Румпельштильцхен

Ричи несколько раз в своей не такой уж длинной жизни испытывал страх. Он ненавидит это чувство: липкий паралич, когда все твои мысли сводятся к одной-единственной точке, одному стремлению. Так было, когда они попали в приют, и Мартин плакал, а Коннор смотрел на Ричи таким взглядом — «что же мне делать?» — а Ричи сам хотел плакать и не знал, что делать. Так бывало время от времени, когда придурки на переговорах решали, что пистолетом можно добиться скидки и расположения, и приходилось напоминать им, что Ричи не просто бухгалтер, чистый богатый мальчик, не знающий жизни, — напоминать, что у него в карманах не только счеты. Но лучше всего он помнит тот день, когда трусливо сбежал, оставив Коннора запертым в барьере: потому что боялся, что Коннор использует свой волшебный голос (хотя они клялись, но Ричи нарушил эту клятву, и он больше не верит в нее), а на самом деле (на самом деле — шепчет Мартин ему в ухо изнутри), потому что ты не мог на это смотреть, мудак. Когда Ричи закрывает глаза, он каждый раз возвращается в тот самый день — день, когда он едва не убил Коннора. Гэвин ударяется о барьер. — Открой! Ричи помнит слишком много подробностей: и кровь, которая не оттирается с паркета, и глубокие царапины на косяке, и как сложно потом было смотреть Коннору в глаза. Извинениям Ричи всегда не хватало искренности. — Открой! Ричи закрывает уши — он не хочет слышать! Почему они просто не могут понять! Понять и отступить! — Перестань! — кричит он. — Открой!!! Гэвин делает пару шагов назад, его глаза горят ненавистью, и яростью, и еще такими чувствами, которые Ричи не хочет анализировать, но он отступает, и это главное… — Я тебя убью, — шипит Гэвин и налегает на барьер изо всех сил. Его губы белеют, на костяшках кровь, и что-то внутри у Ричи лопается — трескается со скрежетом и звоном, и он вдруг во всей ужасающей остроте понимает, что за мерзость он творит. — Но сначала выберусь… Ричи убирает барьер — ему кажется, он слышит звук, с которым преграда лопается, — и Гэвин едва не выпадает наружу, ошеломленный. Ричи приваливается к стене: он весь дрожит, перед глазами то меркнет, то расплывается. Он чувствует тошноту — последствия удара в полной мере накатывают, и Ричи должен спешить, но ноги его не несут. Гэвин убьет его. И будет прав. Он будет прав! Но Гэвин застывает напротив — на мгновенье, — а потом толкает Ричи в плечо и бросается бежать. И словно струна рвется: Ричи оживает. Он не знает дороги, зато он знает, где Коннор — чувствует его, и если бы только Коннор не отрезал его, не выкинул из своей головы полгода назад, то сейчас Ричи смог бы сказать ему, что его дар вернулся. Именно сейчас эта связь так нужна (кого ты обманываешь, она нужна тебе каждую секунду, каждый вдох…) — но ее больше нет и, возможно, никогда не будет. Некогда сожалеть. Чертов бетонный лабиринт заканчивается роскошной на вид дверью, настолько неуместной здесь, что кажется ошибкой — гламуром, наваждением, — и Гэвин нерешительно притормаживает, но Ричи знает: медлить нельзя. Тонкая нить, которую Коннор заглушил со своей стороны, дергается и трепещет. Ричи отстраняет Гэвина и толкает дверь. Картина перед ним — олицетворение всех его кошмаров. Коннор на коленях: растрепанный, с разбитой губой и рваным воротником, и секунду Ричи буквально видит только красное зарево — но к виску Коннора прижато дуло пистолета, палец Андроникова напряжен на спусковом крючке, — и Ричи остывает так же стремительно. Не остывает — замерзает. — Ричи, — выдыхает Коннор, — ты в порядке?.. Андроников дергает его за волосы, вынуждая замолчать. — Одно только слово, — цедит он, — одно слово — и я тебе башку отстрелю, понял? Сколько вас? — это уже Ричи и Гэвину. — Сколько вас там?! Он оттягивает — дергает — голову Коннора назад, это даже выглядит болезненно. И вид у этого психа такой, будто он в любой момент готов спустить курок — лицо налито кровью, руки трясутся, волосы прилипли к голове, ни намека на того вальяжного толстяка, который изображал из себя босса еще полчаса назад. Он знает. Ричи страшно. Очень. — Нас только двое, — выпаливает он, задирая руки, — отпусти