В бегах от самого себя

      Я ничего не чувствую.       Голова звенит, и уши заложило после взрыва. Весь в копоти и дыму я сидел посреди хаоса, который так старались ликвидировать все, кого можно вызвать, набрав 911. Вокруг люди бегали туда-сюда: спасатели резали дыру в крыше автобуса, полицейские ставили ограждение от зевак и журналистов, которые уже вовсю сверкали вспышками, а медики мигали светоотражающими крестами на спине, склоняясь над очередным раненым.       Я ничего не чувствую.       Даже сквозь вату в ушах я слышал множество сирен со всех сторон, а громче всего — стоны пострадавших. У меня не было хоть капли сочувствия для них, я лишь хотел, чтобы они заткнулись, и не мешали сосредоточиться.       Я ничего не чувствую.       Запястье выгнулось под неестественным углом, и кость торчит наружу. Я прекрасно знал свои повреждения, косолапо отмеченные в карте: перелом левого запястья со смещением, перелом второго, третьего и четвертого пальца левой руки, трещина в шестом ребре справа и множественные ушибы мягких тканей. Я прекрасно помню, как сидел под искусственным оливковым деревом перед ТРЦ и спокойно ждал своей очереди. Почему так?       Я ничего не чувствую.       Расположившись буквально в первом ряду, я даже отвернуться не мог, ведь тело не двигалось, поэтому в деталях видел, как двое парамедиков проводят сердечно-легочную реанимацию моему ровеснику, но безуспешно. Ещё один накладывал окклюзионную повязку омеге с открытым пневмотораксом. Мимо пронесли альфу с ожогами третьей степени. По сравнению с ними, я легко отделался, поэтому вовсе не возражал, что они занимаются не мной.       Но это тогда. Тогда невесть откуда взявшаяся броня защищала меня от боли, страха и паники. Я был спокоен, собран и безразличен ко всему.       Я ничего не...       Первым пришёл ужас. Пришёл, как и всегда теперь, стоило только ощутить зарождающуюся пульсацию в руках, рёбрах и тех мелких порезах по всему телу. Я должен собраться. Должен напомнить себе, как всё было на самом деле. Всё было не так. Это не по-настоящему.       Я ничего...       Мне было так же далеко до того ледяного спокойствия как вплавь до Южного полюса. Пульсация медленно перерастала в тупую боль, обещающую гораздо больше. Времени не просто мало. Его нет вообще. Тело налилось невыносимой тяжестью, а веки не слушались, как бы не хотелось их прикрыть и не видеть рябивший в глазах рубиновый пиджак. Я приказал себе взять себя в руки, но те были сломаны. Я хотел вдохнуть полной грудью, но не мог из-за трещин в рёбрах. Я хотел успокоиться, но сердце начинало стучать всё сильнее, ведь боль постепенно становилась нестерпимой. Из глаз хлынули слёзы, и руки затряслись, но по ощущениям стать хуже уже не могло.       Я...       Я закричал.       Кажется, что агония продолжалась целую вечность, но это неправда. Холодные маленькие руки вытащили меня из кошмара уже через пару минут, как и всегда.       — Мёрфи. Мёрфи! Всё хорошо, это я, всё в порядке!       Всё не было хорошо. Тело ещё плохо слушалось после сна и того парализующего ужаса, поэтому я не смог ни отлепить чужие руки от себя, ни помешать омеге забраться ко мне в постель под одеяло.       — Уйди.       — Никуда не уйду, — ответил Билли и, прижавшись щекой к груди, пробормотал, — сердце колотится как перед инфарктом.       Я вздохнул. Он будто грелся об меня, становясь более тёплым, и руки, совсем недавно напоминавшие ледышки, приобрели обычную температуру. Мой сводный брат умиротворяюще сопел в грудь и успокаивающе гладил по спине. Я понимаю, он пытается помочь, но его запах... Против воли я зарылся лицом в жёсткие платиновые волосы и вдохнул полной грудью. Течка у малого всегда начиналась с самого утра как в институте благородных омежек. Аромат у него был до боли обычным, но жутко сильным, а ещё туда примешивался запах цветочного шампуня и персикового молочка для тела. Слишком приятное знакомое сочетание.       — Уйди, — взмолился я, резко потянув за ткань на спине, но услышал только клацанье кнопок, и вот Билли уже прижимается к груди голыми плечами.       Да что ж за напасть! Сладкий, чистый и невинный запах омеги забивался в ноздри, а после оседал в лёгких. Я бы жизнь отдал, чтобы не дышать этими лупоглазыми ушастыми феромонами. Или лучше, не наслаждаться этим.       — Я никуда не уйду! Мы договаривались, что буду будить и помогать. А ещё ты обещал рассказать, что снится.       — И рассказал — снится авария, в которую попал в прошлом году, — ругался я, пытаясь вклинить руки между ним и собой.       — Я знаю — это ещё не всё! С того момента уже год прошёл, а кошмары начались недавно. Если бы твой папа узнал...             — Нет, — отрезал я и, подняв его подбородок, столкнулся с выпученными малахитовыми глазами, — ты ему не скажешь.       — Но Мёрфи...       — Нет!       — Тебе становится хуже. Я теперь бужу тебя каждый день, а ты просыпаешься в ужасе. Вот даже сейчас ещё трясет!       — Трясет, потому что ты пахнешь и лезешь ко мне в постель! Совсем голову потерял?       — Ой!       Это сработало даже лучше, чем я думал. Билли мигом выскочил из-под одеяла и застегнул кнопки на аквамариновой пижаме с Лило и Стичем. Он зарделся и смотрел в пол, придумывая, что сказать, пока я усиленно и направлено думал: страшилище, страшилище, страшилище. Но как и во сне, мои внушаемые мысли больше не работали. С каждым днём я контролировал себя всё хуже, а броня, которая раньше так хорошо меня защищала, теперь таяла как лёд по весне. И самые ощутимые удары наносило это пугало. Милое, застенчивое и очаровательное пугало с самыми лучшими намерениями.       — Я беспокоюсь о тебе. Очень. Я пытался быть деликатным последние три недели, но это не работает, поэтому скажу прямо. Это нормально быть ненормальным. Нормально — чувствовать себя плохо и обращаться за помощью, когда сам не справляешься. Тебе лучше поговорить со специалистом.       — Поговорю, когда буду готов, — отбрил я и поднялся на ноги, даже не пытаясь скрыть стояк, оттягивающий боксеры, чтобы малой поскорее съебнул и не искушал меня. — Давай на выход.       — Сделай мне кофе, пожалуйста, — попросил он, делая вид, что совсем не замечает оказываемого воздействия, хотя у него даже шея покраснела.       — Сделаю, малыш, топай уже.       — Я не малыш, — пробубнил омега, взявшись за ручку в ванную комнату, — всего на год младше.       Дверь за ним закрылась и через секунду щёлкнул замок. Хотел бы я сказать, что вдохнул с облегчением, но для этого здесь надо как следует проветрить. Чёрт возьми! Я посмотрел на себя в винтажное зеркало в серебристой оправе с пегасами по бокам и потряс головой, будто хотел резкость навести, но всё осталось по-прежнему: короткий ёжик русых волос, впалые щёки с острыми скулами и фиолетовые круги как оправа для светло-карих глаз. Скоро моё состояние станет явным, и я не смогу скрывать его от папы. Хотя перестать грызть губы очень помогло улучшению внешнего вида, но моя новая тактика избегания кошмаров нет. Ложиться в постель, когда рубит уже нещадно, не способствует здоровому внешнему виду. И мне на это поебать. Если бы я хотел пережить свою травму, то последовал бы совету Билли. А я хочу просто забыть обо всём.       Я потянулся и оглянулся вокруг. Иногда просыпаясь посреди ночи, я не могу понять, где нахожусь, хотя уже четыре месяца живу в этом доме, а эта комната полна моих вещей. Кто бы мог подумать, что из Вест Адамса — района с самым высоким уровнем преступности в Лос-Анжелесе, мы с папой окажемся в Малибу, где через круглое окно моей спальни видно побережье и бескрайний океан? Сейчас солнце под прямым углом проникало в комнату, и та вся светилась из-за белых стен, а мебель из тёмного дерева, отполированная маленькими руками нашего китайца-домработника с непроизносимым именем и неопределяемым возрастом, сверкала, демонстрируя удивительный узор. Вся моя одежда легко поместилась в небольшой шкаф, а у папы и отчима была целая гардеробная рядом с их личной ванной комнатой. Столько личного пространства, а ванная у нас с Билли одна на двоих! Не то, чтобы я прям жалуюсь, но едва ли возможно за пару минут отыскать там станок или гель для бритья среди целой кучи омежьих баночек-скляночек, хотя Билли нельзя назвать неаккуратным.       