***
Он проснулся. Он не вскочил, не закричал, не сделал ни единого движения, не издал ни звука, когда его глаза открылись от стремительного падения, которое ещё было свежо в памяти. Он так и остался лежать, свернувшись калачиком, обхватив руками подушку и уставившись пустыми глазами в такую же пустую стену. Он вспотел, но в этом не было ничего нового. Однако неконтролируемая дрожь дала ему понять, что, чем бы ни был этот бессмысленный сон, напоминающий кислотный трип, он не пришёлся по вкусу его организму. Заметив знакомое щебетание утренних птиц и неправдоподобно удручающую покраску спальни, Цветан немного успокоился. Подтянувшись, он ссутулился и перешел в сидячее положение. Смутные воспоминания о сне испарились. Остались только чувства, которые он вызвал и которые словно переместились, когда он сел, из головы в желудок. «Напоминание дня: ты — кусок дерьма». Если подумать, то быть напуганным и сбитым с толку трипом вместо сна всё же предпочтительнее, чем иметь дело с текущей реальностью. А то это уже была внутренняя катастрофа. Цветан сглотнул, спокойно принимая тот факт, что ему придётся снова об этом думать, подобно тому, как человек смиряется с блеванием над унитазом. В этом вопросе выбора у него не было. С тех пор, как они покинули Тролль-Таун прошло два дня, и дела между Цветаном и Розочкой обстояли довольно неловко. Это была не игра в молчанку и не странная формальность, как в прошлый раз, но всё равно всё было очень, очень неловко. Розочка явно не хотела, чтобы это на них влияло и продолжала разговаривать свободно и весело, но даже она не могла скрыть явного напряжения. Она знала, что что-то не так. Он знал, что что-то не так. Но они оба изо всех сил старались делать вид, что всё так. Каждый раз, когда он оказывался в ее присутствии, Цветану приходилось жевать бессвязные извинения, но он прекрасно знал, что Розочка их слышать не хочет. Выслушать их означало бы признать случившееся — инцидент, который Розочка держала за стальными барьерами. Ей явно было не по себе. «Мне бы тоже было, блять, не по себе, если бы кто-то заснул в моей постели и всю ночь лапал меня, аки извращенец. Не говоря уже о том, с чем этот извращенец проснулся…» Цветан при этой мысли поморщился. Как же он отвратителен. Неужели это конец? Вот кем он теперь стал? Жутковатым дегенератом, с которым его подруге по праву некомфортно? Розочка не заслуживала чувствовать себя не в безопасности в собственном доме. Может, ему уйти? Так некуда. Может… может, снова попробовать держаться от неё на расстоянии? Наверное, это было бы самым благоразумным поступком. Но он нужен Розочке. По крайней мере, она всегда так говорила. А он пообещал её не бросать, ведь так? Не то чтобы он хотел. Бля, кто знает? Может быть, её потребность в его обществе изменилась после того, как она поняла, какое он чмо. Может быть, она вообще хочет, чтобы он убрался из её квартиры как можно скорее и просто слишком вежлива, чтобы сказать это вслух. «А может, я просто параною?» Возможно. Скорее всего, Цветан раздувал из мухи слона, но это не означало, что он мог немедленно остановиться. Он не имел ни малейшего представления о том, хули думает по этому поводу Розочка, но выяснить это было невозможно, потому что девушка не желала об этом, блять, говорить, и теперь последние два дня он мучился в своих гиперактивных предположениях. Его ладони прошлись по щекам. Боже, это капец. Полный и абсолютнейший. Ведь этого могло не случиться. Этой ситуации можно было легко избежать. А произошло всё почему? Почему, бля? Потому, что Цветан был уставшим тупицей, который не врубил мозги, когда залезал в постель девушки. «Так, блять, делать нельзя!» — снова закричала его голова. Он сделал это специально? Цветан так не думал, но… По мере того, как его мысли разбегались, пальцы начали сгибаться и разжиматься. А вдруг он сделал это подсознательно? Это возможно, люди так поступают. Цветан даже не удивился бы, если бы он действительно оказался настолько отвратителен. Он — мразь. Хуева мразь. Всё сходится. Цветан неделями витал в облаках. Он-то думал, что ему становится лучше, понемногу, помаленьку. Маленькие перемены? Хуй там плавал. Как он мог позволить себе такое? Неужели он в довершение ко всем своим недостаткам ещё и лжец? «Ну, Ф.Ц. Блю…» Блять. Блять. Блять. Блять. Поскольку внутри него клокотала неясная злость, которую он едва мог сартикулировать, Цветан поднял кулак и ударил им по лбу. И ещё раз. И ещё. И ещё, каждый удар был сильнее предыдущего. «Ты! Кусок! Дерьма!» Он почувствовал, как зарождается будущий синяк, а глаза щиплет от влаги, когда сработал будильник, не обращая внимания на то, что его владелец проснулся, зол и лупит себя, как идиот. Точно. У Цветана же сегодня пары. Нужно это отложить на потом. Не сейчас. У него слишком много дел. Нужно просто взять себя в руки, пойти на пары, а уж по возвращении домой можно и отпсиховаться нахуй. И на этот раз он запрёт дверь.***
Сегодня был один из тех дней, когда даже такая простая вещь, как утренняя рутина, может оказаться крайне утомительной. Принять душ, выйти из него, вытереться, одеться. Когда Цветан даже не мог ясно мыслить, сложным было всё. Закончив попытки привести себя в порядок, Цветан заставил себя посмотреться в обычное зеркало в деревянной раме, стоявшее над комодом. Прошло не более пяти секунд, прежде чем он отвернулся, решив, что больше не хочет туда смотреть. На кой ляд ему вообще зеркало? Всё равно оно не вызывало ничего, кроме отвращения. Решив, что он выглядит максимально презентабельно, он приоткрыл дверь спальни, проверяя, нет ли в квартире других обитателей. На кухне обнаружилась копна розовых волос, и Цветан с любопытством шагнул вперёд. Когда он приблизился, до него донесся тихий, но настойчивый звук скребущего по бумаге войлока. Розочка сгорбилась над обеденным столом, на его поверхности были разбросаны цветные маркеры, записки и голая розововолосая кукла-тролль, которую она обычно держала в ванной. Время от времени она приподнималась и зачерпывала ложкой хлопья. Цветан сделал еще один шаг. Его нога нарушила тишину, когда под ней скрипнула половица. Розочка не подняла глаз, лишь быстро провела маркером по столу, после чего указала на