его! Переговоры — не его сильная сторона, но цена ошибки слишком высока. — Ага, отпущу, — Андроников хихикает, но Ричи почему-то не кажется, что ему весело, — держи руки перед собой, фейри! — он обходит Конора сзади, благоразумно, — я так и знал, что этот твой Ричард выберется, а он еще дружка с собой привел, вы посмотрите. Совершенно не хочется ни на что смотреть. Ричи делает шаг вперед и замирает. — Какой у тебя дар? — спрашивает этот псих Ричарда. Тот даже не сразу понимает, о чем речь — настолько резкая смена темы, да и мысли его лихорадочно крутятся в попытках найти выход из положения. У него нет оружия, и он даже не спросил, есть ли у Гэвина. Краем глаза он видит, что Гэвин опускает руку поближе к карману джинсов, и задерживает дыхание, чтобы не выдать себя неосторожным вздохом. — Какой у тебя дар?! — Ричи… — начинает Коннор и охает, когда Андроников бьет его по щеке сбоку. — Я сказал заткнись! — Слышишь ты, придурок, — встревает Гэвин, — какого хрена тебе нужно? Давай разойдемся по-хорошему, без жертв. — Без жертв не получится, — ухмыляется Андроников, зубы блестят на фоне бороды, как стеклянные, — что ж, как говорят — долг платежом красен? — он смотрит прямо Ричи в глаза, — посмотрим, готов ли ты пожертвовать ради любимого брата. Или уже не такого и любимого? — и ухмылка становится шире, когда он переводит взгляд на Гэвина. — Пожертвовать чем? — спрашивает Ричи, хотя он знает ответ — догадывается. — Своим даром, конечно, — Андроников двигает бровями, будто у них тут непринужденный разговор приятелей, — ты подпишешь контракт? Ричи облизывает пересохшие губы. Отдать его дар? Он даже представить не может, каково это — хотя и пользуется им не так уж часто. Но это как… как пожертвовать воздухом в своих легких или мыслями в своей голове. Непереносимо. Но у Коннора кровь на лице, поэтому Ричи говорит: — Да. Конечно. Он еще ничего не подписал. Пока он не подписал — можно выкрутиться. Лишь бы этот больной хотя бы на секунду отвел пистолет. — А ты, лепрекон? — радуется Андроников. — Отдашь свой горшочек? — Да пошел ты, — моментально отзывается Гэвин, — стреляй, он мне никогда не нравился… — но он тут же вскидывает руки, потому что лицо Андроникова наливается кровью, а Ричи буквально умирает на месте, — тихо, тихо, давайте-ка все успокоимся! Он звучит твердо, уверенно — атмосфера в этой проклятой комнате звенит от напряжения, но Гэвину как-то удается не столкнуть лавину. Ричи в себе не настолько уверен. — Я не собираюсь успокаиваться! — орет Андроников. — Я хочу заключить договор! С вами обоими! Со всеми троими! Может, эту лавину уже просто нельзя остановить. Ричи делает еще один шаг вперед. Он не так уж далеко. Если бы это был не Коннор — он бы рискнул, он быстрый и бывал в таких ситуациях, — если бы это был не Коннор. Но Коннор смотрит на него, не моргая, а потом едва заметно кивает. Коннор всегда за то, чтобы рискнуть. — Что за договор?.. — спрашивает Ричи. — Я не буду заключать договор, — говорит Коннор. — Заткнись! — Андроников снова дергает его за волосы. — Еще раз откроешь рот — и ты труп! У него совершенно невменяемый вид, и Ричи проклинает момент, когда решил следовать за Гэвином — искать чертов вольт, чтоб его! — а не пришел сюда сразу. Он ощущает всеми костями, что из этого оружия вот-вот вылетит пуля — а когда она вылетит, то обязательно куда-то попадет. — Просто скажи, чего тебе нужно, — увещевает он, хотя и чувствует, что никакие уговоры не пробьются сквозь эту истерику, — ты же понимаешь, что нас всех троих застрелить не сможешь… Можно договориться, все уладить. Андроников несколько секунд смотрит на него налитыми кровью глазами, пока сердце Ричи замирает от тревожных предчувствий, но потом его лицо расцветает в озарении. — Вы же детективы, вы поможете мне, — частит он — и точно, он просто свихнулся, и у Ричи внутри все буквально смерзается: если этот тип и правда сумасшедший, то выстрелить может в любую секунду. — Вы найдете кое-какую вещь! Ее у меня украли, и из-за нее у меня на хвосте капитан полиции! Он хочет ее получить, а какой-то урод меня обокрал… — Секунду, — перебивает Гэвин, — ты что-то спер у капитана