***
— И долго она там сидит? — Не знаю, с тех пор, как я вернулась? Я пыталась выманить её печеньем, но она не клюнула. — Звуки, она же не собака. Её нельзя подкупить лакомствами. — Чувих, это же Розочка. С каких это пор лакомства на неё не работают? Розочка перевернулась на бок — её щеку царапнул ковёр Звуки. В щель между кроватью и полом виднелись две пары дизайнерских туфель на каблуках и потрёпанные кроссовки. — Розочка? Дорогая? — раздался голос Синельки, напоминая по тону вельвет. — М-м-м-м… — простонала та в ответ, обводя пол кончиком пальца. — Почему ты под кроватью? — Я не хочу мешать Звуки и остальным, но поскольку идти мне некуда, я теперь буду тут жить. — Вечно? — Вечно. — А-а-а что случилось с твоей квартирой? — присоединилась Сатинка, слегка приседая и прижимая к коленям обтянутые украшениями руки. Розочка издала резкий звук отрицания, почувствовав внезапное желание свернуться калачиком. — Вернуться не могу, — быстро сказала она, покачав головой. — Там Цветан. — А что Цветан сделал? — Сатинка спрашивала терпеливо, но с едва заметным напряжением. — Ничего, — жалобно прошептала девушка. Он действительно ничего не сделал. Он просто стоял и слушал, как Розочка зажгла факел и сожгла их уютную дружбу живьём. И как ей ему после такого в глаза смотреть? Розочка зажмурила глаза, безуспешно пытаясь отгородиться от самой мысли о том, чтобы снова заговорить с Цветаном. Но эта мысль упорно не давала ей покоя. Синелька сдавленно хмыкнула, её браслеты зазвенели. Розочка практически видела, как она с отвращением скрещивает руки. — Значит, он что-то таки сделал. — Чувих, это из-за вчерашней ссоры? — Не, я ему позвонила. Мы всё обсудили и извинились за ссору. Но потом мы… мы… э-э-э… — Она замялась, внутренне размышляя, стоит ли ей вообще об этом говорить. У девочек ведь сегодня весёлая ночёвка намечается. Зачем портить им настроение? Опять? Боже, она будто в последнее время только этим и занимается. — Значит, Цветан что-то сказал по телефону? Что-то, что тебя расстроило? Так? Выходит, теперь нам нужно избить Цветана? Кроссовки Звуки развернулись на пятках и зашаркали к дверному проему. — Эй, Кроха! Поди-ка сюда, кажется, мы должны побить Цв… эй! Я что, блядь, сказала? Вон из моего холодильника! — Отстань, я есть хочу! — крикнула в ответ Кроха. — Подожди, кого мы там бьём? — Просто иди сюда! — Кроха затопала по коридору, и с шуршанием пластика к остальным присоединилась пара симпатичных розовых туфель. — Тебе кто разрешил их брать? — спросила Звуки раздражённо. — Я тебе миллион раз говорила — не лезь в мой холодильник! — А я их не в холодильнике взяла, а в шкафчике, — ответила Кроха явно через полный рот. — Так чё, кого бьём-то? — Очевидно, Цве… — Не Цветана, — прорезалась в разговор Розочка с раздраженным вздохом. — Цветана никому не бить. Просто… — Она умолкла. Розочка задумчиво побарабанила пальцами по полу, а потом решила, что, что бы она ни сказала в его защиту, из-под кровати будет звучать намного менее эффективно. Она высунула руки, вытащила за собой тело и неуклюже поднялась на ноги благодаря тому, что близняшки ухватили её за оба локтя. Затем Розочка отряхнулась, разминая затекшие ноги. — Оки-доки, итак, э-э-э… Цветан ничего не сделал. Сразу говорю. Три пары напряженных плеч опустились, и каждая из девушек вздохнула с облегчением. — Хорошо. Я очень надеялась, что он не плохой парень, — улыбнулась Синелька. — Мне, если чесн, не очень-то и хотелось его бить, — пожала плечами Звуки. — Я ему на день рождения блейзер хочу подарить, было бы очень неловко, если бы мы… Сатинка была прервана очень грубым «Стопэ» Крохи. Девушка порылась рукой в пачке «Доритос». — Так мы с Цветаном драться не будем? Розочка покачала головой. Кроха разочарованно хмыкнула, выпятив нижнюю губу. — Да чем тебе Цветан не угодил? — спросила Звуки, положив руку на бедро. — Ничем, — ответила Кроха, подняв брови и слегка покачав головой. — По-моему, он классный. Боролся со мной на руках в субботу и даже после первой победы не остановился. А вы обычно сдаётесь после третьего раунда. — А чё нам остаётся? Ты вроде как непобедимая. — Да, но Цветан-то не сдался. — Кроха опустилась на кровать Звуки и устроилась на подушке поудобнее. — Я просто думаю, что с ним было бы весело драться. Розочка последовала ее примеру и уселась напротив Крохи, и в считанные секунды все пять окрашенных девушек расселись в кругу на кровати. — Итак, — Сатинка легонько похлопала рукой по руке Розочки, — не хочешь рассказать, что такого случилось, что ты теперь под кроватью прячешься? — Я не пряталась. — Ну да, — сухо сказала Синелька, наклоняясь вбок, чтобы прижаться к плечу Звуки. — Ты просто планировала вечно там жить. Но не прятаться. — Вот именно. Спасибо за понимание, Синелька. Синелька закатила глаза. — Ладно, так в чем проблема? Что-то там с Цветаном, верно? — Ну, знаете, это… это, э… ну… — Пальцы Розочки сомкнулись вокруг простыни Звуки, беспокойно теребя ткань. — Вполне возможно, я сказала то, чего не должна была говорить. Цветану. И, эм, о-он повесил трубку. Просто… просто повесил трубку, ничего не сказав. И-и, наверное, я немно-о-ого забеспокоилась, что его… ну, знаете… напугало то, что я сказала. — А что ж ты сказала такого? — Если она сказала, что любит его или чё-то подобное, я уйду, — небрежно прокомментировала Кроха, больше интересуясь содержимым пачки, чем всем, что происходило вокруг. Звуки насмешливо улыбнулась и погладила Кроху по голове. — Ох, Крохотуля. Сколько ромкомов ты на этой неделе уже пересмотрела? — Офигеть как много, — проворчала та. — И там, блять, каждый раз одно и то же. Двое людей не могут съехаться, чтобы между ними не возникло какое-то странное сексуальное напряжение. Мне это уже вот тут вот сидит! — Да, но ромкомы именно что ромкомы. Они не настоящие, — пожала плечами Сатинка. — Да, не все ведь в реальной жизни влюбляются в своего соседа по комнате, — согласилась Синелька. — К тому же у Розочки уже есть парень, она не же не… — она замолчала, уловив выражение лица Розочки. Она улыбалась. Но это не была привычная широкая улыбка, к которой привыкли её подруги. Широко расставленные глаза были еще более дикими, чем обычно, а губы напряглись, застыв в поднятом вверх положении. На коленях лежали обе руки, сцепленные так крепко, что костяшки пальцев обесцветились. Сестры переглянулись. На их лицах отражались абсолютно разные выражения, и они в полной тишине словно обсудили сложившуюся ситуацию. Звуки могла лишь мотать головой между троицей, пребывая в полном замешательстве. Кроха же не обращала внимания и запихивала в рот остатки пачки «Доритос». Наконец, близняшки пришли к какому-то выводу и снова обратились к своей подруге. — Розочка? — нежно спросила Сатинка. Розочка ничего не ответила. Ее нижняя губа исчезла от того, что она её от волнения грызла. — Розочка, ты сказала Цветану, что любишь его? Несколько секунд никакого движения. А потом — очень-очень крошечный кивок. https://64.media.tumblr.com/85e2a6e2eb43290cd32b910cc91426f1/tumblr_orgbweRZ9z1sx8lbso1_1280.png Розочка почувствовала, как эта информация легла на плечи всех присутствующих тяжелым грузом. Она не знала, жалеет она или нет. Но, с другой стороны, она никогда не умела хранить секреты. Звуки выжидающе повернулась к Крохе. Кроха не шелохнулась. — Ого, — первой заговорила Синелька. — М-мы, конечно, по твоему лицу поняли, но… ничё себе. Ты влюбилась в Цветана. — Цветан, — повторила Сатинка так же недоверчиво. — Это, эм… в любом случае неожиданно. — Ну я так и думала, — пожала плечами Кроха. — Что я говорила? Каждый раз одно и то же. — Да, это странно, но-о-о… — Звуки откинулась назад, прижав ладони к матрасу. — Если подумать, это не настолько удивительно. Цветан не так уж плох. — Так я и не говорила, что он плохой, — Сатинка быстро покачала головой. — Он совсем не плохой. Повторюсь, это просто… неожиданно. Цветан же и Розочка… ну… разные. Просто… — Все пары разные. — Мы не пара, Звуки, — тихо сказала Розочка. — Нет, но, может быть, когда-нибудь станете… ай! Что?! Звуки повернулась к Синельке, которая легонько стукнула её по предплечью. — Нельзя просто взять и предположить, что они однажды замутят. Мы не знаем, испытывает ли Цветан те же чувства к Розочке. — А почему бы ему и не испытывать? Розочка замечательная! — Да, но это же Цветан, — поддержала Сатинка аргумент сестры. — И давай по-честному, ему хоть раз в жизни кто-нибудь нравился? — Мы точно не знаем. Может быть, Розочка? — предположила Звуки. Получив несколько раздраженных взглядов от близняшек, она закатила глаза. — Знаете, пессимиздите сколько влезет, но лично я считаю… — Ничё мы не пессимиздим! — огрызнулась Синелька. — Мы просто пытаемся мыслить реалистично. — Так и я тоже! И я думаю, что вполне себе реалистично, что и Цветан любит её. У меня хорошее предчувствие, окей? Сатинка вздохнула. — Не подавай ей ложных надежд. — Лучше уж пусть они будут, чем оставить от них одни руины! — Мы ничего подобного не делаем! — А вот и делаете! — Алё, — прямо сказала Кроха, махнув рукой между троицей. Привлекши их внимание, она указала на Розочку, которая сидела неподвижно и смотрела на происходящее, отчаянно пытаясь уследить за ходом спора. — Не забыли? Она всё ещё тут. — О Боже, — пробормотала Сатинка, придвигаясь ближе, чтобы обнять Розочку. — Извини, Роз. Мы просто… немного шокированы. — Всё в порядке… в-всё хорошо и замечательно, — заверила их Розочка, не обращая внимания на то, что из-за одного этого разговора у нее в животе шевелились нервы. — Н-но… эм… — Она подняла голову и посмотрела Звуки прямо в глаза. — Ты… ты правда думаешь, что он тоже меня любит? Та искренне кивнула, намеренно не сводя глаз с близняшек. Розочка неверяще открыла рот, но смогла вымолвить: — Почему? — У Звуки не всегда есть факты, подтверждающие то, во что она верит, — пожала плечами Синелька. — Иногда она просто чувствует. — Да, может быть, но, чёрт, ребят. Это возможно. — Звуки вскинула в свою защиту руки. — И я уверена, что это более вероятно, чем вы думаете. Вот насколько мы охуели в субботу, когда Цветан оказался вполне приличным парнем? — Мы и так знали, что он