противоположный стул. — Садись, дружище. Я приготовила твои любимые хлопья. Цветан сделал то, что велено: пересёк кухню и опустился на свое место. После минутного разглядывания миски, которую Розочка приготовила для него, он поднял на неё глаза. Розочка, которая, по-видимому, наблюдала за ним, тут же отвела глаза и снова пригнула голову, явно поглощенная тем, что рисовала. — Ну что, сонце, доброе утро! — Тон был нацелен на бодрость, но напряжение в голосе и то, что она по-прежнему не смотрела ему в глаза, всё выдавали. — Доброе утро, — пробормотал Цветан, желая, чтобы его желудок перестал бурчать при виде размокших кукурузных хлопьев, плавающих в молоке. Ему сейчас совсем не нравилась мысль о еде. Проклятые аналоговые часы, тикавшие над их головами, казалось, лишь подчёркивали тишину. «Эй, это же девчонка, которая может болтать ни о чём, верно? А теперь она тебе и слова сказать не может, так что молодцом». Его сердце с каждой минутой опускалось так низко, что Цветан не удивился бы, если бы к полудню оно застряло в тонкой кишке. Опустив тяжёлые веки, он прошелся взглядом по столу и остановился на каракулях, которые Розочка отложила в сторону. На одной из записок было нарисовано маленькое существо с копной белых волос, тело которого было раскрашено серебристой гелевой ручкой. Маленькие звездочки, рассыпанные по бумаге, производили впечатление сверкающих блёсток. Словно в подтверждение, Цветан заметил мелко нацарапанное в углу «Алмаз». В этот момент Розочка закончила еще один рисунок. Это существо было маленьким, конфетно-красным, с наушниками и пучком оранжевых волос, свободно повязанных на голове. В уголочке было написано «Ди-джей Звуки». И ещё на ней была одежда. А… а тому, что Алмаз голый есть причина? — Знаешь, — добавила Розочка в очередной попытке легкомысленного тона, — тебе не мешало бы поесть. Знаю, художница я чудесная, но нельзя же весь день глазеть на мои рисунки, правда? В ответ Цветан вновь перевёл внимание на миску. Он поднял ложку с хлопьями и поднес её на дюйм к губам. Но тут его внутренности опять вздрогнули, так что он медленно опустил ложку, и та ляпнулась в лужицу молока. Когда он снова поднял глаза, то увидел, как тень от нахмуренных бровей Розочки исчезает, а выражение её лица становится нейтральным. — Всё… Всё окей, дружище? Цветан кивнул, но на этом всё. Тишина не продлилась долго, поскольку Розочка не прекращала попыток снять напряжение. — Ну, тогда… — Она указала на свои рисуночки. — Что думаешь о моих троллях? — Так вот они кто? — Ага! — Она протянула розововолосого хранителя ванной. — Меня вдохновил вот этот малыш! Он заставил меня задуматься. А что, если бы мы все были троллями, Цветан? Разве мы не были бы ну просто очаровательны? Цветан тихонько хихикнул. — Очаровательно голыми? Розочка сразу же отреагировала и с тихим ахом прикрыла обнажённое тело тролля. — Так, первым я нарисовала Алмаза, и если подумать, если бы мы все напились, то, скорее всего, первым начал бы танцевать стриптиз… — Не хочу знать! — Цветан поднял руки вверх, чтобы остановить её внешний поток мыслей. — Итак, сколько ты уже сделала? — Пока что-о-о… — Она прошлась рукой по рисункам, чтобы хорошо рассмотреть их. — Алмаза, Звуки, тебя и себя. — Она выхватила изображение ярко-розового тролля в цветочной короне и бледно-голубом платье. — Представляю вам принцессу троллей Розочку… — Почему она принцесса? — Потому что идея моя, Цветан, хочу быть принцессой — значит, буду! — огрызнулась Розочка. — Так вот! Принцесса Розочка — это прекрасная и восхитительная принцесса, которая устраивает грандиозные вечеринки, дружит с кучей народу, много поёт, занимается скрапбукингом… — Окей, — ухмыльнулся Цветан, опираясь на сложенные руки. — Я знаю, чем занимается принцесса Розочка. Я с ней живу. — Хочешь увидеть себя? Тот поднял брови и пожал плечами в знак приглашения. — Представляю вам тролля Цветана! Голубой. Тролль Цветан был яркого цвета аква с челкой высоких волос цвета индиго и широкой весёлой улыбкой, украшавшей маленькое лицо. На нём была жилетка, сшитая из листьев, и шорты с заплатками. И он был просто очарователен. — Это не я, — мгновенно заявил человек. — Он на меня не похож ни фига. Розочка насмешливо хмыкнула, выглядя слегка обиженной критикой. — А по-моему, я тебя неплохо запечатлела. — Ты правильно изобразила огроменный нос, но только и всего. — Думаешь, у тебя получится лучше? — Может, не лучше, но точнее. Розочка бросила в его сторону блок листочков и жестом указала на разбросанные по столу принадлежности для рисования. — Просю, — сказала она через рот, не забыв, кажется, про завтрак. Отлепив листочек и положив его перед собой, Цветан бегло просмотрел ассортимент маркеров, мелков и гелевых ручек. Не удовлетворившись насыщенностью радуги, он порылся в пенале Розочки, украшенном клубничными узорами, и извлёк оттуда простой чёрный карандаш. Стиль его рисунка ужасно контрастировал со стилем Розочки. Если лица, цвета и выражения её троллей излучали причудливое счастье, то рисунок Цветана больше походил на образец криво нарисованного комикса. Сначала он нарисовал лицо. Большие уши, большой нос и серьёзное выражение лица. Острые зубы тролля словно скрежетали, а брови нависали над маленькими глазками-пуговками. Скрипнув ручкой, Цветан нарисовал пучок грубых колючих волос и добавил наскоро намалёванное тело. Напоследок он взял карандаш и заштриховал кожу тролля серым. — Почему он такой сердитый? — пощекотал его ухо тихий голос. Он не знал, когда Розочка подсела к нему, но, возможно, он был более сосредоточен на своем рисунке, чем думал. — Он… просто такой. — Почему? Цветан пожал плечами, всё ещё глядя на свое творение. — Просто. Розочка задумчиво хмыкнула. — Не знаю. Должна же быть причина. — Он просто козёл. — Ну… а мне он нравится. Цветан повернулся к ней, почти что забавляясь. — Мне тебе его ещё раз показать? Она покачала головой. — Нет. Я решила. Он мне нравится. — Ты… — Вот как Цветан не мог подобрать слова? Они обсуждали рисунок. — Он не должен тебе нравиться… Розочка пожала плечами. — Ничё не поделаешь. — Н-ну, — запнулся Цветан. — А как же тот, которого нарисовала ты? Голубой? Разве он тебе не нравится больше? — Он мне тоже нравится. Мне нравятся