Румпельштильцхен

Ричи взбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, ключи от квартиры звенят в руке — Гэвин не давал ему, Ричи сам сделал копию, но почему-то кажется, что Гэвин не будет против. Ричи в любом случае не собирается его спрашивать. Он тормозит перед дверью, приводя мысли в порядок: сегодняшние расспросы привели его к странным результатам. За последние полгода Элайджа Камски как будто растерял всю свою удачу — невероятно. Ричи знает — Камски очень богат. Но богатство лепрекона только на небольшую часть состоит из денег и активов, самое главное — это горшок. Хранилище монет (идеальное чистое золото, лепреконский стандарт) и удачи. Аккуратные золотые кругляши с печатью, каждая такая стоит много больше стоимости металла, и чем больше горшок, тем дороже монеты. Горшок Элайджи Ричи не видел. Зато Коннор видел — он сам так говорил и даже показывал монету, подаренную Элайджей. В те времена он еще пытался убедить Ричи, что между ним и Камски нет ничего, кроме дружбы. Как будто лепрекон подарил бы кому-нибудь монету из одной только дружбы! Как будто у лепреконов вообще бывают друзья! Монетой Коннор иногда пользовался — даже одна монета приносила удачу, а уж полный горшок… Перед внутренним взглядом Ричи до сих пор разбитая чашка. А также все мелочи (и далеко не мелочи), о которых ему удалось разузнать: несколько сорванных сделок, неудачные переговоры и театральная премьера на прошлой неделе, на которую Камски умудрился опоздать. То есть либо это все — хитроумная интрига самого Камски, либо с его горшком что-то произошло. И почему-то кажется, что Коннор знает об этом больше, чем Ричи даже вообразить может. Заметив, что стоит перед запертой дверью уже несколько минут, Ричи встряхивается и вставляет ключ в замок. На мгновение ему кажется, что он чувствует знакомый запах… но это наверняка от его собственной кожи, говорит он себе, отметая мысль, — и толкает дверь. В крошечной прихожей темно, из гостиной тоже не доносится света, Ричи шагает вперед… И застывает на пороге. — Что ты здесь делаешь? — выдавливает он. Коннор сидит на диване, завернувшись в простыню — и под ней он явно не одет, — с сигаретой и пустым, безразличным выражением лица. Но Ричи не обмануть этим показным равнодушием, он чувствует, что у Коннора под кожей пожар. — Жду тебя, — произносит Коннор и стряхивает пепел в небольшую пепельницу, пристроенную на подлокотнике дивана. Огонек сигареты, освобожденный от пепла, ярко вспыхивает. — Дольше, чем хотелось бы. — Где… — Ричи откашливается, пока его мозг все еще пытается осознать происходящее — в его вселенной Коннор просто не может быть в гостиной Гэвина, это абсурд. Да еще и голый. — Где Гэвин? Что ты с ним сделал? Коннор усмехается и глубже затягивается. Эта его привычка бесит. — Думаешь, я его убил? — спрашивает он светским тоном, и у Ричи внутри все сжимается. — Успокойся, с ним все в порядке. Просто устал и спит. Устал? Спит? — Ты что, — доходит до Ричи, — переспал с ним? Коннор тушит сигарету в пепельнице. — Ага. Он переспал с Гэвином? — Ты с ума сошел? — выдыхает Ричи. Коннор переспал с Гэвином — что это значит, это безумие какое-то… — Зачем ты это сделал? Нет, на самом деле он должен убедиться, что Гэвин жив — вот о чем нужно думать. Ричи стремительно пересекает гостиную и заглядывает в спальню, и действительно, Гэвин в постели: спит спокойно и крепко, его грудь поднимается и опускается — время еще недостаточно позднее, но наверняка не обошлось без капли колдовства. Или не капли… — Ты его околдовал? — шипит он, возвращаясь. Коннор