неплохой человек. — Просто у него дурной характер. — Да, но, сюрприз-сюрприз, оказалось, что за ним стоит нечто большее. Намного большее, чем мы ожидали. — Звуки сделала паузу, глядя между близняшками, словно ожидая, что они её прервут. Получив молчание, она продолжила: — Да из Цветана сюрпризы буквально так и валятся. Неужели его любовь к Розочке так уж шокирует? Дайте парню шанс! У него, как и у всех, есть эмоции. Несмотря на не самое лучшее настроение, омрачающее её мысли, с губ Розочки сорвалось легкое хихиканье. — О, эмоции у него есть. Целая куча. «Он сентиментально привязался к плюшевому дельфину — нельзя отрицать, что у чувака есть эмоции». — Наверное, это возможно… — принялась размышлять Синелька, снова скрещивая руки. Звуки нахмурила брови, обратив внимание на язык тела своей девушки. — Синелька, послушай, — вздохнула она. — Я понимаю, что Цветан тебе не нравится, но… — Погодь, что? Кто сказал, что он мне не нравится? Все, кроме Розочки, повернулись посмотреть на неё. — Ты в субботу закатила истерику только потому, что он рядом сидел, — сказала Кроха. — Ладно, признаю, я немного вышла из себя, но я бы не назвала это истерикой. — Тут она права, — с ухмылкой прокомментировала Сатинка. — Её истерики гора-а-аздо более незрелые. — Спасибо, сеструх, но тебя кто спрашивал? — У Синельки какая-то вендетта против Цветана, о которой я не знаю? — спросила Розочка, искренне любопытствуя, почему выделяют именно Синельку. В конце концов, до субботы никто из Друзяшек-Закусяшек не имел о Цветане однозначно хорошего мнения. — Да нет же! Я действительно ни капельки не ненавижу Цветана! — Ладно-ладно, я тебе верю, но, — Звуки подняла руку, чтобы легонько погладить Синельку по лопатке, — в субботу ты ясно дала понять, что и знаться с ним не желаешь. Что изменилось? — Что изменилось? — тихо повторила Синелька, прежде чем её губ коснулась мягкая улыбка. Она внезапно схватила свободную руку Звуки и положила её себе на колени, изучая пальцы, пока она с нежностью вспоминала. — Он мне с кое-чем помог, и, оглядываясь назад, я даже не знаю, вышло ли бы у меня вообще без него… — Э, круто… — Звуки поднырнула под подбородок Синельки, чтобы взглянуть на её выражение лица, словно пыталась понять, откуда взялся этот внезапный прилив симпатии. — Так что же он сделал? Улыбка Синельки лишь расширилась. — Я тебе позже расскажу, — прошептала она и, едва сдерживая детский визг счастья, схватила лицо Звуки и затянула её в поцелуй. Звуки ответила с задержкой, но с энтузиазмом, и притянула Синельку к себе за руку. — Ня-я-я… — заворковала Розочка. Сатинка была менее впечатлена. — А ведь обещали, что при мне этого делать не будут. Сбрехали. Веки Синельки приоткрылись. — Прошу прощения? — Она разорвала контакт, чтобы обратиться к сестре, оттолкнув очень озадаченную Звуки, которая плюхнулась обратно на кровать. — Ты не имеешь права жаловаться. После того, что вытворила ты, я вольна делать всё, что захочу. Мы ж все эти блёстки с дивана не уберем, Сатинка! — Последний раз говорю, я его не приглашала, он сам себя пригласил! — настояла Сатинка. — И ещё ты меня выгнала! — добавила Звуки, ухмыляясь, но желая присоединиться к перепалке. — Я тебя не выгоняла. Я попросила тебя настолько вежливо, насколько возможно, свалить. — Ат блин. Сто пудов нарисую тебе на лице член, когда спать будешь. — Что? — Выглядишь сегодня хорошо, говорю. — Так, эй. Никаких членов на лице моей сестры. Мне с ней ещё на люди выходить. — А что, если бы у вас обеих… а! С одновременным ехидным смешком обеих сестер, Звуки опрокинули, и та с грохотом упала на пол. Розочка, Сатинка и Синелька захихикали, а Звуки преувеличенно хмуро смотрела на них. — Не то чтобы вы, гении, не оказали огромную помощь, — Кроха повысила голос, чтобы её было слышно сквозь смех, — но не пора ли вам вернуться к романтической дилемме Розочки? По-моему, сейчас это очень важно. Вышеупомянутые гении несколько секунд посмотрели на неё, а потом взяли себя в руки: близняшки прокашлялись, а Звуки снова уселась на кровать. — И-и-или, — предложила Розочка, отчаянно желая как можно дольше сохранить глупость момента, — мы можем просто забыть и снова столкнуть Звуки с кровати. Она продемонстрировала. Звуки вскрикнула. — Розочка, — вздохнула Синелька, не обращая внимания на звуки, которые издавала её девушка. — Мы не можем вечно сталкивать Звуки с кровати в качестве отвлекающего маневра. Звуки поднялась и забралась на матрас. Розочка снова столкнула её с кровати. — Почему? — Потому что я уверена, что это довольно большая проблема, — сказала Сатинка, протягивая руку, чтобы помочь Звуки подняться. — Разве ты только что не сказала, что теперь не можешь вернуться домой? — Э-э-э… — Розочка неопределённо пожала плечами. Её скрещенные ноги слегка подрагивали. — Да может, и могу. Я просто… не могу говорить с Цветаном… или смотреть на него… или находиться с ним в одной комнате… знаете, да, я не могу вернуться. — Именно поэтому нам нужно всё обсудить. — И это мы ещё даже не затронули тему Ручейка, — добавила Синелька. — Ты ведь наверняка много думаешь о нём и о том, что он чувствует по этому поводу. Розочка поморщилась. — Да-а-а… насчёт этого… — О-о-о, детка! — Сатинка притянула её к себе, чтобы еще раз обнять рукой. — Послушай, я просто хочу сказать, что всё в порядке. Если чувствуешь себя виноватой за то, что любишь двух людей сразу, то не надо. Это не твоя вина, и я обещаю, ты во всём разберёшься и… — Двух людей сразу? Шутишь? — фыркнула Кроха. — Розочка в жизни не любила Ручейка. Да, она сохла по нему какое-то время, но ребят, вы что, совсем слепые? Вы хоть помните, что произошло в субботу? — Розочка сказала, что у них случилось разногласие, но они всё уладили. — И вы купились? — Если бы у нее были проблемы серьёзнее, она бы нам сказала. Кроха ничего не сказала, а только повернулась к Розочке с поднятыми бровями и пожала плечами. — Я… — Розочка попыталась ответить, но её голос потерял силу. Она сглотнула. — Я пыталась… Я вчера хотела порвать с Ручейком, но передумала. Звуки прищурилась. — Ты… э… Розочка, расстаться с кем-то — это решение трудное. — А ты не из тех, кто даже думает об этом, если у тебя нет веской причины, — добавила Синелька. Сатинка наклонилась вперёд. — Так что же заставило тебя передумать? Розочка почувствовала, как её руки обхватили друг друга и как суетливые пальцы царапают кожу. — Когда я пришла, он… он плакал. От этих слов Кроха вскинула голову, словно от толчка. — Он сыграл на твоём чувстве вины?! — Нет! Он не знал, что я собираюсь это сделать! Я просто пришла к нему домой, а у него были красные глаза и… — Она замялась. Звуки медленно кивнула. — Что ж, тут я согласна. Я, наверное, тоже не смогла бы. — Но Розочка, — Сатинка положила руку ей на плечо, — если ты действительно хочешь порвать с Ручейком, тебе придется сделать это в ближайшее время. — И тогда ты сможешь сосредоточиться на том, что происходит с Цветаном. — Синелька одобрительно хлопнула в ладоши. — Отвечаю! Как только разберёшься с этим, всё будет хорошо. — Да-а-а, но… — Розочка, — строго сказала Кроха. Та оторвала взгляд с колен и встретила яркий, но жёсткий взгляд своей подруги. — Я понимаю, тебе будет трудно сделать это во второй раз, но ты справишься. Ты сможешь порвать с Ручейком. Ты же не связана с ним какими-то там юридическими обязательствами… что? В чём дело? Розочка почувствовала, как её лицо растянулось в уродливую гримасу. — У него мой колокольчик, — просто сказала она, и её задыхающийся голос прозвучал поразительно бесстрастно. На один короткий миг никто не говорил. — Твой… коровий колокольчик? — спросила Сатинка с тихим недоумением. Розочка кивнула. Звуки прищурилась. — Н-но… но разве это не типа… — Типа обручального кольца, да, — подтвердила Синелька. — Розочка, ты же собиралась порвать с ним, зачем ты…? — МНЕ ПРИШЛОСЬ! Все, кроме Крохи, подпрыгнули от неожиданной вспышки Розочки, и вся комната мгновенно погрузилась в изумлённую тишину. Звуки и Розочка обе открыли рты, чтобы заговорить, но Розочка прервала разговор, яростно замахав руками. Она уже не хотела ничего ни от кого слышать. И не знала, сможет ли переварить. Да и ещё и тело стало беспокойным. Ей нужно было двигаться. Прямо сейчас. Розочка перекинула ноги через край кровати и встала. Но босые стопы тут же затормозили, так как дальнейшие действия им известны не были. Бля, да и куда она пойдёт? В парк? На мост? В «Дерево счастья»? К «Старфункелю»? А зачем? Все эти места представляли собой сложную смесь воспоминаний, к которым Розочке сейчас не очень-то хотелось возвращаться. Но ей нужно было пройтись, нужно было подумать, нужно было просто оказаться хоть где-то. Пытаясь собрать воедино свои стремительные мысли, Розочка только сейчас поняла, что ходит бессистемными кругами по захламленной спальне. Обернувшись к девушкам на кровати, она увидела, что все они смотрят на неё с выражением откровенной озабоченности. — Ты в порядке? — осторожно спросила Синелька. — Ага! — заявила та, несколько громковато, судя по тому, как вздрогнули близняшки. Ещё одна пауза. Нижняя губа Розочки безнадёжно оттопыривалась и оттопыривалась, пока она не поняла, что её голова переполнена чуть ли не до предела. Не то чтобы она была сильно удивлена, но Розочка в очередной раз не смогла в себе ничего удержать. Она раскололась, и из её рта полился бессвязный лепет. — Я не собиралась отдавать ему колокольчик! Правда не собиралась, я-я-я сказала, что буду ждать, и собиралась ждать, но потом он заплакал и заговорил о своём папе, а потом сказал, что я не брошу его, а я собиралась, но не смогла, и-и-и о-он сказал, что я не люблю его по-настоящему, и я тоже так не думаю, но я не могла этого сказать, потому что он плакал, и его папа… к-короче, мне пришлось сказать, что я его люблю, и я сказала, что докажу, потому что он мне не поверил, и я отдала ему колокольчик, но теперь он у него, и я не… Тут чья-то крепкая хватка дёрнула её за руку, резко оборвав беспорядочные фразы. Розочка чуть не упала вперёд, но ее поддержала свободная рука Крохи, хлопнувшая её по плечу. Розочка оказалась на уровне глаз своей крошечной подруги и теперь