***
За пять часов блуждания по шумному городу подтвердились стереотипные слухи о том, что Берген-Таун действительно полон мудаков. Цветан не встретил ни одного улыбающегося бергена, и, честно говоря, его первой мыслью по этому поводу было то, как Розочка собирается это исправить. Конечно же, она заметит недостаток радости, и у него не было абсолютно никаких сомнений в том, что девушка не успокоится, пока весь город не будет окутан вечной радостью. Как минимум, её к третьему месяцу уже будут обожать сердцем и душой. «Поверьте профессионалу, каким бы сварливым хмырем вы ни были, Розочку невозможно не любить». Он наткнулся на несколько знаков «Требуется помощь», но, как ни странно, ему отказали в приеме на работу еще при входе. Либо это было из-за того, что он тролль, либо у него куртка слишком потрепанная. Насчет первого он угадал. Бергены были без ума от кухни Тролль-Тауна, но самих жителей ненавидели. Слишком уж счастливые на их вкус. С его собственной историей критики выходок своего родного города, Цветан винить их не мог. Как ни странно, но именно «Роликовый каток и аркада капитана Старфункеля» заставили его вздохнуть с облегчением. Напротив, идея чего-то, связанного с аркадами или роликовыми катками, наводнила его мысли воспоминаниями о руке Розочки, сжимающей его запястье, и настаивающей на том, что «это будет весело!» в то время как на заднем плане эхом разносился саундтрек орущих детей. Судя по всему, это место было в отчаянии, потому что они без раздумий наняли угрюмого парня из Тролль-Тауна. Заработная плата была минимальной, так что ему придется сосредоточиться на поиске второй работы, как только он устроится. Ревущий шум транспорта и рев пешеходов все еще играли в его голове, как белый шум, когда он вернулся домой. Он захлопнул за собой дверь и устремился на кухню, не обращая внимания на любопытную Розочку, сидевшую на коленях в гостиной. Цветан уже засунул большую часть своих недавно купленных продуктов в холодильник, когда он почувствовал, как Розочка маячит в дверном косяке. Ее глаза остановились на его затылке. — Я дам тебе три секунды убежать и притвориться, что не шпионишь за мной. Три секунды прошло, а шагов все не было. Он повернулся. Розочка стояла твердо, положив одну руку на бедро, приподняв подбородок, и выражение ее лица было бескомпромиссным. — Что случилось? — Я устал… — Нет, не устал. Что случилось? Что ж, сегодня она была требовательна. Как Розочка могла отличить вечно сварливого Цветана от вечно сварливого Цветана в плохой день, он никогда не понимал. Он издал долгий страдальческий вздох. — Мне попалась дерьмовая работа. — Тебе хоть когда-нибудь нравилась любая из твоих работ? — она прошла через кухню и уселась на прилавок. — Хорошо, поправка. Мне попалась дерьмовая зарплата. — Несмотря на все остальное, он почувствовал, как его вес переместился, когда его тело прислонилось к островку. — Я сумел выдрать только аркаду. С минимальной зарплатой. Еще и придется мириться с миллиардом плаксивых детей. Да и с теми странными взрослыми, которые слоняются по аркадам. — Эй! — Нелепая попытка Розочки зыркнуть на него снова провалилась. — Я люблю аркады! — Скорее, люди любят тебя. Она протянула руку и махнула в его сторону, а потом приземлилась слабым ударом по его груди. Цветан фыркнул. — Так что да, я надеялся, что у меня будет только одна работа, пока я здесь учусь, но, похоже, мне понадобятся две. Розочка внезапно взвизгнула («Господи, ты можешь прекратить!») и соскользнула с прилавка. — Жди здесь, сейчас принесу! Она выскочила из комнаты и вернулась через минуту с обветренным клочком бумаги в беспокойных пальцах. — Тут есть один конкурс… — Когда я в последний раз участвовал в конкурсе? — Тише! Это