***
Секунды тянулись почти в полной тишине, если не считать дрожащего дыхания Цветана. Как только он обнаружил, что не может выдержать ошеломленного взгляда Розочки, он тут же уткнулся головой между колен. Самым неудобным в слезах было то, что после того, как начнёшь, трудно остановиться. Запаникованное тело вкупе с потерянным и растерянным душевным состоянием. Влажные пятна скапливались на его джинсах, все его тело дрожало от прерывистых вздохов, а его подсознание кричало в его адрес оскорбления, чаще всего повторяя: «Жалкий, плаксивый кусок дерьма!» Он услышал, как пара босых ног шагает по его полу, и почувствовал, как Розочка уселась рядом с ним. Хотя Цветан не осмелился поднять на нее взгляд, мысль о том, что ее глаза смотрят на него, ползла по краям его разума. Слегка приподняв голову, он сделал отчаянную попытку подавить свои мучительные рыдания кулаком. — Не надо так делать, — спокойно сказала Розочка. — По-моему, я где-то читала, что полезно просто, ну знаешь, закончить начатое. Продолжай, дружище. Оно прекратится, когда прекратится. Цветан ожидал многого, но уж точно не такой реакции. Где та отчаянно суетящаяся Розочка, которую он оттолкнул из чистой досады? А вот, блин, она, спокойный и респектабельный взрослый, а он же вернулся на круги своя и ведёт себя как тот самый сопливый ребёнок, каким он был в тринадцать лет. С другой стороны, в то время как вид ее в его спальне первоначально поразил его ужасом, теперь, когда она увидела его в таком состоянии и не психанула, ее голос и ее присутствие его… успокаивали. Черт, Розочка теперь сидела и смотрела, как он плачет, ему уже нечего было терять. Кроме того, он бы другой компании не хотел бы. Он сделал, как она предложила, и, прижавшись лбом к грубой текстуре джинсовой ткани, выпустил каждое рыдание, которое пряталось в задней части его горла, и время от времени усталые стоны. — Хочешь поговорить? — спросила она легким, свежим тоном, будто погодой интересовалась. — Нет. — Хочешь, оставлю тебя одного? Наступила тишина. Розочка выудила невидимые слова. — Хорошо. Говорить ты не хочешь, я поняла. А что, если я поговорю? У меня всегда есть что рассказать. Цветан уклончиво хмыкнул. «Я в курсе, уж поверь.» Розочка усмехнулась: — Тогда приступим, дружбан! Она откинулась назад, прижалась спиной к изножью его кровати, и заговорила. И продолжала говорить. И продолжала. Боже, сколько Розочка могла говорить. У Цветана часто бывали дни, когда ему действительно было не о чем сообщить, когда Розочка спрашивала его за обедом, но, судя по всему, ему было что рассказать, он был просто ужасным рассказчиком. При достаточном позитивном мировоззрении сочинять истории из ничего не составляло труда. Прошло почти семь минут, а Розочка все еще была полностью погружена в свой рассказ об утреннем тосте с маслом и яичнице-болтунье, но она часто теряла ход мыслей и сейчас вспоминала маленькие тосты-бабочки, которые ей готовил отец, когда она была малышкой. Цветан вслушивался в каждое слово. Она рассказывала о том, как бороздила город, почти идеально описывая странности прогуливающихся бергенов. — А один парень был в цилиндре! Представляешь, Цветан? Как будто он вышел прямо из викторианской эры… — Затем Розочка полностью отвергла свою критику, признав, что она нашла шляпу довольно привлекательной. Ладно, может быть, она была немного крутая. Может, очень крутая. Блин, ладно! Теперь Розочке хочется купить цилиндр. Она рассказала о последней встрече по планированию вечеринки с Друзяшками-Закусяшками и о том, как у Здоровяка проснулась тоска по дому и как он целый день листал фотоальбомы своего любимого сфинкса, Мистера Динклза. — Разве мистер Динклз не владелец кафе-мороженого? — подумал Цветан вслух, не зная, когда стихли рыдания, но он был слишком погружен в текущую тему, чтобы заметить. — Нет, это отец Здоровяка. Мистер Динклз — их талисман. Просто его имя как раз подходит для названия кафе-мороженого. Цветан задумчиво кивнул. Он всегда задавался вопросом, почему он никогда