полиции? Идея так себе — я знаю капитана Андерсона, он не из тех, кто любит подобные шутки. — Нет, тупица! — голос Андроникова ломается, — это меня обокрали, ты что, не слушаешь?! Мне нужна эта вещь — чтобы оживить мальчишку! Мы договорились, вот этот вот засранец договорился, — он сжимает пальцы в волосах Коннора, и тот морщится от боли, — приехали на встречу, все было отлично, отлично, слышишь? А теперь у сраного капитана в багажнике труп его отпрыска, — он снова хихикает, — и он спустит с меня шкуру, если артефакт не удастся найти до завтра — и вы его найдете, понял? После того, как подпишете контракт! — Как мы найдем его за ночь? — хмыкает Гэвин. Пистолет тяжелый и все чаще опускается, и Ричи делает еще один крошечный шажок. — Мне насрать, как! — взрывается Андроников, и дуло пистолета вновь прыгает вверх. — Но вы должны его найти! Давай, фейри, доставай бумагу, я видел блокнот у тебя в кармане! У Ричи одновременно три миллиона мыслей в голове: отпрыск капитана — это и правда Коул Андерсон? Ричи знает мальчика и впервые слышит, что он умер! И догадывается ли Андроников, что это Коннор украл артефакт? Но зачем тогда вся эта игра? И как, ради всего святого, Андроников подпишет договоры, если он явно не собирается отойти от Коннора хотя бы на пару шагов. И что Коннор вот-вот сделает что-нибудь безумное. Застывшими пальцами Ричи достает блокнот. — Ричард, нет, — говорит Коннор — и его голос ввинчивается Ричи в уши и проникает глубоко, так глубоко, что он чувствует, как слова втыкаются прямо в сердце, и блокнот сам выскальзывает из пальцев Ричи и падает на пол, — я запрещаю… И все взрывается в один миг. Андроников размахивается и бьет Коннора рукой с зажатым в ней пистолетом, тот опрокидывается на пол — но тут же бросается на Андроникова, вцепляясь в ногу. Дуло пистолета взлетает в воздух. И, как и всегда, когда дело касается Коннора, Ричи принимает решение моментально. Его когти погружаются в плоть, на пальцы брызгает, и вопль Андроникова музыкой отдается в душе. Тот шатается от неожиданности, едва не падая, но успевает ухватиться за куртку Ричи и устоять, и Ричи вцепляется в ствол, дергая его к себе, чтобы вырвать из рук этого психа. Но не успевает. Он чувствует, как дуло, почти упирающееся в него, вздрагивает — чувствует это движение воздуха, и энергии, и смерти, и кажется, он снова не успеет сказать последних слов. Мир вокруг словно замедляется и в то же время приобретает необычайную резкость, ясность, остроту, на одно мгновение Ричи словно видит все и сразу, ощущает окружающую реальность на сто процентов. Руки Коннора обхватывают его вокруг талии. Ричи ловит взгляд Гэвина — ошеломленный, испуганный, — когда пистолет щелкает. И щелкает. И щелкает. — Что? — орет Андроников — он отшатывается, вся рубашка спереди в крови, но вряд ли раны глубокие. — Что за?.. Вскинув пистолет, он стреляет в пол. Выстрел оглушает, отдается в голове Ричи множественным эхом, — и он просто не успевает среагировать, хоть что-то предпринять, потому что Андроников стреляет в Коннора. Ба-бах, — говорит пистолет. Сердце Ричи останавливается от ужаса. С криком Андроников роняет пистолет, на его руках кровь, и пуля — господи боже, успевает подумать Ричи, — пуля не попала в Коннора, ствол разорвался, как такое вообще возможно?.. Коннор начинает смеяться. Звук такой странный, что рвет напряжение в клочья, и секунду Ричи кажется, что Коннор просто сошел с ума — не выдержал потери и возвращения дара, и гибели Ричи, и угроз, и всего остального. Но Коннор поднимает руки, разжимает кулаки, и с его пальцев на пол падают золотые монеты. Со стуком они раскатываются в стороны, запах золота и удачи оглушает, и эта ужасающая сцена навсегда откладывается у Ричи в голове. — Черт, — выдыхает Гэвин. Коннор медленно поднимается на ноги — и Андроников отступает, пока не упирается в свой пафосный кожаный диван и не падает с размаху на сидение, и его лицо искажено смесью ненависти и страха. — Я не хотел никого убивать! — орет он и весь трясется, но Ричи кажется, что это не страх — что этот псих далеко уже за границей страха и вообще разумности. — Они нарушали! Они