***
Рассел живёт в милом домике недалеко от школы с папой-омегой. Это я знаю от Билли, конечно. Мы проезжали здесь мимо на машине, и он указал пальчиком на этот дом в деревенском стиле — лужайка с плодовыми деревьями перед старинным жёлтым крыльцом с качелями. Легко запомнить. Перед резной бежевой дверью была ещё белая москитная дверца, так что я постучал прямо в неё. Долго ждать не пришлось, и навстречу мне вышел омега, которого я как раз и ожидал увидеть в роли отца Рассела — низенький и суховатый, с пергаментной кожей вокруг глаз, злыми морщинами вокруг рта и очками на цепочке на шее. Одет он был так, будто собирается в филармонию — мягкий коричневый костюм и бордовые мокасины. — Здравствуйте, мистер Уоллис. — Здравствуйте, — ответил омега и прищурился, будто хотел получше меня рассмотреть, — Рассел сейчас на тренировке… — О, но я пришёл не к нему, а к вам. — Ко мне? — удивился омега и тут же испуганно отступил на шаг, когда я рванул на себя москитную дверцу. Уверен, вид у меня был более чем пугающий. — Я не разрешал входить! Я вызову полицию! — Я не собираюсь входить в ваш жуткий дом. Здесь ужасные вещи происходят, — ответил я и, разблокировав телефон, показал ему фото, кивнув на очки. — Наденьте очки и взгляните. Узнаёте его? Это мой сводный брат — Уильям Томпсон, но все зовут его Билли. Вы наверняка с ним знакомы, ведь они встречались с Расселом, — пояснил я, а затем свернул фото и показал сообщение в чате. — Собственно, он мне его и отправил. Думаю, хотел скинуть парочке своих друзей, а я попал в список по ошибке. — Я не понимаю… — Сейчас объясню. Видите ли, Билли только недавно исполнилось семнадцать, он несовершеннолетний, а вот это, — я снова открыл фото, — детская порнография, за распространение которой, предусмотрен реальный срок. Так понятно? Омега сначала покраснел, потом побледнел и схватился за грудь, где видно очень-очень быстро стучало сердце. Он протянул руку и попытался схватить меня за плечо, но я увернулся. — Прошу, зайди в дом. — Я уже сказал, что не зайду в этот дом. — Пожалуйста, давай поговорим. Обсудим... — затормозил он, что-то обдумывая, а после встрепенулся, будто нашёл решение. — Чего ты хочешь? Денег? Скажи сколько, я заплачу, только удали фото. — Деньги меня не интересуют. — Тогда что? Я медлил, рассматривая растения на крыльце, чтобы заставить его ещё больше нервничать. Сам же был спокоен как удав. Здесь я в своей стихии, можно так сказать. Мистеру Уоллису я не сопереживал и даже представить не мог, что он чувствует, лишь надеялся, что ему очень плохо, и он последует моему плану. — Он сфотографировал моего брата без согласия. Думаю, это и так видно. А после этого попытался изнасиловать. — Я не верю, такого не может быть... — залепетал омега, приложив руку ко рту, закрывая губы. — Но так и было. Билли вернулся домой почти раздетый, в слезах и шаге от настоящей истерики. Это сделал Рассел. Он травмировал его физически, а уж психологически... Билли не захотел идти в полицию, даже когда на следующий день ваш сын всей школе растрезвонил, что у них был секс, показывая это фото избранным. Мой брат — хороший человек. — Но если он не хочет, чтобы об этом знали... — тут же вцепился в мои слова омега, но быстро замолчал и посмотрел в пол, когда встретился со мной глазами. — В тот раз я позволил ему решать и пожалел об этом позднее, а сейчас... Жизнь Рассела только в моих руках. И я совсем не похож на моего хорошего брата. Я бы подождал ещё три недели и отнёс фото в полицию в день совершеннолетия Рассела, чтобы его арестовали и судили уже как взрослого, — сказал я, выкладывая на стол последний козырь, который мистера Уоллиса особенно впечатлил, ибо он снова стал бледнеть. — Я бы так и сделал, но как это поможет Билли? Ему придётся выступать в суде, смотреть на это фото снова, и снова вспоминать события того вечера, как вспоминает их каждый раз, когда встречает Рассела в коридоре. Вот чего я хочу — чтобы его там не было. Я хочу, чтобы он раз и навсегда исчез из жизни моего брата. Переведите его в другую школу. — Ему осталось доучиться всего один семестр… — Мне поебать, чтобы уже завтра я его не видел. Сегодня был его последний учебный день. И это ещё не всё. Раз уж я отпускаю насильника на все четыре стороны, то не хочу, чтобы он радовался жизни, будто ничего не было. Думаю, это будет справедливо, — сказал я и сперва выдержал драматичную паузу, а потом продолжил. — Он больше не играет в футбол, вы запретите ему тренироваться. — Но он же капитан. Квотербек. — Был. Я буду следить за ним в новой школе и если узнаю, что он снова играет… — Боже, — выдохнул омега, сжав переносицу, — он не поступит в колледж, если не будет играть. — С судимостью за детскую порнографию он не то, что учиться, он даже мусор не сможет устроиться убирать. Вы, главное, помните об этом, и решение будет просто принять. — Хорошо. Я всё сделаю. Ты удалишь фото? — После выпускного. — Как мне быть уверенным, что ты не пойдешь в полицию позже, или когда я переведу Рассела в другую школу? — А ваше душевное спокойствие меня не волнует. Вы вырастили морального урода. Делайте, как я сказал, и надейтесь, что сын больше никого не изнасилует. Всего плохого. Я резко повернулся на пятках, спустился с крыльца и обернулся только у поворота — мистер Уоллис всё ещё стоял в дверях как приколоченный. Мне было на него плевать и внутри ничего не шевелилось, но стоило только представить, как облегчённо вздохнет Билли, когда узнает, что больше не увидит своего бывшего, как губы растянула улыбка. Абсолютно искренняя. Билли. Теперь он под моей защитой.***
Мой папа и отчим вернулись вчера вечером крайне уставшие и тут же завалились спать, даже не подозревая, сколько всего произошло за этот короткий период их отсутствия. Омега со мной всё ещё не общался по-прежнему, но уже хотя бы не делал вид, будто меня нет. В школе мы не виделись, но результат моей работы был налицо, поэтому я вовсе не удивился, когда Билли постучался ко мне поздно вечером перед сном. То, что он подошёл так близко и с ногами забрался ко мне на кровать, ведь хороший знак? — В школе переполох. Мистер Уоллис забрал документы Рассела, чтобы перевести его в другую школу. Все шепчутся, когда я прохожу мимо. Думают, что это мой отец запугал Рассела, и он бежит в страхе. Даже футбольная команда мне в глаза не смотрит и обходит по дуге, а ведь я забрал их капитана и передал другой школе. — Это не важно. Куда бы он не перевёлся, играть в футбол ему нельзя. — Ты это серьёзно? — Серьёзно. — Но он очень любит футбол! — Надеюсь, что так, но теперь любить он его может только на расстоянии. Этот шок и потрясение на лице омеги быстро превратились в радость, но он попытался её скрыть. Злорадство вовсе не в духе зайчика Билли, даже по отношению к таким как Рассел. Сощурив малахитовые глаза, он спросил: — Как ты это сделал? — А это важно? — снова ответил я вопросом на вопрос и сказал то, что уже какое-то время назад сформулировалось в голове. — Я хочу, чтобы ты знал — теперь никому не позволено тебя обижать. Даже мне. Я обещаю, что больше не предам твоё доверие. — Знаешь, что? Я очень хочу тебе поверить. Но не могу сделать это всем сердцем, ведь ты сам мне не доверяешь. Я прощу тебя, обещаю, только… расскажи мне про Ламара. Сердце вдруг пропустило удар и замерло в груди на мгновение, чтобы через секунду пуститься вскачь. Руки похолодели, и я сжал их в кулаки. — При чём здесь Ламар? — Не строй дурачка, тебе не идёт. Я прочитал о той аварии, как только ты мне о ней рассказал — бульдозер протаранил автобус, оба бензобака взорвались, — сказал омега, а я вздрогнул от этого короткого, но ёмкого описания. — А позавчера твой папа назвал его имя, и ты вышел из машины на ходу, чтобы только не говорить о нём. Как всегда делаешь, когда речь заходит о том дне. И я вспомнил, что уже видел это имя. В списке погибших. Двое парамедиков