быстро моргала, глядя на абсолютно каменное лицо. — Позволь уточнить, — медленно произнесла Кроха. — Ты отдала Ручейку свой колокольчик. Розочка кивнула. — Но сама его не любишь. Ее губы виновато сжались, но Розочка снова кивнула. Кроха высунула язык и задумчиво облизала уголок губ, не отрывая глаз от Розочки, пока приходила к своему выводу. Придя, она убрала свои стальные пальцы с руки Розочки и положила на другое плечо. — Ты — дура, — заявила она неопределённым тоном. «Ого». Несмотря на серьёзность ситуации, Розочка не смогла не откинуть голову и не надуть губы, наверняка очень комично. — Я… э-э… ну, наверное, в чём-то ты права, но это было обяз…? — Я не закончила, — перебила Кроха. — Ты — дура. Отдавать Ручейку свой колокольчик было глупо. Ты поступила глупо, Розочка. Ты ничего не продумала до конца. — Ну всё, Крох, — сочувственно сказала Звуки. — Она знает, что поступила глупо. Не надо ей об этом напоминать. Кроха повернулась лицом к остальным девочкам, широко расставив ноги и положив руки на бёдра. — Знает ли? Потому что мне кажется, что никто из вас не подчеркнул, насколько это глупо. — Ну, это было бы просто подло, — заметила Сатинка. — Возможно. Но вам не кажется, что Розочка должна знать, как сильно она облажалась? Ну, чтобы она на секундочку поняла, насколько сильно должна всё исправить? — Я не могу это исправить! Я же сказала, его отец… Розочка замолчала, когда два маленьких пальчика прижались к её губам. Кроха продолжила, указав на розововолосую девушку, о которой шла речь. — Вот, об этом я и говорю. Она знает, что это была плохая идея, но сама заставила себя поверить, что выхода нет. Она всё ещё недооценивает, что это большая временная ошибка, иначе она бы сделала всё возможное, чтобы выбраться из неё. Её пальцы опустились и сомкнулись под подбородком Розочки. Затем она подняла её лицо, слегка ухмыляясь. — Но ты можешь. Ты можешь всё исправить. Тебе просто нужно забрать у Ручейка колокольчик. — Крох, я знаю. Я знаю, что могу просто попросить его вернуть, но ты не понимаешь, насколько это его расстроит, я не могу… — Всё я понимаю, — резко сказала та. — Я понимаю, почему ты думаешь, что не можешь этого сделать, но… ты должна. Ты должна сделать это для своего же блага. Какими бы ни были проблемы Ручейка, ты ни при чём. — Так я и не говорила, что при чём, но… — Розочка заколебалась. — А как же его чувства, Крох? Я подарила ему колокольчик, и он так обрадовался. О-он же… — Да, он наверняка расстроится. Но на данный момент это неизбежно. Розочка, из этой ситуации уже не выбраться, не сделав больно Ручейку. — Кроха вздохнула, заметив неохотное выражение лица Розочки. — Но если ты не положишь этим отношениям конец, то они в конечном итоге навредят вам обоим, а это будет гораздо хуже, чем забрать колокольчик сейчас. — То есть… наверное, это было бы… может быть, я-я могла бы просто, эм… Рука, лежащая на её подбородке, поднялась вверх и легла на щеку. — Розочка, пожалуйста. — Глаза Крохи смягчились. — Ты должна заботиться о своём счастье. Я знаю, что будет трудно, но, пожалуйста, сделай это. Всё это в конце концов закончится, если ты возмёшься как можно скорее. Верни свой колокольчик, верни свою жизнь, что угодно сделай, только пожалуйста. Мы хотим, чтобы ты снова была счастлива. «Одному человеку причинит боль. Но в конечном счёте будет того стоить». Да. Да, это же логично. Очень даже логично. Розочке придется ранить чувства Ручейка, но она загладит перед ним вину. Кто вообще сказал, что неудачные отношения означают разрыв дружбы? Розочка всё равно будет рядом, если у него плохой день. Она же маленький лучик солнца, который поднимает настроение — это её специальность. Ну, по крайней мере, была. С тем мрачным настроением, которое она излучала в последнее время, способна ли она вообще скрасить хоть чьи-то дни? В общем, если они с Ручейком каждый пойдут своей дорогой, то проблема мрачности будет решена. К Розочке вмиг вернется её бодрость, и она станет такой же искрящейся, как и прежде. Это к лучшему. Правда. Розочка очень медленно подняла руку и положила её на голову Крохи, ласково взъерошив той волосы. — Да, — тихо сказала она, прежде чем едва заметная улыбка растянулась в широкую ухмылку. — Да. Да. Да-да-да-да. Я это сделаю. Я сделаю это. Я всё исправлю. Всё будет хорошо. Я… уф! Кроха бросилась вперёд и обхватила туловище Розочки руками. Та обняла ее в ответ с таким же энтузиазмом, благоразумно игнорируя возможные разрывы внутренних органов. Стандартная вежливость во время объятий с Крохой. — Только один вопрос, — её голос был приглушен тканью рубашки Розочки. — Да? — Я, конечно, знаю, что колокольчик надо вернуть как можно скорее, но, — Кроха подняла на неё взгляд, и её по-детски голубые глаза вдруг стали в десять раз очаровательнее, чем обычно, — не могли бы мы сначала поесть? А то я голодная. — Ты голодная?! — практически вскрикнула Звуки. Розочка и Кроха повернулись лицами к трём другим девочкам, которые почти всю речь любезно держали ротики на замке. До этого момента. — Ты меня уже до костей объела, гремлинша грёбаная! Кроха пересекла комнату и Звуки едва успела моргнуть, как её с минимальным усилием столкнули с кровати. Затем, не обращая внимания на возмущённые жалобы, доносящиеся с пола, она повернулась к Розочке и близняшкам, обсуждавшим предпочтения по поводу еды на вынос. И как только она перестала кричать, Звуки разрешили внести и свой вклад в совещание.***
Тихоня по одним лишь шагам догадалась, что с Цветаном что-то не так. Они стояли и ждали, прислушиваясь к звукам неуклюжих шагов по коридору, пока Хрящ всё стучал костяшками пальцев по двери. — Я слышу его! — радостно сообщил он. — Он реально идёт к двери, поверить не могу! Тихоня хмыкнула в знак признательности, слегка улыбнувшись нетерпению своего парня. Улыбка мгновенно исчезла, как только они услышали удар, «Ай!» и «Блядь!». Должно быть, врезался в стену. Прежде чем кто-то из них успел задать вопрос, дверь распахнулась. К ним, пошатываясь, вышел Цветан и тут же прижал руку к раме, чтобы удержать равновесие. Его затуманенный взгляд, казалось, едва различал Тихоню и Хряща, но после четырех долгих, напряженных морганий на его лице появилось слабое осознание. — Тихоня… — протянул он голосом, почти похожим на голос Цветана, но не совсем. Он был слишком невнятный. — И, и, э-э-э… — Он тупо посмотрел на Хряща. — Ты… ты хрен, кторый мне письма шлёт. Хляш. Ты — Хляш. Хрящ засмеялся, слегка подтолкнув свою девушку. — А мы боялись, что у него будет плохое настроение. Чувак делает вид, что даже не знает, как меня зовут. Чувство юмора не пострадало. — Э, дорогой, мне кажется, он… — Стоп, — сказал Цветан с явным замешательством, глядя на пару так, словно решал теоретическое уравнение. — Вы не знаете, де я живу… н-но… вы зесь… — Его фраза двигалась со скоростью улитки. — Де я живу. Вы не знаете, но вы зесь. Почему вы зесь? — Почему мы…? — Тихоня пробормотала вопрос, пытаясь обработать его. — Мы, э… Нас Здоровяк попросил. Мы просто хотели проверить, все ли с тобой в порядке. Тебе ведь пришлось уйти с работы пораньше, верно? — Да, но ты посмотри на него! — воскликнул Хрящ, хлопнув Цветана по плечу (тот покачнулся). — Разговаривает, шутит. Мой бро в порядке. Верно ведь… — Он наклонился совсем близко. — Цикан? — Подмигнул. Цветан вытаращился, затем медленно покачал головой. — Меня звут не Цикан. Я-я-я Цветан. Я — Цветан. Но… но… но… н-но мне над вернуться к… к делам, так шо… пока… — Он повернулся и побрел обратно в квартиру, приложив ладонь к стене, чтобы идти по прямой. Оба смотрели, как он, спотыкаясь, идет по коридору, через дверь, которую Цветан оставил открытой. — По-моему, он так приглашает нас войти, — прошептал Хрящ. — Э-э-э… Я так не думаю, но… — Тихоня заметила, как Цветан ударился ногой о книжный шкаф. Он рявкнул что-то нечленораздельное, потом отряхнулся и, прихрамывая, пошёл дальше. Она кивнула. — Давай лучше останемся до возвращения Розочки. А то ещё поранится. Хрящ уже заходил. — Зачем? Мне, конечно, нравится общаться со своим лучшим приятелем, но неужели ты думаешь, что… Цветан, чувак! — внезапно ахнув, он остановился на пороге гостиной. Цветан нависал над диваном и смешивал лимонад с водкой. Он невинно поднял голову. — Шо? — Чувак, два часа дня! Ты зачем пытаешься напиться? — Он не пытается. — Тихоня высунулась из-за спины Хряща, разглядывая сцену. — Дорогой, д-думаю, он уже до этого дошёл. Это заняло время, но когда Хрящ наконец допетрил, у него отвисла челюсть. Он выглядел абсолютно преданным. — Цветан, ты что, пьяный?! — Ш-шо? Нет! — немедленно ответил Цветан, направив стакан в сторону Хряща. — Ты эт вишь? Вишь? Эт… эт… — Он несколько раз ткнул указательным пальцем в стакан, нарушая неподвижность жидкости. — Эт лимонад. Я пью лимонад. Вы видели, шоб от лимонада пьянели? Не, не видели. Потому шо от лимонада не пьянеют, тупица. — Могут, если налить в него водки, тупица! — огрызнулся Хрящ, обидевшись на то, что Цветан предпочитает бухать, а не проводить время с ним. С его другом. — Твою ж маму, Клещ. — Цветан встал и, спотыкаясь, попятился, прежде чем взять себя в руки. Он указал на Хряща. — Я, блять, зрослый мужик и могу пить в своём доме. Потому шо… потому шо эт мне можно. Я-я могу эт сделать. Но ты! Ты не мошь приходить со своими ёб-ёбанными волосами зелёными и указывать мне, шо делать! Хочу быть пьяным — значит, буду пьяным… — Ты же только что сказал, что не пьяный! Цветан, что ты вообще несёшь? Цветан вытаращился. Ему явно требовалась большая часть мозговой деятельности, чтобы придумать ответ. Но он наконец сдался. — А ким хуем вы сюда попали?! — Так ты нас впустил! — На хрена? — Мы твои друзья, и ты нас любишь! — Эй, э, эй, Цветан… — Негромкий голос Тихони поднялся настолько, насколько это было возможно, когда она прервала их маленькую ссору. — Эм, как ты себя чувствуешь? Ты… ты всё ещё болен? Цветан поднял стакан к губам и сделал глоток. — Хуенно, Тихонь, п-п-просто охуенно. Не вишь, я тут лимонады распиваю? Всё отлично, прекрасно, всё… — Он прервался, чтобы перевести дыхание, затем сглотнул и снова опустился на диван. — Чудесно. — Ну, отлично ты не