хотели наебать меня, но я наебал их первый! — И Элайджа? — спрашивает Ричи. — Камски ты тоже наебал? Андроников переводит на него налитый кровью взгляд. — Камски? — он мотает головой. — Я ее не трогал, эту фейри, понятно? Я ее не убивал! Она просто хотела со мной встретиться, но я не поехал! И теперь он не верит мне, считает, это моих рук дело! Он сказал, что убьет меня, если я не оживлю ее — но я не могу два раза использовать артефакт на одном трупе. И его украли! И этот ублюдок, — он скалится в сторону Коннора, — должен был мне помочь. Он… — Он убьет тебя, — шепчет Коннор. И Андроников словно приходит в себя — словно осознает вдруг, что все это не шутки. Он сейчас умрет. — Мы можем договориться, — бормочет он, — у меня есть то, что тебе нужно… — Мне нужно только твое сердце, — говорит Коннор. — И, может быть, язык. Как пойдет. У него немного оглушенный вид, кровь на лбу, на скуле, и Ричи понятия не имеет, что здесь происходило до его прихода — что все эти полгода происходило, — и больше всего на свете ему хочется сжать Коннора в объятьях и никогда не отпускать. Разве что только на пару минут, чтобы самостоятельно вырвать этому ублюдку сердце. Мартин умеет консервировать органику в формалине. Он не откажется. Но что-то в лице Коннора подсказывает Ричи, что объятия сейчас — не лучшая идея. А еще, что месть принадлежит не ему. — Нам лучше выйти, — с трудом произносит он, все в нем противится этим словам. Он слышит свой голос как будто со стороны — звучит незнакомо. Слишком спокойно. — Что? — Гэвин будто парализован зрелищем, — зачем? Не хочешь травмировать мою нежную психику?.. — Вроде того, — Ричи обнимает его за плечи (он отказывается считать, что просто сам мечтает на что-нибудь опереться) и тянет, и Гэвин неохотно подчиняется. — Коннор, двадцать минут. И закрывает за ними дверь. Ему все равно нужно придумать, как добраться до дома. И где они вообще. И… Ричи без сил. Он даже гадать не хочет, в чем причина: в событиях последних дней, или в дробилке, или в пистолете возле головы Коннора. Или во внезапном осознании собственных трагических заблуждений. Он сползает по стене на пол, не обращая внимания на пробирающий до нутра холод от бетона. Из комнаты не доносится ни звука. Иногда волшебный голос Коннора бывает очень тихим. Гэвин опускается на пол рядом, словно в его теле исчезли все кости, но Ричи не чувствует от него тепла. Пауза длится, но потом Гэвин откашливается и глубоко вдыхает. — Если ты еще хоть раз так сделаешь… — он еще секунду молчит, словно подбирает слова, но когда наконец говорит — в его голосе железо: — Я по ходу поторопился с выводами, Рич. Так вот, засранец, заруби себе на носу — я двадцать лет терпеть такое дерьмо не стану, я тебе не Коннор. Я тебя люблю, но пойдешь нахуй моментально… Он резко умолкает, к его скулам приливает кровь — пока Ричи смотрит в шоке, пытаясь осмыслить его слова. — Ты понял? — резко спрашивает Гэвин. — Я понял, — выдавливает Ричи. — Ты… меня любишь? Гэвин молчит в ответ, его взгляд не отрывается от пола. Признание кажется неожиданным, слишком внезапным, даже диким — но Ричи вдруг чувствует, как все его мышцы слабеют и внутри разливается тепло. Гэвин сказал, что любит его, и разве такое возможно? Ричи очень хочет, чтобы это было возможно. Чтобы его поступок и его секреты не разрушили между ними все… вот только сможет ли Гэвин принять Коннора, и сможет ли Коннор принять Гэвина (и примет ли Коннор самого Ричи назад) — думать об этом слишком больно. — Дашь телефон? — спрашивает он. Гэвин безропотно вытаскивает из кармана мобильник. Вряд ли, конечно, тут есть связь — все же подземелье, — но телефон послушно оживает под пальцами и даже показывает полоску связи. Хорошо, что у Ричи идеальная память на цифры. Он набирает номер Мартина. Тот берет буквально пару секунд спустя. — Кто это?.. — голос у него взволнованный. — Это я, — отзывается Ричи. И отодвигает телефон подальше от уха, когда Мартин начинает кричать: — Ты с ума сошел, Рич?! Я не могу никого из вас найти, ты звонишь, а потом не берешь трубку, и Коннор… Дождавшись паузы для вдоха, Ричи вклинивается. — Я здесь с Коннором — Мартин, ты можешь поскорее нас отсюда забрать? И возвращает телефон Гэвину, чтобы тот объяснил, куда ехать.   