склонились над моим ровесником в ярком рубиновом пиджаке. Они очень старались, но тёмные глаза Ламара так и продолжили смотреть в небо, куда улетела его душа. Тогда я видел его в последний раз. Не пришёл на похороны и не навещал его могилу никогда. Я сглотнул и вдохнул поглубже, чтобы не дать пролиться подступившим слезам. — Вы встречались? — спросил Билли, я просто кивнул, и в тот самый момент солёная капля всё же покинула уголок глаз. — Я... Я не хотел с ним встречаться. Не собирался, — зачем-то сообщил я омеге, будто оправдывался. — Просто думал провести с ним время. Он был жутко шумный, такой скандалист, ещё и с СДВГ. Да и не встречался я никогда с цветными. Без расизма, просто культуры у нас разные... Я понятия не имел, зачем это рассказываю. Какая теперь разница? — Но ты влюбился, — подсказал омега. — Сам не понял как... Он... весёлый был, очень милый, и я так ему нравился. Ревновал ко всем жутко и прям сцены закатывал, — сказал я, стирая мокрые дорожки со щёк. — Зацеловывал меня до смерти, всё лицо вечно было в его клубничном бальзаме. — Приятно наверное, — абсолютно серьёзно ответил Билли. — Очень, — выдохнул я. — Покажи мне его. У тебя же остались фото? Я вытащил телефон из кармана и стал листать галерею. Много времени это не заняло, ведь фоток я почти не делал, когда был не в себе. Поэтому совсем скоро вернулся на год назад и замер. Билли помог открыть последнее для Ламара фото в тот самый день аварии. Я оборжаться был готов, когда он пришёл ко мне в рубиновом пиджаке, джинсах и лакированных туфлях, ведь мы всего-то собирались в кино поехать. — Ух ты ж, хастлер! — воскликнул я и засмеялся, увидев его на пороге, а омега вытащил из кармана своё зеркальце-расчёску и со всего размаха ударил в грудь. Никому нельзя было над ним смеяться. На фото он стоял, скрестив руки, на фоне зарисованной граффити стены и выглядел так, будто вообще случайно зашёл в район для бедных. — Красивый, — прокомментировал Билли, приблизив лицо со сверкающей белозубой улыбкой. — Да. Точно. Я сказал ему, что такого элегантного как-то неловко на автобусе везти. Он хмыкнул и посоветовал поскорее заработать на машину. Даже милостиво пообещал подождать. Омега прыснул и продолжил листать мою жизнь назад, а кадры закрутились как в обратной перемотке. Вот Ламар пускает слюну, заснув у меня на коленях и обнимая своего любимого плюшевого барашка. Вот мы устроили пикник на пустынном пляже на закате, где займёмся сексом, как только стемнеет. Вот мы сидим на бейсбольном матче, где я решил разориться и купить нам еды, а Ламару огромную перчатку, чтоб махать с трибуны. Я больше не мог на это смотреть. Все те непролитые слёзы теперь стекали по щекам с удвоенной силой и неясно было как остановить этот потоп. Холодные тонкие руки обхватили за спину, и омега прижался к груди. — Нас разбросало в стороны во время столкновения. Он разбил собой стекло и ударился об асфальт с такой силой, что... — сказал я и зажмурился, но заставил себя продолжить. — Ламар был ещё жив, когда я его нашёл. Он пытался мне что-то сказать. Так смотрел на меня, схватив за руку... Я бы сделал для него что угодно. — Уверен, он тебя очень любил. — Он бы ужаснулся, глядя на меня весь этот год. Понимаешь, когда он… Когда его не стало, то что-то сломалось во мне. Я потерял способность чувствовать хоть что-то, даже боль, и жил вот так. Я назвал это бронёй, ведь она меня защищала. Я потерял Ламара и получил столько травм, но мне было плевать. Совсем. Мне было так легко… Но это длилось недолго. — Ты влюблен в меня? — с места в карьер бросился Билли. — Да, и жутко этого боюсь, — признался я, отклонившись назад, чтобы посмотреть в малахитовые глаза. — Прости, но я не хочу этого чувствовать, не хочу волноваться о тебе, не хочу, чтобы моё личное счастье снова зависело от другого. Мне было гораздо лучше без всего этого. — Чувства не спрашивают разрешения, чтобы прийти. Или вернуться. Омега встал с постели и направился к себе, оставляя меня в полном замешательстве. Я впервые открылся кому-то за очень долгое время, показал свою настоящую уязвимость. Мог ли я стать слабым в его глазах? Тем, кто достоин только жалости? Но спросить о таком напрямую было бы глупо, поэтому я спросил другое: — Постой! Так ты прощаешь меня? На мгновение, когда Билли замер в дверях, глядя на меня так пристально, будто видит насквозь, я подумал, что он заберёт своё обещание назад. Скажет, что я больной. Что ему меня жаль. — Я в тебя влюблён. Это был самый лучший в мире ответ.***
