной жидкости платок. От запаха, слишком знакомого, ее затошнило. — Давайте сюда, — Александр взял ее за запястье. Он, может, и старался быть осторожным, но Элизе все равно было больно. Еще больнее стало, когда он протер содранную ладонь платком, и ее защипало сильнее, чем раньше. — Потерпите. Раны нужно обработать, чтобы не было заражения. Элиза пережила пытку с достоинством, только несколько раз сдавленно вскрикнув. Она чувствовала, что должна была что-то сказать, но не знала, что. Возможно, она должна была поблагодарить его за заботу, или наоборот извиниться. Как бы там ни было, Элиза могла только сидеть молча, сверля невидящим взглядом поверхность стола. — Почему вы не позвали меня? — спросил он, перевязывая ее ладони. Элиза подняла голову и задумалась. Почему? Потому что не успела бы. Жизнь научила ее не поворачиваться к животным спиной, особенно когда они вот-вот готовы напасть. Хотя, конечно, она знала замок куда лучше, чем отец, и ей не стоило труда добраться до зала с фонтаном и ворваться в кабинет, колотя в запертые двери. Еще потому, что надеялась, что Александр придет сам. Это была надежда маленького ребенка, глупая, почти что сродни вере в сказки. Если прийти на конец радуги, найдешь там горшочек с золотом. Если тебе угрожает опасность, обязательно придет кто-нибудь сильный и защитит тебя. — Потому что это касается только меня, — ответила Элиза, и это тоже было правдой. Она сама сбежала из дома, подговорив Габриэля, хотя знала, что он выдаст ее, стоит отцу хоть немного надавить. — Вы, должно быть, забыли, о чем мы говорили утром, — серьезный тон Александра напугал ее. Ей казалось, что он одновременно зол и расстроен. — Вы больше не крестьянская дочь. Вы горничная дома Бренненбург, и вы не можете позволять себе ввязываться в драки с деревенским мужичьём. — То есть, если бы я убежала, то это было бы лучше? — Это было бы благоразумнее, — ответил барон с раздражением. — Вы не имеете права подвергать свою жизнь опасности, работая здесь. Знаете что, фройляйн Циммерман? Следуйте за мной. Он встал, опершись на трость, и быстрым шагом пошел по коридору. Элизе пришлось срываться на бег, чтобы не отставать. Она представить не могла, что барон задумал, но наверняка это было какое-нибудь наказание. Может быть, не болезненное, но точно унизительное, чтобы она усвоила урок навсегда. В конце концов, она действительно позволяла себе слишком много. Он был знатным человеком, а она — всего лишь фермерской девчонкой, которая решила, что к ней можно относиться как-то по-особенному. Она ждала, что он запрет ее где-нибудь в темноте или поставит коленями на горох, как в детстве, но барон всего лишь привел ее в одну из комнат и усадил за стол. С полки он взял чистый лист бумаги, поставил рядом чернильницу и положил перо. Даже зажег сгоревшую наполовину свечу. — Пишите, — приказал он. Элиза повиновалась. — «Настоящим я предоставляю себя в полное распоряжение барона Александра фон Бренненбурга.» Она взяла перо, дрожащей от напряжения рукой обмакнула в чернильницу и поднесла к листу. Медленно, оставляя потеки чернил и кляксы, она выводила сложные, даже слишком сложные для нее, слова. Барон терпеливо ждал. Любой другой на его месте давно отнял бы перо и написал сам, но ему было важно, чтобы она писала все своей рукой, пусть грязно и с ошибками. — «Сей контракт действителен год…» — Год? — переспросила она, не понимая, был ли срок слишком большим или слишком маленьким. — Пишите! — прикрикнул барон. — «Сей контракт действителен год, по истечению которого я вновь буду свободна. Да не разрушит ни один человек печати сей». Пишите в нижнем углу: «Элиза Циммерман. 