Они высаживают Гэвина у его квартиры — Ричи на прощание сжимает его пальцы и говорит: — Я позвоню, ладно? — но сейчас ему нужно поговорить не с Гэвином. Черт, ладно, ему нужно поговорить с Гэвином — ужасно нужно! — но вина дергает, и дергает, и дергает изнутри, и если он не выпустит ее, то просто разорвется. — Ок, — произносит Гэвин, не глядя на него. Хотя бы руку не вырывает. Дорога до дома (дома Коннора, приходится себе напоминать) проходит в молчании, даже Мартину как будто нечего сказать. Он за рулем, только время от времени бросает встревоженные взгляды на Коннора — и на Ричи через зеркало заднего вида. В его темных глазах, так похожих на глаза Коннора, Ричи читает десятки вопросов. Но он держит эти вопросы при себе и открывает рот, только когда притормаживает у крыльца. — Я отвезу тебя, Рич, — предлагает он, как будто извиняясь. В его голосе вопрос, и он смотрит на Коннора, когда говорит. Тот качает головой. — Нет, — говорит он, — Ричи останется. Голос холодный, но облегчение, которое Ричи испытывает, как огромное теплое одеяло. Мартин тоже едва заметно вздыхает. — Хорошо, — говорит он и первым выбирается из машины. Оставляя их наедине в металлической коробке: капли дождя стучат по крыше, и Ричи чувствует, как теряет всю решимость. — Ты правда не против? — спрашивает он, глядя Коннору в затылок. Вопрос глупее некуда — Коннор не уступает, если он против. Но сейчас кажется уместным спросить. Взгляд Ричи на старшего брата — наверное — порой был излишне прямолинейным, он слишком привык думать, что Конор знает, что делает. Что он несгибаем. — Предлагаешь мне передумать? — бросает Коннор и распахивает дверцу. Дождь врывается внутрь, и нет, Ричи не хочет ждать, когда Коннор передумает. Так что он ныряет в непогоду следом. Мартин терпеливо ждет их в гостиной — он даже не садится, так и стоит, скрестив руки на груди. — Я пойду к себе, — говорит он, — и завтра я хочу услышать правду. Но голос звучит мягко. Он подходит к Коннору, обхватывает его лицо ладонями, рассматривая с тревогой, стирает кровь с губы большим пальцем. Обнимает его. У Ричи мучительно сжимается в груди. Он так сильно любит своих братьев, ему так не хватает их участия и заботы. Нежные, проницаемые границы между ними в один день стали толстыми стенами с колючей проволокой поверху, и Ричи задыхается в этой одиночной тюрьме. Но Мартин поворачивается к нему — в его взгляде смешанное с любопытством участие. Пара шагов — и он рядом, его руки на лице Ричи — и тот тает под прикосновением. — Завтра поговорим, — обещает Мартин. Касается губами его щеки и отступает. — Постарайтесь не ссориться. Это только звучит легкомысленно, Ричи ощущает тяжелый, как камень, подтекст в его словах. Коннор не моргая следит, как Мартин поднимается по лестнице. Он так глубоко погружен в свои мысли, что привлекать его внимание кажется преступным. — Коннор? — все же решается Ричи. Они должны поговорить. Просто он не знает, с чего начать. — Мне надо принять душ, — сообщает Коннор светским тоном, — уверен, что тебе не нужен врач? Он наконец-то смотрит на Ричи, и тот теряется в его взгляде. Нужен ли ему врач? Запястья немного ободраны веревкой, и по нему прошлась дробилка, и нервы на пределе, но нет, Ричи не нужен врач. Он определенно выживет. Коннор кивает головой и начинает подниматься наверх, и Ричи спешит последовать за ним — слова жгут язык, но он все не может набраться храбрости, чтобы произнести их вслух. Он, наверное, просто самовлюбленный трус. Коннор оставляет дверь спальни открытой. Внутри все осталось таким же — и если гостиная избавлена от присутствия Ричи, то здесь накатывает ощущение мавзолея: все вещи Ричи на своих местах, нетронутые и будто бы законсервированные в одном моменте. В груди сжимает фантомной болью — все это «приключение» могло стоить им жизни. Коннор выходит из ванной, вытирая лицо мокрым полотенцем, напряжение растет и грозит взорваться во что-то уродливое и кровавое. Тогда Ричи собирает в кулак и яйца, и то, что осталось от его мужества — и подходит. — Как