выглядишь, — заметил Хрящ, усаживаясь рядом с ним. — И звучишь не прекрасно. И ведешь себя не слишком-то чудесно, если честно. Послушай… — Завали ебало, Хлющ. Тихоня тихонько вздохнула. — Цветан, может… ты не мог бы, эм… ну… понимаешь, он довольно чувствительный, и… — Я не чувствительный, — проворчал Хрящ, ссутулившись в складках дивана со скрещенными руками. — Я всего-то пришёл к нему домой, что бы проведать, хотя сам на свидании, а он как меня благодарит? — Он указал на Цветана, который делал очередной глоток гремучей смеси. — Он пьяный… — Я не пьяный! — Он пьяный и кричит на меня! — Тик-тих-ти… нет, блять, Тихоня! — Цветан выплюнул это имя с большим трудом. — Тихонь, чё это твой парень кипешует? Тихоня устроилась на подлокотнике и пыталась утешить Хряща, поглаживая по волосам. Тот всё ещё дулся, его взгляд был устремлен вперёд. — Ты его просто обидел, — пожала она плечами. — Ш… Шо, правда? Тихоня не ожидала того, что произошло дальше. Если честно, оно её немного напугало, но она чувствовала, что, вспоминая об этом лет через пятьдесят, будет рада, что стала этому свидетельницей. Цветан поставил стакан на журнальный столик и, поразмыслив секунд тридцать, придвинулся ближе к Хрящу и положил руку ему на плечо. — Цветан, не трогай меня. — Хрущ, п-п-просто посушай, ок? — пролепетал он. — Цветан, я сказал… — Сушай, сушай, прост сушай. Я-я сделаю всё быстро и красив, но ты должен сушать, ок, ок… Пальцы Цветана настойчиво пытались развернуть Хряща лицом к себе, и тот неохотно повернулся. Цветан решительно посмотрел ему прямо в глаза. — Ты замечательный парень, Хрыч. Знаешь, почему ты замечательный? Х-хошь знать, почему ты замечательный? Он с силой ткнул пальцем Хрящу в грудь, от чего тот айкнул, но Цветан то ли проигнорировал, то ли просто не услышал. — У тебя сердце, чувак… эт самое… большое. Тип «Биг Мак» среди сердец, чувак. Оно огроме-е-енное. И в нём есть всё… всё… бля. Чё они там в «Биг Мак» кладут? Латук, горчицу и прочую хрень? — Специальный соус, сыр, солёные огурцы, лук… — Хрящ перечислил их на пальцах. — А потом — сам бургер, который, по-моему, и есть мое сердце. А всё лишнее — это вкусности вокруг него, верно? Губы Цветана разошлись, и он вдохновенно кивнул. — Да. Эт ж прекрасно. У тя… у тя… у тя столько всего, чувак! Так много хорошего, и ты знаешь, шо ты хороший, и эт потрясающе, и ты потрясающий, и хули ты зесь делаешь? — Он крепче вцепился в плечи Хряща. Последний в замешательстве наклонил голову. — В смысле? Мы с Тихоней пришли тебя проверить. — Да, но я как раз об этом и грю, посушай. — Ещё один тычок в сердце Хряща. — Ты, со своим сердцем дурацким большим, приходишь аж сюда, шоб увидеть меня. А я ж… я. У меня сердце из, блять, долларового меню, те не нужно… — Эй-эй-эй, ты что. Это неправда. — Хрящ обхватил локти Цветана своими руками. — Правда, правда, вишь эт дерьмо, Хрюк?! — Цветан поднял стакан, поболтал им между ними, а потом снова гахнул его, от чего несколько капель упали на журнальный столик. — Щас середина клятого дня, а я хлещу от эту хрень. Хрыч, я, блять, водку с лимонадом смешал нахуй, будто мне шестьдесят семь. — Широко раскрыв глаза, он судорожно замотал головой. — Я пипец молодой! Мне не шестьдесят семь! Ты вишь, шоб тут мелкие говнюки-внуки бегали?! — Он перестал трясти головой и начал трясти Хряща. — Нет! Потому шо у меня нет внуков! Ты знаешь, шо нужно, шоб внуки были, Хляш?! У Хряща задрожала нижняя губа. Он явно не мог понять, о чем Цветан сейчас говорит (и как они до этого вообще дошли). Он повернулся к Тихоне с мольбой спасти, но та лишь беспомощно посмотрела в ответ. — Для этого нужно… — Цветан наклонился очень близко к лицу Хряща. — Туева хуча дерьма. Которого я никогда раньше не делал! В этой сучей квартире нет внуков, Хрип. — Так я и не говорил, что есть! — практически пропищал Хрящ. Плечи Цветана опустились, а брови нахмурились в раздумье. — Л-ладно, хрен с ним, забыл. М-м-мы ж грили о чем-то важном… — О том, какой Хрящ замечательный, — подсказала Тихоня. Цветан сделал попытку щелкнуть пальцами, но на полпути запутался. — Точно! Ты… ты… ты… э, мы грили о твоем сердце, так? Хрящ кивнул. — Ты сказал, что оно как «Биг Мак». — Точно, огромный, мать его, «Биг Мак», гигантское сердце, которое ты раздаешь всем, кого встречаешь, и знаешь, шо, Хрен?! Вот почему Тихоня тя любит, и знаешь шо, сучёнышь? Ты её заслуживаешь, ты заслуживаешь Тихоню, потому шо ты охуеть добрый и ещё… Тут ладони Цветана без предупреждения шлёпнулись на щеки Хряща и коротко сжали их. — Ты охуеть красивый, Хряск, — торжественно сказал он. — У тебя такие… такие… чувак, чё у тя ваще за глаза? Они, блядь, как горящие костры, вот чё. Бож мой, чувак. Над было придумать какую-нибудь поэтическую хрень про твои глаза, когда я ещё Тихоне помогал, но, чувак, я понял! Они костры, костры ёбанные, и они прекрасны! — Э-э, Цветан, — встряла Тихоня. В её нервном голосе прозвучал лишь малейший оттенок предупреждения. — Думаю, с тебя хватит… — Нет! — мгновенно возразил Хрящ, выглядя совершенно очарованным. — Милая, пусть рассказывает, какой я красивый. Та проскользнула к дивану и встала за ним. — Не, думаю, — она схватила их за воротники и с удивительной силой оттащила друг от друга, — с вас. Хватит. Прочистив горло, Тихоня повернулась к своему парню и натянула милую улыбку. — Дорогой, ты не мог бы принести стакан воды? Хрящ, всё ещё озадаченный тем, что его оттащили, но всегда готовый помочь, подскочил. — Да, конечно. Что угодно для моей любимой. — Он для Цветана. — Что угодно для моего бро, — поправился тот, уже направляясь в коридор. Тихоня опустилась на место Хряща. Но Цветан ничуть не возражал и явно был только счастлив от того, что у него появился кто-то новый, кого можно облюбовать. — Ти-тиг… Тиш-тихоня, прив. М-м-мне над сушать, мне над те сказать, шо ты тож замечательная, ты должна сушать. — Цвета-а-ан, — протянула Тихоня, успешно оборвав его бессмысленное бормотание. — Я думаю, что… нам стоит поговорить о том, что сегодня произошло. У «Старфункеля»? — Я ёбнулся головой об стол и получил новый синяк, — пролепетал Цветан, показывая на свой лоб. Обеспокоенная Тихоня наклонилась ближе, чтобы осмотреть повреждения, и убрала его волосы с дороги. Ага. Она откинула длинный сальный хохолок и увидела на Цветане множество отвратительных фиолетовых пятен. — …Зачем ты это сделал? — Странный порыв кой-то, не знаю, — пробормотал тот. «Звучит знакомо». Тихоня медленно кивнула. — Хорошо, но, эм… Тебе ведь позвонили, да? И Здоровяк сказал, что ты… — Знаешь, чего я не понимаю? — раздался громкий голос из другого конца комнаты. Это вернулся Хрящ со стаканом воды в руках. — Ты же дома чуть больше часа, так? Цветан моргнул, беззаботно качая головой. — Я-я, блин, понятия не имею, сколько я тут, чувак. Хрящ поставил воду на стол. — Ну, во всяком случае, так сказал Здоровяк. Но, чёрт, бро. Ты уже не просто навеселе. Как ты так быстро напился? — Все возможно, если достаточно решимости. И Тихоня, и Хрящ посмотрели на него, подняв брови. Цветан негромко хихикнул. — Чё? Не сышали этот девиз дурацкий никогда? Розочка постоянно повторяет… — Он остановился на полуслове. Пара тут же увидела, как с лица Цветана исчез цвет, но ни один из них не сделал и шага, пока его рука не метнулась вперёд, почти что отчаянно, чтобы схватить напиток. Хрящ рефлекторно схватился за его руку, испуганно вскрикнув. — Цветан! Ты что делаешь? С тебя уже хватит, чувак. — Шо, рука лишняя, Хрыч? Пусти и дай мне утопиться спокойно. Хрящ обвил руки вокруг туловища Цветана и потянул его назад, в то время как Цветан принялся протестующе брыкаться. — А ну, сук, слезь! Богом клянусь, я… — Цветан, послушай! Я забочусь о твоём здоровье, и думаю, что с тебя определённо… — ХЛЯШ, ПУСТИ! Пока Цветан отвлёкся на импровизированный борцовский поединок, затеянный Хрящом, Тихоня поменяла напитки местами: взяла стакан с водкой и бутылку и поставила на их место воду. Не обращая внимания на вопли неповиновения, вырывавшиеся из уст обоих юношей, девушка забежала на кухню, вылила содержимое стакана в раковину, а бутылку спрятала в шкаф. А теперь им нужно было как-нибудь уложить Цветана спать. Цветан не заметил, как она исчезла и когда появилась вновь, но прокричал, чтобы «угомонила своего дерьмового парня!». — Хрящик, милый. Дай ему выпить. — Но Тихоня, он же… — Хрящ осекся, увидев, что его девушка пристально смотрит на стакан, стоящий на столе. Он соображал медленно, но ахнул, когда всё понял. — Милая, ты гений! — То-то ж, тупица! — присоединился Цветан, все еще заключенный в хватку Хряща. — Гри ей. Гри ей, какая она умная, красивая, талантливая, потрясающая. Ты отстойный, но у тя хорошо получается грить своей девушке приятные вещи… Мне б так… В этот момент Хрящ его отпустил, но Цветан также решил броситься вперед, потерпев полное поражение. В результате он рухнул на пол с протяжным стоном. — Ой блин, Цветан, ты…? — Дайте умереть, — прохрипел тот, не делая ни малейшего движения, чтобы встать. Пара немедленно поднялась на ноги, чтобы подхватить его, но Цветан явно не хотел, чтобы его тащили. — Не-не-не, бля, я ж сказал… Я буду… — Он сглотнул. — Я буду лежать на полу, пока не умру. — Хорошо, но можно только ты в своей кровати умрёшь? — спросила Тихоня, поднимая своего шатающегося друга в стоячее положение. — Я заслужил холодную, твёрдую землю. Хрящ предложил ему стакан с водой. — Всё ещё хочешь запить свои печали, дружище? Цветан сразу же схватил стакан и сделал большой глоток. — О Боже… — пробормотал он. — Что? — Пересёк хуев барьер, чувак. Я уже даже вкуса не ощущаю… https://64.media.tumblr.com/dc1ff48d8958f97f4e752c53cc3dd82b/tumblr_orb7thvIPm1racp8eo1_1280.png Парочка уже тащила его по коридору. — Милый, не думаю, что это его комната, — прошептала Тихоня. Хрящ открыл дверь и заглянул в ярко-розовую, украшенную радугами и населенную чучелами плюшевых животных спальню. — И то правда, — кивнул он, захлопывая дверь. — Я на комоде консилер видел. — Хрящ прищурил глаза, чтобы рассмотреть лицо Цветана. — А он им наверняка в жизни не пользовался. — Сюда. — Тихоня открыла вторую дверь локтем, и перед ней предстала