Румпельштильцхен

Гэвин не любит говорить о своем прошлом. Точнее, он не любит говорить правду о своем прошлом — поэтому каждый раз, когда ему задают вопросы, он придумывает новую байку: что выиграл детективное агентство в карты, или что товарищ, погибший в горячей точке, на поле боя завещал старине Риду позаботиться о своем убыточном бизнесе, или что богатая тетушка из Канады подарила ему агентство на совершеннолетие и с тех пор оплачивает все его счета. Учитывая, что Гэвин отметил совершеннолетие уже довольно давно, тетушка должна быть очень пожилой и весьма богатой. И щедрой. Гэвин сдвигает вбок шкаф в своей конторе, тот самый, что за столом и его креслом, пыльный и набитый рухлядью. Какие-то обрывки и комки паутины скатываются ему на голову и путаются в волосах, заваливаются за шиворот. Впрочем, эту рубашку уже не испортить. Сразу же почему-то вспоминается белоснежная рубашка Коннора — какого хрена, кто носит рубашки дома, когда не ждет гостей? Только такие богатые засранцы, отвечает себе Гэвин, к тому же кто сказал, что гостей он не ждет? Наверняка гости в его доме не редкость. Или Рич не изводился бы так сильно. Под шкафом полуразвалившийся паркет щербится досками, как гнилыми зубами, Гэвин немедленно царапает палец о длинную щепку и пялится на круглую каплю крови с ненавистью. Это все его удача. Какая ирония… Доски поддаются со скрежетом, темный провал под ними притягивает взгляд, и Гэвин просто сидит на полу и смотрит, то и дело облизывая сухие губы. Запах золота опьяняет как героин и в то же время вызывает тошноту. Он слишком давно… слишком давно не держал монеты в руках. Ему нужно только прикоснуться к золоту, приласкать его пальцами, и жизнь станет немного, самую чуточку проще. Легче. Гэвину не повредит хоть капля удачи. Но он не может. Стоит только один раз сорваться, и он не сможет остановиться — удача тяжелый наркотик, а золото заставляет кровь Гэвина петь. В глазах темнеет, и огромным — невероятным просто — усилием воли Гэвин ставит доску на место. Нет, он не какой-то бесхребетный слабак. Если он дрогнет сейчас, потом остановиться будет гораздо сложнее. Гэвин предпочитает выдавать себя за человека. Он медленно выдыхает, с трудом подавляя желание потереть лицо, сцарапать с себя весь тщательно наложенный гламур — пока не проступит, наконец, его настоящий облик. Он не то чтобы сильно отличается от человеческого, но никого в этом городе не обманет. Пока — хотя бы — ему удается дурачить таких же потрепанных владельцев соседних офисов, раз до сих пор никто не пытался украсть его горшок. Может, Гэвин и правда такой хороший актер, как воображает в моменты душевного подъема. А может, соседи просто считают, что у лепрекона с такой нищебродской удачей, как у Гэвина, в горшке не осталось ни единой монеты. — Я знал, что найду тебя тут. Гэвин едва не роняет на себя шкаф вместе со всем содержимым, сердце заходится, ладони потеют — и пистолет словно сам по себе оказывается в руке. Золото, кто-то покушается на его золото, это… Это Ричард. Он стоит в дверях, неподвижный и угрюмый, и следит за тем, как Гэвин делает из себя идиота. Он знает — и Гэвин знает, что он знает, просто об этом (как и многом другом) они не говорят. С Ричем что-то произошло: вчера, когда они ездили к этому высокомерному засранцу, и сегодня, когда приходила Хлоя, и уж точно теперь. Гэвину кажется, он что-то чувствует, вот-вот ухватится за объяснение и все поймет, но оформляющееся подозрение каждый раз ускользает, не успев сложиться в слова. — И нахрена ты меня искал? — брякает Гэвин, чтобы тут же сообразить, что звучит так себе. Они тут работают, вообще-то, и неудивительно, что к окончанию рабочего дня Рич будет искать его, чтобы обсудить дело — потому что у них есть дело, ага, дело об убийстве, и стоит заниматься им, а не грезами о скрытом под полом золоте. Интересно, чувствует ли Рич запах? У фейри очень острое обоняние… — У меня возникла одна идея. Ричард неторопливо закрывает дверь и проходит вперед, опускаясь на стул для посетителей — тот самый, на котором утром сидела Хлоя Вторая. Он смотрится на нем так же странно, как она, — слишком чистый тут, в этой халупе, слишком… другой. Гэвин двигает шкаф на место и опирается на стол, наклоняясь вперед, всем видом выражая, что ничего такого особенного не произошло, он просто решил подвигать мебель. — И что за идея? Рич продолжает сверлить его взглядом, явно не обманутый всеми этими жалкими маневрами. Гэвин чует, что за его спиной что-то происходит, — и это выводит из себя. — Сегодня благотворительный вечер в Мэдисон Палас, — сообщает Рич. Гэвин кивает: он в курсе. И зачем ему эта невероятной ценности информация? Он благотворительностью не увлекается и по таким тусовкам не ходит. — Прекрасно, и что? — он садится в свое кресло и сразу чувствует себя увереннее. Они на работе, делают дело. Никаких горшков с золотом, никаких личных отношений, все просто и понятно… — Соскучился по великосветским сборищам? Это укол, и Гэвин не успевает вовремя прикусить язык — или просто не хочет. У него на телефоне есть несколько фоток, он достал их, когда выяснял, кто Рич такой и с чего вдруг согласился пить кофе с Гэвином. Не подстава ли это. Рич охрененно красив в смокинге. — Элайджа там будет, — обьясняет Рич, никак не реагируя на укол. — Я думал, он не пойдет, у него же траур… Но мне удалось узнать, что он будет на вечере: вроде как не хочет из-за личного горя оставлять без поддержки бедных и несчастных. Как трогательно, думает Гэвин. Значит, Эл там будет. Интересно, а Коннор? Может быть, все дело вовсе не в рабочем рвении Ричарда? Может быть, у него поэтому такое кислое лицо? — Ты помнишь, что Хлоя говорила о шантаже? — говорит тем временем Ричард, его металлические глаза продолжают смотреть спокойно, невозмутимо. — Что у Хлои Четвертой не было врагов, зато кто-то шантажировал Элайджу, и ее смерть могла быть связана с этим? Если так, то что произошло? Он отказался платить? Я уверен, что если дело в шантаже, то кто-то может попытаться связаться или встретиться с Камски. У него, в конце концов, осталось еще несколько жен, — добавляет он. — И выберет для этого не темную подворотню, а прием для богатеев? — Самое лучшее место для встречи, — Рич пожимает плечами, — Коннор… Он резко умолкает, но Гэвину и не нужно продолжения. Он и не сомневается, что Ричард в таких вещах понимает. — Ну допустим, — тянет он. Ему до тошноты не хочется никуда идти: видеть Эла, видеть Коннора, видеть Хлою Вторую и всех остальных Хлой. — И что, ты предлагаешь пробраться туда под видом официантов или артистов балета? Сразу предупреждаю, официант из меня никакой. Ричи отводит взгляд — словно в углу, где Гэвин хранит сломанный зонтик и старую трость, вдруг заводится что-то очень интересное. — У меня есть билеты, — негромко произносит он. Что? — Откуда? — Гэвин в шоке. Билеты на такое мероприятие могут стоить как его жалование за год, да и достать их в день вечеринки нереально. — Только не говори, что ты спер их у своего чертова брата, и теперь он жаждет нашей крови? Несколько секунд он почти ждет, что Рич скажет: «так и есть» — это было бы достойным завершением дня. Это — и наемники Коннора, врывающиеся сюда после такой эффектной фразы, чтобы снять с Гэвина кожу. Но Ричи только прикусывает нижнюю губу. — Я их не крал, — он засовывает руку во внутренний карман и достает небольшой прямоугольник — конверт. А из него — две золотистые карточки, того самого