оба. — Голубой, по-моему, во сто крат лучше. — Ты сам сказал, что голубой Цветан неточный. — Да. Поэтому он и лучше. Розочка выдохнула, и в этом выдохе прозвучала смесь фрустрации и жалости. Она протянула руку через стол и взяла голубого Цветана. — Эй… повернись ко мне на секундочку. Цветан, у которого вдруг закостенела шея, неохотно повернулся в её сторону. Она протянула ему записку. — Ты, конечно, сказал, что этот малыш у меня не вышел, но-о-о… — На её лице появилась лёгкая улыбка. — По-моему, у меня всё получилось. У тебя ведь любимый цвет голубой, верно? Почему бы ему не быть голубым? А ещё он улыбается. Цветан, не знаю, в курсе ли ты, но ты вполне способен улыбаться. Цветан фыркнул. — Значит, — ткнул он пальцем в серого Цветана, — ты считаешь, что вот это неточно? Розочка покачала головой. — Я сказала не так, но… — Ха! Значит, ты признаешь. Я такой же, как этот уродский тролль. — Нет, Цветан, — терпеливо сказала она. — Я не говорю, что ты не такой, как серый Цветан. Я говорю, что, возможно, ты к серому Цветану слишком строг. — Слишком строг…? — Цветан поражённо замолчал. — Я… ты его вообще видела?! — Он ткнул в неё рисунком. — Посмотри на него! На ебало его уродливое злобное посмотри! Как ты можешь смотреть на него и не ненавидеть? Розочка поймала его руку в свою, разжала его пальцы и забрала записку себе. — Послушай. Меня, — медленно сказала она, держа в левой руке серого Цветана, а в правой — голубого Цветана. — Всё, на чем ты сосредоточился, это на том, какой серый Цветан козёл. Ну сердится он, и что? Разве это всё, что он из себя представляет? Цветан, никто просто так не сердится. И уж точно не ты. Она чё, серьёзно? Она щас реально психоанализирует каракули? — А чего ты от него ждёшь? Он — противоположность Голубому щенку, который идеальный нахуй, так что неидеальным быть он только и может. У него все мои дерьмовые черты. Губы Розочки сжались в лёгкую гримасу. — Ну ворчливый он немного. — Она пожала плечами. — Но я думаю, что иногда он просто грустит, понимаешь? Но это нормально. Это просто… часть его характера. Он не любит общество. Тихий. Много времени проводит в одиночестве. — Хуев отшельник… — Наверняка он много размышляет, когда рядом нет никого, кто мог бы его побеспокоить. — Перевернув записку, Розочка прижала липкую сторону ко лбу Цветана. — Держу пари, он очень умный. Пытаясь (безуспешно) не покраснеть от такого близкого контакта, Цветан поднял глаза, и нижняя половина бумажки закрыла ему обзор. — Но лично я не считаю, что серый Цветан — всё то, что ты есть, — продолжила она, глядя на свой рисунок, прежде чем поднять его. — А вот Голубой Цветан — это, ну… он любит улыбаться. Он глубоко заботится о людях, которые его окружают. Голубой Цветан… он очень, очень добрый. Голубой Цветан любит, любит и любит… — она прижала голубого Цветана к его груди и тепло улыбнулась, — …всем сердцем. Цветан, у которого сжалось горло, хрипло ответил: — Я… они оба…? Я…? Розочка хихикнула. — Ты можешь быть и тем, и другим. — Она уверенно постучала по его колену. — Они оба — ты и… ни тот ни другой не плохая сторона. Они просто… разные стороны. Наступила пауза. Цветан силился что-то сказать, но не знал, что именно. Язвительный комментарий, наверное, подошёл бы, но… его мозг был не в том состоянии. — Спасибо, — прозвучал его ответ через несколько мгновений. Розочка кивнула, её улыбка расширилась, а щеки порозовели. — Эй, — прошептала она. — Да? — спросил Цветан, не двигаясь с места и не делая никаких усилий сорвать с себя записки. — Нам… нужно о чем-то поговорить? О. Вот это да. Он уж и забыл обо всей этой неловкости. Они оба забыли, хоть и всего на несколько минут. — Эм. М-мы можем. А ты хочешь? Розочка пожала плечами. — Да мы не обязаны. Мы… мы можем просто притвориться и… — Она запнулась. — Нет, — медленно покачал головой Цветан, думая о том, чтобы просто замять ситуацию. — Не очень хорошая идея. — Да, да, ты прав. Нужно… нужно быть честными, так что… — Розочка взглянула на часы. — Поговорим сегодня вечером. Избавимся от этого груза. Мне сегодня нужно кое-что сделать, но… я-я разберусь. Когда я вернусь, уже будет можно. Цветан кивнул. — Ладно, хорошо. Так и сделаем. Мы поговорим. Вечером. После того, как ты закончишь… свои, э… свои дела. — Ага, ага, именно. — Розочка уже поднялась со стула и перекинула сумку через плечо. — Так ты идёшь вообще на пары? Цветан пренебрежительно махнул рукой. — Да-да. Ты иди, я через несколько минут выйду. — Хорошо, тогда до встречи! — Она помахала рукой, пересекая квартиру. — Эй, Цветан, — сказала она, взявшись за ручку двери. Тот поднял голову. — Мы сегодня поговорим. Обещаешь? Он улыбнулся. — Обещаю. И Розочка, кивнув напоследок, ушла. Тишина, которую она оставила после себя, была почти что резкой, но атмосфера солнечных лучей пока сохранилась. Цветану захотелось ссутулиться над столом и греться в тепле, пока оно не угаснет. Но нет, ему нужно было идти на пары. Он встал, но не тронул сумку и даже не направился к выходу. Вместо этого, толкнув дверь, он вошел в свою комнату и снова встретился со своим отражением. Да, так же фигово, как и в прошлый раз. Да ещё и тупо, с прикрепленными-то к голове и груди записками. Цветан обеими руками снял рисунки. Прошло несколько секунд, в течение которых он ничего не делал, а только смотрел на них. На две половинки одного целого. Он приклеил голубого и серого Цветана по обе стороны зеркальной рамы. Когда он моргнул, глядя на своё отражение, в его животе развязался еще один узел. Образ, который предстал перед ним, был не слишком привлекательным, но… не вызывал желания отвернуться в отвращении. Это уже хоть что-то. «Это уже хоть что-то». Цветан тихонько хихикнул. Что это за оптимистическое дерьмо его мозг несёт? Куда подевался цинизм? Они собирались поговорить. Они всё прояснят. Всё опять будет хорошо. Ладно уж, так и быть, Цветан отсрочит свой срыв. А то сейчас что-то не хотелось. https://64.media.tumblr.com/f16c7c7903795af1619598dd217bcb9a/tumblr_ootwdiZDrl1u8j6b0o4_1280.png***