Папа по-настоящему великолепен в приготовлении жульена. Хотя, он в принципе был великолепен в приготовлении чего-либо. Кулинария всегда была его страстью. Вечно он смотрел всякие кулинарные шоу по телику и тащился от Гордона Рамзи. Даже на те копейки, которые составляли наш семейный бюджет, он умудрялся готовить с изюминкой, а для специй у нас вообще был отдельный ящик, который в полном составе перекочевал на новую кухню и стал занимать целый шкафчик. Ох, а уж с навороченной бытовой техникой, купленной специально под него, и свежайшими продуктами премиум-класса папин талант расцвёл буйным цветом. Времени у него теперь было гораздо больше, и свободное он проводил на своей персональной красненькой кухне. Думаю, он тоже не мог привыкнуть к свободному времени и замедлившемуся ритму жизни, так что все силы вливал в любимое хобби. Жульен был ежегодным Рождественским блюдом, исключительно праздничным, ведь туда входили не самые дешёвые ингредиенты, что совсем не подходят для обычного ужина, вроде шампиньонов, куриного филе и особого сыра, без которого будет вообще не то. Но с недавних пор всё изменилось, поэтому жульен сейчас стоит передо мной в качестве повседневного ужина. Вечерок выдался тёплый, поэтому папа сервировал белый типа деревенский стол на задней террасе с видом на золотой песок побережья и крайне умиротворённый океан. Билли рассказывал своему папе о проекте по французскому, ковыряя вилкой жульен, который вовсе не был для него этаким деликатесом, а Клинт слушал сына настолько внимательно, что казалось ещё минута, и он достанет блокнот, чтоб начать записывать. Пока они были заняты беседой, мой папа тихо кашлянул, привлекая внимание. — Не воображай, будто я забыл о той твоей выходке. Мы поговорим после ужина. — Мне нужна помощь психотерапевта. Разговор о проекте по французскому резко прекратился, и три пары глаз поражённо уставились на меня, но я усиленно делал хорошую мину при плохой игре, будто подобное заявление что-то само собой разумеющееся. — Я плохо сплю, потому что мне почти каждую ночь снятся кошмары об аварии. Снится Ламар. Я кричу во сне. Уже около трёх недель. — О боже, милый… — пролепетал папа, прижав одну руку ко рту, а вторую — протянув мне через стол. — Почему ты не сказал? Ты не должен справляться со всем один. — Я не был один, — ответил я, сжимая папину руку, и посмотрел на омегу, — Билли помогал мне всё это время, будил, когда снились кошмары. Я просил его ничего тебе не рассказывать, хотя он был против. Он с самого начала знал, что мне нужна помощь. Специальная помощь. Сейчас я с ним согласен. За столом воцарилась тишина, которую деликатно прервал Клинт, сдержанно кашлянув в кулак. Он всегда был человеком дела. Тем, кто не тратит время на обсуждение проблемы, а тут же принимается за её решение. — Есть на примете один хороший специалист. Думаю, что смогу набрать его сразу после ужина. — Спасибо. — Что ему сказать? Когда ты готов начать? — Скажи, что, скорее всего, у меня ПТСР, и я готов начать как только, так сразу. Я устал быть несчастным. Малахитовые глаза омеги смотрели на меня с нескрываемым восхищением, что лишний раз подтверждает — я всё делаю правильно.***
