В гостях у сказки

Остаток ночи прошел суматошно, но суматоха была какой-то отчаянной, безысходной. Бинх ругался с отцом Варфоломеем по поводу развалин церкви, их разнимал Хома, который потом уже сам ругался со священником, и их пришла разнимать уже Ульяна. Придя к компромиссу, Брут произнес заветные слова, и Щука восстановила разрушенную Вием церковь, а камни, оставшиеся от Вия, сложила в кучу в отдалении, чтобы потом решить, что с ними делать. Отец Варфоломей, немного успокоившись, готовился к отпеванию, Бомгарт, выливший на Гоголя обе бутылки, отказался производить вскрытие и снова запил, и Бинх даже не стал рычать на него, а чуть было не присоединился. Остановило его только то, что Гуро опять засел в участке со своими книгами, а значит, все распоряжения по поводу похорон легли на плечи сельского пристава. Тесак помогал, чем мог, Хома ушел к Якову, а Ульяна, утомленная магией, куда-то исчезла. *** – Я так и знала, что ты здесь. Ульяна, сидевшая на краю колодца, обняв колени, повернула голову и уныло посмотрела на Оксану. Та приблизилась и, облокотившись на каменную стенку, заглянула в мрачные глубины. – А где мне еще быть? Здесь лучше всего восстанавливать силы. Церковь после Вия починить – это не ведра гулять отправить. Они помолчали. Солнце медленно поднималась над горизонтом. Ведьма, проведя рукой по кладке, нащупала осколочек камня, вытащила и бросила вниз. Раздался тихий всплеск. – Жалко, что у нас нет колодца желаний, – грустно заметила Ульяна. – Загадали бы – и жив Гоголь… – У нас есть ты, – покачала головой мавка. – Хома загадал тебе желание – не помогло. Вода живая не помогла. И колодец бы не помог, и Золотая рыбка, никто… – заметив, что Щука опять начала опасно хлюпать носом, Оксана погладила ее по предплечью. – Ты не виновата, я же была там. Хома ударился головой и потерял сознание, ты ничего не могла сделать без него. – Нам не стоило вызывать самого Вия. Ограничились бы каким-нибудь упырем… – Ульяна прикусила губу и раздраженно стукнула кулачком по стенке колодца. Помолчала и тихо спросила. – Ты его любила? – Наверное… – Оксана уткнулась носом в сгиб локтя и крепко зажмурилась, надеясь не расплакаться снова. Голос предательски дрожал. – Сначала вроде как любила, а потом решила, что он… ну, как мой Иванушка – лезет вечно куда-то, меня не слушает… я ему помочь пыталась, а вот… не уберегла… да и он Лизку любил, не меня. Как и Лешка. К Лешке я совсем другое чувствую… Кто же теперь нас будет от Всадника спасать? Хома? – Он постарается, – Ульяна, чтобы чем-то занять руки, попыталась дрожащими пальцами расчесать перепутанные волосы с ночи. – Он привык изгонять нечисть, но тут… Хома тоже не знает, что делать с Всадником. Он неплохо дерется, хорошо стреляет, но Всадника ведь это все не берет? Да и темная латынь – далеко не факт… – Не ревнуешь? Вы же, помнится, обвенчались с Хомой. – А чего мне ревновать, Солдат не так часто женится, как другие Иваны, – Ульяна невесело фыркнула. – Чаще просто так чертей гоняет, на добровольных началах, и дальше идет. А хочешь, – вдруг загорелась она, – он и тебя вытащит из омута? Оксана подняла посветлевшее лицо, но тут же снова поникла. – Не поможет. Меня же нечисть никакая не держит. Я сама, можно сказать, нечисть. Вот если бы я была в плену у морского царя… – Может, водяного попросить? – предложила Ульяна. – Он пойдет навстречу, неплохой мужик, просто ленивый, даже людей особо не пугает. – Не получится, он уже в спячке, – возразила мавка и слабо улыбнулась. – Но спасибо. Они снова помолчали. Ульяна всматривалась в ряды оголившихся берез, а Оксана – в воду. – Ты уже была внизу? – спросила она. Ведьма покачала головой. – Гоголю казалось, что Всадник связан с колодцем. – Мой уютный колодец? – Щука недоверчиво прищурилась, спрыгнула на землю и заглянула внутрь. – Это чем же? – Я была там. Там очень жутко… и я видела кое-что, чего там прежде не было, – призналась Оксана. Ее подруга нахмурилась. – Не нравится мне, что в моем колодце жутко! Что там могло обосноваться за тридцать лет? Надо будет посмотреть… – она прищурилась, а затем ласково погладила шероховатые камни. – Забавно… я плавала сюда, чтобы посмотреть на Емелю. И что мне, рыбе, до него было? Он меня выловил, отпустил, а я желания его исполняла… даже царевну в него влюбила! Если бы он хоть слово сказал, только бы загадал, чтобы я в девицу обратилась… но не могла же я ему такое предложить? – Оксана согласно кивнула. Эту историю она слышала не однажды, но иногда каждому из них необходимо выговориться. На нее тоже иногда накатывало, начинала убиваться по брату. – Так и жили, пока не случилось… это все. Я вдруг проснулась маленькой