— Ну наконец-то! — воскликнул Алмаз, нахлобучивая на голову шипованную фетровую шляпу. Кратко полюбовавшись собой в зеркале (и проверив ценник), он с внезапной незаинтересованностью положил её обратно. — Когда ты это сделаешь? Розочка, возившаяся с блестящими ожерельями на витрине, скорчила гримасу. — Хотела, когда мы вернулись из Тролль-Тауна, но… — Она нервно зазвенела связкой браслетов из бисера. — Он был занят учёбой и… и ресторанными делами, и йогой, и мог только писать мне. Алмаз пожал плечами. — Вот и напиши, что бросаешь его нафиг. — Я так не могу! — воскликнула потрясенная Розочка. Она как раз собиралась продолжить свою мысль о важности чувств Ручейка, когда к ним приблизился возбужденный писк и быстрый перестук высоких каблуков. — Смотрите, что я нашла! — пропела Сатинка, дергая Алмаза за плечо и держа перед ним расшитый блестками пиджак. — Роз, Роз, ну-ка! — Она подтащила девушку ближе. — Великолепно будет на нём смотреться, скажи же? Розочка кивнула, проведя рукой по рукаву. — Купишь, Бриллиантовая рука? — Он должен, — резко сказала Сатинка. — Я же фантастическа дизайнерка, и если я даю какой-то вещи от кутюр печать одобрения, то она очень хорошая. Алмаз прокашлялся, на мгновение переведя взгляд в другое место. — Не сомневаюсь, что он бы на мне отлично смотрелся, но… мне не очень нравится. Девушки недоверчиво уставились на него. — Что значит «не нравится»? — спросила Сатинка, почти что обиженная тем, что он не был потрясен одеждой, которую она выбрала лично. — Да, он же сверкает, — добавила Розочка. — Разве это не всё, что требуется, чтоб ты купил? — Ну, не всегда. Иногда мужчинам нравится пробовать… — Он запнулся под подозрительным взглядом Сатинки. Они молча смотрели друг на друга в течение мгновения, прежде чем он признал своё поражение. Вздохнув, Алмаз протянул руку и показал среди множества своих колец новое ослепительное дополнение. Розочка уважительно ухтыкнула. Сатинка была менее впечатлена. — Ты потратил последние деньги на бриллиантовое кольцо, да? — монотонно поинтересовалась она. Алмаз открыл рот, чтобы что-то сказать, подумал, зажал челюсть и кивнул, опустив глаза в пол. — Как такой красивый мальчик может быть таким глупым? — Ты думаешь, что я красивый? — Поверить не могу! — простонала она. — Сатинка, пожалуйста. Вернёмся к той части, где ты назвала меня красивым? — И чем именно, — она ткнула в его грудь наманикюренным пальцем, — ты собираешься питаться? Алмаз задумался. — Ну, что ж, придётся тебе пригласить меня на обед. Наступила пауза, пока Сатинка обдумывала его предложение. — …Вот ведь козёл, — хрипло ответила она. — Но, надо признать, ты очень гладко подкатил. Ровное выражение лица парня расплылось в улыбке. — Правда?! — Он выглядел довольным собой. — И-и я это только что придумал, а не накануне вечером! — То есть ты, Алмаз, свои пикапы заранее придумываешь? — ухмыльнулась Розочка. — Да! — кивнул тот, уже доставая телефон. — Они ко мне обычно в три часа ночи приходят, и я записываю их в заметки. — А они когда-нибудь срабатывали? — Сатинка с любопытством заглянула ему через плечо. Алмаз на мгновение поднял голову, задумчиво глядя в пространство. — Кажется, однажды сработало… — Когда? — Две минуты назад, — он нетерпеливо повернулся к Сатинке. — Сработало? Пожалуйста, подтверди или опровергни. А то я на самом деле не уверен и был бы признателен за подтверждение… Сатин пожевала улыбку и, пожав плечами, показала пиджак. — Я… пойду положу его на место. И, повернувшись на каблуках и задев волосами его щеку, она ушла. Она прошмыгнула в мужской отдел, прежде чем Алмаз успел несчастно пискнуть: «Сатинка!». Хихикнув, Розочка подошла к ничего не понимающему Алмазу и обняла его за плечи. — Что ж, дружище, ты попытался. Эй, а дай-ка я взгляну на твои пикапы. Уверена, они просто бесподобны. Тот всё ещё держал свой телефон, застыв в трансе, так что Розочка позволила себе разжать его пальцы и поднести агрегат к глазам. В ту же секунду телефон зажужжал, и Розочка успела только взглянуть на имя Ручейка, прежде чем вышедший из своего транса Алмаз выхватил телефон из ее рук. Его большой палец без раздумий нажал на «Игнорировать». Розочка озадаченно вскинула бровь. — Ты не ответишь Ручейку? — Не-а. — Разве вы типа не… лучшие друзья? — Ну, да. — Парень не смотрел на нее, пока отвечал, держа телефон повыше, чтобы она не могла видеть, что он там пишет. — Я просто… гуляю с тобой и Сатинкой. Было бы невежливо одновременно болтать по телефону, ведь так? Напомни, когда ты там собираешься с Ручейком порвать? — Расстаться, Алмаз. Расстаться с Ручейком, — вздохнула Розочка, проверяя время на телефоне. — Я сказала, что приду к нему, как только он закончит йогу. Наверное, мне уже пора. Ты скоро отчаливаешь? — Нет, я останусь здесь и… — Парень окинул взглядом магазин. — Пошопаю. Розочка посмотрела в том же направлении. Её глаза остановились на Сатинке, прежде чем повернулись обратно к нему. — Пошопаешь, значит? Он кивнул. — Пошопаю. Ухмыльнувшись, Розочка наклонилась вперёд и хлопнула по плечам Алмаза ладонями. — Желаю удачи, мой блестящий мудрый друг. Тот позабавленно повторил это действие. — А я тебе, моя странная спутница-фламинго. Покупатели явно были весьма озадачены двумя вычурно одетыми молодыми людьми, которые притянули друг друга в крепкие прощальные объятия посреди магазина одежды. После того, как они разошлись, Розочка перед выходом также втянула в объятия Сатинку. Девушка просияла и заправила Розочке за ухо волосы. — Удачи, что бы это ни было, — прошептала она. Розочка не рассказала Сатинке о предстоящем разговоре с Ручейком, но крепкие объятия, должно быть, сказали ей все, что она хотела знать. Хоть Сатинка деталей не знала, она прекрасно понимала, что Розочка ожидает того, что должно произойти с трепетом. Глубоко вдохнув, Розочка вышла на оживленный тротуар и, уворачиваясь от ворчливых бергенов и напевая «Стану веселей», пошла к квартире Ручейка.***
