Für Elise

Думать Элизе надо было быстро. — Простите, господин Винке, — заговорила она неуверенно, придумывая на ходу. — Господин барон не говорил, что приглашал вас в замок. Будь она на родной ферме, то быстро бы взяла в руки веник и прогнала бы незваного гостя, но в Бренненбурге так, наверное, не делали. К тому же, ученого привез Габриэль, и выгонять пришлось бы их двоих. Клаас в ответ на ее неловкие попытки выпроводить его по-доброму улыбнулся, и Элиза отметила, что улыбка у него была красивой, да и сам он не был уродом — светлые волосы были причесаны и собраны в высокий хвост, и пенсне на прямом носу добавляло ему важности. — К моему большому сожалению, это так, — согласился Клаас. — Но мой проводник сказал, что вы могли бы помочь мне попасть на аудиенцию к его светлости, фройляйн Циммерман. Элиза бросила на Габриэля полный недовольства взгляд. Ученый говорил много и складно, и ей казалось, что своей многословностью он пытается запутать ее, чтобы она просто соглашалась, не пытаясь даже вникнуть в смысл сказанного. У нее не оставалось другого выбора, кроме как пустить визитёров в замок и посадить в холле. — Господин барон сейчас занят, — сказала Элиза. — Я спрошу, может ли он уделить вам время, но не обещаю, что он согласится. Что мне сказать о вас? — Вы очень добры, — снова улыбнулся историк. — Скажите, что я хотел бы просить барона о помощи в моем исследовании. Я пишу работу об истории этих земель и слышал, что в Бренненбурге собрана обширная библиотека. И, естественно, я хотел бы и лично побеседовать побеседовать с его светлостью. — Хорошо. Ждите здесь. С каждым шагом, приближавшим ее к двери кабинета, Элиза чувствовала, как все ее внутренности холодеют от страха. Она не знала, правильно ли поступила, вообще впустив гостей в замок, а мысль о том, что ей придется постучаться в двойные двери, ведущие в рабочие комнаты, приводила ее в настоящий ужас. Еще никогда ей не приходилось вот так бесцеремонно отвлекать барона от работы. Она зашла в знакомый коридор, где обычно оставляла ужин, и замерла перед дверьми. Оставалось просто постучаться, но Элиза и представить не могла, насколько большим был кабинет на самом деле и услышит ли Александр ее вообще. Не зная, что делать, она глубоко вздохнула и прислушалась. Стояла гробовая тишина, как будто бы внутри никого не было. Но как только Элиза приготовилась стучать, раздался звук, похожий то ли на скулеж, то ли на вой, заставивший ее отпрянуть назад. — Господи боже, — вздохнула она, вздрогнув, когда звук повторился. — Что там… Собравшись с силами, она подошла обратно. Снова наступила тишина, еще более гнетущая, чем раньше. Элиза задумалась, сколько времени прошло, пока она тут мнется. Может быть, гости устали ждать и ушли, и ей не придется ничего делать. Натянуто улыбнувшись собственным мыслям, она сделала несколько глубоких вдохов и наконец-то несколько раз ударила по двери. Элизе казалось, прошла целая вечность. Услышав по ту сторону быстрые тяжелые шаги, ей захотелось броситься наутек, но двери перед ней распахнулись, и она увидела Александра. Одетый в грязный рабочий фартук, он вытирал руки платком и был очень, очень зол. — Фройляйн Циммерман, — за это утро Элиза уже возненавидела свою фамилию и слово «фройляйн», — я просил меня не беспокоить и, помнится, запрещал вам заходить сюда. Вы забыли? — Я знаю, господин барон, простите, — затараторила она, боясь, что Александр не захочет слушать и выпроводит ее, не дав договорить. — Габриэль привез того историка, о котором я говорила, и он хочет вашей единицы… — Аудиенции, — поправил Александр раздраженно. Элиза закивала. — Зачем вы его пустили? — Я не знала, как его прогнать, — она втянула голову в плечи. — Он сказал, что из Кёнигсберга, и пишет какую-то работу и хочет… — Скажите, что я освобожусь и встречусь с ним, а пока как-нибудь развлеките. Предложите