8 июня 1839 года». Она старательно выводила слова, казавшиеся ей смутно знакомыми, но от волнения не могла вспомнить, где она могла их услышать или прочитать. Когда она закончила, барон еще раз перечитал договор и, дождавшись, когда он высохнет, положил к себе во внутренний карман камзола. Элиза чувствовала себя пристыженной, хотя в глубине души понимала, что теперь-то все встало на свои места. Она действительно слуга, а он действительно ее хозяин, чьей воли она больше никогда не посмеет ослушаться. — Идите отдыхать. — Александр все еще казался раздраженным, но теперь он успокаивался. — Ужин можете сегодня не готовить. Элиза хотела возразить, но смогла только вопросительно взглянуть в ответ. — Я не голоден, — ответил он. — Если вы проголодаетесь, сделаете себе что-нибудь сами. — Хорошо, господин. — И не забудьте, что повязку без моего ведома снимать нельзя. — Хорошо. Неуклюже поклонившись, она побрела в свою комнату. Остатков сил хватило только на то, чтобы переодеться в более-менее чистую одежду и не испачкать постель. Элиза надеялась заснуть. Может быть, все произошедшее окажется просто кошмарным сном, и она проснется с утра, как ни в чем не бывало, и все снова будет хорошо. Не будет ни контракта, тяготившего ее, как петля на шее, ни бинтов на ладонях. А может ей суждено наконец уснуть и не проснуться больше никогда. Александр найдет ее следующим утром, когда заметит ее отсутствие, и похоронит где-нибудь в саду. Элизе хотелось бы, чтобы на ее могиле росли розы. Она лежала в полусне, не шевелясь, краем уха слушая скрип оконной рамы и шелест деревьев. Мерные, спокойные звуки убаюкивали, но не давали провалиться в сон окончательно. Когда к ним прибавились чужие голоса, напряженные и злые, она услышала их сразу же. Ее окно выходило во двор, а не на ворота, поэтому она не различала самих слов, но это и не было нужно. Отец выполнил свое обещание. Собрал своих дружков, таких же злобных, как он сам, напоил их шнапсом, оставшимся с похорон Фридриха, а Габриэль, которому не тягаться с толпой пьяных мужиков, провел их через лес. И все это — только по ее вине. Накинув на плечи широкую шаль, она вышла из комнаты. Александра она нашла в коридоре, смотрящим в окно на собравшуюся у входа в замок небольшую толпу. На улице уже стемнело. Внизу мелькали огни факелов. Их дюжина, не больше, и никто даже не взял с собой вилы. Возглавлял толпу герр Циммерман, стучавший кулаком в ворота. Он кричал что-то, но слышно было только отзвуки. — Господин… — Я разберусь, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Послушайте меня внимательно, Элиза. Александр повернулся к ней. Еще никогда Элиза не видела барона настолько уставшим и одновременно решительным. Но каким бы уверенным в себе он ни был, он не должен туда идти, не должен выходить из замка вообще. Это Элиза заварила всю эту кашу, значит, ей и расхлебывать. — Ничего не бойтесь, — начал он, смотря ей прямо в глаза. — Там, внизу — не больше, чем толпа трусливых деревенщин. Будьте уверены, половина из них испугалась идти через лес, а эти разбегутся при первой же возможности. Но на случай, если что-то пойдет не так… Александр вложил в ее руки связку ключей. Элиза неосознанно сжала чужие ладони, сухие и горячие. Они убьют его. Захотят припугнуть, но не рассчитают силы и опомнятся, когда станет уже слишком поздно. — Идите в мой кабинет. За двойными дверями найдете книжный шкаф. В нем — книга, такая же, как в архивах. Спрячьтесь внутри, пока все не утихнет, возьмите деньги и отправляйтесь в Лондон. В нижнем ящике письменного стола, вот ключ от него, найдете мою печать, кольцо и письмо моему брату, там написан его адрес. Но это на самый крайний случай. Все обойдется. — Пожалуйста, не идите, — проговорила Элиза еле слышно и всхлипнула. — Позвольте мне. Это все из-за меня. — Эти люди пришли в