типа конкурс стихов… — Подожди-подожди, что?! — Если паника Цветана не была очевидна по резкому тону его голоса, то точно по тому, как его тело резко выпрямилось, как карандаш. «Твою мать, твою мать, твою мать, она знает, знает, знает, знает…» Розочка моргнула, полностью озадаченная. — Не нужно бояться. Я уверена, что судьи не отправят тебе критику, если ты… — Розочка! — Цветан провел рукой по волосам, пытаясь успокоить голос. К счастью, его безразличие частично восстановилось. — С чего ты вообще взяла, что я стану принимать участие в конкурсе стихов? Я тебе кто, мать его, Шекспир? Я даже никогда не… Это не то, что я… — Он принял мудрое решение захлопнуться, решив, что слишком нервный вид даст Розочке гораздо больше рычагов влияния, чем ей нужно. — Цвета-а-ан, — застонала Розочка, вскинув голову к потолку. Затем она посмотрела на него понимающей ухмылкой. — Чувак, ну вот чего ты артачишься? Мы все знаем, что ты прирожденный поэт! «Все-таки знает». — Так, я понятия не имею, ну вот ни малейшего, о чем ты говоришь. Она перенесла вес на другую ногу и скрестила руки, приподняв бровь. — Э-э-э, первый класс? Помнишь? Внутренняя паническая атака Цветана прекратилась в мгновение ока, но сменилась полным недоумением. — Что? — Его тон был таким же ровным, как и выражение его лица. Готовая объяснить Розочка просияла. — А ты что, забыл? Жаль, это было так странно. Короче, когда мы были детьми, у нас проводили конкурс стихов, и, по-моему, приз был MP3-плеер, так что сам понимаешь, все посходили с ума. Это было даже забавно. А мы такие устроили суперсоревнование, это было самое напряженное событие за весь год. И ты победил! Помнишь? Мы все были в зале, тебя назвали по имени, прочитали твое стихотворение и толпа просто обезумела. Оно было такое хорошее, Цветан, ты не помнишь? Он помнил. По крайней мере, кусочки. Он помнил истерику, он помнил аплодисменты, он помнил гордость на лице своей бабушки. — Я почти ничего не помню. О чем вообще было стихотворение? — О печенье, кажися. Цветан ухмыльнулся. — То есть, ты говоришь, что судишь мои поэтические способности по стихам, которые я написал, когда был шестилеткой? Розочка улыбнулась своей простой, но сияющей улыбкой. — Ага. Неудивительно, что у него на это аргументов не нашлось. Он отклонил ее предложение, хотя провел остаток ночи, позволяя ее непоколебимой вере в него поглощать все логические мысли. Примерно в 11 часов вечера она сунула бумагу ему под дверь, и он таки удосужился её прочитать. Это был какой-то бергенский журнал, специально предназначенный для студентов колледжей, и в его конце была страница, которую они назвали «Уголок поэзии». Хотя они принимали несколько поэтов-любителей, всегда был один повторяющийся писатель, который каждую неделю делился своими новейшими произведениями. Довольно легкая работа для того, кому поэзия шла естественно. Если Цветану и хотелось поделиться своей работой с публикой, то он, возможно, даже подумал прислать одно стихотворение.***
Им потребовалось не больше недели, чтобы войти в рутину. Тот, кто просыпался первым, готовил завтрак, обычно это делал Цветан. Он был ранней пташкой. И еще он был полуночником. Откровенно говоря, Цветан попросту не спал так много, как следовало бы, и Розочку это беспокоило. Пары тянулись, как его усталые ноги по утрам, но Цветан не удивлялся. Он ожидал этого и любил предсказуемость. Единственная непредсказуемая вещь, которая ему нравилась, была Розочка, и это было само по себе непонятно, поэтому большую часть времени он просто старался не думать об этом. Так что да, целую неделю пары были скучными, и Розочка сбивала его с толку во многих отношениях. Ничего новенького. Растрепанный, моргая, чуть ли не теряя