не встречал этого неуловимого, нелепо прозванного мороженщика в таком маленьком городке. Розочка подняла руку и потянула за тугую ткань своего топа. Взгляд Цветана тут же устремился в потолок, как будто она собиралась выставить что-то неприличное напоказ. Через некоторое время он осторожно взглянул вниз и обнаружил, что ее пальцы танцуют по экрану телефона, который каким-то образом материализовался. «Это что ещё за магическая херота…» — Что ты делаешь? — Пишу в групповой чат, — ответила Розочка небрежно. — Надо сообщить Друзяшкам-Закусяшкам, что я не смогу прийти на вечеринку. — О, ммм… — выдавил Цветан, потирая затылок. — Тебе… тебе не нужно этого делать, правда. Иди, развлекайся. Я не хочу испортить тебе вечер. Розочка подняла глаза и, сжав губы, уставилась в стену. Затем она повернулась к нему с обиженной физиономией. — Это ведь ты сказал, что я зря трачу свое образование на вечеринки. Ты будешь думать, что я глупышка, что бы я ни делала? Цветан в недоумении уставился на нее. «Ёбсель-мопсель, чего это она?» — Я не думаю, что ты… — Не пойми меня неправильно! — поспешила она. — Я и не удивилась… т-точнее, удивилась, но… думаю, я понимаю, почему? Я знаю, что не веду себя как… как «умная личность», — она взяла на себя смелость воспроизвести воздушные кавычки, — но я знаю тебя, и ты знаешь меня, и даже если ты часто злюка, я всегда думала, что ты мой друг и понимаешь, типа… но ты все время думал, что я тупая, и… — Я не думаю, что ты тупая! — Цветану пришлось повысить голос, чтобы она его услышала сквозь непрекращающуюся бессвязную болтовню. — Думаешь! — возразила Розочка. — Ты всегда думал, что я легкомысленная глупышка, и терпел меня только потому, что тебе нужно было с кем-то пообщаться, я все понимаю, ясно?! Я понимаю, почему ты это делал, и даже не виню тебя, я просто… Цветан резко дернулся, сел на колени и прижал палец ко лбу Розочки. — Я не. Тык. — Думаю. Тык. — Что ты тупая! Тык. Цветан смотрел ей в глаза, что для него было настоящим подвигом. Хотя его глаза, несомненно, были все красные, он не отвернулся. Какая разница, увидит она или нет? В конце концов, это всего лишь Розочка. Она подняла ладонь, чтобы помассировать лоб. — Ты серьезно, — сказала она тихо, больше для себя, чем для него. Можно только догадываться, что её переубедило. — Ясен хрен. — Он почти рассмеялся над озадаченным выражением ее лица, прежде чем протрезветь. Он сказал это раньше, и он скажет это снова. Цветану на данный момент было нечего терять. Он мог как минимум попытаться сделать немного хорошего. — Так, слушай. Я знаю, что говорю много глупостей. Розочка внимательно кивнула. — Много. — Спасибо, что согласилась. Не знаю, что бы я без тебя делал, — невозмутимо ответил Цветан. — Пожалуйста! — Короче… — продолжил он, заламывая пальцы, пока его разум яростно пытался собрать воедино приемлемое извинение. — Большую часть времени, когда я что-то говорю, я не думаю. Так что из-за этого я кажусь мудаком и… прости. Прости за каждый раз, когда я поступал с тобой по-скотски, и за то, что заставил тебя подумать, что я считаю тебя глупышкой. Потому что я не считаю. Я знаю, что ты умная. Это само собой. Так что да… Цветан взглянул вверх и с облегчением увидел благодарную улыбку. — Я знаю, что мне следовало сказать это уже давно, но… мне жаль. Мне правда очень жаль. — Ня-я-я… — усмехнулась Розочка, прежде чем прочистить горло и нацепить свою персону «Будущий мэр». — После долгих раздумий я решила тебя простить. Цветан ухмыльнулся. — Да, вижу, думала ты долго и расчетливо. — Ну конечно. — Ей удалось элегантно махнуть рукой. — Стоп… подожди… эй, подожди минутку! — Ну что ещё? Вспомнила еще что-то, за что я должен извиниться? Я знаю, что таких вещей много, но… — А почему ты меня всю неделю игнорировал? — потребовала ответа Розочка, плотно скрестив руки на груди. — Технически, я тебя не игнорировал …ай! — Цветан айкнул, получив легкий удар в предплечье. — Без техничностей, сударь! — резко сказала она, ее маленький кулачок сжался и