EDO 2103: хякумоногатари

Сколько Шинра себя знал — он всегда был «счастливчиком». Ему часто везло: во время грязных делишек на Хоккайдо, когда он все еще был потайным дельцом и продавал людей на запчасти для кого-то с толстым кошельком; даже после попадания в тюрьму — потому что ему удалось получить возможность перебраться с вечно холодного надоевшего острова в сердце страны, туда, где пишутся судьбы. Конечно, никто не хотел быть самоубийцей, но Шинре опять же везло: он пережил первое не самое удачное дело, затем второе и точно так же третье. Их команда стремительно редела каждый раз, но он оставался не просто жив, но даже цел, получив лишь пару царапин. Оставалось совсем немного: семь полных дел, и, может, три дополнительных, если этого окажется недостаточно. Кицунэ, этот ублюдок, намекнул, что Шинре может светить повышение, а за ним — неиллюзорная выгода. Что-что, а выгоду Шинра просто обожал, ведь деньги в этом мире решали все. Именно поэтому Шинра и занимался тем, что начал еще на Хоккайдо: разнюхивал, где бы занять местечко под солнцем удобнее, перебираясь все ближе и ближе к светилу. Через связи он раскопал данные о старой лаборатории, откуда потихоньку — чтобы не слишком наглеть — выносил добро. И продавал, продолжал махинации на рынке, продавал еще раз. За это, за махинации, его и повязали; секрет лаборатории все еще был с ним, и Шинра планировал использовать его в дальнейшем, пусть даже его перенаправили в Эдо. Если постараться, то можно добраться оттуда куда угодно. Но, как говорилось в старой греческой истории, если подлететь слишком близко, то можно обжечься. Шинра был осторожен, поэтому всегда действовал разумно: он умел заговаривать зубы, а иногда это умение было куда важнее способности быстро бегать и метко стрелять. В конце концов, для этого у него были товарищи, которых не жалко было пустить в расход. Нет-нет, не то, что Шинра их не любил, он и правда привязался к ним, все же, спасали свои шкуры вместе. Но Шинра знал, что за их трупы дадут награду. А выгода, в конце концов, это то, что двигало этим миром; и Шинра, будучи человеком логичным, знал, что за нее надо хвататься в любой момент. Поэтому, когда он увидел неподвижного Ичиро, он двинулся к нему — нужно было забрать тело. Вдвоем, с Акио, они бы точно дотащили и его, и Кайо, и вдвоем разделили бы полученную сумму. Звучало соблазнительно и еще прибыльно, а Шинра не был из тех, кто отказывается от легких денег. Так поступали лишь дураки. Проблема была лишь в том, что Ичиро не умер. Он взбесился и метко лягнул Шинру, отчего тот приложился головой об пол и потерял сознание — ненадолго, но достаточно для параноидного Акио, чтобы подложить под его голову бомбу. Очень логичное решение, хотелось сказать Шинре, но только вот в тот момент он успел подумать лишь о том, что надо было бежать. Откинуть гранату как можно дальше. Шинра был счастливчиком, но в ту секунду удача его подвела. И потому Шинра умер… Точнее, он думал, что умер. В последнюю секунду его поглотила темнота и яркая вспышка боли, и все, о чем успел подумать Шинра — то, что теперь его кишками будут разукрашены скучные белые стены. Его не особо прельщала подобная перспектива, но Шинра уже не мог думать об этом. Он в принципе не мог думать, потому что перестал существовать ровно в тот самый момент, когда бомба взорвалась, а его сознание померкло. Дальше шли лишь яркие огни, обрывки воспоминаний, смешавшиеся кошмары и реальность. Но кто-то решил, что того будет недостаточно. И что Шинре нужно жить. Может, в конце концов он все же был счастливчиком? И Шинра дрейфовал. Когда то немногое, что делало его самим собой, начало потихоньку восстанавливаться из пепла и осколков, в голове промелькнуло воспоминание — слова Кицунэ о возможном повышении. Да, согласилось подсознание, это был он. Или Акио. Он вернулся с людьми из корпорации, собрал останки и восстановил их, после чего вынудил дух Шинры вернуться обратно в бренную плоть, потому что, если кто и мог проделать подобное, то это были лишь «Накатоми». Это будет стоить дорого, но они сделают — потому что