неудивительно убогая спальня. Кровать была пуста, одеяло валялось на полу спутанной кучей, от чего Тихоне оставалось только гадать, насколько беспокойным был его последний сон. Они вошли в спальню, переступая через ковры бессистемно разбросанной одежды. Тихоня тихо выругалась. У Цветана накопилось бельё. А она по собственному опыту знала, что это плохой знак. Пока Хрящ усаживал Цветана на кровать и давал ему допить то, что осталось в стакане, Тихоня осматривала комнату. В углу стоял закрытый и нетронутый комод, на котором лежали стопки книг, покрытые слоем пыли. Тихоня сомневалась, что Цветан вообще убирал одежду, наверняка он просто подбирал с пола всё, что было хоть немного чистым. Чёрт, он начинал напоминать ей школьницу Тихоню. А школьница Тихоня была личностью совсем невеселой. От одной мысли о школьнице Тихоне у неё крутило живот. Стол был единственным элементом комнаты, который казался частично организованным (или просто безжизненно простым). На деревянной поверхности лежали компьютер, коробка салфеток, Бергенский журнал и чашка с ручкой. Над ним висела пробковая доска, которая вызвала на лице Тихони малюсенькую улыбку, поскольку только она и предавала усталой комнате немного Цветановости. По пшеничному фоне были разбросаны кривоватые, но симпатичные карандашные рисунки большеглазых и большезубых монстриков. — Неплохо, — усмехнулась она. Цветан застонал. — Я их малюю, когда не могу на написании поэмы сосредоточиться, — стакан подпрыгивал и бился о его губы. Он сделал последний глоток и поставил стакан на тумбочку. — Терь можно умереть? В кармане Хряща зажужжал телефон. Вытащив аппарат, он просканировал контакт. — Здоровяк, — пробормотал он, глядя на Тихоню, затем ткнул большим пальцем в экран, поднял палец и вышел из комнаты. — Ну ладно, эм… — Тихоня подняла одеяло и встряхнула его, чтобы очистить от пыли. Надо будет порекомендовать Цветану пылесос, когда он протрезвеет. — А теперь ложись и отдыхай. Цветан не лёг, а упал, как камень, с жалобным скрипом пружин. — Тихонь, посушай… — пробормотал он. Расправляя над ним одеяло, та с любопытством посмотрела вниз, прежде чем его нескоординированная рука потянулась вперёд и схватила её за запястье. — Ты… ты должна… — Он зевнул. — Ты должна посушать, ок? Тихоня кивнула. — Слушаю. — Я рассказал Хрыку… э-э… какой он, я сказал, шо он замечательный. М-мне над сказать те, какая ты замечательная, потому шо ты должна знать. Ты просто… ты… ты самая лучшая, Тихонь, — сонно похвалил он её. — Ты не уходила из «Старфункеля» даже когда… я, э… — Не торопись. — Я всё время капризничал и уставал, всё время злился, когда ты просила о помощи, но ты все равно осталась, всё равно приходила проверить, и ты прост… ты прост замечательная, сечёшь? Ты добрая, всегда самая добрая… В тебе… эт самое… тепло. В тебе есть тепло, понимаешь? — Э-э-э… — польщенная, но смущенная невнятным монологом Цветана Тихоня слушала, натягивая одеяло на его высунувшиеся ноги. — Спасибо, наверное. Это очень мило. — Ты тож красивая, как Хрущ. Ты мне как-то сказала, шо так не думаешь, но ты, блять, ошибаешься, чувих. Тип, з-знаешь, кто ты, Тетёх? Ты, блять, Золушка. Ты Золушка, сышишь? Ты ёбаная принцесса, Тихонь, и не слушай никого. Хрычу с тобой повезло. Он знает, шо ты принцесса. Ты, б-блин, как там…? Королевская особа, во! Ты — королевская особа, и с тобой нужно обращаться так, потому шо ты этого заслуживаешь и… Тихоня сидела на краю кровати Цветана и слушала его болтовню, слегка улыбаясь, изредка кивая и говоря: «Ух ты, спасибо. Очень мило с твоей стороны». И так до тех пор, пока его фразы не растворились в пустоте, а слова не улетучились, как только его одолел сон. Едва подумав, девушка осторожно взяла одеяло, подоткнула его под подбородок и разгладила по плечу. Наверняка школьница Тихоня именно об этом и мечтала.***
Когда Розочка была маленькой, они с Цветаном часто играли в принцессу и рыцаря. Цветан обычно был рыцарем, а Розочка, которой нравились рюши, кружева и диадемы, с радостью становилась принцессой. Но всегда были исключения. Бывали дни, когда Розочка хотела присоединиться к приключениям Цветана, и тогда она становилась его напарницей. «Рыцарь Розочка Прекрасная» — так она себя нарекла. Хотя они никогда не носили ничего, кроме одежды, Розочка всегда, когда они играли в притворяшки, представляла себе её доспехи. Они были разрисованы цветами, блёстками и радужными наклейками. Она вспоминала, как однажды описала их Цветану через рисунок мелком. Тот лишь ухмыльнулся и сказал, что дракон её в таком виде всерьёз не воспримет. Долгие годы Розочка верила, что у неё есть доспехи. Метафорические, которые есть у всех. Такие, которые позволяют чувствовать себя сильным в любой ситуации. Что ж… ей казалось, что она носила доспехи всю свою жизнь. Она всегда была сильной. Так казалось до недавнего времени. В последнее время… она не знала, какая она уже. Она стояла перед дверью Ручейка, облачённая в то, что она могла бы назвать самыми красивыми доспехами на свете. Если вкратце, это был взрыв красок. Одежда представляла собой смешанную коллекцию ярких оттенков, а руки были украшены радужными браслетами и «Silly Bandz». Её макияж был выполнен идеально, с привычными блестками на щеках. И, конечно же, повязка на голове. Знаменитая цветочная повязка, которая прошла с ней через ад и назад. Она была Розочкой, она была счастлива, и именно такой была счастливая Розочка, и она вернёт себя, даже если её это убьёт. Будет нелегко, но она дала себе обещание. Она скажет Ручейку, что хочет вернуть колокольчик. Она постучала. Ничего. Она постучала снова. По-прежнему ничего. «Только не говорите, что я вся приготовилась, будто на грёбаное сражение иду, а хиппи даже дома нет». — Розочка? «Та-а-ак! Ложная тревога». Ручеек подошел к ней. Тень весёлой улыбки всё ещё была заметна на его лице, пока он нащупывал в штанах ключи. — Не то чтобы я не рад тебя видеть, но разве мы не виделись буквально недавно? Розочка моргнула, неосознанно изучая безмятежное выражение лица Ручейка. Хотя она не могла точно определить разницу, он со вчерашнего дня сильно изменился. У него было хорошее настроение. Очень хорошее настроение. Ей всегда казалось, что Ручеек был довольно оптимистичным парнем, но, чёрт возьми, Розочка никогда в жизни не видела его таким счастливым. — Я… эм, да. Мне нужно тебе кое-что сказать, и я знаю, что тебе не понравится, но… — О, правда? — прервал тот, отпирая дверь. — Забавное совпадение, но мне тоже есть что сказать, и оно может не понравиться тебе. — Хорошо, круто, — кивнула Розочка, почувствовав облегчение от того, что появилась возможность. — Мы можем это обсудить. Но я считаю, что должна говорить первой, потому что я… — Э-э, вообще-то, дорогая, я считаю, — настоял Ручеек, его тон был таким же лёгким, как и всегда, но в то же время достаточно строгим, чтобы перебить её, — что первым должен говорить я, потому что моя речь будет намного короче и по сути. Он профессионально откашлялся. — Мне были приятны эти отношения, правда. Ты очень милая девушка, но, по-моему, у нас ничего не выйдет. Не вини себя. Дело не в тебе, а во мне. Мы будем счастливее с другими людьми, и т.д. и т. п. Уверен, если ты загуглишь «как красиво расстаться», то всё найдёшь, но у меня сейчас нет времени. У меня много работы. Было хорошо, пока не закончилось. — Он вежливо улыбнулся, отпер свою квартиру и проскользнул внутрь. — Хорошего дня, Розочка. — Дверь захлопнулась. Если честно, всё заняло мгновение. Ручеек говорил с молниеносной скоростью, и так как тема разговора была совсем неожиданной, Розочка оказалась в полной растерянности и не знала, что ответить. Так что несколько мгновений она стояла, открыв рот, всё ещё переваривая произошедшее, пока её внезапно не осенила собственническая мысль. «Мой. Грёбаный. Колокольчик». Розочка отбросила кулак назад. — Ручеек! — Тот столкнулся с дверью, и ей показалось, что если бы она приложила чуть больше силы, то пробила бы в ней дыру. — А ну открывай! Сейчас же! — Ладно, ладно, — услышала она вздох с другой стороны, после чего он открыл дверь, показав свою вымученную улыбку. — Розочка, я понимаю, что тебе тяжело, но… воу! Розочка оттолкнула его в сторону, вошла и тут же принялась осматривать гостиную на предмет следов потускневшего золота. — Мой колокольчик, Ручеек! Ты не можешь порвать со мной, не вернув колокольчик. Я ради него сюда и пришла. Так где же он?! — Розочка, — терпеливо сказал Ручеек, закрывая за собой дверь и подходя ближе. — Нет нужды так сильно расстраиваться. Хоть раз в жизни притихни и послушай, как взрослый разумный человек. Ты ведь это можешь? Розочка ничего не ответила, на мгновение окинув взглядом украшенную полку, ища какие-либо признаки своей собственности. Наконец, она повернулась к нему и положила руку на бедро, приглашая продолжить. — Итак, я тебе рассказывал о ресторане. Что это моя мечта. Что я так усердно трудился, чтобы всего добиться, не так ли? — Его тон был мягким. Розочка отрывисто кивнула. Она хотела быть вежливой, правда. Она всё ещё считала Ручейка близким другом, но то, как он расстался с ней, словно домработницу уволил, её задело. А теперь она хотела только вернуть колокольчик, а он снова завёл о своём ресторане. Ей уже надоело о нём слушать. В последнее время их разговоры словно вращались исключительно вокруг мечты Ручейка и неизменной поддержки Розочки. — Да знаю я о твоём ресторане, Ручеек. Может, вернёмся к моему колокольчику? — Да, хорошо. И ты также помнишь, что единственное, что меня сдерживало, это первоначальный взнос, и что ж, — его улыбка расширилась, — я его нашёл. Деньги уплачены. Я только что вернулся со встречи с предыдущим владельцем, и… — Ручеек! — Розочка теряла терпение. — Ты не можешь бросить меня, взять в заложники мой колокольчик, а потом начать рассказывать о своём успехе. То есть… — Она сделала паузу, вздохнув, когда поняла, насколько взволнованным он выглядит. — Поздравляю…! И всё такое. Я очень надеюсь, что у тебя будет хороший бизнес. Мы, разумеется, будем твоими первыми клиентами, но-о-о… — Она помахала ладонью. — Будь добр, дружище, верни колокольчик. Ручеек