вина, чаю, придумайте что-нибудь. — Как прикажете. Она мельком взглянула на Александра и комнату позади него. Прежде, чем двери захлопнулись перед ее носом, она успела увидеть только огромный стол, стоявший посередине, и выставленные вдоль стены витрины. На стенах висели какие-то изображения, похожие то ли на рисунки, то ли на чертежи, но их нужно было разглядывать вблизи. Элиза надеялась увидеть, что издало тот жуткий вой, но единственной зацепкой была только окровавленная тряпка в руках барона. Возможно, лучше ей действительно не знать, в чьей она крови. — Это не мое дело, — сказала Элиза сама себе, возвращаясь в холл. — Не людей же он там убивает. Даже если бы убивал, это все равно было бы не мое дело. Ей хотелось убежать в свою комнату, только бы не видеть ни гостей, ни Александра, чтобы они разбирались друг с другом сами, но усилием воли Элиза заставила себя пойти в другую сторону. Проходя мимо Гертруды, она подмигнула ей, надеясь получить поддержку хоть от каменного лица. Гертруда ответила ей веселым журчанием воды — Элиза приняла это за добрый знак. Она было размечталась, что и гости решили ее не дожидаться и уехать, но ее надежды не оправдались. Клаас и Габриэль сидели в холле, непринужденно разговаривая. — Господин барон сейчас занят, — сказала она, надеясь, что выглядит не слишком бледно. — Он освободится и побеседует с вами. — Благодарю, фройляйн Циммерман, — улыбнулся Клаас. — Могу я поинтересоваться, чем занят его светлость? — Я не знаю. И называйте меня Элиза. — Как скажете. — Может быть, вы хотите вина? — предложила она, лихорадочно вспоминая, где барон держал бутылки помимо запертого погреба. — Или, может быть, чай? — Я бы не отказался от вина. Габриэль? — Я тоже. — Хорошо. Я сейчас приду. Она закрыла за собой дверь, ведущую в коридор, прошла несколько шагов и выругалась. Страх и волнение уступали место растущему с каждой секундой раздражению — и на ученого, и на Габриэля, который за каким-то чертом сюда его привез, и на барона, заставившего ее разбираться со всем самостоятельно. Из принципа ей хотелось снова заявиться в кабинет, чтобы поторопить его или хотя бы спросить, где он прятал вино, потому что меньше всего ей хотелось, вдобавок ко всему, спускаться еще и в погреб, от которых у нее даже не было ключей. Александра спасло только то, что она нашла неоткрытую бутылку в буфете в столовой, а на кухне отыскался и штопор. Открывая вино, она представила на секунду, что держит не штопор, а нож, и вспомнила вой из-за дверей кабинета. Похожие звуки она слышала, когда Фридрих убил собаку, покусавшую Маргарет — единственный раз, когда она была полностью согласна с братом. Может, барон тоже терпеть не мог собак. Его можно было понять. — Вы не присоединитесь к нам? — спросил ученый, увидев, что она вернулась всего с двумя бокалами. Габриэль на его фразу прыснул со смеху, и Элизе пришлось постараться, чтобы не выплеснуть вино ему в лицо. Сейчас ему смешно, конечно, зато когда они ехали из Альтштадта, трясся от страха сильнее, чем она. — Нет, — ответила она, тяжело улыбнувшись. — В конце концов, я работаю. — Конечно, — Клаас взял хрустальный бокал из ее рук и посмотрел сквозь него на окно. — Оно не отравлено, Элиза? — В Бренненбурге не принято травить гостей в первый же день, — раздался голос прежде, чем она успела придумать ответ. Элиза с облегчением выдохнула и пихнула бокал Габриэлю. Александр, опираясь на трость, спустился со ступенек и оглядел гостей, задержавшись сначала на бутылке, — Элиза решила, что ей плевать, если он будет недоволен ее выбором, — а затем на Клаасе. Ученый, как только появился барон, поднялся с места и поклонился, и даже вынес тяжелый изучающий взгляд разноцветных глаз. — Добро пожаловать, господин… — Меня зовут Клаас Винке, ваша светлость. — представился он, незаметно подмигнув Элизе. — Господин Винке, — закончил