оттенка, от которого у Гэвина во рту появляется слюна. — Брат дал мне. Не этот брат, Гэвин, — добавляет он, хмурясь, когда Гэвина всего перекашивает. — У меня их несколько. Точно. Гэвин и забыл, что Ричи по жизни не повезло еще больше, чем ему. Карточки блестят, притягивая взгляд, и Гэвин не может оторваться от этого волнующего блеска. — В чем подвох? — спрашивает он наконец. — Нет никакого подвоха, — отвечает Ричард тут же, без паузы, взгляд у него прямой и уверенный, и если бы не долбаное шестое чувство — фейри нельзя верить, они едят младенцев и всегда лгут, — то Гэвин наверняка повелся бы на эту искренность. — У тебя есть приличный смокинг? Гэвин моргает. — Нет? — это скорее вопрос — Рич видел его в смокинге и все еще спрашивает, а других смокингов у Гэвина нет. И он не планирует покупать. — А что, я недостаточно хорош для твоих богатых дружков… — Я об этом позабочусь, — перебивает Ричард, словно в одно мгновение его терпение заканчивается. — Будь готов к шести. Он поднимается на ноги с таким видом, будто позвал Гэвина на свидание. И Гэвин не придумывает ничего лучше, чем показать средний палец закрывшейся двери — нахрен такие свидания, в самом деле. Воображаемый запах золота все еще дразнит ноздри.   Когда Гэвин видит такие сборища миллионеров, созванные якобы ради благотворительности, у него начинается язва — ведь если раздеть парочку участников догола, то на вырученные с брендовых шмоток и драгоценностей деньги можно было бы накормить все богадельни в этом чертовом городе. И хотя он сам не сказать чтобы благодетель — в большинстве случаев ему едва-едва хватает на оплату счетов и еду, — но такая публика вызывает у него тошноту: слишком много искусственной мишуры. Под этими шикарными нарядами прячутся чудовища, за фарфоровыми масками приветливости и веселья скрываются оскалы и голодные взгляды. Он видит крокодилов с белоснежными улыбками, лениво ждущих добычу — свежую нежную плоть, еще не обглоданную до костей. Львов, строящих из себя столпы общества, но способных только громко рычать, когда кто-то наступает им на хвосты, — и гиен, моментально набрасывающихся на любого оступившегося. Змей и пауков. Какова его собственная роль в этой толпе — он пришел следить за хищниками, разве нет? — Гэвин раздумывать не спешит. Он до сих пор потрясен, что их золотые карточки сработали, не оказались фальшивкой, и их впустили на входе, пожелав приятного вечера. И если на Ричарде любезные регистраторы задержали взгляды чуть дольше, то Гэвину пофиг. Пофиг. Ему дико хочется закурить прямо тут и посмотреть, что будет. — Смотри, Элайджа уже здесь, — негромко произносит Рич. Будто Гэвин мог бы его не заметить, в самом деле. — Хочешь подойти? Гэвин мотает головой, пытается отвести взгляд — и через толпу встречается с глазами Элайджи. Он замирает, раздираемый противоречиями: кивнуть, отвернуться, послать нахер?.. Улыбнуться ему? Элайджа сам разрешает его проблему, едва заметно кивая и отворачиваясь. Он, очевидно, совсем не рад Гэвина видеть — хотя когда оно было иначе? Только сейчас происходит нечто странное: с Элайджей пришли Хлоя Вторая и, кажется, Хлоя Третья, Гэвин не очень хорошо их различает, но женщины стоят отдельно, их темно-синее и белое платья идеально гармонируют. Так, словно они друг с другом, а не с Элайджей — неужели в благородном семействе разлад? Это и неудивительно после того, что вчера произошло, и все же Гэвину любопытно. Не из-за него ли это. Не из-за того ли, что Хлоя наняла его и он намерен докопаться до правды? Гэвин берет у ближайшего официанта бокал и глотает холодное шампанское. На него глазеют — он видит. И дело не в том, что с ним что-то не так, ничерта. Все с ним в порядке, и Рич действительно