совершенно равнодушен к его метаниям, рассматривает пачку сигарет, словно думает, не закурить ли ему снова. — Какого черта, Коннор?! Что ты творишь? Коннор качает головой, его улыбка говорит Ричи все, что тот не хотел знать. — Что я творю, Ричи? — переспрашивает он. — Всего лишь хочу понять, что в нем такого особенного, — считай это любопытством. — Я не разрешал тебе! — Двадцать пять лет тебя знаю, — Коннор достает сигарету, — а тебе до сих пор есть чем меня удивить. Его сарказм понятен, но Ричи представляет, как Гэвин прикасается к Коннору, — а потом представляет, как Коннор прикасается к Гэвину, — и у него кружится голова, а к горлу подступает ярость. Он знает, что это лицемерно и глупо, что не ему тут ревновать, что это был верх цинизма вчера — переспать с Коннором, а потом переспать с Гэвином, а еще циничнее теперь предъявлять претензии… …но… Но Коннор первый начал! (Голос Мартина что-то произносит насмешливо прямо у Ричи в мозгу, но рев крови в ушах заглушает этот «голос разума».) — Я не хочу считать это любопытством! — взрывается Ричи. — Одна из твоих игр, Коннор, одна из потрясающих идей, как обвести окружающих вокруг пальца?! Тебе мало, что клиенты готовы ради тебя на все — ты готов прибегнуть к колдовству, лишь бы добиться своего? Но ты же явно терпеть его не можешь… — Это ты так решил. И что за колдовство, к которому я готов прибегнуть? — Коннор все же закуривает. — Поясни-ка, Ричард. У него такой тон, что инстинкт самосохранения и здравый смысл (за которого сейчас воображаемый Мартин) предлагают Ричи заткнуться и немного остыть, но Ричи уже далеко за тем порогом, у которого готов прислушиваться к голосу здравого смысла. — Ты отлично знаешь, о чем я, — цедит он. В темных глазах Коннора тлеет понимание, но Ричи все равно продолжает, не может остановиться: — Твой дар, Коннор! Твой голос, которому никто не может отказать, — и тебе пришло в голову использовать его на Гэвине? Коннор молча слушает его тираду, взгляд острее ножа. — По-твоему, — спрашивает он тихо, когда Ричи выдыхается, — я использовал волшебный голос, чтобы соблазнить твоего любовника? Который — разумеется — никогда и ни за что не посмотрел бы на другого мужчину, потому что предан тебе всем сердцем, ну да… пока ты спишь со мной. И только мой дар и колдовство смогли свернуть его с праведного пути. Так, по-твоему, было дело? Сарказм так и сочится с его губ, смешиваясь с дымом, и Ричи как будто вдыхает яд: его легкие горят, его горло горит, он весь горит изнутри. — Да, Коннор, — рычит он, — да, именно так было дело. Я знаю тебя — я знаю, тебе ничего не стоит использовать его исключительно мне назло… — Как у тебя хватает наглости на упреки? — спокойствие и высокомерие Коннора дают слабину. — Мы расстались, ты моментально утешился! И теперь у тебя претензии к моему моральному облику? — Да потому что это ты изменял, — и Ричи все же скатывается на обвинения «ты первый», ничего не может с собой поделать, — ты стал встречаться с Камски, хотя я был против! Коннор закатывает глаза. — Ты считал, что я изменял. — О да, как я мог забыть! Это была «просто дружба»! — Я не должен оправдываться… — Да когда ты оправдывался, Коннор? — Ричи не может сдержать горького смеха. — Всегда делаешь что хочешь и что считаешь нужным, как будто раньше тебя можно было остановить. — Ну, тебе удавалось, — едко произносит Коннор. Это удар ниже пояса. — Ты использовал голос на Гэвине! — Нельзя использовать то, чего нет! — вспыхивает Коннор — и тут же на его лице отображается едва ли не ужас. Он сжимает губы, но слова