Говоря, что устал быть несчастлив, я даже не подозревал, что счастье свалится мне на голову этим же вечером. Я читал 1984, когда Билли зашёл ко мне в комнату через дверь ванной в белоснежном лёгком халатике. Самым спокойным в мире голосом омега попросил меня выключить настольную лампу, поэтому я совсем не ждал подвоха и в самом деле решился дара речи, когда он развязал пояс, и халатик упал на пол. Полностью обнажённый омега наступил в круг лунного света, что проникал через открытое окно, и оказался словно в свете софита, что придал его идеальной коже оттенок алебастра. Он смотрелся как божество из иного мира. Я подвинулся и поднял одеяло, чтобы Билли забрался и лёг рядом. Надо сказать, сердце у меня уже стучало как ебанутое. Мысль о том, что этот желанный омега сам лёг ко мне в постель полностью голым, сводила с ума. Я провёл ладонью по груди, привлёк ближе к себе и коснулся губ. Билли целовался несмело, стараясь глушить звуки, но я надавил на его подбородок, вынуждая разомкнуть губы. Он слегка подрагивал, но рот распахнул и обнял за шею. Руки и ноги у малого как всегда казались ледышками, но я собирался как следует его согреть, забрасывая чужую ногу к себе на бедро и прижимаясь пахом. Погладив упругую ягодицу, я большим пальцем огладил горячую, но сухую промежность, и сжал в ладони поджавшиеся яйца. Билли задрожал сильнее и выдохнул мне в рот. Его холодные руки даже близко не были такими смелыми, порхая по груди и плечам. Я сместил его руку вниз и сжал пальцы вокруг своего раскаленного члена, зная, что жар чувствуется и через ткань пижамных штанов. Билли несмело водил по стволу, пока я медленно и осторожно ввинчивал в него палец всего на одну фалангу, но омега зажимался так, будто в него поезд толкают. Нужны особые меры и, к счастью, для Билли я был готов их применить. — Переворачивайся на живот. Кажется, его это даже порадовало, ведь он тут же спрятал лицо в подушке и вцепился в неё обеими руками. Блять, он так непривычно смущается! У меня ещё не было целки. Прям никогда. Обычно все омеги уже понимали чего хотят и что я могу дать, так что переворачивались и выгибались как коты, а не вжимались в кровать так, будто хотели просочиться сквозь неё и спрятаться под. Хорошо, что я знаю, как превратить омегу в такого котика. Вжавшись лицом меж ягодиц, я припал губами к маленькому колечку мышц. Билли резко заёрзал на месте и явно хотел куда-то убежать, крикнув так возмущённо. — Мёрфи! — Тихо, — зашипел я и отвесил звонкий шлепок по ягодице, — родители прямо за стенкой. — Ну Мёрфи, — уже тише проблеял омега и постарался отползти в сторону, но я хорошо надавил на поясницу, поэтому он только барахтался словно маленькая черепашка. — А что ты думал, я буду делать, когда поворачивался? — Ну это... Вставлять. — Ох, боже, надо уроки полового воспитания вводить в школе, — пробормотал я, глядя на наливающийся красным отпечаток ладони на ягодице. — Как же я вставлю член, если ты палец едва пускаешь? — Ну-у, — протянул Билли, ёрзая на месте, но ответа я ждать не стал и приник снова, прижав бёдра омеги к постели. Что-то он там ещё дёргался, а ножки подрагивали уже от другого. Совру, если скажу, что профи или прям обожаю лизать, но для Билли готов выложиться по максимуму. К тому же, этого чистюлю можно с головы до ног облизать с улыбкой на лице. Чем больше я старался, тем больше разъезжались его ноги, пока одна не стала свисать с постели. Он так расслабился, что я легко проникал языком внутрь на всю длину, трахая, как делал бы членом. Омега вжался в подушку лицом и приглушённо постанывал, выгибая поясницу навстречу. Не будь родители дома, я бы захотел услышать его погромче. Ха, может, в следующий раз. Честно, последнее, о чём я сейчас хочу думать, так это о завтрашнем дне. Перевернув его обратно на спину, взял член в кольцо губ и потёр уздечку языком. — Подожди! Звучал Билли гораздо увереннее. Он вдруг толкнул меня на спину и так по-деловому потянул вниз штаны, дёрнув завязки. Прямо захотелось ему уступить, ведь омега резко перестал жаться, будто стал крайне в себе уверен. С чего бы... — О, блядь, чтоб тебя