Александр. — Вы из Кёнигсберга, верно? — Да. Я очень заинтересован историей Альтштадта, — ученый улыбнулся. — Несмотря на близость к столице, этот край полон загадок, Вы так не считаете? Элизе хотелось то ли рассмеяться, то ли расплакаться. Габриэль стоял с лицом деревенского дурачка, сжимая в руках бокал, а эти двое, или, как минимум, один Александр, прятали за вежливыми словами глубокую неприязнь. Ей хотелось, чтобы Клаас честно признался наконец, что он королевский шпион, и они разошлись бы по-хорошему, но он продолжал сыпать любезностями. Элиза, стоявшая за плечом хозяина, как ей и положено, не видела его лица, но ей хотелось верить, что он с таким же выражением разделывал несчастную собачку, с каким предлагал Клаасу остаться в Бренненбурге, чтобы изучить архивы и сделать записи и о самом замке. — Фройляйн Циммерман, — Элизе хотелось закричать, что у нее вообще-то было имя, — покажите господину Винке гостевую комнату. — Да, господин, — она взглянула на ученого, выглядевшего воодушевленным. — Благодарю, ваша светлость, — сказал он вслед Александру. Элизе стало смешно от того, как он по-настоящему опирался на трость при каждом шаге, но вида она не подала. Когда барон ушел, Клаас, не желавший терять ни минуты, попросил Габриэля привезти его вещи из «Мельницы». Всадник хотел было возразить, что он не нанимался к нему слугой, но Клаас незаметно сунул ему в карман кошель с монетами, достаточно увесистый, судя по тому, как округлились его глаза. — Вы приготовились, — сказала ученому Элиза, когда они шли по одному из коридоров. — Вряд ли вы отдали Габриэлю все свои деньги. — Я мечтал, что барон окажется столь любезен, — ответил он с улыбкой. — Хотя и не смел на это рассчитывать. Даже если бы пришлось уехать обратно в Альтштадт, я бы все равно расплатился. Через час или чуть больше Габриэль привез его вещи — саквояж и пару небольших сундуков. За это время ученый успел освоиться в своей комнате, на уборку которой Элиза в свое время потратила добрые четыре дня. Когда она зашла в нее впервые, там творился самый настоящий ужас: из комодов были вывернуты ящики, по полу разбросана одежда, принадлежавшая неизвестно кому, и новыми ее поселенцами стали пауки всевозможных цветов и размеров. Барон говорил, что до этого в ней жил его брат, уехавший незадолго до прибытия Элизы, и ей было интересно, что он подразумевал под словом «незадолго». Если бы он не сказал, Элиза считала бы, что прошло несколько лет, как в гостевую никто не заходил. Для Клааса же она постелила свежие накрахмаленные простыни и даже принесла новые подсвечники заместо почерневших старых. Иным словом, сделала все, чтобы ни барон, ни его гость не смогли к ней придраться. — Отдохните, — сказала она, когда Габриэль принес все в комнату. — Я позову вас к обеду, а после, если господин барон позволит, покажу замок. — Благодарю вас, Элиза. Вы очень добры. Улыбнувшись на прощание, Элиза вышла из гостевой и с облегчением выдохнула. Оставшиеся несколько часов она планировала провести за приготовлением обеда и чтением и молилась, чтобы никому в этом замке она больше не понадобилась. Утренняя беготня вывела ее из себя сильнее, чем она могла представить. Ее раздражало и то, что кто-то посмел вторгнуться в ее ежедневную рутину, и то, что она оказалась к этому не готова, а Александр даже и не вздумал ей помочь, только отчитав за то, что она постучалась к нему в кабинет. — Еще и собака эта дурацкая, — шепнула она Гертруде, когда набирала воду. — Нашел время, с самого утра резать кого-то. Тогда уж Клааса зарезал бы, и то толку больше. Гертруда, хотелось верить Элизе, прожурчала что-то понимающее. Нарезая мясо для руладенов, — ей хотелось удивить гостя чем-то особенным, — она наконец почувствовала умиротворение. Может, она еще и не умела принимать гостей, но умение готовить у нее не мог отнять никто. Среди кипящих кастрюль