— До сих пор не могу поверить, что она просто взяла и выгнала меня! — жаловалась Сатинка, пока два модных друга довольствовались гляделками на витрины. — Я понимаю, что Син истосковалась вся, но они что, не могли пойти к Звуки и побыть наедине там? Так сложно, что ли? Эти сёстры, чесслово… Алмаз хмыкнул в знак согласия, любуясь шелковым шарфом и внутренне проклиная свой импульсный контроль в отношении нового кольца. — Что ж, в этой ситуации можно сделать только одно. — Что? — Привести домой парня и выгнать её. — Круто, а парня где взять? Алмаз пошевелил бровями, но тут же получил удар пакетом с покупками. Он засмеялся. — Я ж пошутил! Сатинка хихикнула, закатив глаза. — Так ты придешь сегодня на обед? Тот приподнял бровь. — Хоть я и намекнул, что был бы признателен, я не помню, чтобы получал приглашение. Я получу его сейчас или…? — проговорил он, игриво наклоняясь. Она оттолкнула его за нос. — Не думаю, что тебе нужно приглашение. Я просто предположила, что ты всё равно сегодня придёшь. Алмаз положил руку на грудь и драматически ахнул. — С чего ты взяла, что я приду без приглашения? — Потому что ты хочешь увидеться со мной, — без запинки заявила Сатинка. — А меня заставлять ждать не стоит. «Всё, пора собирать свои пикапы и шуровать домой. Эта девушка победила во флирте». https://64.media.tumblr.com/726b882de88eb0cdd2c94c2114c6a80a/tumblr_oofm14gRa71racp8eo1_1280.jpg — У тебя… довольно неплохо получается. — Это да. Он немного нервно хихикнул. — Ну, ладно. Увидимся позже? Сатинка подмигнула, щёлкнув языком, когда они пошли в разные стороны. Алмаз задумался, насколько гладко он подкатил, по шкале от одного до десяти. «ДЕСЯТКА! ТВЁРДАЯ ДЕСЯТКА! Это было потрясающе! Ты потрясающий!» Да. Чертовски верно. Он был потрясающим. Пока Алмаз прогуливался по Бергенскому городскому парку, слегка подпрыгивая и обдумывая, что наденет на сегодняшний вечер, его телефон снова зазвонил. Алмаз достал аппарат из кармана и нажал на зеленую кнопку. — Привет, красавчик. — Добрый день, прелестник, — прошипел в трубке голос Ручейка. Он, несомненно, был раздражён. — Вижу, ты наконец-то решил перестать капризничать и отвечать на звонки? — Я на звонки отвечаю. Просто не на твои, — легко согласился Алмаз, усаживаясь на ближайшую скамейку. — Но тебе повезло. Ты застал меня в хорошем настроении. Итак, что тебе нужно? Тишина на другом конце сказала ему все, что нужно знать. Алмаз даже не попытался скрыть свое весёлое фырканье. — Заткнись, — пробормотал Ручеек. — У тебя ведь на самом деле нет причины, да? Ты просто хотел, чтобы я ответил на звонок. А теперь, когда я ответил, тебе нечего сказать. Как же с тобой сложно, Ручеек. — Н-ну, а почему ты ответил? — отпарировал тот. — Я уже не так зол, как в субботу. Да и Розочка всё равно тебя бросает, так что я решил, что пришло время… — Стоп, что?! — тон Ручейка повысился от паники на октаву. Алмаз выпрямил спину, не поняв тревогу друга. — Ну, да? Она сказала, что написала тебе, мол, придёт поговорить, что она, по-твоему, имела в виду? — Я… — Ручеек сделал паузу. — Во всяком случае, не это… — Ну, извини, что… выдал. Знаешь, — Алмаз задумчиво почесал подбородок, — оно и к лучшему, Ручеек. Давай по-честному, ты Розочке не подходишь. Но послушай, ты в последнее время вёл себя как мудак, но, возможно, когда вы официально расстанетесь, ты сможешь… Ручеек повесил трубку. Честно говоря, Алмаз не удивился. В нём всегда была та маленькая крупица оптимизма, которая верила, что Ручеек может измениться к лучшему, если отпустит эти отношения. Однако иногда Алмаз задумывался, не слишком ли поздно для него исправляться. Ему от одной мысли об этом становилось неловко, поскольку речь шла о его близком друге, который полностью потерял себя и стал тем апатичным монстром, который сейчас разгуливал на свободе. Но, несмотря на всё это, Алмаз всё равно надеялся на лучшее.***
С силой толкнув её в раковину, Ручеек случайно разбил тарелку. Мыть посуду в состоянии стресса всё-таки оказалось не самой лучшей идеей. Схватив полотенце, чтобы вытереть намыленные руки, он отошел от стойки и начал ходить туда-сюда. Ручейку хотелось верить, что у него много терпения. Он терпел Розочку и её глупости. Он уступал каждой её прихоти и даже извинился, когда она начала ныть, что ей не нравится, когда он ложит ей руку на спину. Он не жаловался, когда она закатила истерику и унизила его перед всем баром. Он всё реже и реже стал к ней прикасаться, потому что она попросила. Ручеек стал идеальным примером респектабельного парня. Да кем Розочка себя возомнила, чёрт её задери? Она просто взяла и решила, что имеет право его бросить. Как будто эти отношения начались из-за неё. Цветан. Цветан определённо имел к этому какое-то отношение. Даже после того, как он пообещал не вмешиваться в принятие решений Розочки. Он сделал это. Он сунул свой огромный нос в то, что его не касалось, и убедил ее бросить Ручейка. Чёрт, да он, наверное, уговорил её ещё в ту ночь, когда они спали вместе. Ручеек не хотел даже думать о том, чем они в ту ночь занимались. Он остановился у кухонного стола, шлёпнул ладонью по его поверхности и перевернул несколько страниц раскрытого журнала, пока не дошёл до уголка со стихами. Он сделал снимок последней работы Ф. Ц. Блю и без единого слова отправил Цветану. Он не хотел разговаривать с этим засранцем прямо сейчас, но хотел напомнить ему об их предварительной договорённости. Так, дело плохо, подумал он, продолжая кружить по квартире. Очень и очень плохо. Он был слишком близок к цели. Этого не должно случиться. Он не позволит этому случиться. Внезапно Ручеек остановился. К нему пришла мысль, которую он допускал лишь вскользь. Он, если честно, не думал, что дойдёт до такого. Он повернулся и подошел к книжной полке со стороны окна. Она была относительно незахламленной и украшена блестящими камнями, побрякушками, маленьким кактусом в горшке и фотографией в рамке с ракушками. Единственная вещь, которой Ручеек не позволил покрыться пылью. Сквозь стекло сияла измученная улыбка Оди, а пухлый сверток на её руках был завернут в фиолетовое детское одеяльце. Были вещи, которые Ручеек не хотел обсуждать. Но иногда нужно хорошо, жестко посмотреть на свои возможности и понять, что это твой последний шанс. К счастью для него, Розочка вся была на розовой водичке. Говоря словами той занудной песенки, которую она постоянно напевала, вперёд и никаких гвоздей. Он вошёл в ванную, открыл зеркальный шкафчик, порылся в нем и достал ментоловую мазь для груди. Он набрал на палец желеобразный комок и натёр им лист туалетной бумаги. В дверь нерешительно постучали. — Секунду! — крикнул Ручеек, торопливо проводя бумагой под глазами, пока они не стали