привез запакованный в чехол смокинг, который стоит наверняка как вся жизнь Гэвина и при этом идеально подходит по размеру — в нем Гэвин сам себе кажется дорогим засранцем. Они… они довольно красивая пара в зеркале. Это задевает те струны в душе Гэвина, которые давно уже заржавели: любое прикосновение к ним вызывает боль. Так что нет, дело не в том, как Гэвин выглядит. Дело в Риче. Гэвин никогда раньше не задумывался, что если братец Ричарда якшается с богачами и крупными шишками, то и у самого Рича немало знакомых в этой специфической компании. И эти знакомые, похоже, считают своим долгом непременно поздороваться с ним. Гэвин видит плотоядный блеск их глаз, чувствует их любопытство. Он для них всего лишь добыча, развлечение Ричарда. Гэвин задирает подбородок и расправляет плечи: он сюда не покрасоваться пришел, да и разве ему не насрать, что думают все эти уроды? Он расследует дело, а комплексы можно оставить на потом. Он снова смотрит на Элайджу — тот облюбовал себе столик, и возле него уже три пустых бокала, ничего себе. Он ни с кем не разговаривает. Похоже, весь их план — пустышка. Ну, или повод для Ричарда встретиться… кое с кем. Кого здесь нет. Именно в этот момент Гэвин слышит шум и оборачивается — почти с облегчением, что можно больше не смотреть на Элайджу и его семейство. — Это Манфреды, — шепчет Рич ему на ухо. От его близости Гэвина немного ведет, но крики тут же приводят в чувство. Напыщенная толпа волнуется, расступается вокруг источника беспорядка. — Думаешь, можешь просто приходить со своей шлюхой куда угодно? — парень с рыхлым бледным лицом, но в дорогом — и при этом дурно сидящем — костюме размахивает руками перед лицом второго парня, постарше. У того скучающий вид, шикарный смокинг, красивое смуглое лицо и рыжеволосая дама в черном струящемся платье, просто бинго великосветского засранца. — Украл все деньги отца и смеешь таскаться со своими плебеями назло мне? О боже, классовое неравенство, ну кто бы мог подумать… Гэвин знает, кто такие Манфреды. С ними был занятный скандал всего несколько месяцев назад. Старик Карл скоропостижно скончался — и, по слухам, в этом поучаствовал его родной сынок Лео, этот самый рыхлый пацан с глазами торчка. Вот только все внушительное состояние старикана досталось другому сынку — приемному. А потом произошли какие-то темные события, в которые Гэвин не вникал — его это все не касалось, — и приемный сынок, Маркус, оказался в бегах, спутался с какими-то то ли сектантами, то ли протестантами, едва не помер вслед за папашей на радость уже распиливающего наследство брата — и триумфально вернулся. Чтобы теперь красоваться тут с шикарной рыжеволоской, мечущей молнии взглядом в обиженного родственника и, судя по виду, уже готовой метать что-нибудь потяжелее. Гэвин слышал, что из своего приключения с сектантами-протестантами Маркус Манфред вытащил аж двух любовников, и одна из них чуть ли не проститутка… что ж, губа у него не дура. — Лео не убивал отца, — шепчет Ричи, как будто рассказывает интересный секрет. Ничего себе. — Это был несчастный случай — Карл догадался, что сынок употребляет кое-что потяжелее марихуаны, был скандал… — Откуда ты знаешь? — усмехается Гэвин. — Был там? — Не я, — отвечает Рич, похоже, даже не заметив шутки. — Зато Маркуса убить пытался именно Лео, и вот там я был. Ничего себе! Пока Гэвин переваривает информацию, Лео заводится сильнее. Краем глаза Гэвин видит пару охранников, пробирающихся вдоль дальней стены зала — вид у них встревоженный. Не повезло сегодня ребятам. — Я выведу тебя на чистую воду! — надрывается Лео, — я тебя!.. — Маркус, охрана сказала, у вас тут небольшая семейная сцена, — голос вклинивается прямо в начало очередной пламенной речи