мой замок, — отрезал барон. — Раз вы обязались служить, вы — такая же его часть. И я не позволю никому покушаться на то, что принадлежит мне. А теперь отправляйтесь в свою комнату и ждите моего возвращения. Это приказ. Исполняйте. Александр развернулся и пошел к выходу. Элиза долго смотрела ему вслед, не двигаясь с места, и только когда увидела темно-красный силуэт во внутреннем дворе, ушла в свою комнату. Она не хотела видеть, как это произойдет. Если толпа ворвется в замок, она услышит их издалека и успеет убежать в кабинет. Стараясь не прислушиваться к звукам с улицы, она обняла себя за плечи и начала раскачиваться, сидя на кровати, пытаясь, как в детстве, успокоить себя. Александр сказал, что все будет хорошо. Он — хозяин этих земель вот уже много лет, его боятся и уважают, они не посмеют ничего ему сделать. Их казнят, если хоть один из отцовых дружков войдет во внутренний двор. Раздался громкий хлопок. Сердце Элизы пропустило удар. Кто-то из них принес ружье. Значит, все кончено. Сквозь пелену она слышала голоса на улице. Наверное, надо было спасаться, прятаться в потайной комнате за книжным шкафом, но она не могла. То ли не верила, что все закончилось так, то ли хотела отправиться следом, ведь отец точно убьет ее, как только увидит. Пристрелит из того же ружья, и кошмар наконец прекратится. Настойчивый стук в дверь заставил ее вскочить с кровати и оглянуться по сторонам. Она была готова умереть, но не собиралась сдаваться просто так. Единственным, что попалось ей на глаза, был перочинный ножик, которым она еще ни разу не воспользовалась. Стук повторился. — Элиза, это я, — произнес знакомый голос. — Все хорошо. На негнущихся ногах она подошла к двери и открыла. Александр стоял перед ней, живой и невредимый. Он не был ранен, даже не был напуган, разве что слегка выдохся от быстрой ходьбы. Элиза пробормотала про себя молитву, боясь поверить своим глазам. — Вы… Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Весь страх, который она вытерпела, начиная с самого побега, вся усталость, боль и обида, наконец-то выходили наружу вместе с плачем. Дрожащие колени подкосились, и она чуть не упала, но теплые руки вдруг обняли ее и прижали к себе. В нос ударил запах пороха, спирта и чего-то сладковатого. — Все хорошо, — вздохнул Александр, проводя ладонью по ее волосам. — Они больше не вернутся. — Я слышала выстрел, — всхлипнула Элиза. На глазах снова навернулись слезы. — Я думала, что… — Стрелял я, — объяснил он. — В воздух. Они разбежались, как только увидели пистолет. Ну, успокойтесь. Все закончилось. Александр отпустил ее и улыбнулся. Элиза вытерла тыльной стороной ладони слезы и попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Она все еще дрожала, но наконец-то чувствовала, словно с души упал очень тяжелый камень, не дававший ей спокойно дышать. Спохватившись вдруг, она сняла с пояса связку ключей от кабинета. — Оставьте пока у себя. На всякий случай. — Хорошо. — Знаете, — в разноцветных глазах промелькнула теплая искра. — Я нашел в архивах несколько партитур. Думаю, они бы вам понравились. Пока приведите себя в порядок, а я захвачу их и заварю чай. — Я могу… — Элиза, это… — Приказ, — закончила она и неловко улыбнулась. — Я поняла. Она снова сидела в кресле, слушая плавные звуки пианино. Только изредка Александр останавливался и, недовольно бормоча себе под нос, перелистывал ноты и начинал не с того места, где остановился. Элиза взяла в руки дымящуюся чашку, на дне которой плавали чаинки и бледные высушенные лепестки. Запах был знакомым. — Это дамасские розы, да? — спросила она, когда Александр в очередной раз остановился, чтобы перелистнуть страницу. — Да. Чай с ними обладает успокаивающим эффектом. Вам это сейчас нужно.