сознание, он медленно брел по городу после особенно долгого дня. С ним сегодня пытались подружиться, и Цветану пришлось пройти через долгий неловкий процесс изображения себя засранцем, чтобы они съежились и отвернулись от него. Он хотел, чтобы его оставили в покое. По крайней мере, тогда они могли бы остаться с совершенно безразличным мнением к нему. Это ранило гораздо меньше, чем неприязнь, которую он по какой-то причине чувствовал необходимость внедрять в головы других. — Цветан! Цветан, подожди! И все же по какой-то странной причине ее никогда не разочаровывали его мудацкие наклонности. Он продолжал идти, позволив Розочке утонуть в скопище строителей Берген-Тауна. Позже он размышлял, с чего он взял, что это сработает, поскольку она догнала его менее чем через пятнадцать секунд, хрипя и поправляя блузку и растрепанные волосы. — Ты что, не слышал, как я кричу? — Нет. Совсем. — Он засунул кулаки в карманы, не отрывая глаз от дороги. Она с явным раздражением ударила локтем о его собственный. — Я ждала возле аудитории, когда ты выйдешь, и сначала я даже не заметила, но ты такой… — она взмахнула ладонью, издав тихий звук «вжик». — И я тебя не заметила, пока ты не оказался на другом конце кампуса. Ты чего так быстро ушел? — А зачем мне оставаться? — пробормотал он, почувствовав малюсенький укол вины после того, как услышал, что она ждала его, а он был слишком поглощен полной ерундой, чтобы это заметить. — А почему ты не на парах? Я думал, у тебя еще одна. — Отменили! — чирикнула она, поправив ремень сумки на плече. — Дай, думаю, приготовлю сегодня ужин, а бедный старичок Цветан передохнет. — Да хрена с два, психованная. Розочка остановилась как вкопанная и уперла руки в бока. — Я прошу прощения, а что не так с моей готовкой? — Что не не так с твоей готовкой? — Цветан тоже остановился. Он был человеком деловым и, конечно же, не любил лодырничать. Однако он едва смог устоять перед соблазном, когда появилась возможность посмеяться над Розочкой. — Ты два дня назад положила мармеладных мишек в рагу или нет? — Ну, просто потому, что некоторым людям не нравится вкус… — Вкус?! — Цветан чуть не рассмеялся. — Розочка, это была сущая мерзость, а не еда. — Ой, а ты у нас вдруг Гордон Рамзи, и собираешься поджарить меня на… — Эй, эй! Я всего-то пытаюсь сделать нашу еду съедобной! — Дружище, ты прямо как вегетарианец какой-то. Не думай, что я не замечаю! — Драматично ткнув в него пальцем, она внезапно вздернула нос и прошагала мимо него. — Твои планы наконец-то раскрыты, Цветан! — крикнула она ему. — Каково это? Ухмыляясь, он побежал за ней. — Я сделал всего один комментарий о твоих кулинарных способностях, а ты теперь пытаешься обвинить меня в том, что я обратил тебя? Это низко, Розочка, очень низко. Она ничего не ответила с глупым выражением лица и ускорила шаг, да так, что все, что он мог видеть, это её ярко-розовый хвост, телепающийся из стороны в сторону. Цветан снова перешел на бег. Он оставался всего на волосок позади нее, пока перечислял все ее предыдущие приемы пищи, включая блины, посыпанные «Фан Дип», пиццу со «Скиттлз», и кисло-сладкую курицу с кусочками леденцов. — И это только за последний год. Хочешь, подробно перечислю все, что ты куховарила в детстве? — Когда он говорил, его губы расплылись в улыбке, между каждой парой слов вырывалось фырканье. Розочка таки захихикала, хотя она пыталась сохранить нейтральное выражение лица. Цветан слышал ее смех миллионы раз за все годы, что знал ее. Однако осознание того, что он был причиной того смеха, наполнило его странным чувством гордости, которое он испытывал раз в сто лет. А она просто продолжала все быстрее идти. Кто знал, что такие короткие коренастые ножки могут так быстро