посмотрел на неё почти что ласково, его губы сложились в позабавленную ухмылку. — Розочка, ты… — Он хихикнул, слегка покачав головой. — Розочка, твой колокольчик — антиквариат. Ты хотя бы представляешь, сколько эта штука стоит? Птицы, гнездившиеся над соседним окном, радостно пели, не обращая внимания на тишину, воцарившуюся между Ручейком и Розочкой, и на всепоглощающий ужас, который глыбой обрушился на Розочку. Она поняла по выражению его лица. Колокольчика больше не было. Колокольчика уже давно не было. — Ты его продал, — пробормотала она. Ручеек засунул руки в карманы штанов и пожал плечами с улыбкой, которая словно говорила, мол, что уж тут поделаешь. — Я его продал. «БАХ!» Ручеек отпрыгнул в сторону, когда что-то метнулось через всю комнату в его сторону. Оно промахнулось и врезалось в стену. Он опустил голову и пораженно уставился на крошечный горшечный кактус, который теперь лежал на полу, разбитый вдребезги. — Серьёзно? — вздохнул он и со слабым раздражением посмотрел на стоявшую у полки Розочку. — А ведь я его по скидке купил. Мне казалось, он придаёт комнате некий баланс… — Ты его продал! — закричала Розочка, не разбирая ни единого слова, сказанного Ручейком. Она была в ярости и обнаружила, что даже не может правильно формулировать мысли. — Ты его продал! Ты его продал! Ты его продал! — Это было всё, что она могла сказать, и всё, о чём она могла думать. Её колокольчик исчез. Семейная реликвия исчезла. Она доверила его Ручейку, а Ручеек просто… он просто… он просто… он просто ПУФ! Он исчез! — Да, Розочка. Я его продал, — пробурчал Ручеек, словно этот разговор его конкретно утомил. — Но послушай, как только ресторан раскрутится, а поверь мне, он раскрутится, я постараюсь вернуть тебе всё, чего стоил колокольчик. Возможно, это займёт несколько лет, но, обещаю, я не забуду. — Ручеек. — Он что… не понимал? — Мне не деньги нужны, а колокольчик. Он принадлежал моей семье с тех пор, как… бля, не знаю, с начала времён! Я тебе рассказывала, ты знал! Да как ты, блядь, мог его продать?! — Ну, это же законно, разве нет? Продавать свои вещи? — ОН БЫЛ НЕ ТВОЙ! — закричала она. — Э-э-э, а по-моему, мой? Розочка, ты мне его отдала по своей воле. Он был моим. Так что это было гораздо удобнее, чем красть колокольчик. За это меня, наверное, посадили бы. Но это? — Он улыбнулся, показывая между собой и Розочкой. — Совершенно законно, а значит, совершенно нормально. Я сделал это не для того, чтобы причинить тебе боль, а по собственным причинам. Мне жаль, что тебе пришлось в этом участвовать. — Нет, не жаль, — Розочка жестко покачала головой. — Тебе совсем не жаль. Ты встречался со мной ради колокольчика и при этом заморочил мне голову. — Она выдавила из себя эти слова, не зная, что делать дальше: разгромить квартиру или разрыдаться. Возможно, и то, и другое. Но пока что она держала свой голос настолько сильным, насколько могла. — Эх… — Ручеек бесстрастно пожал плечами. — Я бы не сказал, что сильно заморочил тебе голову. Но я понимаю. Ты наверняка в порядке, но сейчас тебе, должно быть, немного не по себе, но это нормально. Ты, Розочка, человек драматичный, поэтому неудивительно, что ты преувеличиваешь… Она снова в него чем-то швырнула. Розочке становилось всё труднее сдерживать гнев, а её дыхание становилось всё более неровным с каждой минутой. Она хотела выплеснуть эмоции, но сделала это с безрассудной поспешностью. Не сводя с него взгляда, она дрожащей рукой схватила на полке первый предмет, который нащупали её кончики пальцев. Ручеек снова пригнулся и застонал, когда предмет упал на пол. — Розочка, ну серьёзно. Это уже… — он умолк, когда его взгляд устремился вниз, — …слишком. — Губы Ручейка разошлись, когда он присел и поднял предмет, стараясь не уколоть палец об осколки стекла. Встав, он бросил на Розочку ледяной взгляд. Она никогда в жизни не видела, чтобы Ручеек так злобно смотрел. Он пересёк комнату и положил остатки своего имущества обратно на полку, откуда они были взяты. Фотография в разбитой рамке. Знакомая женщина с пшеничными волосами, прижимающая к себе ребёнка в фиолетовом одеяльце. Розочка почувствовала, как её внутренности сжались. — Прости, — сказала она машинально. — Я не смотрела, что бросаю, я не думала, что… — Ох, да ради Бога, Розочка, заткнись! — прошипел Ручеек. — Это всего лишь фоторамка, её легко заменить. Не нужно так эмоционально на всё реагировать! — Э, — её горло словно сомкнулось, и ни одно слово не могло вырваться без риска надорваться. — Ты прав… Я просто… «Меня использовали». «Меня обманули аки гребаного младенца». «Я отдала свой колокольчик». «Моего колокольчика больше нет». «Папа будет раздавлен». «Я дура». «Все узнают, что я дура». «И даже когда я продолжаю лажать и лажать, я всё равно разбиваю фотографию чьей-то мамы». Мысли тонули в её голове, эмоции сдавливали грудь, но она не могла пошевелиться. Она была прикована к месту, застряв в петле перемотки одной бесполезной мысли: «Что же мне теперь делать?». — Прости, — тихо повторила Розочка. Она не знала, обращается ли она вообще к Ручейку. Цветан, её отец, Тихоня, Друзяшки-Закусяшки. Они только и делали, что пытались помочь, но она всё равно совершала глупые ошибки. Блядь, почему она никогда их не слушала? — Прости, — сказал Ручеек, дешево симитировав её голос, прежде чем повернуться к ней и пристально поглядеть в глаза. — Знаешь что, Розочка? Мне кажется, что тебе нужно кое-что о себе узнать. — Поверь мне, я знаю. — Знаешь? — Он поднял бровь. — Пра-а-авда? Давай-ка поговорим об этом. Во-первых, ты, Розочка, девушка не умная. Ты ведь это знаешь? Она кивнула. — И я говорю не только про то, что ты так небрежно отдала колокольчик. Я имею в виду, что ты всю жизнь была скудоумной, — сказал Ручеек обыденно. — Всегда одни скрапбуки, цветы, танцы, вечеринки. Ни одной мысли в голове, которая не была бы окружена большим, беспамятным пузырем оптимизма. — Что в нём плохого? — спросила Розочка. Её голос был сухим, когда она сложила руки, позволяя каждому его слову врезаться в её сердце, словно дротику. Но оптимизм? Это хорошо, и она это знала. — А, да ничего. Во всяком случае, для ребёнка. Не буду говорить, что ты должна повзрослеть, но в том возрасте, в котором ты сейчас, ты, скорее всего, не выживешь, если хоть немного не поумнеешь. Мир — это не одни… — Кексики да радуга, знаю. Ручеек ухмыльнулся. — Ну, ты говоришь, что знаешь, но, давай по-честному, когда ты хоть раз это доказала? Когда ты хоть раз сказала что-то, выходящее за рамки твоей весёлой зоны комфорта? Чёрт подери, Розочка, одни неудавшиеся отношения не должны были разъебать тебя так сильно, как ты говоришь. Ты уверена, что это не просто потому, что это первая нехорошая вещь, с которой ты столкнулась в своей жизни? Это твои первые тернии, Розочка? Прежде чем она успела открыть рот со своим (по общему признанию, пустым) опровержением, Ручеек продолжил. — Просто будь с собой честна. У тебя один сахар в голове, а в мире на нём далеко не уедешь. Если честно, я не думаю, что тебе стоит лезть в отношения, Розочка. Они слишком сложные. Лучше поддерживай только дружеские. По крайней мере, ты весёлая девушка, которая иногда поднимает людям настроение. Ты счастливая, не так ли? Хоть что-то ты можешь предложить. Шмыганье носом. Ручеек услышал, тихо рассмеялся и прижал руку к её щеке, чтобы заставить посмотреть на него. — Беру слова обратно, — прощебетал он, стирая пальцем слезу. — Ты хороша только в одном: быть тупо счастливой. — Он наклонился с лёгкой улыбкой, погладил её по щеке и прошептал: — Но даже это у тебя не получается. Розочка толком не знала, что произошло дальше. Она мало что видела сквозь затуманенные глаза, но её мозг кричал об одном: ей всё ещё не нравилось, что Ручеек к ней прикасается. Она отстранилась, будто её ударили током. Он снова прикоснулся к ней, на этот раз ткнув её в руку. Она отступила еще на шаг. Тычок в плечо. И снова. — Розочка-а-а… — дразняще пропел он, а она отступала все дальше и дальше, пока вдруг он не просунул руку за её спину и распахнул дверь квартиры. Кончик его указательного пальца быстро устремился вперёд, решив сделать это прежде, чем она успеет его отбить. Он коснулся её носа со звуком «Бип!». И она чуть не упала, пытаясь отстраниться от него. Она попятилась и могла только смотреть, как Ручеек без единого слова наклонил голову в знак прощания, безмятежно улыбаясь, и захлопнул дверь. На этом всё и закончилось. Розочка простояла, как ей показалось, несколько часов, хотя, возможно, это были всего лишь несколько минут, которые специально замедлились, чтобы она могла все обдумать. Не произнеся ни звука, она повернулась и пошла прочь. Она шла. И шла. И шла. Честно говоря, Розочке сейчас хотелось сойти с края земли. Её доспехи оказались бесполезны.***