ценные ресурсы окупали себя. Выгода — это очень важно. Он продолжал плыть в течении собственных воспоминаний в милосердной пустоте, но чья-то рука грубо выдернула его из теплой темноты и вынудила вернуться в мир живых — со всеми ощущениями. Поэтому первым, что почувствовал Шинра, когда остатки его сознания окончательно скрепились в скорлупу вокруг пепла уничтоженной личности, была адская боль. Все тело болело. Кто-то приходил и уходил; иногда он вновь падал в ту же безболезненную пустоту, в которой переставал мыслить. Время потеряло какой-либо смысл, а потому он попросту не думал, предпочитая мрачное ничто осознанной болезненной реальности. В один из дней, когда он дрейфовал на краю бессознательного, раздался Голос: — Шинра. Его назвали по имени. И, впервые за долгое время, он медленно раскрыл глаза. Он не знал, где находится — но здесь воняло мерзким приторным и горьким запахом, какой он чувствовал в х@##дск0й лаборатории. Антисептик. Царил полумрак, и единственным ярким пятном в этой темноте был лишь ослепительный желтый силуэт — наверное, свет из приоткрытой двери. Рядом стоял человек, которого он никак не мог рассмотреть: лишь то, что это мужчина, и то, что он был одет в костюм. Силуэт выглядел почти знакомо… Наверное, это был он. Тот, кто пообещал ему повышение после десяти успешных заданий. Ч@лов##ееек, который… //#кицун3. — Зерогоки, — слова сами сформировались на языке. Едва осязаемые. Нулевой. Который пообещал ему вытащить его наверх. Точно, обрадовалось что-то глубоко внутри Шинры. Он пришел за ним. Пришел спасти, и теперь Шинру ждет награда за то, что АК_;%ио его подставил. Подставил же, да? Он же что-то сделал… Что-то… Что было необходимо… Что-то… — Пр’шел. Чужая рука резко обхватила его запястье, и затем человек наклонился к нему ближе. И именно в эту секунду Шинра осознал, что это был вовсе не //#кицун3 — абсолютно другое лицо. Более молодое, со светлыми волосами и крупными черными очками. Каждое его движение казалось плавным, но что-то внутри Шинры подметило, насколько неестественным выглядели некоторые действия — четкие, контролируемые, словно у запрограммированной куклы. На незнакомом лице расплылась широкая приятная улыбка, а затем тот же голос, что позвал его по имени, мягким тоном произнес: — Ты очнулся. Хорошо, — во взгляде его мелькнуло что-то, но почему-то Шинре это очень сильно не понравилось. — Спи. Тебе надо отдохнуть. Затем, комната медленно погрузилась в темноту, и вместе с ней и сам Шинра. Человек, которого он встретил в тот день, назвал себя Ханзе. Он был из тех людей, к каким принадлежал и сам Шинра: хитрый ублюдок, который ради собственной выгоды готов пойти на многое. Такие люди Шинре нравились больше тех, кто следовал моральному компасу — по крайней мере, с ними было кристально понятно как работать. Ханзе часто приходил к нему в эту темную комнату и говорил. Сначала казалось, что он болтает попусту обо всем, но потом Шинра понял, что он пытается наладить контакт, искал способы зацепить внимание Шинры и привлечь к себе. Сознание все еще могло ускользнуть в самый неподходящий момент, и это раздражало, потому что беспомощность была признаком слабости, а слабость в их мире равносильна смерти. Он был слаб, держать его было невыгодно. Это единственное, что выбивалось из четкого поведения Ханзе. — Все дело не в ежесекундной выгоде, — мягко улыбнулся тот, продолжая сидеть на кровати рядом. Постель под его весом заметно прогнулась, и тонким длинным пальцем он водил по месту, где бинты скрывали свежий стык между плотью и хромом. — Я люблю людей, которые много знают. В том числе и тебя. У тебя в голове целый букет таких классных знаний… Ты бы только знал. Ханзе сказал, что спас его, потому что Шинра знал что-то о х@##дск0й лаборатории. Но каждый раз, когда Шинра пытался вспомнить об этом, голова у него начинала адски раскалываться. В такие моменты он не мог ни о чем думать, весь его мир сужался до этого ужасающего ощущения где-то внутри — и, видимо, это было настолько серьезно, что даже Ханзе заканчивал со своими расспросами. — Тебе надо отдыхать. Отдыхать