приготовился нанести новый удар. — Ты был сам не свой! Да ты бы по-прежнему вёл себя странно, если бы я на тебя не наткнулась! Розочка посмотрела на него, как он предположил, сердитым взглядом. Ага, она по-прежнему не умела сердито глядеть. Да, у нее было выразительное лицо, но абсолютно беззлобное. Однако это не помешало ему полностью выпрыгнуть из своей кожи, когда она схватила его за подбородок двумя пальцами, заставляя его лицо повернуться в ее сторону. — Это единственное, с чем я тебе не позволю ходить вокруг да около, это для меня важно, хорошо? Почему ты вел себя так, будто почти не знал меня? Ты просто… ты вел себя так, будто мы не были друзьями. И-и я долгое время думала, что так и есть. Цветан, я хочу знать, почему ты это делал, и чтобы ответил, блядь, честно. Глаза Цветана расширились. — Ого, она еще и натюгается. Розочка выразительно на него посмотрела. Слабая, но все же пугающая угроза. — Хорошо-хорошо! — Он вырвался из ее хватки. — Просто… я думал, что делаю доброе дело. Я знаю, что мне не нравится тусить, я веду себя раздражительно, ломаю кайф людям и… ты на самом деле не заслуживаешь и половины того дерьма, которое тебе приходится терпеть. Ты просто хочешь быть счастливой и… я думал, тебе будет лучше без меня? Тишина в ответ его встревожила. Цветан взглянул на нее. Выражение лица Розочки сменилось с гримасы на искреннее недоумение. — Откуда у тебя такая дурацкая мысль? — прямо спросила она. «Твой гениальный парень надоумил.» Он пожал плечами. — Я уже давно об этом думаю. Сразу после того, как я на тебя рявкнул, я решил инициировать эту мысль. Ты ведь встречаешься сейчас с Ручейком, и ты была счастливее, чем когда-либо, так что… — Я не была счастлива, — Розочка заявила это с такой простотой, но сила ее предложения мгновенно прорезала слова Цветана. Он в полном недоумении приподнял бровь. — Что? Н-нет, я же видел… — Это была худшая неделя в моей жизни, Цветан, и… и… Она замолчала, уставившись себе на колени, в ее задумчивом взгляде вспыхнуло понимание. — И я дура! — вскрикнула она. Цветан подскочил, схватившись за сердце от ее внезапной вспышки. Розочка буквально убьёт его. — Ч-что?! Что, нет. Розочка, мы же это только что обсудили. — Нет-нет, не волнуйся, не так, — легкомысленно заверила его она. — Просто… это ты! Боже мой, Цветан, это ты! — Ага. Это я. Я все еще здесь. Привет. — Это из-за тебя вся моя неделя была такой дерьмовой, ты что, не понимаешь? — Ты чего сквернословишь? Стыдно. — И это мне говоришь ты? — Я отброс общества, могу говорить все, что хочу. Розочка фыркнула, запрокинув голову и уткнувшись ею в его кровать. — Ты мне нужен, ворчун, — пробормотала она в потолок. Свиток саркастических комментариев Цветана растворился у него на языке. — Я тебе нужен? Я? Я из всех людей? Т-ты меня встречала? Ты же не серьёзно. — Серьезно! — настояла она, повернув голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз. — Я не знаю, как это объяснить, но… когда тебя и твоего мудачества нет рядом… ой, заткнись! — Она ударила его по руке, когда он слабо ахнул от ее ненормативной лексики. — Когда тебя нет рядом, все становится странным. Все как будто… счастливо-странное? Как будто все приторное, сладкое… а потом ничего не кажется настоящим! И мне это надоедает, а потом все то, что я люблю, становится скучным, и-и я это ненавижу! Просто… просто, думаю, благодаря тебе… все кажется реальным? Я не знаю, ты хоть что-нибудь понимаешь? Цветан безнадежно покачал головой. Он пытался. Он действительно пытался. — Не очень. Извини. Розочка вздохнула. — Тебе не нужно понимать, просто… останься со мной, хорошо? «Господи, если б это было возможно.» — Розочка, послушай. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала, потому что… если честно, от меня лучше держаться подальше. И не надо, — он ткнул пальцем в ее приоткрытые губы, когда она вдохнула, — любезностями расшвыриваться, ладно? Не говори мне, что «каждый по-своему особенный», я это уже слышал. Несколько раз. Это неправда, ясно? В жизни бывают никчемные люди, которых ты в своей жизни видеть не захочешь, сколько бы ты себе ни вторила обратное. Я один из этих людей и… Он сделал вдох, чтобы успокоиться. У Цветана подобные слова в голове пробегали тысячу раз, но он никогда раньше не произносил их вслух. Его горло быстро сжималось. — Так, остановись. — Розочка схватила палец, который сжимал ее губы, и взяла его за руку. Затем опустила её себе на колени. Цветан таращился на нее, не мигая. — Как долго ты так думал? — Что думал? — Что ты никчемный. Цветан застонал. — Значит, это лекция «Каждый особенный». Розочка, я устал, мы можем просто… — Ты думаешь, что ты никчемный? — Я и есть никчемный. — Нет, Цветан, — сурово сказала она, внезапно схватив его за плечи, как будто почувствовав его желание вырваться прочь. — Ты просто так решил, потому что позволил плохим частям головы взять верх над логическими мыслями. Цветан почти что обиделся. — Я несколько гребаных ночей едва спал, думая об этом, я не мог растерять всю логику… — Ты позволил им распространиться. — Чему?! — Плохим частям, — пробормотала Розочка. — Ты не видишь даже хорошие стороны, потому что думаешь только о плохом. — Бля, нет у меня никаких хороших сторон! — Цветан не осознал, что кричит, пока не услышал, как эхо отскочило от стены. Розочка даже не вздрогнула. — Ладно, — ответила она ровно. — Хочешь, расскажу, что в тебе хорошего? Он ничего не ответил. Ему придется сидеть и слушать, пока она барахтается в поисках чего-нибудь, что можно похвалить в этой сварливой, циничной, стервозной, плаксивой, мрачной, злой, жалкой, никчемной, пустой, мать его, трате пространства. Как же он, блядь, устал. И снова она восприняла его молчание как согласие. — Помнишь, как ты приготовил мне блины с мармеладными мишками и аспирином? Мне они очень были нужны, это было очень мило с твоей стороны. — У тебя было похмелье, — тупо ответил он. — Я просто думал… — Ты не был обязан это делать. Так почему ты это сделал? — Потому что у тебя было похмелье! — нетерпеливо повторил он. Розочка закатила глаза. — И? Ты все равно был не обязан. — Обязан. — Почему? Цветан попытался дать приемлемый ответ. Мысль о том оставить ей что-нибудь поесть в то утро была бесспорной. Его мозг теперь повторял, как заевшая пластинка: у нее было похмелье, у нее было похмелье, у нее было похмелье. Розочка улыбнулась. — Хорошо, а помнишь, в восьмом классе ты сунул мне в шкафчик браслет и открытку ручной работы? — Это был не я! И ты ничего не докажешь… Она приподняла бровь. — Думаешь, я не узнаю твой почерк? Цветан заткнулся. — А помнишь, когда мы были детьми, я запуталась в паутине, а ты помог мне её счистить? — Ты была травмирована и плакала! — Да, да, и тебе было не все равно. — Хватка на его плечах стала крепче, когда Розочка наклонилась ближе и твердо сказала: — Цветан, ты так часто позволяешь себе быть злюкой потому, что это именно то, что ты от себя ожидаешь. Но когда ты просто думаешь о чем-то другом, что не твои плохие стороны, ты очень даже хороший парень. Цветан стиснул зубы. «Ты мудак, ты мудак, ты мудак, ты мудак.» — Пожалуйста, я тебя умоляю. Просто постарайся не давать плохим частям думать за тебя. — Они все, что у меня есть… — его голос дрожал. — Вовсе нет. Послушай меня. Меня зовут Розочка, и так уж вышло, что я одна из самых счастливых и умных людей на свете. У меня есть друг по имени Цветан, с которым мне очень хорошо. Мне нравится тусоваться с ним, потому что он забавный, потому что он рассказывает мне, как у него прошёл день, потому что в целом он хороший парень. У него есть недостатки, и иногда он позволяет им превзойти его хорошие стороны, но он добрый, и я это знаю… даже если он не знает. Глаза Цветана скользили по ее выражению лица, как будто это была головоломка, которую ему поручили решить. — Если ты не доверяешь себе, то доверяй мне, ладно? — Ее глаза смягчились, пока она изучала его лицо, а выражение ее лица было до боли искренним. — Тебе не обязательно сразу любить себя, но мне нравится, что ты мой друг. А если