ты? — спрашивает он, осторожно касаясь пальцами подбородка Коннора. Звучит блекло и не выражает всех его чувств, но это начало: — Очень больно? У Коннора здоровенная ссадина на виске и скуле справа, и завтра наверняка будет синяк под глазом. Правое ухо опухло, кончик теперь совсем не заостренный. Но он мотает головой. — Нет, — у него настороженный, даже циничный взгляд, словно он не знает, что Ричи выкинет в следующий момент, и не хочет сказать что-нибудь, о чем потом пожалеет. — Что сделаешь с артефактом? — Ричи говорит совсем не то, что хочет и что стоит говорить, и это подобие любезного разговора только углубляет разрыв между ними. — Есть кое-кто, кого я хотел бы вернуть. Пока еще есть время. Ричи думает — ребенок, а еще — Хлоя Четвертая. Элайджа, ну конечно, Коннор не оставит «друга» без помощи… Но привычная ревность сейчас не разжигает огонь, а отдает разложением — гнилью. Коннор садится на край кровати, достает сигареты, но не закуривает — Ричи не чувствует здесь запаха табака, да и пепельниц нет. Зато запах Мартина пробивается сквозь смесь запахов Коннора и печали. — Мартин спит с тобой? Коннор отрывается от изучения сигаретной пачки. — Нет. Просто иногда помогает мне заснуть. У Мартина тоже волшебный голос, но он работает совсем не так, как голос Коннора. И у Коннора раньше никогда не было проблем со сном. И больше ждать нельзя. Ричи приближается и опускается на колени, берет Коннора за руки — это внезапный, но сильный порыв, хочется быть близко, как можно ближе, лицом к лицу. — Прости меня, — произносит он. Коннор хмурится. — За что? Ты не виноват, что тебя похитили — это скорее моя вина, и… — Не за это, — говорит Ричи твердо. Коннор осекается посреди предложения, и по глазам Ричи видит, что он прекрасно понимает, о чем речь — вот только бросаться Ричи на шею в слезах и прощать за все он не спешит. Он осторожно высвобождает руки и поднимается, отодвигая Ричи с дороги. — А твои обвинения в изменах — за них ты извиниться не хочешь? Ричи поджимает губы: он хочет и в то же время не хочет — он никогда не планировал причинить Коннору боль, физическую или душевную, — и все же флирт Коннора со всеми подряд и Элайджа причиняют боль ему самому. Боль, иногда становящуюся непереносимой. Ричи раньше никогда не задумывался, что просто хочет разделить это страдание с тем, кто в нем «виноват». — Как будто это беспочвенные подозрения, — говорит он угрюмо, потому что не может удержаться и не сказать, — как будто ты не бегал к Элайдже, хотя я был против! Как будто ты не флиртовал со всеми подряд! Это правда: сколько Ричи себя помнит, обаяние Коннора привлекало поклонников, и каждый нецеломудренный взгляд на него вызывал у Ричи бурю эмоций. Пару раз Коннор просил разрешения сходить с кем-нибудь на свидание, но Ричи отказывал — и Коннор всегда принимал это без возражений. И только Элайджа оказался тем самым камнем, на котором они споткнулись. Это правда — но в то же время это звучит оскорбительно, и грубо, и просто мерзко, и Ричи слишком поздно понимает, на что похожи его слова. — Что ты пытаешься сказать, Ричард? — произносит Коннор негромко, но угроза в его голосе очевидна. — Что я заслужил твое отношение? Что нужно просто добавить насилия, и все будет, как ты хочешь? А дальше ты решишь, что сломать мне что-нибудь — отличная идея? Ричи задыхается. Нет. Нет. — Всю жизнь, Ричи, — Коннор приближается — его взгляд пылает, — всю жизнь ты ревнуешь и давишь на меня. Ты готов был изувечить меня и даже не раскаялся, — это неправда — неправда! — но Ричи молчит, у него онемел язык, да и нужные слова никак не рождаются в голове. — Я не хочу от тебя защищаться, не хочу бояться повернуться к тебе спиной. Думаешь, я могу так жить? Сколько раз я говорил, что никогда ни с кем не изменял? Ты упрекал меня в нарушении клятвы — и сам ее нарушил! Всегда обвинял меня во лжи — и прыгнул в постель к первому, кто предложил! — Коннор, все не так… — Все так! Все эти речи про неверность — они относились только ко мне. Что бы я ни сказал, ты считаешь, я лгу — считаешь, я должен терпеть и прощать, словно я предмет, трофей? Словно я не имею права ни с кем