«Ого. Я так сильно тебя люблю», — сказала она издалека, с улыбкой в голосе, таким тающим, сладким тоном, что он почти ей поверил. Теперь оставался только один вопрос: как он умудрился заставить её так думать? Цветан чувствовал, что находится где-то между сном и сознанием, где его мысли были туманными, но громкими, и смог по собственной воле перевернуться на бок. Но как только сонная муть перетекла в реальность и он стал осознавать свое окружение, единственными словами, которые задержались в его сознании, были «Я так сильно тебя люблю». Это был голос Розочки. Но теперь, проснувшись, он понял, каким сюрреалистичным был этот сон. Цветану снилось, что мистер Динклз был организатором печально известной подпольной мафии Тролль-Тауна, но по сравнению с этим это было ничто. Розочка хихикала в телефонную трубку за несколько мгновений до того, как каждое слово, произнесенное ею, вонзилось ему в сердце, а потом затараторила о том, как влюблена в него. После этого криминальная карьера мистера Динклза стала казаться гораздо более вероятной. Цветан сел и тут же пожалел об этом, так как голова у него конкретно так раскалывалась. Бросив взгляд в окно, он понял, что уже глубокая ночь. Его сон разбудил? Странно. Сон ведь явно был давно. Судя по приглушенным звукам телевизора, Розочка всё ещё не спала. Ещё страннее. Обычно она засыпала раньше него. Рука Цветана потянулась к тумбочке в поисках телефона, но не нашла ничего, кроме пустого стакана. Он сидел в постели посреди ночи, после сна, который показался ему самым длинным сном в жизни. У него сильно болела голова, телефон пропал, а телевизор по какой-то Богом забытой причине работал с большой громкостью. Какого хрена вообще происходит? После нескольких минут растерянного созерцания он поднялся с кровати и на нетвёрдых ногах направился в холл. Звуки телевизора стали громче, и через щель открытой двери донёсся гулкий шёпот разговора. «Кто. Забрался. Ко мне в дом?» Определенно злоумышленники. Так, как лучше поступить? У него в шкафу припрятан набор гантелей. Если целиться им в голову, то получится их вырубить. Или убить. Цветана за это посадят? Или сочтут самозащитой? Какие там сейчас законы? «Чёрт, стоп. А Розочка в безопасности?» План с гантелями был мгновенно забыт, и Цветан, спотыкаясь, бросился вперёд, надеясь, что ему не попадётся на глаза ярко-розовая шевелюра. Вместо этого ему попалась зелёная шевелюра. Хрящ оглянулся на поднятый им шум и усмехнулся. — Цветан, дружище! Как спалось? Вторая голова, уютно прижавшаяся к груди Хряща, тоже высунулась и посмотрела на него. Тихоня улыбнулась в знак приветствия. Цветан открыл рот, но смог только покачать головой, отвесив нижнюю губу. — Ч-что вы здесь делаете? — Да мы тут весь день сидим, чувак. На случай, если ты проснёшься и снова полезешь за водкой. — Водкой? — Как ни странно, Цветан смутно припоминал, что водка в какой-то момент его сна тоже присутствовала. И Хрящ с Тихоней тоже. «О…» «О нет…» «О, Господи, нет…» — Цветан, ты был пьян, — сообщила Тихоня. «Что ж. Это случилось. Нажрался как свинья, да ещё и при свидетелях. Надеюсь, ты собой гордишься». Одна мысль закралась туда, где ей не место. Мысль, от которой в животе зашевелилось чувство ужаса. Ладно, часть про пьянь была реальностью. А остальное? — А… — Цветан почти побоялся спросить. — Вы знаете, почему я был пьян? — Почему? — спросили те в унисон. Он покачал головой. — Значит, не знаете. — Ну, Здоровяк сказал, что тебе позвонили, и ты запаниковал, — сказала Тихоня. — И мы полагаем, что всё из-за этого, — пожал плечами Хрящ. — Учитывая, что ты нализался за час. От чего же так быстро пить, если не от стресса? Тихоня села прямо, её брови нахмурились от беспокойства. — Цветан? Т-ты в порядке? Тот позволил себе откинуться назад, привалился к стене и провёл рукой по волосам. Это. Это плохо. «Это случилось. Случилось. Господи, мать твою, случилось. Розочка сказала штуку, ты бросил трубку, а потом пошел домой и надрался до чёртиков. И каким хуем ты это исправишь, идиот?!» — Где Розочка?! — спросил он панически. — Здоровяк сказал, что она сегодня ночует у Звуки. Ну да, Цветан бы тоже не захотел после такого идти домой, так что винить он её не мог. Но бляха-муха, это случилось. В натуре случилось, и теперь он прекрасно понимал, почему набросился на водку, словно наступил конец света. Цветан не знал, как с этим справиться, не пытаясь при этом забыть собственное имя. Но почему это произошло? Как? О чём, во имя всего святого, Розочка думала? И хули ему теперь ей сказать? Что-то легонько коснулось его щеки, и Цветан подскочил, испугавшись так, словно ему дали пощечину. Тяжело дыша, он вгляделся в мягкое лицо Тихони. Она стояла перед ним. Как он не заметил её приближения? Он же пока ещё не ослеп? Что с ним не так? Неужели признание Розочки его настолько разъебало? Хрящ вдруг оказался рядом и положил руку ему на плечо. Цветан чуть не выпрыгнул из кожи. «По ходу, признание Розочки выжгло тебе мозг». Они говорили. Черт, они говорили. Слушай, что они говорят. Бля, у него уши-то работают? Так, он сейчас точно вырубится. — Да, да. Я слушаю. Слушаю! — бубнил он, не слушая. Он не мог уловить слов пары, его мозг просто впитывал их и превращал в бессмысленную липкую кашу. — Ребят, н-не начнёте с начала? — Мы просто пытаемся спросить, в порядке ли ты, чувак. — Хрящ крепко обхватил его за плечи, словно боясь, что Цветан рухнет. — А то выглядишь так, будто вот-вот умрёшь. «Вероятность 90%». — Цветан, это, эм… из-за звонка? Тот повернулся к Тихоне, неохотно встретившись с её темными глазами. Те посмотрели в ответ, будто уговаривая его высказаться. Что ж, либо это, либо стоять и молча страдать, пока его мозг не взорвется. Находясь на грани того, чтобы пожалеть об этом, Цветан быстро кивнул. — Хорошо, тогда, э, может быть, поговорим об этом? Ещё один кивок. — Милый, просто… — Тихоня положила руку на грудь Хряща и легонько толкнула его. — Думаю, он может стоять. Пусть, э, подышит немного. Они разошлись в разные стороны, и почти сразу же Цветан начал шагать туда-сюда. — Всё, бро… — сказал Хрящ, стараясь вести себя непринужденно, но нервы Цветана явно действовали на нервы ему. Он засунул руки в карманы. — Мы готовы. Рассказывай. Выкладывай, как только будешь готов. Он остановился. — Розочка, — констатировал он, прежде чем снова начать движение. — Розочка, Розочка, Розочка. Розочка сделала это, Розочка сказала это. И теперь я, блядь, не могу с ней говорить. Не знаю, как я это сделал, но я заставил её поверить в то, что она чувствует то, чего не чувствует, и я охренел, потому что не знал, как ей это сказать, и повесил трубку, и что, блядь, она теперь подумает? Что я её продинамил? Я не хотел, но… что я должен был сказать?! Мне нечего было сказать, я… — Цветан на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание. Как Розочка только умудрялась говорить со скоростью мили в минуту и не упасть в обморок? — Дружище! — поспешно сказал Хрящ, прежде чем Цветан вернулся к разглагольствованиям. — Послушай. Похоже, ситуация довольно хреновая, но я что-то растерялся, чувак. Понятия не имею, о чем ты говоришь. — М-может, расскажешь нам, что сказала Розочка? — предложила Тихоня. «Вы моей смерти хотите? Так, что ли?» Цветан выпрямил спину, ненадолго упёрся руками, чтобы сохранить равновесие, но потом решил, что устоит. Резко вдохнул. — Розочка сказала… — медленно начал он. — Ч-что она… — Ну всё. Его сейчас вырвет. Он закрыл глаза. — Что она меня любит. Он приоткрыл один глаз. Цветан всё ещё чувствовал себя дерьмово, это точно, но не больше, чем пять минут назад. Ошеломленное молчание не продлилось долго, так как ровно через шесть секунд после признания Хрящ и Тихоня завизжали в унисон, радостно подпрыгивая. — О, наконец-то это случилось, Цветан, — радовалась Тихоня. — Больше тебе не придется иметь дело с безответной любовью! Хрящ с нетерпением бросился к Цветану и грубо взъерошил ему волосы. — Мой бро наконец-то может быть счастлив. Ф. Ц. Блю больше не будет таким угрюмым. Как здорово! — З-здорово?! Нет! Тут нет ничего здорового! — Цветан повысил голос, чтобы его было слышно поверх визга. — Ребят, это хуева катастрофа! Как вы не понимаете? Хрящ озадаченно наклонил голову. — Чувак, ты… ты же сделал это. Ты заполучил девушку. — Нет. — Цветан упрямо покачал головой. — Девушка не знает, о чём говорит! — Цветан, дружище… п-прости, но я реально не понимаю. Розочка ведь сказала, что любит тебя, верно? У Цветана перехватило дыхание, но он кивнул. — И-и-и рассталась со своим дерьмовым парнем? — Нет, она всё ещё… подожди-ка. — Цветан умолк, на мгновение сбившись. — Я думал, вы с Ручейком дружите. Хрящ ткнул большим пальцем в сторону Тихони. — Моя дама ему не доверяет, значит, и я тоже. Она много рассказывала, как он заставлял Розочку делать то, чего она не хотела. А я человека, который не может уважать своего партнёра, в своей жизни иметь не хочу. Тихоня тихо умилилась. Цветан изумлённо моргнул. — Точно, да, э. В общем, да, она всё ещё с ним, по-моему. Она… — Его плечи опустились. — Она сказала, что дарит ему свой колокольчик. Пара повернулась друг к другу в поисках объяснений. Оба встретили одинаковое замешательство. — А, э. Это… это их семейная традиция. Подарить парню колокольчик, типа: «Эй, мы теперь вместе навсегда». Вроде того. — А-а-а… — Оба кивнули в знак относительного понимания. — Н-но почему она отдаёт его Ручейку? Он же её расстроил, разве нет? Цветан беспомощно пожал плечами. — Тихонь, я-я понятия не имею. Я не знаю, что происходит между ней и Ручейком. Он меня шантажировал, чтобы я не совался, но… — Он вздохнул, неохотно возвращаясь к мыслям, возникшим вчера в три часа ночи. — Может быть, если бы я подобрал сопли, как грёбаный взрослый, я бы смог поговорить с ней. Но нет! Я не захотел ей помогать, когда она нуждалась во мне, иначе Ручеек рассказал бы ей о моих дурацких стихах. Я так боялся, что она узнает, и позволил ей пройти через ад с этим мудлом. В общем, она разозлилась, потому что я ей не помог, ушла, а потом вернулась и сказала, что любит меня. А я ведь кусок дерьма. Хули она думает, что любит парня, который не помог ей, когда нужно было? — Я… — Голос Хряща оборвался. — Я… я всё ещё не понимаю. Цветан, — он попытался ободряюще улыбнуться, — она же тебя любит. Почему это нехорошо? Он попытался. Но Цветан почему-то и так догадывался, что мысль о том, что любовь не более чем уловка разума, не может быть понята таким наивным человеком, как Хрящ. Он повёл руками, губы задрожали в надежде найти подходящий способ сформулировать. Но затем Цветан понял, что эта тема может занять у него всю ночь. К тому же в ней наверняка будет слишком много ненависти к себе, которую вряд ли кто-то захочет слушать. Особенно от самого большого душемотателя в Берген-Тауне. Цветан опустил руки. Те шлепнулись о его бока. — Ладно, ребят, идите домой, — монотонно сказал он. — Извините, что вам… пришлось увидеть меня… с водкой и т. д. — Чувак, о чём ты? Это было здорово. Ты сказал мне, что я красивый. «…В жизни больше не прикоснусь к алкоголю». — Цветан, знаешь, нам не обязательно уходить. — Робкий голосок Тихони был, пожалуй, одним из самых жёстких разрушителей барьеров, которые Цветан когда-либо знал. — Если ты не хочешь быть один, мы можем… Цветан упрямо покачал головой, крепко скрестив руки, чтобы защитить своё сердце. — Я в порядке. Просто… просто… вы… я… — Он замолчал, потом издал раздосадованный стон. А затем, не говоря ни слова, Цветан отвернулся от них и