соответственно красными, раздраженными и слезящимися. Он глубоко вздохнул, приближаясь к двери. Одна попытка. У него была всего одна попытка. Приоткрыв дверь, он просунул голову и повернулся к Розочке. Её неуверенное и обеспокоенное выражение лица сменилось озабоченностью, когда она увидела Ручейка. — Э-э-э, привет. Ты… ты… — Ах, Розочка, — вздохнул Ручеек, отступая назад и позволяя ей войти. Он повернулся к ней спиной и расстроенно провёл рукой по волосам. — Мне жаль, что ты это видишь. Мне очень жаль. Я знал, что ты придешь, мне следовало сдержаться, но… — Нет-нет. Ручеек, Ручеек, все-все в порядке! — поспешила утешить его Розочка, и, когда он сел на матрас, опустилась рядом с ним. — Ты… ты хочешь об этом поговорить? Ручеек покачал головой и подтянул колени к груди в попытке выглядеть жалким ребенком. — Всё в порядке. П-прости, что задерживаю тебя. Ты хотела поговорить, да? Просто дай мне минутку, и… и можешь рассказывать всё, ради чего пришла. Розочка ничего не ответила. Ручеек мог лишь предположить, что она откладывает свою речь о расставании на другой день. Будем надеяться. Интересно, как долго они смогут просидеть в тишине, прежде чем ему придется возобновить разговор? Она что, не может просто сказать «Я люблю тебя» и убраться из его дома к чертям? — Хочешь… хочешь послушать, как прошёл мой день? — осторожно спросила Розочка. — Если не хочешь говорить о своём, то есть. «Боже упаси. Скажи что-нибудь, пока она не начала». — Просто… — начал Ручеек, набрасывая в голове достойный сочувствия монолог. Боже, будем надеяться, что у него получится. — Сегодня… день рождения моей мамы и… «Ах да. Настоящий день рождения через два месяца. Не забудь накопить на тот тостер, который она хотела». — О-о-о, Ручеек… — Розочка теперь гладила его по спине, и это прикосновение Ручейку было неприятно. — Ты соскучился по ней? Да? — Ну… — Всё. Он решился. Ручеек разыграет именно эту карту. — Я действительно очень скучаю по ней. Но пока я думал о дне рождения, я заодно подумал о маме и её жизни и… — Он повернулся к ней лицом. — Дорогая, я тебе когда-нибудь рассказывал о своём папе? Розочка наморщила лоб, вспоминая. Она покачала головой. — Н… нет, по-моему. Я, если честно, не думала, что у тебя есть папа. Ручеек слабо хихикнул. — Ну, его действительно нет. Точнее, больше нет… — Что ты имеешь в виду? — спросила она. Теперь ей стало любопытно. Похоже, он реально это делает. — Мой отец, он… — Ручеек глубоко вдохнул. Если уж говорить об отце, то без злобы. Ему нужно вызвать жалость Розочки, а не напугать её. — До моего рождения мама и папа очень любили друг друга. Во всяком случае, мама любила его. Она мне так всегда говорила, но… однажды он ушёл. Ручеек сделал паузу, чтобы дать Розочке впитать слова, и одновременно постарался успокоиться. — Он… он ушёл? — тихо спросила Розочка. — Почему? Ручеек довольно безнадежно пожал плечами. — Не знаю. Мама всегда говорила, что папа был таким добрым, таким любящим, но однажды просто взял и бросил её… С тех пор мысль о том, чтобы быть брошенным, как мама… Я не знаю, переживу ли такое. «Разбей сердце бедненького Ручейка, Розочка. Посмей». Он решил ещё немного поднажать. — Розочка, — прошептал он, наклоняясь к её склоненной голове, чтобы заглянуть ей в глаза. Он понял по выражению лица — слезливая история удалась. — Ничего, если я возьму тебя за руку? Я знаю, ты сказала, что тебе некомфортно, когда я прикасаюсь к тебе, но… Она быстро помотала головой, её губы задрожали, когда она схватила его руку и крепко сжала. — Мне жаль. Мне так жаль, что так случилось. Я не… я не знала, Ручеек. Боже, мне так, так жаль. «Очень, блядь, надеюсь на это». — Эй, эй, всё в порядке… — принялся успокаивать её Ручеек. — Тебе не нужно расстраиваться. Это же ведь не ты, верно? Где моя счастливая Розочка, когда она мне нужна? — О Боже! — Она закрыла рот рукой, выпучив глаза. — Ты прав, прости. Тебе плохо, а я… вау. Окей. Я должна утешать тебя. Ручеек, я… — Розочка, — оборвал он ее с лёгким смешком. — Всё просто прекрасно. Я лишь хотел тебе сказать… — Поскольку правая рука была в её хватке, он провёл по её подбородку левой. — Я так счастлив, что у меня есть такой человек, как ты. Потому что я знаю, что ты не такая, как он. Ты не из тех, кто бросает. Я просто так сильно тебя люблю. Ты же это знаешь, да? — Я… я… — она неловко заелозила на месте. — Я тоже тебя люблю? «Ну нет, так дело не пойдёт». Ручеек опустил плечи, издав такой грустный смешок, что тот мог бы разбить пару-тройку сердец. — Я знаю, что ты не стала бы мне лгать, но… — Он поймал её глаза, расширившиеся от явного чувства вины. — Я не знаю, всерьёз ли ты. — Всерьёз! — настояла Розочка, явно запаниковав. — Я абсолютно серьёзно! Ручеек покачал головой, надеясь, что его улыбка выглядит достаточно натянутой. — Наверное, я не тот человек, которого можно любить. Видимо, я такой же, как мама. Предназначен для того, чтобы люди говорили мне, что любят меня, а сами… — Я не такая, как твой папа! — Розочка была на грани крика. — Я совсем на него не похожа! Я бы… я бы так с тобой не поступила, я люблю тебя… я-я-я… — Она размахивала руками, не зная, что делать дальше. Наконец, она произнесла волшебные слова. — Я это докажу! Голова Ручейка молниеносно поднялась. Он посмотрел на неё, изображая любопытство. — Докажешь? Розочка кивнула. — Эм. Так, мне нужно… мне нужно вернуться домой и сделать домашку, но завтра, обещаю, мы пойдем куда-нибудь на свидание, и я докажу, что люблю тебя. Эм… идёт? «Ты даже не представляешь». — Отлично, — ответил Ручеек, стараясь не выдавать своего экстаза. — Тогда встретимся на нашем месте? Та выглядела озадаченной. — На нашем… у нас есть место? — Берген-Таунский мост. Там, где мы впервые поцеловались? Глаза Розочки остекленели, словно, она заново переживала воспоминания. Внезапно на её лице появилось виноватое выражение, и она кивнула. — Да. Наше место. Я помню его. Хорошо, встретимся там. Её челюсть казалась жесткой, когда Ручеек притянул её к себе. Его охватило огромное облегчение, когда он ткнул в ей в нос, прошептав: «Бип». Розочка ярко улыбнулась. Или же поражённо? В любом случае, Ручеек был доволен.***