Родители всегда находятся на другом уровне, поэтому Клинт — это целиком и полностью папина забота, а вот с Билли мне предстояло жить под одной крышей, так что стоило узнать его получше. Не просто узнать, а залезть в голову. На это нужно время, но я придумал способ гораздо быстрее.       Четыре месяца назад в день окончательного переезда в этот новый дом я распахнул дверь комнаты Билли, когда тот ушёл погулять. В нос сразу ударил запах ванили, будто из пекарни, и я замер на пороге. Чёрт, это будет непросто. Очень легко копаться в вещах людей неряшливых и неаккуратных, ведь они сами не помнят, что и куда положили, но Билли, что вовсе не странно, оказался совсем другим. Светлая, вся в бежевых тонах, комната могла побороться за звание самой чистой комнаты омежки-подростка. На книжных стеллажах все выстроено по категории, а потом по автору; на рабочем столе кроме ноутбука стоит только стакан с карандашами и прислонённый к нему прозрачный подстаканник в виде сердца; постель заправлена будто под линейку. Никаких вещей на спинке стула, забытых чашек или разбросанных украшений. Стерильная чистота. Это не нормально, уж я-то разбираюсь в таком.       Распахнув шкаф, я только больше убедился в этом — вещи развешены по длине рукава, а потом по цвету. На полке со штанами действовала та же система. Меня больше интересовал ящик с бельем. Не сочтите извращенцем раньше времени, я искал его вовсе не за тем, о чём можно подумать в первую очередь. Все свои маленькие секреты люди хранят в "труднодоступных" местах: ящик с бельём, ящик с носками, вентиляция, под матрасом, между книг, в неприметной коробке в глубине шкафа, и всё непременно в пределах спальни. Это кажется логичным, ведь эту территорию не так просто осмотреть... если ты дома. А с другой стороны, площадь поисков резко сужается от целого дома до небольшой комнаты. Что же выбрал малыш?       Я был готов к неудаче, но это не потребовалось — милый дневничок с ртутного цвета блёстками нашёлся под матрасом. Жаль, что он оказался не таким умным как хотелось, но это только облегчило мне задачу. Устроившись на полу, я начал листать надушенные страницы, распространяя вокруг аромат цветов. Почерк Билли удивительно разборчивый, с небольшим наклоном влево и завитушками напоминал старые письма, но небольшие наклейки и стразы не давали полностью погрузиться в это ощущение. Я не знал сколько у меня времени, поэтому читал по диагонали, медленно собирая воедино калейдоскоп чужой жизни.       Билли удивительно много рефлексировал по поводу всего на свете, так что его чувства, расписанные на столько страниц, были весьма понятны, как и он сам, ведь записи велись каждый день. Я всегда поражался людям, что могли каждый день записывать что-то в дневник. Это кажется глупым, ведь событий обычно просто не набирается, но только не у Билли за прошедший год. Весьма прозаично я узнал, что папа не вклинился в чужую семью, уведя из неё альфу, как казалось раньше, ведь семьи по сути уже не было. Отец-омега Билли плотно подсел на кокаин. Дальше шла типичная история со спасением проклятых: разговоры, интервенции, уговоры, ультиматумы, вечное враньё со стороны омеги в ответ и увёртки, реабилитационная клиника, побег из неё, снова клиника и снова побег. Закончилось всё тем, что его арестовали за нарушение общественного порядка после того, как он вынес из дома все украшения, а после заложил их в ломбард. Даже ту цепочку, что ныне покойный дедушка подарил Билли на шестнадцатилетие. Рядом красной ручкой было написано: ПОЧЕМУ???       