и сковород Элиза чувствовала себя как в своем царстве, и в него-то вторгнуться не мог никто, даже барон. За все то время, что она провела в замке, Александр ни разу не остался недоволен тем, что она готовила и, как она успела понять, он не был из тех людей, которые молчат о чем-то исключительно из вежливости. Он всегда напоминал ей, если она забывала о какой-нибудь из многочисленных пустующих, но требующих уборки комнат, и строго относился к вопросу ее обучения, иногда устраивая ей чуть ли не экзамены по прочитанным книгам. Элиза думала, что будет намного хуже и она не запоминала вообще ничего, но выяснялось, что какие-то вещи у нее в голове все-таки откладывались. — Фройляйн Циммерман, — как в первый день, Александр возник у нее за спиной, когда она накрывала на стол, не издав ни звука. — Я должен провести вам небольшой инструктаж. — Да, господин, — она повернулась, стараясь не подавать виду, что испугалась до чертиков. По крайней мере, слово «инструктаж» уже было ей знакомым, и не пришлось с глупым видом переспрашивать. — Раз уж у нас гость, вы не можете, как раньше, сидеть за столом, — сказал Александр, грустно улыбнувшись. — Ваше место теперь здесь. Вы должны будете подавать блюда, уносить посуду и по просьбе наливать вино. Я думаю, вы справитесь. — Как прикажете, — кивнула она, слабо улыбнувшись. — А что мне делать после? — После обеда я хотел показать ему сад. Вы мне пока не понадобитесь. — Хорошо. Я поняла. Она закончила с сервировкой и позвала Клааса к обеду. Она не знала, выходил ли он из своей комнаты все это время, но надеялась, что он пока не успел залезть, куда не следовало. Когда они проходили мимо Гертруды, он назвал ее «неожиданным, но интересным архитектурным решением», и Элиза решила смягчить свое к нему отношение — ей все еще было немного стыдно за то, как она отнеслась к фонтану в их первую встречу. Обед проходил спокойно и тихо: она подливала вино, приносила и уносила пустые тарелки, а за чаем Александр и Клаас разговорились о последних новостях из столицы. — Говорят, Его Величество болен, — сказал историк, и Элиза вспомнила об орле на полу. — Он почти не появляется на людях. — Вы меня не удивили, — Александр рассмеялся. — Король всегда был слаб здоровьем. — О, вы, наверное, хорошо помните его отца, — он улыбнулся в ответ. — Не сочтите за дерзость, ваша светлость, но сколько же вам лет? — Я родился во время Семилетней войны, — ответил Александр коротко. Таким же тоном он когда-то сказал ей, что будет «ставить эксперименты». — Мой отец был военным и сделал все, чтобы я пошел по его стопам. — О ваших заслугах ходят легенды, ваша светлость. Вы ведь вместе с генералом Йорком были первыми, кто перешел на сторону императора Александра, верно? — Верно. Элиза незаметно улыбнулась. Клаас был похож на мальчишку, встретившего героя своего детства. Таким же воодушевленным выглядел Джейкоб, когда в «Мельницу» заезжали бывалые солдаты, но если ему было пятнадцать, то историку — все двадцать пять, но оба с одинаковым блеском в глазах расспрашивали собеседников о войнах, оружии и военных стратегиях. Элиза не понимала, что в этом интересного. Конечно, по вечерам она разглядывала карты, но только потому, что ей нравилось разбираться в разноцветных стрелках и обозначениях, а не потому, что ее так волновало, что такого сделал Кутузов, чтобы разгромить Наполеона. Если бы кто-нибудь спросил ее, о чем она мечтала, то раньше она сказала бы, что хочет отправиться в дальнее плавание, а сейчас — поехать на раскопки в африканские гробницы под началом того профессора. — Благодарю вас, Элиза, — сказал ей Клаас после. — Вы готовите, как моя матушка. — Спасибо, господин… — она смутилась, и смутилась еще сильнее, заметив, как усмехнулся Александр. — Я просто делаю то, что должна. Они разошлись по своим комнатам, и Элиза снова осталась наедине с собой. Закончив