нахуй! — выкрикнул я гораздо громче, чем следовало, и прикусил сжатый кулак. Просто Билли... ломанулся в сферу влияния, так сказать. Я тут же выбросил из головы мысли аля, где он этому научился? Какая разница? Сейчас омега очень умело трудится именно над моим членом. Даже не ожидал подобной порно техники — он брал глубоко с гортанным звуками и пускал много слюны. Только в глаза не смотрел, зажмурился, а из уголков глаз тонкими струйками бежали слёзы. — Эй, — я потрепал его по волосам, — слишком глубоко не обязательно делать. Мне такое не в кайф. Хотя было даже очень в кайф, но только с физической точки зрения. Я очень примерно, но представлял, что удовольствие омеги в порно при таких отсосах наигранное, а в реальности весьма слабое или вообще отсутствует. Билли открыл глаза и отстранился, продолжая работать рукой вокруг ствола. — Тебе не нравится? — У тебя слёзы выступили. — Мне нормально, — уверил омега, стирая влагу со щёк, и добавил, — я специально учился. — Как? — Ну, в книге писали корень языка массажировать во время чистки зубов. — В книге по глубокому минету? — По шпагоглотанию. Я бы рассмеялся, но Билли снова насадился горлом, поэтому прелестей членораздельной речи я лишился надолго. Этот шпагоглотатель в самом деле мог бы в цирке выступать! Так чмокал вокруг головки и пил меня как через соломинку. Я только пальцы в волосах сжимал и постанывал, глядя как блестящий ствол исчезает и появляется в алых отполированных губах. Почувствовав, что подхожу, я отстранил омегу. — Мне пора кое-что поискать. — О, а я принес! Билли засунул руку в карман валяющегося на полу халатика, извлёк голубой хрустящий квадратик и передал мне. С одной стороны, мне хотелось переспросить что-то вроде, бля, так ты реально хочешь, чтобы целку тебе сводный брат сбивал? А с другой стороны, я же не долбоёб. Если пришёл голый и с презиком в кармане, то обо всем уже подумал, нечего заострять. Поэтому разорвал упаковку и раскатал резинку по члену. Билли улёгся на спину и развёл колени, покраснев до самой груди. Я заставил его приподняться, чтобы пропихнуть подушку под бёдра, а сам устроился между. — Будет сильно распирать — окей. Становится больно — командуй “стоп”. — Л-ладно. Я взял смазку с внутренней стороны бедра и распределил её по члену. Билли, закусив губу, глядел вниз, и я навис над ним, целуя приоткрытый рот, чтобы отвлечь, и прошептал на ухо. — Я осторожно, малыш. Просто не напрягайся. Билли шире раскинул ноги и выдохнул. Он расслабил губы и впустил мой язык внутрь себя одновременно с членом. Я толкался легко, почти без нажима, и хотя шло плотно, но омега не дёргался и не просил остановиться, отвечая на поцелуй. Он только громко дышал и сжимал плечи, чуть царапая кожу. — Всё. — Всё? — переспросил Билли, будто не поверил, а потом вдруг расслабился так, будто сейчас лужей подо мной растечется. — Не больно. Совсем не больно! — Я за тебя рад. — Я очень боялся! — Понимаю. — Ты так хорошо всё сделал. — Что и говорить, я просто молодец. Билли ударил ладошкой по моей груди, и я стал медленно продвигаться назад. И вперёд. И назад. Скользить становилось всё лучше, но я не разгонялся, сосредоточившись на том, чтобы держать темп. Омега так приятно меня сжимал и учащённо дышал, вжавшись носом между шеей и плечом, пряча лицо. Я бы хотел его видеть, но думаю, так бы он ни за что не расслабился. — Там всё горит, — прошептал он мне на ухо, крепко обхватывая за шею. — Это от трения. Ускорюсь немного? — М-м-м. — Билли? — Д-да, — отозвался омега и ещё тише добавил, — можно не немного. Ох, малыш! Я ускорился и так захотелось развернуть его, поставить раком и оттрахать сзади как следует, чтобы шлепки бёдер были как аплодисменты. Но такое точно не для первого раза. Сейчас хотелось утопить его в нежности, поэтому я не отрывался от его губ, однако значительно ускорился. Подрагивающие ноги Билли всё сильнее сжимались за спиной, глаза закатывались, и он стискивал