Ох, Билли, всё просто. Зависимые очень похожи на таких как я в том плане, что мы не очень-то сентиментальны и готовы на многое для достижения своей цели. Тогда я на секунду оторвался и попытался порефлексировать на тему того, что папа не уводил альфу из семьи, а просто оказался в нужном месте в нужное время. Хм-м-м, нет, не проняло. Даже если бы я прочитал, что отца Билли пришлось на помойку выселить для нашего с папой счастья, я бы кивнул и перевернул страницу, ведь чужие несчастья тогда волновали меня гораздо меньше, чем вероятность неосторожности с моей стороны теперь, когда я знаю то, чего знать не мог.       И тут я наконец-то наткнулся на первое упоминание о папе. Билли писал, что заметил, как изменился отец — стал счастливым альфой со светящимися глазами и морем энергии. Он не стал юлить и сразу рассказал омеге про моего папу. Что же, для подростка тот отреагировал на удивление спокойно, ибо подкрепляющие факторы сработали. Билли любит отца и, как каждый ребёнок, желает тому счастья, а с его биологическим отцом оно стало недостижимым. Перед нашей первой встречей в ресторане он всю голову себе сломал, размышляя о том, какими же мы окажемся, что абсолютно бесполезно, ведь от его ожиданий ровно ничего не зависело. Хотя в отношении меня, они оказались занижены донельзя — он лишь написал, что хотел бы, чтоб я не был придурком.       О, в жизни есть более неприятные личности, чем придурки, Билли. Например, социопаты, читающие твой личный дневник в своих собственных целях. Осталось самое малое — узнать его мнение о себе и папе, а после положить блокнот на место. Я перевернул страницу и оказался в таком недалёком воскресеньи две недели назад от того момента. Билли очень подробно описал папу, естественно, упустив всё самое главное. До папиного перформанса мне было так же далеко как до Луны пешком. Уметь создавать такое первое впечатление — настоящий талант, который доступен только тем, кто хорошо понимает чужие эмоции. А у меня в последний год с этим туговато, ибо эмпатии ноль. Понять, что чувствуют окружающие, гораздо сложнее, когда сам ничего не чувствуешь.       Но мне нужно понять Билли. Благо, это не сложно, ведь у меня в руках был его дневник. Наконец в конце листа появилось мое имя — Мёрфи... Именно так, с тремя точками, а на следующей странице выяснилось, что это был конец записи за тот день. Хм-м-м, чтобы это значило? У него нет мыслей на мой счёт? Я настолько не понравился, что не захотел обо мне писать? Или настолько понравился?       Я снова вспомнил то воскресенье.       С первого брошенного взгляда на этого омегу стало понятно, что он отличается, но поначалу я не сразу понял чем именно. Во внешности его были яркие специфические мазки, которые пришлись бы по вкусу далеко не всем, но в то же время выделяли его среди других омег. Натуральные платиновые волосы, широкое лицо, выпуклые малахитового цвета глаза и заметная лопоухость, которая только прибавляла очарования. Зря он пытался скрыть её под волосами.       Изъяснялся он вполне бодро, но зажато. Я же, подражая папе, решил проявить к нему интерес и открытость, сдобренные большой порцией тех самых, натренированных за этот год, улыбок в уголках глаз. Тогда Билли улыбнулся в ответ, подсел ближе, развернул корпус ко мне и стал рассказывать об устройстве новой школы, куда мне только предстоит пойти после Нового года. Слушать его было трудно, ибо стоило оказаться ближе, как сразу стало заметно — он идеален. В буквальном смысле. На здоровом розовом лице не было ни единого красного пятнышка, чёрной точки или расширенной поры, кожа не шелушилась от сухости, полные алые губы с ровным контуром без чешуек и трещин увлажнены сверкающим бальзамом. Прекрасные изящные руки с аккуратным маникюром он складывал перед собой на столе как первоклассник. Ещё на его теле совсем не было волос, даже намёка на щетину. Разве это возможно? Не знаю как он, а вот я мгновенно влюбился глазами. Билли не был самым красивым в мире омегой, но определённо — самым-самым ухоженным.       