двигаться? Видать, сказываются годы танцев. Наконец, когда Цветан очень подробно описывал печально известный мясной рулет с шоколадной глазурью, она внезапно рванулась вперед. А он, поглазев с секунду, тут же подсел ей на хвост. Они мчались по городу, уворачиваясь от бергенов и игнорируя возмущенные крики. Цветан подпитывался смехом Розочки и его собственной злостью. На самом деле он не догнал ее, пока она не остановилась у входа в их жилой комплекс с раскрасневшимся лицом, её грудь поднималась и опускалась от тяжелого дыхания, и еще она вся сияла, когда подошел Цветан. — Наконец-то! — воскликнул он, отдышавшись, прежде чем снова заговорить. — Это что была за херота? Зачем ты убежала? Розочка заложила руки за спину, стремясь к высокомерному тону, но не смогла даже удержать интонацию. — Не весело, когда кто-то отказывается для тебя замедлиться, не так ли? — Ее слова сочились удовлетворением. — Но ты все равно так старался от меня не отставать, а? Цветан недоверчиво уставился на нее, внезапно растеряв весь свой словарный запас. Это был явно один из лучших моментов в жизни Розочки. — Сначала ты быстро шел, потом побежал трусцой, потом просто побежал. И все ради меня! — Она прижала ладони к своим рубиновым щекам. — Хотя ты всегда ведешь себя так, будто я тебе не нравлюсь. — А все потому что. — Она ткнула его пальцем в грудь. — Ты. Тык. — Наслаждаешься. Тык. — Моим обществом. Цветан нахмурился, слегка отпихнув ее руку. — Розочка, я клянусь Богом… — Что, Цветан?! Что? Я здесь, человек, которого ты преследовал по всему городу, лишь бы быть рядом, чем я могу тебе помочь?! — Она подпрыгивала на месте, ее руки были раскинуты, от ее тела исходила головокружительная радость. — Ты, по-моему, самый надоедливый друг… — Друг?! — вскрикнула она. — Нет! — завыл он. Прохожие начали останавливаться и смотреть на этих двух странных молодых людей, которые отличались всем: одеждой, волосами и эмоциями в восклицаниях. Юноша бормотал что-то неразборчивое, но явно отрицающее, в то время как девушка прыгала на месте, пища от радости. Они кричали друг на друга, пугая ближайших голубей. Это было забавное зрелище. — Ты сказал друг! Мне аж не верится! — Вовсе нет! Это не… э-это не то, что я сказал! Я сказал… — Дай моментом насладиться! Ты сказал, я-я знаю, что сказал… — А вот и нет! — А вот и да! — Что я сказал?! — Друг! — Нет! Они продолжали орать еще пару секунд, а может быть, минут пятнадцать, что бы ни помогало ему чувствовать себя более зрелым. Битва закончилась, когда Розочка вздохнула и расслабила плечи. Цветан уже подумал, что у него за плечами появилась еще одна победа, прежде чем она посмотрела на него и усмехнулась. — Что ж, что бы ты ни говорил, я считаю тебя своим другом. Одним из моих лучших друзей! «Значит, у тебя дерьмовый вкус в друзьях». «А ты размякла, я так погляжу? Так и блевануть недолго». «Итак, хочешь вернуться к своим ужасным кулинарным навыкам?» Это были вещи, которые он должен был сказать, это то, что именно Цветан должен был сказать, чтобы сохранить равновесие. Но иногда Цветан лажал, особенно когда рядом была Розочка. На этот раз Цветан ничего не сказал, а просто посмотрел на эту проклятую пикси, которая слишком усложняла вещи своей собственной простотой. Друг, говорит. Цветан, и друг. «Боже, как же она меня бесит», — подумал он, удивляясь приливу нежности, сопровождавшему эту мысль. Она, должно быть, заметила, потому что выражение его лица смягчилось, ее улыбка стала шире, на щеках появились ямочки, нарушив поверхность из веснушек цвета корицы и блеска для лица. Пряди потрясающе розовых волос прилипли к ее лицу. У него почти появилось искушение убрать их, да только он слишком сильно уважал все штрихи, которыми её