меня в себе. Совсем скоро. Я стал двигаться гораздо резче, входя в него до разбухшего узла. Омега стал метаться по кровати так, что я едва его удержал и успел зажать рот ладонью, когда Билли протяжно застонал, выплёскиваясь себе на грудь и сдавливая собой. Я мигом отправился следом, и на пару секунд мир исчез в ослепительной вспышке. Улыбка прилипла к лицу, поэтому я как даунич снимал и завязывал презерватив. — Подожди, а это… всё? — спросил Билли, приподнявшись на локтях, а я поражённо уставился на него. — Извини, я подумал, что раз ты кончил... Хочешь сразу ещё раунд? — Ну я… не об этом, а… как же узел? Вязка? — Малыш, посмотри на него, — сказал я, показывая на тот самый надувшийся бейсбольный мячик в основании члена, — он в тебя не влезет. Ни в первый раз, ни во второй. — Оу, а я думал… это же момент единения… — Момент единения никуда не делся. Иди сюда. Я улёгся рядом, обнял своего омегу, закинув его ногу к себе на бедро, и накрыл нас одеялом. Теперь он наконец-то согрелся, даже руки тёплые. — Я всё думаю… — снова сообщил Билли, и я уже решил, что “думать” — это его дурная привычка, — что будет дальше? В смысле, родители могут узнать. Даже если мы будем очень осторожны… — Ты знаешь закон Мёрфи? — Конечно, я же смотрел Интерстеллар. Всё, что может пойти не так, пойдёт не так. Тебя папа тоже в честь этого закона назвал? — Не думаю. Кстати, в фильме используется более мягкая формулировка — всё, что может произойти, произойдет. Но я не к этому веду. Чуть позднее Артур Блох опубликовал книгу, где сформулировал следствия из закона Мёрфи. Мне больше всего нравится это — если четыре причины возможных неприятностей устранены, то обязательно найдется пятая. — И что же здесь может нравиться? — То, что нет смысла искать эти четыре причины. Даже искать одну, смысла нет. Предсказать будущее невозможно. Действуй обдуманно, но не перегибай, ведь сыграть вокруг всего всё равно не получится. — Предлагаешь не париться? — Предлагаю не сходить с ума и жить с мыслью, что родителям не суждено узнать то, что им знать не нужно. — Хорошо. Мне подходит. Но всё-таки... Раз уж закон назван твоим именем, постарайся шепнуть Вселенной пару слов в нашу пользу. — Договорились, — с улыбкой ответил я и прижал малого к себе теснее, — сделаю всё, что в моих силах.***
Очутившись во сне, я не хотел открывать глаза, но и проснуться не мог. Мне так не хотелось после тех откровений и близости снова будить Билли своими криками. Если бы он только мог остаться со мной до утра! Уверен, тогда кошмары бы отступили, напуганные моей радостью, но... Я вдохнул поглубже и сразу понял, что видение изменилось. Впервые с самого начала этих кошмаров. Не было ни снующих людей, ни пострадавших, а самое главное, нет автобуса. Нет разрушений, хаоса и паники. Вообще ничего нет. Пустота. Обычно эта улица заполнена машинами и людьми, но сейчас вокруг ни души. Я сам материализовался посреди дороги, как раз там, где произошла авария, а на моём месте на скамейке под искусственным оливковым деревом кто-то сидел. Вокруг человека была какая-то дымка, и тот сливался с ней, будто был из мира духов, поэтому я смог разглядеть его только когда подошёл ближе. И тут же забыл как дышать — спиной ко мне сидел Ламар. Он был одет точно так же, как и в последний день: распахнутый рубиновый пиджак, обычные потёртые джинсы, а на ногах блестящие чёрные туфли. Омега поправил кудри, придирчиво глядя на себя в отражение, и достал из кармана клубничный бальзам. Он смотрелся в своё зеркальце-расчёску с чёрной пантерой, что обвивала хвостом рукоятку, пока красил большие пухлые губы, причмокивая, чтобы распределить бальзам. После он покрутил головой, осматривая результат, а потом вдруг посмотрел прямо на меня в отражение, но так и не повернулся. Его тёмные глаза смеялись и светились радостью, но это слово прозвучало жёстко, как приказ, в который он вложил всю свою волю: — Люби! Я рад подчиниться. fin.