кому-то вроде меня нравится твое общество, может, ты не такой уж плохой? Его губа изогнулась — так лицо говорило ему, что сейчас хорошее время поплакать. Цветан не согласился. Чувствуя себя истощенным (но, как ни странно, не в плохом смысле), он уронил голову на плечо Розочки. Это было странно. Это было так, так странно. Этот человек, человек, которого он знал всю свою жизнь, рассказывал ему то, чего он никогда не слышал, и каждую секунду он начинал что-то чувствовать. Что-то легкое, но знакомое. Эмоции, которые он не испытывал с тех пор, как потерял Цветунью. «Может, она не так уж сильно ошибается.» Странная мысль для его разума. Странная и незнакомая, но Цветан не был уверен, что предпочел бы услышать «кусок дерьма» в другой раз. Это было неплохо. — Спасибо. — Он и не заметил, что сказал это вслух. Он это подумал, но Цветану было все равно, услышит ли это Розочка. Он не удивился, когда пара рук соскользнула с его плеч и обернулась вокруг его талии. Энергии, чтобы обнять в ответ, не было, но однажды он обязательно ответит тем же. Некоторое время они не разговаривали. Розочка все еще крепко его обнимала, Цветан зарылся ей в плечо. Просто приятное спокойствие. — Можно кое-что спросить? Цветан угукнул в знак согласия. — Почему ты плакал? Он усмехнулся. Сама причина его эмоционального всплеска в ретроспективе показалась нелепой. Чтоб Розочке было плевать? Розочке было не плевать, даже если б она попыталась. — Я не получил приглашение на твою вечеринку и психанул. — Цветан, я серьезно. — И я тоже. — Он поднял голову и криво ей улыбнулся. — Хочешь увидеть нечто безумное? На свете были вещи, о которых Розочка не могла знать, о которых он не мог ей рассказать. Но, может быть, некоторые вещи не стоило хранить в секрете, если длинные и бессмысленные разговоры, которые из них образуются, оказались слишком сильным наркотиком, чтобы от них отказаться. С улыбкой, которая, как ему показалось, была слишком широкой для его собственного лица, он вытащил свою старую потрепанную картонную коробку. Затем он ее пнул, заставив содержимое рассыпаться по полу. Розочка лишь изумленно переводила взгляд с открытки на открытку. — Это… зачем тебе… Боже мой! Цветан ухмыльнулся и рухнул рядом с ней. Он поднял одно приглашение и помахал перед ее лицом. — Итак, я почти уверен, что ты сделала её, когда нам было… девять? Я много лет думал, зачем ты нарисовала маленького облачного человечка в носках… типа, у него даже ботинок нет. Почему носки, а не ботинки? Объясни мне эту поебень, Розочка.***
Прошли часы, а они все перебирали различные приглашения и купались в волнах ностальгии, порой прерываясь на заразительный смех. («Серьезно, Розочка, какого хрена?» «Я понятия не имею, что происходило у меня в голове, когда я это рисовала, но я не жалею об этом!»). В тот вечер Цветан сказал ей больше, чем за любым обедом. Он признался, что ему нравились сами приглашения, даже если его не слишком интересовали вечеринки. Удивительно, но Розочка восприняла это спокойно. Это был хороший вечер. Цветан даже подумал, что сейчас ей было веселее, чем на вечеринке. — Эй, — она толкнула его локтем. — Да? — Мы ведь снова друзья, верно? Мы больше не будем как будто едва знакомы. — Нет. Мы друзья и друзьями останемся. — Вот и хорошо. — Розочка усмехнулась, а потом встала на колени и крепко поцеловала его в щеку. Цветан закричал. Розочка, смеясь, отскочила. — Это дружеский поцелуй! Я так всех своих друзей целую, но ты мне раньше не разрешал! — Ты отпечаталась на мне! — воскликнул Цветан, указывая на ярко-розовую помаду. — Не могу поверить — собственный друг заклеймил меня как скотину! Они некоторое время спорили, Розочка пыталась говорить сквозь хихиканье, а Цветан розовел с каждой секундой. Они продолжали жить так, как всегда, так, как им положено. В ту ночь, когда он пытался немного поспать перед завтрашней сменой, у Цветана возникла еще одна незнакомая мысль, и, как и прежде, она была скорее утешительной, чем тревожной. «Похоже, все закончится хорошо.»