наградила мать-природа. Кинематографические глаза изучали каждое движение его лица, губы, накрашенные вишневым блеском, дрожали, видимо, не зная, что сказать. «Наверное, было бы неплохо поцеловать ее». Да, наверно, было бы. — Заиграют вдруг кра-а-аски нежных сло-о-ов! Розочка подпрыгнула и порылась в карманах в поисках телефона. Вытащив проклятое поющее устройство из джинсов, ее глаза расширились от имени звонящего. — Цветан, это Ручеек! Ручеек! — запищала она. — Иди внутрь, я тебя догоню. Цветан твердыми шагами и с пустым взглядом сделал, что велено, как будто его тело было на автопилоте. И хоть его внутренности горели отвращением к этому блядскому телефону и блядскому хмырю на другом конце провода, самый крохотный голос в его голове успокоился. Он собирался сделать нечто очень, очень глупое. Этот телефон спас ему шкуру. Но только сам телефон, а не Ручеек. Ручеек никогда в жизни не делал Цветану одолжений. Он отпер их квартиру и вошел внутрь. На мгновение он остановился в крохотном коридоре и поглядел через всю комнату на эти безвкусные подушки, которые Розочка так любила. Он пришел к выводу, что настало время для регулярного тихого часа Цветана.***
В тот вечер Розочка несколько раз пыталась постучаться, чтобы спросить, не хочет ли он поужинать, гадая, не разозлила ли она его чем-нибудь, и подсунула записки с извинениями и каракулями под дверь. Цветан ничего не ответил, расхаживая по своей маленькой спальне. Его мысли гудели, а сердце колотилось. Иногда ему приходилось слишком много думать, что у него отлично получалось, и обычно он выливал свои мысли в какое-то дерьмовое стихотворение. Его ноги растянулись по деревянному полу, его офисный стул скользил взад и вперед, когда он открыл текстовый документ. Адреналин, смешанный с жалостью к себе, был странным чувством, и через этот ад еще проходить и проходить. Постукивая двумя пальцами по клавиатуре, он каким-то образом преобразовал свой менее чем захватывающий внутренний монолог «Розочка, Розочка, Розочка, Розочка, о боже, Розочка» в нечто гораздо более красноречивое и абстрактное. Он заметил, что приглашение на конкурс все еще рядом. Оно лежало плашмя на его столе, побывав жертвой жестокого обращения со стороны Розочки, и смотрело на него со всей своей серостью. «Вот тебе и заперся в комнате на весь день. Ты уже начал думать, что глупые идеи на самом деле хорошие». Что ж, время для глупой идеи. Он схватил лист и поднес к свету. Дав волю пальцам, он набрал входной веб-сайт. Тот попросил его имя. Цветан ухмыльнулся, пальцы заплясали на клавиатуре. Ф. Ц. Блю. Достаточно близко. Он отправил свое стихотворение щелчком мыши. Хм. И ничего особенного не случилось. С другой стороны стены он услышал, как кто-то суетится, шлепает учебники на стол, вытаскивает ящик из комода и при этом распевает песню Эллы Фицджеральд «Dream A Little Dream Of Me». Внезапно раздался стон пружин кровати, и он услышал ее бормотание: — Ненаглядные мои. Она что, опять разговаривает со своими фотографиями? — Добрых снов, Купер. Теория подтверждена. — Добрых снов, Кроха. Добрых снов, Пушистик. Добрых снов, Сатинка. Добрых снов, Синелька. Она буквально вчера встретилась со всеми этими людьми. Зачем? — Добрых снов, Здоровяк. Добрых снов, Ди-джей Звуки. Добрых снов, Алмаз. Наступила пауза. Она закончила? Слава Богу. — Добрых снов, Ручеек… бип. — Он услышал тихое хихиканье. — И добрых снов, Розочка! — Не раздумывая, он ударил кулаком по стене, от чего зазвенели висящие на другой стороне доска для объявлений и картины. Последовало возмущенное фырканье, а затем тишина. С гораздо большим трудом, чем ожидалось, Цветан поднялся со стула и рухнул на кровать. «Спокойной ночи, Цветан. Блядской тебе удачи выспаться».