уже сказаны — хотя их смысл ускользает от Ричи. Что это значит — его голоса нет? Это значит, что Коннор не использовал голос, чтобы забраться к Гэвину в постель — или это означает, что голоса нет? Или… — В каком это смысле нет? — оживает Ричи. Коннор отмахивается — огонек сигареты прочерчивает огненную дугу, завораживая, и Ричи всего на мгновение отвлекается от лица Коннора, а когда возвращается к нему взглядом — Коннор уже спокоен, как ледяная статуя. — Ни в каком, — говорит он, — не твое дело. — Коннор!.. — И что тут происходит? Голос взрезает накал между ними, Ричи почти видит капли крови в воздухе, оборачиваясь. Это Гэвин — он стоит в дверях спальни, на вид непринужденный и собранный, но сквозь его уверенность проступает тревога. Вряд ли ему хочется разборок в гостиной — а с другой стороны, не стоило тогда трогать Коннора! — Я смотрю, ты не скучал, — произносит Ричи, и собственный голос кажется безжизненным. Он слишком оглушен. — Нет, — говорит Гэвин настороженно — не похоже, что он раскаивается (ему и не с чего, подсказывает Мартин, ему не с чего, это ты тут самый большой мудак…), — я не скучал. Твой брат решил составить мне компанию — поделиться своим ценным мнением на наше расследование. — Я надеялся, что у него больше мозгов, чем у тебя, Ричард, и он откажется от этого гиблого дела, — Коннор соскальзывает с дивана, плотнее заворачиваясь в простыню. Под тонкой тканью угадываются очертания его тела, и даже сейчас, когда Ричи так зол и растерян, это притягивает взгляд. — Остальное было бонусом… — Я надеюсь, приятным? — встревает Гэвин. Его глаза блестят от гнева, но кроме гнева Ричи чувствует что-то еще. Что-то большое. Опасное. — Не льсти себе, — откликается Коннор. Его голосу тоже недостает обычной язвительности. — Ублюдок, — говорит Гэвин. — Неудачник, — спокойно отзывается Коннор, и на его губах тень улыбки. Или Ричи просто бредит от перенапряжения, воображая то, чего нет. Ему кажется, воздух звенит, словно струны на гитаре натянуты до предела и грозятся вот-вот лопнуть, раня пальцы в кровь. Коннор исчезает в спальне и появляется оттуда уже одетым, а Ричи все еще пытается вдохнуть хоть каплю воздуха. Он не может никого обвинить, никак не может выразить свой гнев, и от этого мысли в его голове мечутся как бешеные, вот-вот рискуя взорваться, а давление эмоций распирает грудь… Дверь квартиры хлопает, и Ричи с Гэвином остаются наедине. Гэвин медленно проходит в гостиную, опускается на диван, на то место, где всего пять минут назад сидел Коннор, и в этом есть что-то чудовищно гротескное — и просто чудовищное. У него вид, как будто он попал в стихийное бедствие и, с одной стороны, рад, что выжил, а с другой — все еще не уверен, что действительно выжил, и… — Я не понимаю, что происходит, Гэвин, — говорит Ричи. Голос скрипучий, и Ричи буквально ощущает, как внутри что-то ломается, трескается. — Что за херня творится? Пора что-то менять, понимает он, пора с этим заканчивать. Он не знает, что именно делать — но что-то делать необходимо. Полгода прошло. Так больше не может продолжаться. Коннор — похоже — в опасности, и Гэвин — возможно — в опасности, и если Ричи не возьмет, наконец, под контроль свои чувства и свою жизнь, это все закончится слезами и кровью. И кровью — куда вероятнее. Пора повзрослеть. Он поднимает голову и смотрит Гэвину в лицо: в его растерянные глаза, на его приоткрытые губы. — Мы должны раскрыть это дело, — говорит Ричи твердо, — как можно скорее. Узнать правду, Гэвин. Хватит тормозить.   — Итак, что нам известно? — начинает он с преувеличенным энтузиазмом, когда Гэвин приводит себя в порядок. Не так-то просто сохранять хладнокровие и профессионализм, но Ричи держится. Гэвин задумчиво отпивает кофе из большой кружки с упитанной древесной феей. Это всего лишь совещание, говорит себе Ричи, рабочий момент. Соберись. — Ну смотри, — начинает Гэвин. — С одной стороны, смерть Хлои Четвертой: тут сам черт ногу сломит. Ее обнаружили на Банерт-роуд — водитель проезжающего автомобиля заметил тело на дороге. Это не жилой район, рядом только промышленные здания. Ее машина была припаркована на обочине, дверца открыта. Хлою застрелили — пуля выпущена из Глока, попала прямо в сердце. Орудие убийства не нашли, как и следы других автомобилей, ведь прошел дождь. Муж и сестры на допросе заявили, что не в курсе, куда и откуда она ехала — якобы никому из них она не сообщала о своих планах. Основная версия полиции — ограбление, ведь из машины пропали ее сумка и телефон. Ну или смерть в случайной перестрелке, а ограбили потом уже ее мертвую. — Он снова отпивает кофе, тон у него сухой и деловитый, как на докладе. — Нигде на дорожных камерах она не засветилась, что подозрительно, но не очень. Насколько я знаю, полиция запросила расшифровку ее телефонных разговоров, но вроде бы ничего интересного не нашли. Они закроют это дело, это висяк. У Гэвина есть знакомые в полиции, так что — скорее всего — тут он не ошибается. Ричи берет кружку Гэвина и тоже глотает кофе: ему нужно прочистить мозги. Кофе на вкус дерьмо, но все же не так ужасен, как тот, что получается из кофемашины в квартире Ричи. Связана ли смерть Хлои Четвертой со всеми этими секретами Коннора и Камски? Если так подумать, то совсем не факт. Однако Хлоя Вторая уверена, что это не случайное убийство и что дело тут в том, что Элайджу шантажируют. Вот только зачем шантажисту убивать кого-то? Разве после этого ему не перестанут платить? — С другой стороны, — подхватывает Ричи, — этот шантаж. Хлоя Вторая уверена, что некто вымогает деньги у Камски и это длится достаточно давно. И она, похоже, тоже считает, что та давняя авария могла быть с этим связана. — Думаешь, он сбил кого-то? Или Хлоя? И теперь платит, чтобы заткнуть возможных свидетелей или кто там может знать… Это чертовски похоже на правду — и да, в таком случае Элайджа может платить шантажисту. А еще кто-то отчаявшийся добиться правды вполне мог убить Хлою — как виновницу аварии или просто чтобы причинить боль Элайдже. Вот только почему Камски не рассказал об этом другим женам? И — при чем тут Коннор?.. — Это правдоподобно, — соглашается Ричи, колеблясь, — и тогда нам нужно пытаться разузнать все возможное о той аварии, не может быть, чтобы не осталось ни единой зацепки. Но… Он умолкает. — Но что? — проницательно спрашивает Гэвин. — Но почему денег тебе предлагал Коннор, а не Элайджа? Деньги до сих пор лежат на столе — Коннор не забрал их. Счел, что за что-то платит? Вот только за что, если Гэвин не согласился бросить это расследование? Мысли заходят куда-то не туда. — Ты сам сказал, они любовники, — бросает Гэвин, — может, Эл попросил его… ну или твой братец сам такой щедрый, готов помочь. Ричи вот готов Гэвину по лицу заехать, но сдерживается. — Коннор не щедрый, — отвечает он как может ровно. — И у Элайджи своих денег хватает, уж это ему не нужно… — А что нужно? — перебивает Гэвин. И Ричи хочет резко ответить, но внезапно задумывается: да, возможно, Элайдже нужна помощь, просто не деньгами. У Коннора много других возможностей помочь. — Если он утратил свою удачу, значит, что-то случилось с его горшком, — Ричи