обиженного наследника. Сбоку резко выдыхает Рич — как будто ему вдруг перестает хватать дыхания, сжимает локоть Гэвина, дергается вперед, а потом отступает назад, а потом замирает на месте, и ревность снова начинает стучать в голове у Гэвина своими мелкими и острыми молоточками. — Добрый вечер, Лео. Это Коннор, потому что ну какой скандал обойдется без этого говнюка, действительно? Сейчас Коннор обнимает Маркуса за плечи, улыбаясь мягкой и располагающей улыбкой — ни намека на тот ядовитый паучий оскал, который достается Гэвину, — и говорит Лео что-то успокаивающее, уже гораздо тише, так что Гэвин не слышит. Зато он видит, как Маркус сжимает кулаки, а Лео багровеет и открывает рот… а потом все, включая зевак, вдруг затыкаются. И словно бы решают, что совершенно ни к чему им устраивать дебош — и ничего интересного тут не происходит. Лео Манфред вскидывает свой безвольный подбородок и делает вид, что вместо брата все это время общался со спиной официанта. Маркус Манфред цепляется за свою леди — и Гэвину правда плевать на ее прошлое, они все тут своего рода шлюхи, даже самые дорогие из местных звезд, в этом городе все так или иначе продажны. Просто на некоторых меньше спрос. Глаза этой девушки — как будто она лично знает всех демонов в аду, но она ослепительна, и Маркуса вполне можно понять. Она бросает что-то Коннору, тот скалится в ответ, на миг из-под фасада проглядывает истинное лицо, и почему-то Гэвину кажется, что Коннору нравится эта леди — возможно, даже взаимно… А потом они встречаются взглядом — он и Коннор. И вот Гэвин — Гэвин Коннору точно не нравится. Гэвин сжимает зубы, когда Коннор расплывается в улыбке и, похлопав Маркуса по плечу, направляется к ним с Ричардом. Если Рич в смокинге смотрится идеально, как миллионер в третьем поколении, то Коннор похож на миллионера, подавшегося в наемные убийцы. В нем есть нечто темное, и это не только глаза. — Мистер Рид, — приветствует он, и пальцы Ричарда сжимаются так сильно, что у Гэвина немеет локоть, — Ричи. Пришли сделать пожертвование? Это как будто он правда рад их видеть. Ага, как же. Дежа вю. — Не знаю, куда пристроить наследство от тетушки из Канады, — со всей возможной любезностью отвечает Гэвин. Этот засранец может устроить так, что их отсюда выкинут несмотря на все золотые приглашения, и, хотя Гэвин пять минут назад только об этом и мечтал, теперь он непременно хочет остаться как можно дольше. — Не могу остаться в стороне, пока где-то есть вдовы и сироты. — Какая сознательность, — одобряет Коннор и поворачивается к Ричарду. — Так вот почему Мартин не пришел, — он протягивает руку, и Ричи хватается за его пальцы — и меньше всего это похоже на рукопожатие. — Мне он не сказал. — Он решил, что мне нужно развеяться. В голосе Ричарда намек на сарказм, но Гэвин чувствует битое стекло прямо под этим сарказмом. Масштаб разворачивающейся драмы сводит его с ума. Масштаб драмы — а еще тяжелый, удушливый запах денег, ввинчивающийся ему в нос, в рот, оседающий на языке. Гэвин предпочитает золото, но так давно не держал его в руках, что даже бумажные доллары сейчас кажутся божественной приманкой. — Тогда приятного вечера, — улыбается Коннор. Он разворачивается и отходит, и у Гэвина такое чувство, словно пуля чудом миновала его голову, но в ушах все еще звенит. — Спорим, он мне яд в бокал подсыпал? — спрашивает он. Это только отчасти шутка. По крайней мере, Рич не смеется — вместо этого он забирает бокал у Гэвина и всовывает ему в руку свой. Гэвин по-настоящему тронут. Коннор тем временем подхватывает у официанта два бокала и направляется прямиком к пьющему в одиночестве Элайдже, и Гэвин точно останется сегодня без руки — пальцы у Рича стальные. Он жалеет просто