У неё были развязаны шнурки. Шаркая по коридору до своей квартиры, Розочка смотрела вниз в почти мечтательном состоянии. И всё же она не могла найти в себе силы их завязать. Её попытка расстаться с Ручейком прошла не по плану. Всё прошло в точности наоборот. И, возможно, Розочка также пообещала Ручейку то, чего по праву не следовало. Но что ещё она могла сделать? Наверное, миллион вещей, но Розочка логически мыслящим человеком не была. Им был Цветан. Цветан. Она много думала о Цветане. Где-то между беспорядочными речами, которые она планировала, чтобы мягко закончить отношения с Ручейком, между строк проскальзывал этот ворчун, настойчиво тыкаясь в ее мозг, интересуясь, как он во всё это впишется. Лично Розочка не верила, что Цветан когда-нибудь ею заинтересуется. Одна эта мысль казалась не похожей на Цветана. Насколько ей было известно, он вообще не любил романтику. Но было несколько вещей, которые она поняла за то время, что жила с ним. Цветан никогда по-настоящему себя не любил. Цветан оставил каждое из её приглашений. Цветан считал её своим другом. Цветан умел писать стихи. Цветан хорошо ладил с детьми. Цветан не любил видеть её расстроенной. Цветан был готов поцеловать её в щёку, если это означало облегчить мысли о неприятном воспоминании. Цветан, которого она всю жизнь знала как несколько предсказуемого ворчливого ребёнка, мог быть под завязку полон сюрпризов. И, возможно, у него ещё оставался один, который ему предстояло ей открыть. Но это было выдавание желаемого за действительное, и, как поняла Розочка в последнее время, возможно, Цветан был со своим пессимистическим настроем в чём-то прав. Если тешить себя надеждами, то потом, когда они рухнут, будет гораздо больнее. Но почему-то она не могла расстаться с этой маленькой надеждой, даже в нынешней ситуации. Но в любом случае, если она действительно настроилась на Ручейка, то совершенно неважно, что чувствовал Цветан. Розочка вздохнула, измученная необходимостью так много думать, когда отпирала дверь. — У тебя ботинок развязался, — поприветствовал её привычный низкий монотон, сдобренным неким оживлением. Цветан стоял в коридоре, руки в боки, куртка сброшена, губы неустанно подёргиваются, словно он пытался сохранить обычное стоическое выражение лица. Но свет в его глазах, более бодрых, чем когда-либо, показывал, что он находится в совершенно ином настроении, чем усталый, пустоголосый мальчик, который сегодня утром не смог проглотить даже ложку хлопьев. — Хорошо выглядишь, — сухо ответила Розочка. Она правда не знала, что ещё сказать. Как Цветан только справлялся каждый раз, когда приходил домой в плохом настроении? Он пожал плечами и ухмыльнулся, подойдя ближе и положив руки ей на плечи. — Розочка, послушай. Я сделал нечто просто охуительное, тебе понравится. Пошли. Её мягко, но нетерпеливо потянули в гостиную, когда рука Цветана обвила её запястье. Похоже, он не обратил внимания на её тон или атмосферу, поскольку был слишком поглощен возбуждением от того, что она дома. — Зацени. — Он окинул сцену гордым жестом. Диван был очищен от белья, обычно свисающего через край. Не было ни одной ручки, книги или журнала. Кажется, его даже пропылесосили. Подушки были спрессованы и аккуратно разложены, а между ними уютно устроилась дельфинчик Спонжик. Кофейный столик был придвинут вплотную, чтобы всё было в пределах досягаемости, и, Боже правый, Розочка почувствовала прилив тепла от увиденного. Баночки со сладкой ватой, миска с попкорном, миски с конфетами, букеты леденцов, коробки с печеньем, плитки шоколада, купленные в булочной кексы. В любой другой день Розочка закричала бы от радости. Но сейчас она могла лишь потрясенно смотреть на происходящее, лишь через секунду осознав, что Цветан без умолку разговаривает. — …Я понял, что разговор будет неловкий, и подумал: «А сможет ли Розочка ощущать неловкость, если будет окружена тонной конфет?», ну, и припёр их на всякий случай. Я заодно купил водку, но ещё семи нет, так что это на потом. Короче, это… — Цветан, — перебила она его, все ещё ошеломленная. — Зачем… зачем ты всё это купил? — Наш разговор, — ответил он, с любопытством глядя на неё. — Ну, который должен у нас сегодня состояться. Повторюсь, я решил, что нам будет легче говорить, если… Розочка ненадолго отвлеклась, пока Цветан продолжал болтать. Она уж и забыла, что они пообещали обсудить всё сегодня вечером. Они не могли этого сделать. Во всяком случае, не сегодня. Они не могли поговорить сейчас. «И если учитывать, как обстоят дела с Ручейком, не знаю, состоится ли разговор вообще». Розочка думала, что она уже рассталась с Ручейком. Она думала, что они будут свободны и смогут наконец-то высказать всё, что думают об этой ситуации, включая инцидент с ночёвкой. Но теперь ситуация с Ручейком переместилась на вершину списка ее забот. Завтра ей предстояло доказать ему, что она его любит. А Цветан был рад поговорить о вещах, которые Розочка сказать ему сейчас не могла. Ей нужно было сделать так, чтобы это прекратилось. — Цветан, — ровно сказала Розочка. — М-мне очень жаль, но… мы не можем поговорить сейчас. — Она выплюнула слова как можно быстрее. Улыбка, которую юноша так старательно пытался сдержать, легко испарилась. Он поник от её слов, его небесные глаза затуманились. — А, — кивнул Цветан. Его нижняя губа пыталась найти форму, которая не была бы гримасой. Или, что еще хуже, дрожь. — Хорошо. Ладно. Тогда… в другой раз поговорим. — И ушел. Быстренько пересек комнату, включил свет на кухне и остался там. Розочка на мгновение осталась на месте, а затем последовала за ним. Она обнаружила его за столом: по поверхности были по-прежнему разбросаны её маркеры и каракули, а Цветан, сосредоточенно насупив брови, что-то малевал на записочке. Приглядевшись, девушка, поняла, что он ничего не рисовал. Похоже, он просто решил закрасить весь лист серым цветом. Розочка подумала, не пытается ли он просто придать себе занятой вид. Розочка села на противоположный стул, и несколько минут всё было тихо. Так, нужно избавиться от этих часов. Клятая штука просто процветает в тишине, тикая чуть ли не на полную громкость. — Прости, — пробормотала Розочка. — Всё в порядке, — тихо ответил Цветан, все еще сосредоточенный на бумажке. — Я знаю, это была моя идея, и знаю, мы оба