Единственное — укладка с чёлкой ему совсем не шла, ибо лицо делала квадратным. Волосы были жёсткие и явно вьющиеся, но Билли выпрямил их утюжком, чтоб спрятать уши, создавая настолько нереалистично-гладкую причёску, что аж руки заламывались от желания её взъерошить.       После ужина мы поехали погулять на побережье Малибу, куда мне с папой предстояло переехать, и уже по дороге омега добавился ко мне во всех соцсетях, дал свой номер телефона и пригласил поиграть в аэрохоккей на выходных.       Не похоже, чтобы я ему не понравился. Дальше в дневнике я ещё четырежды встречал своё имя, но оно каждый раз было зачёркнуто. Зато шесть раз упоминался этот придурочный парень омеги Рассел, с которым мне не повезло познакомиться позже.       Он оказался редкостным дебилом как для капитана команды по футболу. Фильмы вечно представляют таких персонажей не шибко умными, создавая некий образ-стереотип, который аж никак не соответствует реальности. Я сам не играл в футбол, но был им заинтересован, когда узнал о тайных кодах для обозначения связок и позиций на поле, а так же то, что футбол занесён в Книгу рекордов Гиннеса как спорт с наибольшим количеством правил. Разве подобное может поместиться в голову кому-то вроде Рассела? Не-а, мозгов у него маловато. Неудивительно, что футбольная команда моей новой школы плотно застряла в середине турнирной таблицы как жирный кот в кошачьей дверце.       И без подсказок дневника я прекрасно знал, что у отчима омега по струночке ходит и свои "особые дни" проводит дома, а Рассел приходит к нему в гости, и они сидят с открытой дверью. Что стало новостью, так это то, что Билли вовсе не стремился переходить на новый уровень отношений со своим парнем. Невинности омеги я вовсе не удивился, скорее тому, как же он умудрился её сохранить, встречаясь с Расселом. Хотя, если бы у меня вдруг появился шанс оказаться между ног чистенького, невинного и очаровательного Билли, я бы тоже сжал яйца в кулак и приготовился ждать столько, сколько потребуется.       Чуять его во время течки было странно. Вернее, напротив, абсолютно обычно. Странность заключалась в том, что отныне я обязан был делать вид, будто не замечаю его деликатного состояния. Мы ведь теперь семья! Вот только родственниками от этого не стали, так что мой хуй продолжал вежливо вставать в его присутствии, следуя заложенному природой этикету.       Вынырнув из воспоминаний четырёхмесячной давности, я отправился на первый этаж за кофе, уже на лестнице уловив запах свежеиспечённых вафель. Конечно, отчим и папа проснулись гораздо раньше, ведь им предстоит закинуть нас в школу по дороге на работу. Работу, где они собственно и встретились. Ой, да все знают эту историю: богатый замужний альфа трахает своего секретаря-омежку, обещая уйти от мужа и давая клятвы в вечной любви. Особенно наивные и романтичные на это велись, не понимая почему-то, что в рыбном отделе мясо не купишь. У замужнего альфы уже есть супруг, так нахер разводиться и менять одно на другое, если можно иметь обоих? Я тогда буквально без души ходил после аварии как Сэм Винчестер, поэтому словами гораздо грубее расписал всё папе, когда он наконец рассказал о своём новом бойфренде. Сейчас за тот эпизод хочется себе по морде дать, ведь папа сначала грустно кивал и потом плакал всю ночь, а на утро позвонил альфе, чтобы закончить бесперспективные отношения. С другой стороны, через пять дней Клинт приехал с документами подтверждающими развод и кольцом из белого золота с пятикаратным бриллиантом. Кому расскажи, не поверят. А именно так всё и было!       