невероятно, что согласился на эту авантюру: пока Элайджу никто не шантажирует на глазах у публики, и Коннор первый, с кем он за все время заговорил. Разве что Коннор и есть этот самый шантажист… Идея совсем не кажется безумной. — Может, все гораздо проще, Рич? — предполагает Гэвин, не отрывая взгляда от Элайджи. Тот улыбается Коннору, хотя улыбка немного вялая, и они совершенно не похожи на любовников. Но ведь и Гэвин с Ричардом со стороны на любовников наверняка не похожи. Черт. — Может, это твой прекрасный братец все устроил? Вряд ли мы тогда получим бабки, между нами говоря… Ричард молчит. Нет, тогда они не получат бабки. Тогда Гэвин — вполне возможно — тоже приляжет отдохнуть где-нибудь на улице под дождем, как Хлоя Четвертая, а Рич забудет о нем через сутки. В этот момент Ричард наклоняется к нему, и Гэвина на секунду окутывает запахом его одеколона: холодным и терпким. Приходится закрыть глаза, настолько остро вдруг накатывает влечение — к которому примешивается ревность. Хочется поцеловать его на глазах у толпы. Хочется, чтобы он вслух признал, что между ними что-то есть. Что-то настоящее. Не только чертов Коннор. Гэвин так глубоко уходит в себя, что пропускает, когда и куда исчезает Элайджа вместе со своими женами — вот они были здесь, а теперь остаются только пустые бокалы, и Гэвин запоздало думает, что стоило бы все же высказать соболезнования, раз уж он не сделал этого вчера. Никто, думает он, не подошел к Элайдже: возможно, просто побоялись лезть сейчас, а возможно, не считают его горе настоящим. В конце концов, все Хлои одинаковы. Гэвин начинает казаться себе не самым классным парнем. Коннор тем временем не скучает в одиночестве: рядом с ним капитан полиции Андерсон — он презирает фейри, и все же он стоит и болтает как будто с человеком, удивительное дело, куда только делись все предрассудки? У Андерсона усталое лицо мужика, который задолбался нести свою ношу, но и бросить не может, а еще он наверняка берет взятки. Все берут. Гэвин успевает увидеть, как Андерсон передает что-то Коннору — что-то маленькое и завернутое в бумагу, и тот тут же сует это в карман брюк, — и Гэвин открывает рот, чтобы сказать Ричарду, но тут капитан полиции подзывает еще одного типа. И этого типа Гэвин видит не впервые — вот только где он его встречал, Гэвин в упор не помнит. Бородатый мужик с дружелюбно-елейным лицом, до странного неуместный в этом сборище, он оглядывается, на мгновение задерживая на Гэвине довольно цепкий, испытующий взгляд. Словно тот музейный экспонат в витрине. Гэвин отводит глаза, ловит взгляд Коннора — до странного невыразительный, пустой, — и ежится от неприятного ощущения. — Знаешь его? — спрашивает он у Ричи. Вот уж кто наверняка знает каждого, кто просто мимо Коннора на улице прошел, Гэвин даже не сомневается. Рич хмыкает. — Андроников, — роняет он, — коллекционер, Коннор что-то ему доставал. И точно, Коннор же был с ним на вечеринке, когда испортил им с Ричем дело… Гэвин не спрашивает, что этот Андроников коллекционирует. У Гэвина от него мурашки по коже, а он не трус: этот тип неприятен на каком-то физиологическом уровне. Может, он педофил, или сутенер, или мучает кошек. Гэвину похер — так он говорит себе, — похер, с каким дерьмом связывается братец Рича, в жизни Гэвина и своего дерьма хватает. Похер. Так что он отворачивается. Все же зря они сюда пришли. Элайджа сбежал, следить за Коннором — дело неблагодарное и бессмысленное, это никак не продвигает их расследование. Гэвин чувствует себя аксессуаром при Ричи, но не дорогим оригиналом, а дешевой китайской подделкой — дескать, вот какую забавную безделушку ему удалось найти на блошином рынке, целый частный детектив, выдающий себя за человека. Какая