прибираться в столовой и на кухне, она вернулась к себе, чтобы закончить начатую несколько дней назад книгу, но не смогла прочитать и десяти страниц. С появлением Клааса в замке, да и в ней самой, что-то незаметно переменилось. Все, начиная от ободранных гобеленов и заканчивая тем, как она ходила по коридору, покрылось неприятным ощущением торжественности, и Элизе казалось, будто за ней постоянно наблюдают. Она чувствовала себя больше не девочкой-служанкой, по мере сил отмывающей заброшенный замок, а настоящей слугой, которая несла ответственность за свои слова и поступки. Еще и то, что ученый приехал не откуда-то, а именно из столицы, заставляло ее прокручивать в голове самые мрачные мысли. Одно дело, когда Джейкоб и Габриэль в таверне шутили, что он может быть шпионом, и совсем другое — когда этот возможный шпион оказался в замке, до отвращения полном секретов. Именно эти мысли заставили ее, увидев, как Александр и Клаас прогуливаются по дорожкам в саду, застыть у окна. Элиза поняла вдруг, что ей страшно, почти так же, как когда у ворот собралась толпа. Она хотела сделать что угодно, лишь бы не оставлять барона с ним наедине, хоть самой пойти в сад, сделав вид, что она тоже решила прогуляться. Ей казалось, что как только они исчезнут из виду, случится непоправимое. Элиза, конечно, тут же обругала себя за такие мысли и заставила отойти от окна, снова взявшись за книгу, но в итоге просто просидела около получаса, даже не перевернув страницу. Только услышав в коридоре голоса и смех, она смогла с облегчением выдохнуть. До самого вечера ее никто не трогал, позволив углубиться в чтение и попутно — в собственные размышления. Никаких доказательств у нее не было, да и сам Клаас не казался опасным человеком. Он выглядел ровно так, как должны выглядеть молодые ученые — не высокий, но и не низкий, с узкими ладонями и улыбчивым, располагающим к себе лицом. Может быть, для городских леди он был хорош, но Элизе, выросшей в деревне, он казался тщедушным, да и к тому же слишком болтливым. Хотя для барона, наверное, в самый раз — он-то за столько лет точно истосковался по хорошему собеседнику, которого Элиза, как бы ни старалась, заменить не могла. За ужином тоже не было никаких происшествий. Клаас, видимо, порядком уставший за день, говорил намного меньше, хотя после все равно поблагодарил Элизу. Ее подмывало спросить, о чем они разговаривали в саду, хотя она прекрасно знала, что вряд ли ей расскажут что-нибудь действительно важное. Барон тоже выглядел на удивление спокойным, хотя еще утром ей казалось, что он вот-вот пристрелит незваного гостя или сделает что похуже, но, видимо, прогулка по саду успокоила его. Она убедилась, что Клаас добрался до своей комнаты, не заблудившись, зажгла в замке свечи и факелы, проверила окна и двери: в общем, сделала все, что от нее требовалось. Элиза думала, что и остаток вечера проведет в одиночестве, когда вдруг уже ближе к полуночи в ее комнату постучались. Она не спала, и стук в дверь заставил ее запаниковать, как в детстве: сунув книгу под подушку и загасив свечу, она подошла к двери и осторожно приоткрыла. Перед ней стоял Александр, державший в руках охапку нот. — Вы еще не спите, Элиза? — спросил он, сразу раскусив ее притворство. — Нет, господин. Вы… хотели что-то? — Да. Может быть, вы составите мне компанию? — Конечно, — она с облегчением улыбнулась. — Но разве… — Мы достаточно далеко от гостиной, — ответил Александр. — Так что это останется только между нами. Она завернулась в шаль и пришла в уже знакомую комнату в конце коридора, где уже были зажжены свечи и стояли две чашки и чайник. Александр, помня о предыдущем опыте, больше не позволял ей напиваться — Элиза, впрочем, не имела ничего против. Ей и самой не особо нравилось чувствовать себя пьяной, когда она не могла контролировать ни себя, ни то, что происходило вокруг. Да