дружить, не имею право на свои желания и чувства — но ты при этом можешь лелеять свои обиды и «мстить» мне самым жестоким способом из всех? — он трет лицо ладонями, вдыхает, задерживает дыхание — и медленно выдыхает. Его руки дрожат — Ричи видит. — Я не мог позвать тебя обратно после того, как ты завел любовника… я еще не настолько потерял самоуважение, Ричи. На его щеках красные пятна, а глаза почти черные от эмоций, и его слова звучат ужасно — и в еще большем ужасе Ричи от того, что заставил Коннора такое чувствовать, что самое близкое в его жизни существо, любовью которого он всегда гордился, прошло через что-то подобное из-за Ричи. Коннор вытаскивает из пачки помятую сигарету, рассматривает ее, успокаиваясь на глазах, беря себя в руки. Броня невозмутимости наползает на него — непрозрачный каркас из гламура, такой очевидный в своей фальшивости, что Ричи не понимает, как раньше не мог видеть сквозь него. Или понимает. — Я пытался тебе рассказать, — ровно говорит Коннор и сует сигарету в рот, — пытался, я не хотел скрывать что-то настолько огромное, но я не мог по условиям контракта. Если бы ты сам догадался, — он умолкает, все же достает зажигалку. Огонек подрагивает в его пальцах. — Все было бы по-другому, но ты не догадался. И мы думали с Элайджей, что, может быть, еще получится все исправить. Может быть, пройдут дожди, шлюзы спустят, мы еще сумеем осуществить наш план. И нет, вдруг понимает Ричи, больше отмалчиваться нельзя. Нельзя. — Прости меня, — говорит он, и в этот раз слова идут прямо из сердца, из самых сокровенных глубин его души, — я знаю, что извинений недостаточно, но я клянусь, что больше никогда не сделаю ничего подобного, — он изо всех сил надеется, что Коннор чувствует его искренность. Но слова пусты. Собрав остатки решимости, Ричи протягивает руку и вытаскивает сигарету изо рта Коннора — струйки дыма обвивают его пальцы, как тонкие сизые ленты. И кажутся горячими, жгучими. А мгновением позже Ричи прижимает свои губы к губам Коннора и вдыхает дым. Поцелуй горький. Но он выражает все, что Ричи не может сказать — все его раскаяние, и одиночество, и растерянность. Запоздалый фантомный ужас от объятий могилы, и страх перед огромностью платы Коннора за его жизнь, и гнев на такую несправедливость. — Я не могу жить без тебя, — шепчет он, и это такая пугающая правда, что ее даже вслух произнести тяжело, — каждая секунда без тебя отравляет меня, Коннор. Дай мне шанс, это все, о чем я прошу. Он чувствует пальцы Коннора на подбородке, щеке — Коннор смотрит ему в глаза, и в его взгляде тоска. — Но как я могу тебе доверять? — спрашивает он. — Как я могу верить тебе после всего, что случилось? Это, кажется, не риторический вопрос — он и правда хочет слышать ответ, вот только Ричи не знает, что ответить. Что убедит Коннора. Нет слов, которые могли бы сейчас сотворить чудо и волшебным способом исправить пролегающую между ними окровавленную трещину. Так что Ричи не полагается на слова. Он снова целует Коннора — без тени напора, бережно, стараясь выразить без слов свое обещание. Может быть, все это было знаком — сигналом, что в их отношениях пора что-то менять, что слишком долго они задыхались в рамках требований Ричи и его неукротимой (которую ты даже не пытался укрощать, Рич) ревности. Коннор сжимает руки на его шее, льнет с неожиданной порывистостью, страстью, его запах смешивается с запахом табака, и Ричи ведет сразу и моментально. Ему хочется касаться кожи, целовать не только лицо, быть как можно ближе к Коннору — проникнуть в его тело, забраться внутрь. Они на кровати мгновением позже, его пальцы дергают пуговицы рубашки Коннора — малейшая задержка сейчас мучительна, так сильно Ричи нужно — необходимо — убрать все преграды. Это даже не вожделение, не влечение: это жажда. Потребность. Их губы не отрываются друг от друга. Рот Коннора горячий, податливый, и Коннор вздыхает, когда с пуговицами наконец покончено. — Черт, — шипит Ричи беззвучно. На шее Коннора и ключицах — черные синяки от пальцев, и только то, что мстить уже некому, утихомиривает вспыхнувшую ярость. Ричи легко касается их губами, трогает кончиком