подходит и садится на столик напротив Гэвина — ему надоело стоять. Он успевает заметить, как кривится лицо Гэвина при упоминании горшка. — Но Коннор сказал, у него больше нет голоса. Даже произносить такое вслух болезненно. — Что? — Гэвин хмурится. — Все у него нормально с голосом… — Не голоса — голоса, — Ричи делает ударение на последнем слове. — У Коннора есть дар, — он поводит рукой, изображая нечто нематериальное — почти у каждого фейри есть дар, но обычно они попроще, чем волшебный голос, — его голос может… воздействовать на психику, скажем так. Вообще-то, они это не афишируют, и Коннор ему наверняка голову откусит, если узнает, что он разболтал такой секрет Гэвину — но выхода нет. Коннор не спешит помогать. — Воздействовать на психику? — переспрашивает Гэвин шокированно. Со стороны звучит действительно жутковато, Ричи признает. Про свой дар он не спешит рассказывать. — Не будем вдаваться в подробности, — предлагает он. — Просто все вместе получается загадочно: Камски лишился удачи, а Коннор голоса. И эта авария, подробности которой Элайджа скрывает. И шантаж… и, возможно, Коннор тоже кому-то платит, и он хочет, чтобы мы оставили это дело, едва ли не больше Элайджи… И я не знаю, — он трет виски, потому что внезапно начинается головная боль, — как все это связано и связано ли. Но мне кажется, Гэвин, — и он смотрит Гэвину в глаза, — что связано. Гэвин молчит, поджимая губы, словно задумался слишком глубоко, но взгляд у него острый, внимательный. — Я думаю, нужно все узнать об аварии, — говорит он наконец, — и я знаю, у кого спросить.   В машине Гэвина холодно и сыро, и Ричи плотнее кутается в пальто: у него замерзли руки. Гэвин тычет в кнопки радио, но из магнитолы доносится только невнятное шипение и кваканье. По словам Гэвина, его знакомый знает все про тачки в этом городе, и если машина Элайджи после аварии где-то объявлялась, то он наверняка раскопает, где именно. Сейчас Гэвин одной рукой терзает телефон, пытаясь дозвониться до этого своего чудо-знакомого, пока второй выкручивает руль, едва вписываясь в поворот. Как бы они сами не стали предметом интереса знатока тачек и аварий, если Гэвин не научится аккуратно водить. Но проситься за руль бесполезно: Гэвин сразу превращается в дракона. — У машины может быть только один хозяин, Рич, — заявляет он каждый раз, когда Ричи поднимает эту тему в разговоре. — И этот хозяин — я! Мысли Ричи все время возвращаются к аварии, почему-то она кажется ужасно важной в цепи всех этих странных событий, хотя и произошла так давно. Возможно, Гэвин прав, и решение банально: Элайджа или Хлоя сбили кого-то, а потом он все скрыл, пользуясь своей удачей? А сейчас с удачей что-то произошло, и правда упорно пытается пробиться наружу. Ричи замерз. — Да машина едва поцарапана, — вещает Гэвин в трубку, — просто непонятно, куда он ее сбыл, никаких официальных доков нет… Ричи встряхивается, с трудом сосредотачиваясь на разговоре. Гэвин, кажется, все же дозвонился до своего информатора — на его манере вести машину это сказалось самым печальным образом. — Да что значит «битая в хлам»? — повышает голос Гэвин. Мысли Ричи вновь ускользают — он почему-то вспоминает об одном случае, который с ним произошел тоже месяцев девять назад (восемь месяцев, подсказывает внутренний Мартин, восемь месяцев и девятнадцать дней назад). Они с Коннором тогда встречались с парой подпольных бизнесменов, торгующих кое-какими артефактами. Ричи хорошо помнит тревогу в глазах Коннора, когда обстановка начала накаляться — а ведь он предупреждал, у него с