пообещали, но… — Всё. В. Порядке, — выдавил тот из себя. — Я хотела! Я правда хотела со всем разобраться, чтобы всё можно было… Цветан раздражённо шлёпнул по поверхности рукой, от чего стол задрожал. — Розочка, ебена мать, я же сказал, что всё в порядке! — рявкнул Цветан, прежде чем заставить голову опуститься обратно. — Там полно сладостей. Ешь, если хочешь, я сам не хочу… — Его пальцы скользнули вверх и уперлись в висок. Вспышка гнева Цветана заморозила атмосферу, но, несмотря на это, Розочка не сдвинулась с места. Ей определенно не хотелось сладкого. Она нервно теребила браслеты на запястьях, в голове проносились мысли о Ручейке, а в животе бурчало. Казалось, что все другие варианты были недоступны, и Розочке очень не хотелось проходить через эту единственную дверь. Но Цветан узнает. Цветан всегда узнаёт. — Итак… — Она прочистила горло. Движение его карандаша замедлилось, но глаз он не поднял. — Я… эм. Мы с Ручейком сегодня поговорили и… Цветан мгновенно поднял голову. Они на мгновение встретились взглядами, прежде чем он отвёл глаза. — Это что ещё за взгляд? — ляпнула Розочка. Цветан покачал головой. — Не было никакого взгляда. — Было! Ты злишься. На что-то. — Я не злюсь. — Злишься! — Нет, вообще-то, я… — Цветан запнулся, стараясь сохранить ровный голос. Штрихи на бумаге стали энергичнее, когда он продолжил. — Я в порядке. Да что там, в восторге. Я просто в экстазе, — он это слово прошипел, — что ты таки успела хорошенько поговорить с Ручейком. Уверен, теперь ваши отношения стали намного яснее. Я просто пиздец как рад за тебя. В его словах прозвучала агрессия, которую Розочка не поняла и не оценила. — Вовсе необязательно так разговаривать потому, что у тебя плохое настроение, Цветан, — ответила она, сама удивившись ледяному тону. Его карандаш разорвал бумажку пополам. Не теряя времени, Цветан выхватил ещё одну. — Я, чтоб ты знала, не был в плохом настроении. У меня сегодня было очень хорошее настроение, правда. И сейчас. Просто замечательное. — Да вот что-то не похоже. — Её разочарование росло с каждой секундой. — Твоя соседка приходит домой после тяжёлого дня и не может говорить, а ты немедленно на неё наезжаешь. Цветан фыркнул. — Ах, у тебя был тяжелый день? Пардоньте, хуй не троньте. Я очень рад, что, несмотря на это, тебе всё же удалось поговорить с Ручейком. В конце концов, это самая важная часть дня. — Именно в этом и причина, почему я не могу говорить с тобой! — почти что вскрикнула Розочка, подняв голову вверх, чтобы посмотреть на него. Очевидно, это был неправильный ответ, так как Цветан вспыхнул, тоже встал и в процессе поцарапал ножки стула. — Просто блеск! — воскликнул он. — Приятно знать, что если придётся выбирать между нами, то разговаривать ты пойдёшь с Ручейком. Он ведь этого полностью заслуживает после всего, что для нас сделал. — Цветан, ты можешь…? — Розочка попыталась взять себя в руки. Сейчас было не время ввязываться в глупые перепалки. — Просто послушай меня секундочку, пожалуйста. Тот резко поднял руки, очевидно, всё еще сдерживая гнев. — Да я весь внимание! — Что ты… что ты думаешь обо мне и Ручейке? Агрессивная позиция, которую Цветан занял, слегка ослабла. Он моргнул в ответ на вопрос. — Я… что? — спросил он непонимающе. Розочка подошла ближе. — Мы с Ручейком состоим в отношениях. Что ты об этом думаешь? Цветан пулей переместился, схватив лежащий на столе журнал и чуть ли не отскочил на шаг назад. — Ну и что я, блядь, должен ответить? Какое мне вообще дело до ваших отношений?! — Мне просто нужен ответ! — взмолилась Розочка, придвигаясь ближе, пока Цветан пятился. Она остановилась, как только он столкнулся со стеной. — Я… я просто… я должна кое-что сделать и… «Пожалуйста, просто скажи, что мне делать. Я запуталась». Внезапно его расширенные глаза сузились до щелей, и он сделал решительный шаг вперед, заставив Розочку отпрыгнуть назад. — Нет, — сказал он свирепо. — Розочка, это не моя работа. Я не могу продолжать указывать тебе, чего делать или не делать с Ручейком. Неужели… Неужели нельзя меня в это не впутывать, ёб твою мать?! Розочка почувствовала себя так, словно ей дали пощечину. Внутри неё поднялась волна вины, которая разбилась о множество других вещей. Но всего было слишком много, и она не хотела просто заткнуться и попросить прощения. Ей хотелось что-нибудь бросить, что-нибудь сломать. Цветан оказался единственной достойной мишенью, учитывая, что вёл он себя как мудак. Она хотела закричать во всю мощь своих лёгких, потому что, черт подери, от этой неудачи хотелось плакать, и что будет, если она станет веселей? Её о землю нахуй расплющит, вот что. Цветан должен был её отговорить, это была её последняя надежда. Но он не хотел, чтобы его впутывали. Это была её вина, вот реально, но, несмотря на все это, она не смогла не обидеться на мальчика перед ней. — Иди-ка ты нахуй, — тихо сказала Розочка, повернулась к нему спиной и вышла в коридор. — Сама иди! — услышала она его ответ с удвоенной громкостью, когда толкнула дверь спальни. Она схватила сумку, запихнула в неё пижаму и расческу, а затем перекинула её через плечо. Розочка не хотела к нему прикасаться. Это казалось неправильным, но сейчас у неё не было выбора. Поморщившись, она всё же взяла коровий колокольчик. Её инструмент, инструмент её семьи. Своего рода жетон любви. Она резко вдохнула и крепче сжала его, выходя из комнаты. — Я ухожу, — сказала она Цветану, который как раз направлялся в свою комнату, когда она вышла. — Куда? — Плевать. Не хочу находиться с тобой в одном здании. Тот ничего не ответил. Выражение его лица застыло, и он скрылся в своей комнате, заперев дверь на ключ. — Я же сказала, что ухожу, мудила. Чё теперь запираться-то. Тишина. Розочка с возмущенным фырканьем сильно пнула его дверь. Прошла целая секунда, прежде чем она ахнула от пульсирующей боли в пальце ноги, а затем, сердито прихрамывая, вышла и захлопнула за собой дверь. Скрежеща зубами и устремив взгляд вперёд, Розочка топала по коридору. Её сердце пылало, и она была полностью готова вмазать кому-нибудь в челюсть. И тут она споткнулась и со всего размаху ударилась лицом о ковер. Ей реально стоило завязать шнурки. Вздохнув и по-детски заскулив, Розочка уткнулась головой в пол.