и вспоминать… — цокал он языком в такие моменты. Шинра не был дураком; он понимал, что захоти Ханзе все разузнать, то давно мог бы считать воспоминания. Но что-то мешало, и, поэтому, видимо, он продолжал разыгрывать этот цирк с заботой, ведь это «что-то» в голове должно было восстановиться само. Ханзе не стал отнекиваться и согласился с этой теорией, и улыбка его стала лишь шире: словно он рад сбросить оковы лжи. Работать так было легче, они оба понимали. Впрочем, Шинру абсолютно устраивало: пока он был жив, он мог не думать о страшном неизвестном ничто, что ждало его после смерти. Та пугающая пустота, откуда он выбрался. Взрыв, устроенный АК_;%ио, здорово его покалечил. Неудивительно, в самом-то деле: но, пока он пребывал в мерзком бессознательном состоянии, находясь где-то между смертью и жизнью, Ханзе постарался и над этим тоже. — У тебя повреждение головного мозга, — честно признался он. — По-хорошему, ты вообще соображать сейчас не должен. Но ты хороший упертый мальчик, я тебе говорил? Выбрался с того света… Это, знаешь ли, очень ценное умение. Он рассмеялся, постукивая пальцами по новому хрому. Ноги. Правая рука. Низ позвоночника. Часть внутренних органов. Все это было заменено на холодный бездушный металл. — Меня всегда удивляло, как по-разному некоторые относятся даже к частичной кибернизации… — тянул Ханзе таким тоном, будто говорил о чем-то абсолютно несерьезном. — Вот, например, мой хороший друг… Он так легко отсек от себя почти все, что стало почти страшно. Но ты? Ты все еще выглядишь так, будто утратил что-то важное. По мнению Ханзе плоть была лишь клеткой. Но Шинра так не считал. Там, еще на Хоккайдо, он торговал людскими органами — а потому знал им цену. Не все можно было заменить хромом. С каждой утраченной конечностью терялась и человечность, и он, тот, кто видел, как запросто некоторые отсекали от себя шматы мяса, никогда не мог этого понять — поэтому лишь установил себе парочку простейших имплантов и остальное не трогал. Но взрыв сменил эти планы, и теперь металла в нем было больше, чем в некоторых бедолагах, что сходили с ума — что он иногда наблюдал собственными глазами. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно. Это было неправильно… Что-то в Шинре тоже потерялось, вместе с частью воспоминаний и способностью мыслить разумно. Что-то из его прошлого «я» навсегда осталось на том складе, погребенное под щебнем, размазанное кровью по выбеленным стенам. Он больше не видел смысла в улыбках, очаровании, жестах. Это казалось глупостью. Это и значило — утратить человечность. — Биться головой об стену — тоже не вариант… Ханзе улыбался, но по тону легко можно было понять: ему было все равно. Дежурная вежливость. Шинра это понимал — раньше, точнее, теперь это казалось ему пустым фарсом. Он присел рядом и постучал пальцем по виску. — Ты же восстанавливаешься, зачем калечить себя вновь? Тем более, ты портишь мне стену. Знаешь, как тяжело теперь выбрать нормальные обои? А краску?! Вздохнул. — Невыгодно, тем более… — Что, краска нынче дорогая? — со смешком бросил Шинра и тут же получил по шее. Болевые рецепторы после взрыва в лицо шалили, и он тихонько сполз на пол, пока на него сверху вниз смотрели жестоким мрачным взглядом — Я понимаю, что иногда ты глупо шутишь и говоришь первое, что пришло тебе в голову — вероятно, именно так ты и оказался в тюрьме, — голос Ханзе звучал угрожающе, — но подумай хоть раз, прежде чем открывать рот. Я сохранил тебе жизнь и даровал все это, включая хром, чтобы ты начал нормальную жизнь. Да, и сказал про ту лабораторию, но, боже, ты меня совсем за монстра считаешь? Я же, можно сказать, к тебе прикипел. Ханзе еще раз улыбнулся, и в этот раз Шинра уже не мог сказать уверенно, была ли это ложь. Он лишь сглотнул, смотря, как мигнула лампа, и как в этом непостоянном освещении в тенях искажались приятные черты лица его нового «товарища». Может, он был прав. Обо всем. Привязываться — это нормально. Помогать другим тоже. Значит, ему нужно помочь… Ханзе? Верно, да? Нет ничего плохого в том, чтобы довериться кому-то. [да/нет]