прелесть. — Аманда Стерн, — шепчет Рич, возвращая Гэвина в реальность. — Что у Коннора за дела с ней? В его обычно спокойный голос прорывается ненависть, и Гэвин невольно бросает на него удивленный взгляд. Коннор снова не один: рядом с ним темнокожая женщина средних лет с высокомерным и неприятным лицом. Она вроде бы человек, но Гэвин не уверен в собственной интуиции. Точно, Аманда Стерн — он вспоминает, где видел ее лицо. По телеку. — Может, решил сделать пожертвование? — хмыкает он. С трудом, конечно, можно представить, что Коннор станет жертвовать на сироток. Он вообще не похож на благотворителя, да и сюда пришел, скорее всего, ради своих темных делишек и покрасоваться. Последнее, если судить по Ричи, особенно хорошо работает. — Ей? Никогда, — твердо говорит Рич. — Только не Аманде. Аманда Стерн — владелица сети приютов для «особенных подростков». Что подразумевается под особенным, Гэвин не в курсе: то ли речь об одаренных, то ли о трудных, то ли о том и другом одновременно. Ходят слухи, что из всех подростков-сирот Аманду Стерн больше всего интересуют богатые. В ее позе, ее самоуверенном лице Гэвин чувствует нечто угрожающее, и когда она берет Коннора за руку, сжимает запястье в якобы доброжелательном жесте, это выглядит, как будто хищник запускает когти в беззащитную жертву. Улыбка Коннора меркнет на кратчайшую долю секунды, словно трещина на зеркале толщиной с волос, мимолетно видна под определенным углом, искажая изображение, и вновь исчезает, стоит отвести взгляд. — Мы с братьями жили в одном из ее приютов, — негромко объясняет Ричард, — недолго, пока Коннор не получил наследство. Но нам хватило. Коннор ей денег не даст. Гэвин не спрашивает, почему Коннор один получил наследство: странные законы фейри не становятся понятнее с годами, и Гэвин давно бросил попытки в них вникнуть. Ему нет никакого дела, кто там держит руку на кошельке (и так понятно кто) и откуда тогда у Рича столько денег на приглашения. Никакого дела. Что важно — это что если Коннор и ненавидит госпожу Стерн, то разговаривает с ней он весьма приветливо. Он со всеми приветлив, этот засранец, кроме Гэвина — сейчас Гэвин буквально ненавидит его. — Твой милейший брат всегда делает пожертвования наличными? — язвит он. Рич хмурится непонимающе, его глаза мерцают, пока он рассматривает толпу. — Нет, с чего ты взял?.. — отвечает он отстраненно. Язвительность Гэвина его явно не задевает. — Он вообще не очень любит бумажные деньги. И Гэвин просто задолбался: эти пираньи, которые его демонстративно не замечают, хотя здороваются с Ричем. Наливающийся шампанским и сваливающий домой Элайджа. Коннор в роли мецената и Ричард, сверлящий его полным тоски взглядом, и подозрения Гэвина все прочнее обрастают каркасом, и его тошнит. Схватив Ричарда за плечо, он дергает его к себе — прежде, чем успевает подумать, что творит, — и целует в губы, не заботясь, что все вокруг видят. Рич напрягается, но послушно приоткрывает рот, и мгновение спустя Гэвин чувствует его пальцы на своей руке. Целую вечность они как будто остаются наедине — и все же Ричи сжимает его ладонь и отстраняется. Гэвин облизывает губы, приходит в себя. — Тогда зачем он таскает с собой такие огромные суммы? — спрашивает он. — Что? — Рич непонимающе хмурится, его светлые глаза кажутся затуманенными. — О чем ты?.. — У него с собой куча денег, — говорит Гэвин, не сразу понимая, что выдает себя — даже если незнание Ричарда было всего лишь иллюзией. — Слишком большая куча для чаевых… Рич выпрямляется, оглядывается, и Гэвин тоже оглядывается — ожидая наткнуться на полный ненависти взгляд. Но Коннора на месте нет. Его вообще нет в поле зрения. — Где он? — в голосе Ричи напряжение. — Куда он ушел?