языка. Его переполняют сожаление, гнев и возбуждение, смесь эмоций такая колючая, болезненная, что каждый вдох дается с трудом. Он будет очень нежным, очень. Коннор под ним: румянец на щеках, приоткрытые влажные губы, сверкающие глаза, и так легко сейчас просто заняться любовью и отложить этот разговор на потом. — Если ты хочешь… — это трудно произнести вслух, но Ричи заставляет себя, — если ты не согласен, то я расстанусь с ним. Я… обещаю. Эти слова как будто режут язык, горло, но Ричи готов — сейчас, когда еще можно оторвать, хотя и с кровью, он и правда готов пытаться все прекратить, попытаться сберечь хотя бы чувства Гэвина. Ричи накосячил, и он должен все исправить. Коннор вглядывается в его лицо, но Ричи не может прочитать его мысли — он все еще закрыт со своей стороны. Сейчас оборванный конец ощущается особенно мучительно, неправильно. — Ты любишь его, — говорит Коннор. — Да, — не видит смысла отрицать Ричи, — но если это причиняет тебе боль… Он умолкает, потому что не в состоянии продолжать — он в безвыходной ситуации, и ему некого обвинить на этот раз, и он никогда не думал, что быть взрослым так дискомфортно. Ему страшно, что Коннор сейчас скажет: «Да, расстанься с ним» — и разбитое сердце заранее режет грудь изнутри. Но еще страшнее, что Коннор скажет: «Будь с ним, я не против», и Ричи так и не поймет, о чем он на самом деле думает. Коннор облизывает губы. — Он мне нравится, — его голос кажется отстраненным, будто он не уверен, что стоит обсуждать это с Ричи. Или — скорее — уверен, что не стоит. — Он… мне нравится. Это осторожное признание. И неожиданное — да, Коннор соблазнил Гэвина (кто кого соблазнил, напоминает Мартин очень кстати, без волшебного голоса?), но Ричи и в голову не приходило, что в этом может быть что-то кроме желания задеть его и порыва. Он чувствует укол ревности, но усилием воли заставляет себя мыслить трезво. Не так уж просто, как оказывается, — он слишком привык отдаваться на волю негативных чувств. Но ведь ему и самому нравится Гэвин (нравится? — насмешливо спрашивает внутренний Мартин. Да ты влюблен как кошка!), и разве он не хочет для каждого из них самого лучшего? Мысль слишком странная и пугающе привлекательная, и Ричи решает оставить ее на утро. Сейчас ему есть о чем подумать и чем заняться. Так что он не тратит энергию на ответ — он захватывает губы Коннора в коротком, но горячем поцелуе, растворяется в нем на несколько мгновений, и они уже совсем рядом, почти раздеты, и Ричи просто не может ни о чем думать… Но вместо ответа на поцелуй Коннор несколько секунд смотрит ему в глаза. — Это моя вина, что с тобой такое произошло… — шепчет он. — Когда все полетело к черту, мне не нужно было использовать голос… Все из-за меня. Как будто он вскрывает рану — с болью и одновременно с облегчением, и его пальцы на затылке Ричи сжимаются, а у Ричи сердце сжимается от мысли, как сильно Коннора все это мучило и продолжает мучить. Тени от ресниц падают на его щеки, и Ричи касается их кончиками пальцев. — Нет, Коннор, — говорит он, — тот парень, Петерсон, — он заключил с Андрониковым контракт. Он должен был убить меня. Это было мошенничество, и поэтому твой голос вернулся, когда оно вскрылось. А в тот раз — когда ты использовал голос, он едва не промахнулся, едва не попал в тебя, Коннор, — даже говорить такое вслух трудно, — ты едва не погиб, и я бы не смог тебя спасти. Я рад, что так получилось. Коннор дергается, но Ричи держит крепко. — Отпусти, — голос у Коннора ровный, но Ричи чувствует кончики ногтей через волосы, — мне надо найти его… Ну уж нет, меньше всего на свете Ричи хочется сейчас наружу, в дождь, разыскивать эту крысу, наверняка уже сбежавшую из города. У них есть способы, но сейчас у Ричи дела поважнее. Поинтереснее. — Давай оставим все это на завтра, — предлагает он, — сегодня нам есть чем заняться. Коннор медленно выдыхает, Ричи видит кончик языка, зажатый между острыми зубами — зрелище слишком возбуждающее, и последние мысли о Петерсоне улетучиваются из головы. А следом Коннор засовывает руки ему в штаны, обхватывает ладонями ягодицы, сжимает — и Ричи перестает думать вообще обо всем.