самого начала были дурные предчувствия! — и как появилось оружие. Не первый раз, когда они попали в переделку, но тот вечер почему-то кажется особенным — и все эти месяцы казался, так что Ричи старался о нем просто не думать. Они тогда чертовски близки были к провалу, звуки выстрелов до сих пор звучат в ушах: наверное, дело просто в нервотрепке последних дней, Ричи на пределе. Но у Коннора есть (или был — напоминает Мартин) волшебный голос, и только поэтому тогда все обошлось. Обошлось. Непонятно, почему Ричи думает об этом сейчас. — Хочу взглянуть хотя бы на фотки, — голос Гэвина вновь выдергивает Ричи из калейдоскопа переживаний, — мы уже в паре кварталов, сейчас заскочим к тебе. Ну, Джонни, ну какие деньги, откуда у меня деньги, мы же приятели с тобой… хорошо… — Гэвин резко выкручивает руль, машина визжит покрышками на влажном асфальте, — ты сам так сказал… Впереди мелькает светофор, Гэвин лихо поворачивает, закатывается на тротуар — Ричи видит отскочившую с дороги фигуру, — и бьет по тормозам. Водитель тысячелетия, определенно, и Ричи открывает уже рот, чтобы сказать Гэвину об этом — но решает не тратить времени и сил. Наверняка это бесполезно. Так что вместо этого Ричи толкает дверцу и выбирается наружу. — Какого хрена, Рид! — возмущается человек, на которого они едва не наехали, — у тебя что, глаз нет?.. Он резко умолкает, его глаза, глядящие прямо на Ричи, округляются в шоке. И Ричи знает этого парня — у него знакомое лицо. Джонатан — так его зовут, довольно претенциозное имя, а у Ричи идеальная память, он помнит всех, кто на них с Коннором работал хотя бы пять минут. Правда, сам Ричи с ним особо не пересекался, но… Но Ричи не знал, что он уволился. И еще Ричи не знает, почему теперь это парень смотрит на него как на привидение, и пятится назад, и в глазах у него такой шок. — Ты… — бормочет он, — ты… — Что с тобой, Джонатан? — Ричи чувствует прилив раздражения, — к чему вся эта непонятная сцена? Мы хотим всего лишь поговорить о машине… — Но ты же мертв! — лопочет Джонатан. — Ты был мертв, я своими глазами видел, как ты был убит!   У Ричи идеальная память. Идеальная… Он смотрит в глаза Джонатана, и мысленный туман — тяжелая липкая кисея, — внезапно расступается, обнажая яркие, как голографическое фото, воспоминания. Они тогда чертовски близки к провалу (он говорил!), звуки выстрелов звучат в ушах, пистолет в руке у Ричи такой холодный. Они должны выбраться, думает он с невероятной остротой, он должен спасти и Коннора, и себя. Это даже не обсуждается. У Коннора волшебный голос, всего несколько фраз — и самые безумные готовы сложить оружие. Но у всех дрожат руки, и кто-то просто случайно нажимает на курок. Ричи видит пулю. Видит — и в тот же миг понимает, что она попадет в цель. Эта маленькая смертоносная пчела из железа, один поцелуй — и Коннора больше не будет. Коннора не будет… Когда Ричи принимает решения, он принимает их быстро. Пуля целует его в грудь. Пол и потолок меняются местами, он чувствует удар затылком, и удушающая тяжесть моментально наваливается на него, прижимает к земле, в землю, куда-то глубоко-глубоко вниз. Над ним лицо Коннора — белое, застывшее, — Ричи смотрит в него и не может сказать ни слова. «Не волнуйся, — вот что он пытается выдавить, — не бойся, любимый, все обойдется»… Но вместо слов во рту только кровь, и именно это (он не успевает сказать последние слова) хуже всего. — Нет, — Ричи не слышит, но он видит, как шевелятся губы Коннора, и поэтому он знает, — нет, нет, нет…   Кажется, он теряет сознание. Или, возможно, умирает.