И вот херак — мы уже не живём в панельной квартирке, папа бросает подработки, я бросаю подработки, и мы переезжаем в охуенный дом на побережье. Это только начало истории о Золушке, коим стал мой папа. Брендовые вещи, ювелирные украшения, хорошая еда, здоровый сон, а главное — счастье, сделали своё дело — папа расцвёл. У него исчезли круги под глазами, руки стали нежные, волосы пушились, а улыбка не сходила с лица. Глядя на него теперь, я мог по-настоящему радоваться, как у меня не получалось даже во время той королевской свадьбы, где я набухался как скотина, а Билли всячески старался меня отрезвить, спрятав от гостей. Я чуть притормозил возле гигантской кухни, декорированной в красном цвете и оборудованной по последнему слову техники: суперсовременная плита, мощная вытяжка, бесшумная посудомойка, холодильник с экраном и потрясающая профессиональная кофемашина, купленная специально для папы. Он напевал и пританцовывал под радио возле дымящей вафельницы, а Клинт с улыбкой бросал на него взгляды, всё отвлекаясь от ноутбука перед собой.       — Доброе утро.       — Привет, Мёрфи.       — Доброе утро! — с белоснежной улыбкой кинозвезды поприветствовал меня папа и помахал деревянной лопаткой. — Будешь вафли, солнышко?       Внешностью я вообще ничем не напоминал своего отца-альфу, которого видел лишь на старой фотографии в альбоме, а вот папа выглядел омежьей версией меня. Всё те же русые волосы, впалые щеки с высокими скулами как у аристократов и два раухтопаза вместо радужки глаз. Подобное вычурное описание не я придумал, папа всегда так говорит.       — Буду, только кофе сварю.       — Я сам сделаю! Садись-садись, налетай, — ответил он и подвинул ко мне тарелку с вкусно пахнущими хорошо пропечёнными квадратами с шоколадом и бананом.       Отчим сидел рядом за круглым прозрачным столом, поглощая завтрак и попивая двойной эспрессо без сахара. Он кивнул мне и уставился обратно в ноутбук, где что-то набирал левой рукой. Клинт Томпсон с первого взгляда производил впечатление магната: массивные Роллексы на левом запястье, дорогой серый костюм в синюю полоску и галстуком в тон, иссиня-чёрные волосы приглажены гелем, а подбородок выпирает как у суперзлодея. Билли, как и я, полностью пошёл в папу-омегу, позаимствовав у отца только огромные малахитовые глаза.       — Как спалось? — спросил папа под звук кофемолки, откуда тут же пополз очешуительный аромат. — Какой-то ты уставший.       Думаю, надо пояснить, как же папа ни разу за три недели не слышал моих криков, хотя их спальня была у меня прямо за стенкой. Всё просто — между "детскими" спальнями и родительской стояла особая звукоизоляция, так что они могли у себя в комнате хоть дискотеку устраивать, а ни у меня, ни у Билли не будет ничего слышно. Само собой, что эти улучшения стены были сделаны вовсе не для тайных дискотек.       — Всё нормально, сам не знаю от чего эти синяки. Надо у Билли попросить патчи под глаза или что-то вроде. Он точно знает, что делать.       — Кстати, — услышав имя Билли, встрепенулся Клинт, — пожалуйста, сходи, подгони его, чтоб уже спускался завтракать. Нам нужно выехать пораньше, а то не успеем заехать домой перед командировкой. Пусть поторопится.       Кивнув, я глотнул кофе, который папа успел приготовить, использовав красную супернавороченную кофе-машину, которая не уступала технике в заведениях. Мы оба успели в своё время поработать баристами, так что теперь обеспечивали Томпсонов первоклассным свежайшим кофе. Теперь подобные подработки остались далеко в прошлом благодаря Клинту.       А уж подарок, который он сделал мне на Рождество... И я сейчас вовсе не о флагмане Самсунга говорю. Клинт постучался ко мне в комнату две недели назад. Он спросил о делах, настроении, предстоящем переводе в новую школу, а потом, больше не оттягивая коту яйца, перешёл к главному.       — Какие у тебя планы на будущее?       — Что ты имеешь в виду?       — После окончания школы. Я говорил с Тэйлором. Раньше об этом речи не шло, но сейчас всё поменялось — ты можешь пойти в колледж. Билли уже присматривается, хотя ему поступать через полтора года, так что... Расспроси его. Кажется, он много знает о колледжах Лос-Анжелеса, но стремится именно в тот, что в Малибу. Может, ты тоже не захочешь уезжать далеко от дома?       Он улыбнулся, похлопал по плечу, показывая, что разговор закончен и оставил меня в раздумьях. Сначала я, конечно, мысленно воскресил в памяти каждое сказанное отчимом слово. Что было важнее всего? Не само сообщение, не ожидание всеобъемлющей благодарности, а Билли. Всё в мире Клинта крутилось вокруг сыночка-омежки. Он вроде бы и сказал, вот тебе возможность, выбирай, что с ней делать! Но в то же время шепнул между строк, мол, вот ещё есть мечты Билли, и они должны быть исполнены, а тебе лучше в этом поучаствовать. Пф-ф-ф, это же мелочи жизни! Я не думал, что колледж в принципе мне светит, а тут вдруг приветственно распахнулось столько дверей, хоть сквозняк продавай. Важно ли, что они сто процентов одобрены именно в пределах Малибу? Да посрать, хоть на Северном полюсе. Если я буду за заботу о Билли получать такие плюшки, то до конца жизни буду его охранять. Тем более, это совсем не сложно, ведь он просто милашка.       Я резко распахнул дверь ванной, погруженный в свои мысли, но громкий визг быстро заставил прийти в себя. Омега покраснел до самой груди, а пальцы сжимали полотенце перед собой так сильно, что аж побелели. Он только принял душ и ещё не успел выпрямить волосы, так что я впервые видел эти мягкие волны над открытым лбом, отчего его лицо перестало казаться квадратным.       — Мёрфи, пожалуйста, выйди, — попросил омега, уставившись в пол, — я же не одет.       — Оставь волосы в покое, — ответил я, глядя в зеркало справа, где прекрасно было видно спину с выступающими позвонками и маленькую, но округлую задницу. — Тебе так идёт гораздо больше.       — Мёрфи...       — Обещай, что оставишь, и я уйду.       — Хорошо. Ладно. Я... Ты только…       — Уже ухожу.       Бросив последний взгляд в зеркало, я шагнул обратно в коридор и закрыл за собой дверь. О-о-ох! Посмотрев вниз, я обнаружил, что боксёры снова натянулись в паху. Хотелось подрочить, выпустить пар по-быстрому, но вряд ли я смогу сейчас представить кого-то кроме влажного после душа Билли без полотенца, который вроде бы так близко и так далеко. Хотя, всего пару месяцев назад подобных мук выбора и не возникло бы. Эх, уже то, что я скучаю и сожалею о потере себя прежнего, говорит о том, что теперь я с каждым днём становлюсь всё меньше похож на себя прежнего. Я постучал, наученный недавним опытом.       — Эй, ты уже оделся? Могу зайти?       — Д-да, конечно!       Вообще я охерел жаловаться на общую ванную, ведь на самом деле места здесь было предостаточно для двоих: помещение размером с мою прошлую комнату в панельной квартирке выложено тёмно-серой плиткой, длинная синяя столешница с двумя раковинами и двумя овальными зеркалами над ними, а напротив чёрная ванна размером с лодку, настолько глубокая, что я вместе с Билли спокойно бы там поместился. Так, стоп, что-то я уже замечтался! Шагнув обратно за порог, я включил мощную вытяжку, чтоб не соблазняться сильным течным ароматом сводного брата.       Омега стоял перед своим зеркалом в зелёных брюках и белой рубашке с эмблемой школы на кармане, размазывая по лицу крем. Волосы остались в таком же беспорядке, будто он их бурей сушил, а не феном. Он потрогал торчащие кончики и, состроив жалобную моську, повернулся ко мне.       — Гнездо же на голове, — пожаловался он, будто теперь требовалось моё особое разрешение, чтобы переделать причёску.       Вздохнув, я взял его синюю расчёску и, осторожно придерживая чужую голову, провел щёткой по волосам налево от лица. Пара движений и гнездо превратилось в пышную волнистую укладку, а ушки оказались полностью открыты, как и лоб. Его лицо вправду перестало быть квадратным, как и представлялось, но Билли больше волновали уши, которые теперь едва прикрывались волосами.       — В Южной Корее, Китае и Японии, — начал перечислять я, убирая пряди назад, и слегка коснулся мочек, поймав его взгляд в отражении, — очень популярна операция на ушах, чтобы сделать их более заметными. Люди платят большие деньги, чтобы добиться того, что дано тебе природой.       — Я выгляжу глупо.       — Ты выглядишь мило, — отрезал я, сжав ладони на его худых плечах. — Можно потратить много времени, чтобы стать кем-то другим, и не преуспеть, потому что ты не сможешь стать никем, кроме самого себя. Не трать время.       — Ты говоришь как взрослый.       — Взрослых не существует, — ответил я и улыбнулся, не забыв сощурить глаза, чтобы выглядеть дружелюбнее. — Помоги мне с галстуком, я не умею их завязывать.       — О, а ты не пойдешь в душ?       — Я был там до тебя, когда вернулся с пробежки.       — Ты и побегать успел? Но я же тебя разбудил.       — Я не собирался спать, просто прилёг отдохнуть, — ответил я, шагнув обратно в комнату.       Совру, если скажу, что бегаю очень часто и вообще ахуеть какой спортсмен, но обстановка здесь располагает. После стольких лет постоянного напряга и настоящей беготни между учёбой, работой и домом здесь я откровенно скучал. Жизнь стала до ужаса медленной, и привыкнуть к новому темпу пока не получилось.       Знаменитая эйфория бегуна мне оказалась доступна в отличие от ребят, которые только ныли, да лёгкие откашливали после кросса. А побегать здесь было где — вышел на побережье и беги себе, антилопа гну, дыши морским воздухом, наслаждайся потрясающим видом и жизнью в целом. Так что да, обстановка располагает.       Скинув пижамные штаны, я быстро натянул такие же зелёные брюки, белую рубашку и накинул на шею галстук в бело-изумрудную полоску. Для такого тёплого пиджака с плотной подкладкой на улице было в самый раз, не придётся даже куртку надевать сверху.       — А ты каждый день бегаешь? — спросил Билли, когда, подняв мой воротник, стал крутить узел.       — Нет, просто проснулся по старому графику. До моей старой школы добираться больше часа.       Старшая школа Вест Адамс — настоящий рай, если ты начинающий преступник. Там никому до тебя нет дела, учителя тратят больше времени на заполнение бумажек и борьбой с отсутствием дисциплины на своём уроке, чем собственно обучением. В последний год мне было на всё плевать, так что я весьма прохладно отнёсся к предложению перевестись в школу для богатых в Малибу, тем более многие на старом месте меня очень жалели после аварии и бывало оценки ставили за так. Но в декабре, прямо перед Рождеством, две банды что-то не поделили и начали перестрелку прямо в школе. Никто не умер, но были пострадавшие, в том числе и среди тех, кто в потасовке собственно не участвовал. И тогда папа завёлся. Верещал как резанный, как не хочет, чтобы меня убили. Он и так чуть не потерял меня в аварии в отличие от… Того, кому повезло меньше. Короче, единогласно, хотя мой голос не учитывался, меня перевели в школу в Малибу, когда оставалось доучиться всего один несчастный семестр.       — Оу, а здесь совсем рядом, — вклинился в мои мысли Билли. — Папа подбросит нас. Тебе понравится наша школа! Там строго с дисциплиной, но многие преподаватели имеют профессорскую степень.       Школа для богатых. Я очень примерно представлял, что же меня там ждёт. Но это абсолютно не важно. До конца моего обучения осталось четыре месяца, а я зарёкся вкладываться в отношения, которые продлятся не больше полугода. Столько мороки ради нихуя! Стоит поберечь силы на колледж, который мне теперь более чем светит.       — Вот, готово, — сказал омега, светясь довольством, и поправил воротник, а потом отошёл в сторону, чтобы я полюбовался на результат в зеркало.       — Да я просто красавчик!       Билли с улыбкой пихнул меня в плечо и отправился вниз на завтрак. Чёрт, я так и не сделал для него кофе!