и на трезвую голову она могла по-настоящему насладиться музыкой, а не пропустить ее мимо, заснув, как в первый день. Пусть то, что играл Александр, казалось ей слишком отчужденным и немым, она не могла не отметить, что сами мелодии звучали приятно на слух. Но все равно, наблюдая за ним, Элизе казалось, что она упускает слишком многое: барон как будто бы проживал каждую пьесу, пока она могла только сидеть и слушать. — Господин барон, — начала она неуверенно, когда Александр сел за инструмент, — можно спросить у вас? — Да? — Для чего вы играете? То есть… Я хочу сказать, для чего, если никто этого не слышал? Вопрос рассмешил Александра, но Элизе действительно хотелось знать ответ. То, что она услышала в первый день, было случайностью, значит, барон привык проводить вечера вот так. Но в замке не было никого, кто мог бы составить ему компанию и послушать его игру, и он мог вообще не смотреть на ноты, а просто стучать по клавишам, но он ведь все равно много лет собирал эти партитуры и разучивал. — Для себя, конечно же. Музыка — тоже один из способов выразить чувства, которые того требуют, неважно, слушаешь ты или играешь, — ответил он. — Естественно, после того, как сюда заявился ваш отец, я делал это для того, чтобы подбодрить вас. Сейчас — и для того, и для другого. — Что вы имеете в виду? — Я понимаю ваше беспокойство, Элиза, и не могу сказать, что не взволнован сам. Сегодня был тяжелый день, и хотелось бы закончить его на хорошей ноте. Элиза прыснула от смеха. Злость, которую она испытала утром, казалась совсем мелкой и незначительной, и теперь, после слов барона, она почувствовала лёгкий укол вины за свои мысли. Тот факт, что Александр делал что-то для нее, по-прежнему удивлял ее и заставлял по-глупому улыбаться. Здесь, в замке, именно в этой небольшой комнате, Элиза чувствовала себя по-настоящему дома, и эта мысль наполняла ее сердце теплотой и одновременно с этим — грустью по своему «настоящему» дому, где такого она не испытывала никогда. — Я все равно не до конца понимаю, как можно… чувствовать что-то, когда просто слушаешь музыку. То есть, — она развела руками. — Мне нравится, как она звучит, и вообще то, что я нахожусь вот здесь, с вами, тоже… — Может быть, через много лет вы услышите ту же самую мелодию, — сказал Александр, почти бездумно нажимая на клавиши и играя случайные аккорды, — и вспомните сегодняшнюю ночь. — Получается, все, что вы играете, связано с какими-то воспоминаниями? — Почти. Я знаю, например, что эта вещь понравилась бы… Не договорив, он отвернулся и молча начал играть. Элиза решила не спрашивать, кому именно это должно было понравиться — в момент, когда Александр заиграл, ей все стало понятно, хоть она и не могла при всем желании выразить свою мысль словами. Музыка, звучавшая легкой и почти что воздушной, на самом отдавала невероятной тоской, длившейся многие, многие годы. Элиза могла находиться слушать, находиться рядом — но никак не разделить ее. Ей действительно нужно было прожить еще много лет, чтобы понять все в полной мере. Она вернулась к себе глубоко за полночь, напевая под нос то, что услышала. Ей было одновременно счастливо и грустно, и хотелось только остаться в сегодняшней ночи как можно дольше, лишь бы только не начиналось завтра. Первые солнечные лучи разогнали все волшебство, вернув ее на свое законное место служанки, а Александра снова сделав бароном, обещавшим заспанному Клаасу наконец-то показать остальной замок и в особенности — библиотеку. Уже по его взгляду Элиза понимала, что проводить экскурсию ей придется в одиночестве. — Постойте, Элиза, — улыбаясь в спину выходящему из комнаты историку, Александр схватил ее за локоть с такой силой, что она чуть не вскрикнула от боли. — Мне надо вам кое-что сказать. — Что? — Не спускайте с него глаз, — сказал барон, наклонившись к ее уху. — И не сболтните лишнего.