направился в свою комнату. Чего вдруг взял и ушёл? Он просто… не знал, как с ними об этом говорить. Цветан не знал, что можно сказать, чтобы разговор не пошёл по кругу, и чтобы большие восторженные глаза Хряща не моргали тупо при каждом шаге. Они же абсолютно счастливая пара. Они не заслуживали, чтобы какой-то там грустный пьянчуга, протрезвев, изливал им душу. Они заслуживали пойти домой. Ночь, блин, на дворе. Цветан бухнулся на пол и ударился головой о спинку кровати. Прикусил язык и вдохнул боль, не собираясь морщиться, даже если это его убьёт. И услышал, как скрипнула дверь. — Цветан? — Тихоня, иди домой. Хотя та обычно выполняла приказы, Цветан ничуть не удивился, услышав, как Тихоня вежливо переступает через его грязную одежду. В конце концов, она всегда имела эту искру непокорности. Она опустилась на колени рядом с ним, но он не повернулся и продолжил смотреть перед собой мёртвым взглядом. Её голос застрял в горле, и она некоторое время пыталась найти нужные слова, пока, наконец, не остановилась просто на имени. — Леди Блести-Сверкай. Цветану пришлось повернуть голову, хотя бы для того, чтобы бросить на неё недоумевающий взгляд. — Мы чё, реально будем говорить об этом? О том странном альтер-эго, которое ты придумала? — Цветан, — торжественно сказала она, — я понимаю. Ты думаешь, что… ты думаешь, что Розочка видит в тебе только Леди Блести-Сверкай… а-а не Тихоню. Тот слегка хихикнул. — Тихоню? Тихоню во мне? Она улыбнулась своей крошечной улыбкой. — Ну ты же понимаешь, а чём я. Вспомнив историю любви Тихони, Цветан кивнул. Действительно, если подумать, несколько сходств тут имеется. Вот только в чём разница-то: один человек был милой Тихоней, а другой — куском дерьма Цветаном. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто из них заслужил любовь. — Ты пытался кого-то изобразить? Вёл себя не так, как обычно? Ты поэтому думаешь, что обманул её? Цветан покачал головой. — Я не знаю, как это произошло. Не знаю, что такого сделал, что она теперь думает… — А что, если ты просто был собой? — Тихонь, ты меня вообще знаешь? — Да! — Тихоня явно начала немного раздражаться. — Ты мне помог, когда я в тебе нуждалась. Ты меня даже не знал, а всё равно помог набраться уверенности. И-и теперь я хочу помочь тебе. — Она погладила его по запястью. — Цветан, ты хороший. Правда, хороший. И мне нужно, чтобы ты понял. Ты такой же, как я. Цветан фыркнул, изо всех сил стараясь, чтобы её слова его не задели. — Тихонь, мы с тобой не так уж и похожи. — А вот и нет. Цветан поднял голову, обеспокоенный легкой жесткостью её голоса. — Когда я влюбилась, я надела парик, поменяла имя и притворилась совершенно другим человеком. Но, хотя я и вела себя по-другому, я… я оставалась собой. И-и оказалось, что он меня любит. Такой, какая я есть. — Тихоня… — Но ты парик не надел. Ты не притворялся кем-то другим. Ты был собой, и просто не знаешь, как принять, что кто-то может тебя за это любить. — Выражение лица Тихони, смотревшей на него умоляющим взглядом, теперь дало трещину. — Я тоже не знала, но, Цветан, это возможно! Каким бы недостаточно хорошим ты себя ни считал, тебя обязательно кто-то будет любить! Я себе об этом напоминаю каждый день и хочу, чтобы ты об этом помнил тоже. Немного ошеломленный Цветан сглотнул, прежде чем кашлянуть. — Знаешь, если люди думают, что они влюблены, это ещё не значит, что так оно и есть. Иногда всё у них в голове. — Ну… — Тихоня пожала плечами. — И что? Может, Розочка и не уверена, любит ли она тебя. Но вы могли бы… выяснить это вместе. — А что будет, когда она поймёт, что всё это время ошибалась? — Когда или если. — Когда. — Цветан? Тот хмыкнул в ответ. — Ты боишься попробовать? — Тихонь, если ты не заметила, я боюсь почти всего. — Может быть, Розочка тоже боится, — пробормотала она. Цветан ничего не ответил, лишь подтянул ноги к груди и уперся подбородком в колени. Тихоня глубоко вздохнула. — П-послушай, я… я не очень-то умею советовать людям, как жить. И утешать тоже. Н-но я пыталась, потому что… очень хочу поблагодарить тебя за всё, что ты сделал. — Тебе не нужно меня благодарить, — пробормотал Цветан. — А я все равно поблагодарю. И-и начну с того, что… мы не знаем наверняка, любит тебя Розочка, н-но вам кажется, что вы друг друга любите, так что… когда два человека чувствуют одно и то же, разве не нужно попробовать? Рискнуть? Может быть, ничего не получится. А может, и получится. Н-но ты никогда не узнаешь, если не попробуешь. — Что я ей вообще скажу? — подумал Цветан вслух. Он ненадолго задумался о том, был ли бы этот сценарий таким же, если бы он говорил с кем-нибудь другим, а не с Тихоней. Скорее всего, нет. Лично ему казалось, что Тихоня унесёт в могилу всё, что он скажет. — Что любишь её? — …А дальше? — Ему удалось сдержать надрыв в голосе. — Что будет потом? Тихоня пожала плечами. — А вот тут уже нужно рискнуть. — А что, если всё пойдет не так? — Цветан, разве не проще всего сейчас честно признаться ей в любви? Даже если всё пойдет не так, неужели нервничать, паниковать и избегать её будет лучше? Ты бы предпочёл поступить именно так? Тот поднял взгляд с колен. «Чёрт, а она права». — Я просто не хочу… — Ты не плохой, — заверила его Тихоня, как будто прочитав его мысли. — Каким бы плохим ты себя ни считал, ты можешь влюбиться, если хочешь. Тебя могут любить в ответ. Ты можешь позволить любить тебя, и это не сделает тебя плохим. И обещаю, тебя могут любить даже за все те причины, по которым ты считаешь себя плохим. https://64.media.tumblr.com/64bf67ba319e5861b20cce4f592ff58a/tumblr_orz6hu5vzk1ujuflao1_1280.png Она вычеркнула все слова из словарного запаса Цветана, и тому оставалось только ошеломлённо смотреть на неё, потеряв дар речи. Её речь даже не была хорошо построена, но искренность, сквозившая в каждом слове, цепко ухватилась за его внутренности. Цветан нашёл, что ответить. Всего одно слово. Достаточно простое. — Спасибо, — пролепетал он. — Я… я… «Вот дерьмо. Похоже, Час Пробил». — Я сделаю это. Тихоня выглядела озадаченной. — Э-э-э, что? — Это. — Цветан уже встал и вытирал пыль с джинсов. Затем бросил на пол несколько рубашек в поисках одной из чистых курток. — Я скажу ей. Сейчас. — Что, прямо сейчас?! — недоверчиво спросила девушка. Тот кивнул, понюхал толстовку, а затем отстранился, сморщив нос. — Прямо сейчас. — Цветан, уже поздно… — Она у Звуки, верно? Значит, чёрта с два Розочка сейчас спит. — Да, но ты точно хочешь… — Тихонь, пожалуйста. — Цветан вдруг перестал рыться в своей одежде, в его глазах промелькнула знакомая вспышка паники, от которой он на время отказался. — У меня завтра не хватит духу. Чёрт, да я где-то через, наверное, свернусь в клубок, аки ёжик грёбаный. Но прямо сейчас? Я чувствую, что могу, а пока дают — бери. Вы с Хрящом идите домой, если хотите, или можете занять мою кровать. Я посплю на диване. Но да, просто… просто дай мне переодеться, хорошо? Пожевав нижнюю губу, Тихоня издала глубокий выдох (по мнению Цветана, страдальческий), после чего вышла из комнаты. «Это плохая идея, это плохая идея, это плохая идея». А если его внутренний монолог хоть на две минуты заткнёт свою пессимистическую пасть, было бы замечательно. Цветан проигнорировал это назойливое чувство и принялся метаться по комнате, переодеваясь в чистую одежду, пытаясь привести в порядок волосы и вытереть полотенцем высохший пот, испачкавший ему подмышки, напевая при этом: «Это хорошая идея, это хорошая идея, это хорошая идея». «Не далее как четырнадцать часов назад ты дудонился, аж за ушами трещало. Оптимиста из себя не корчь». Ну да ладно, Цветан может использовать это как мотивацию протащить свою циничную задницу через весь город и при этом не зассать. Он остановился перед зеркалом, чтобы расправить волосы, и тут перед ним предстало знакомое, но забытое зрелище. Аккуратно нарисованный светлоглазый Голубой Цветан и ворчливый, намалеванный карандашом Серый Цветан всё ещё висели на деревянной раме зеркала с обеих сторон. При воспоминании о том, как искренне Розочка полюбила Серого Цветана, на губах Цветана заиграла улыбка. Почему ей понравился этот маленький уродливый тролль, оставалось только догадываться. «Текущая фишка Розочки: любит сомнительные вещи». Цветан сорвал с зеркала серый рисунок и, осторожно, чтобы не сильно помять, сунул его в карман джинсов. Серый Цветан… ну, он чувствовал, что этот малыш ему сейчас нужен. А Голубой Цветан останется дома. Там, где ему место. https://64.media.tumblr.com/7ae9136e92b23f71541944019175c01b/tumblr_or982rqqTV1wok30ro1_1280.jpg Решив наконец, что он достаточно презентабелен, чтобы подойти к Розочке и рассказать ей… штуку, Цветан пересёк комнату, но остановился у двери, на мгновение задержав руку на ручке. Его комната казалась единственным безопасным местом в мире. И на данный момент страх вырывался из его разума, желудка, сердца. Он изо всех сил старался сдержать его, но, честно говоря, Цветан был в ужасе. Он нуждался в таком месте, как его комната. Но он не собирался оставаться. Он собирался выйти. И как только он выйдет, все изменится. Цветан толкнул дверь и снова уловил шёпот разговора между Тихоней и Хрящом. Затем направился прямо к входной двери. — Ладно, ребят, я ухожу. Я, наверное, вернусь… ну, когда-нибудь. Не знаю, сколько времени это займёт, но… Его слова затихли, когда пара вышла в коридор. Тихоня цеплялась за руку Хряща, и экран телефона последнего освещал их испуганные лица. Хрящ сглотнул. — Э-эй, э-э, Цветан… — Присядь. Цветан нервно хихикнул, его глаза неуверенно просканировали их странные выражения лиц. — Ребят, мне реально нужно идти. Я не знаю, когда ещё смогу… — Просто, просто присядь на секунду, мы поговорим и… — Я уже достаточно сегодня наговорился, — упрямо сказал тот, положив руку на бедро. — Мне сейчас нужно поговорить только с Розочкой. — Ты не сможешь… — настоял Хрящ треснувшим голосом. — Розочки нет, Розочка… она… Как раз в тот момент, когда Цветан подобрался к спасительной дверной ручке, Тихоня потянулась вперёд и схватила его за руку. Её глаза были испуганными, но мягкий голос изо всех сил старался сохранять спокойствие. — Цветан, Розочка пропала.