девочкой. А потом, наконец, смогла признаться Емеле, – Ульяна прикрыла глаза, вспоминая далекое прошлое. – Может, кому-то и не нравится то, что с нами случилось, может, кто и жалеет былой силы. А мне хорошо. Да, я рыба. Да, я предпочитаю жить в воде. Но как здорово общаться с людьми, а не с бессловесными тварями речными! Ведь на дне волшебства почти не осталось. Звери утратили дар речь, рыбы, птицы – все! А кто сохранил разум, те стали оборотнями – рождались людьми, а по сути оставались животными… интересная сказка пошла. Оксана снова кивнула. Понять подругу ей, всегда бывшей человеком, было сложно, но, если Щучку все устраивало – значит, все с ней в порядке. – А все же надо посмотреть, что с колодцем не так, – продолжала меж тем Ульяна и уперлась ладонями в камни, собираясь перемахнуть стенку и нырнуть вниз. – Стойте и не двигайтесь. Девушки испуганно замерли. Голос за их спинами продолжил: – Отойдите от колодца. Только медленно. И медленно повернитесь. Они подчинились. *** – Саш, ты бы поел немного… – Некогда. – Ну хоть что перекуси. – Что ты ко мне привязалась? Кощею снеси! – Так я уже снесла. – Тогда Тесака покорми! – Я уже… да как ты мне надоел! Ешь, кому говорят! Бинх взвыл, получив деревянной ложкой по затылку, и потер место ушиба. – Марья! Я и так битый, а ты добавляешь? Христина сердито погрозила ему своим орудием возмездия. – Неча мне тут болтать, тебе Ворон мертвой водой все раны залечил. – Так ты новых решила добавить? – Ешь иди! Я что, зря готовила? – Марьюшка… – Александр тяжело вздохнул и попытался сделать нечто ему несвойственное – объяснить, что лежит на душе. – Извини, мне кусок в горло не лезет. У меня там такой неприятный и очень горький комок. Потому что по горло я уже сыт происходящим! – он хлопнул ладонью по столу так, что миска с кашей, поставленная туда Христиной, подскочила. Старуха подхватила ее и отставила в сторону, воткнув туда ложку. – Саш, ты успокойся. – Не могу! Я хочу кому-нибудь перегрызть горло! – Хочешь, курицу живую для этого принесу? – Не хочу. Бинх обхватил голову руками и затих. Все село бурлило и стояло на ушах – это ж надо, сказочные человека уморили! А ну как теперь за местных примутся? Александр чувствовал, будто вся Диканька превратилась в пороховую бочку, он буквально чуял в воздухе факелы и вилы. Он, разумеется, любил людей и испытывал к ним привязанность, однако особых иллюзий на их счет не питал: люди поодиночке могут быть хороши и плохи, они просто люди со своими проблемами и радостями, подлостью и благородством, но стоит им собраться вместе, как появляется не множество людей со всем перечисленным, а толпа. И конкретно толпу Бинх терпеть не мог. К тому же он был Волком и оттого сейчас особенно остро ощущал себя в ловушке. Хотелось сбежать в лес, но нельзя. Главное – не наделать глупостей, не высечь искру, от которой все село взорвется и устроит самосуд. Только что он говорил с сельским головой и несколькими влиятельными казаками, объяснялся, отдавал распоряжения – одним словом, пытался из бочки порох вычерпать, пока кто-то не поджег запал. Еще и Всадник… и девки… Марья права – надо успокоиться. Вот только как? Нет, курица тут определенно не поможет. Все ли он сделал? О Всаднике сейчас позаботятся Яков с Хомой – они наверху заняты книгами. Отец Варфоломей готовит тело к погребению, пока Бомгарт там же заливает горе, а Яким крутится поблизости. Тесака он оставил у сельского головы, чтобы тот мог быстро отреагировать и ответить на какие-то вопросы, а сам Бинх на минутку заскочил в участок, чтобы перевести дух и узнать, как обстоят дела у Якова. Вот сейчас он встанет и присоединится к Тесаку… Какая-то мысль не давала покоя. Что-то было не так. Словно он что-то забыл… что-то важное… он устало потер виски. И вдруг его осенило. – Стоп, – он поднял взгляд на Марию, – мне тут в голову пришло… если ты здесь, а Тесак у сельского головы, то кто стережет Чернозуба?! *** – Это он? – опешила Ульяна, вглядываясь в старого казака с ружьем и пытаясь уловить знакомые черты. – Чернозуб? – Ну здравствуй, Уленька, – тот ухмыльнулся кривыми зубами. – Что, постарел, подурнел? Не узнаешь добра молодца, парубка, с которым ты гуляла? – К сожалению, люди стареют, – негромко проговорила ведьма, настороженно наблюдая за дулом ружья. Чернозуб оскалился и сплюнул. – Сама-то ничуть не изменилась! Потому что ты не человек! – Знаю. Я Щука. – Ты нечисть! – обозлился казак. – Или что похуже! – Нечисть? – Ульяна не удержалась и показала длинные острые зубы. – А раньше «Улечка, любимая!» – Нечего меня пугать! – ружье дернулось и нацелилось на грудь девушки, которая, решив не искушать судьбу и не проверять твердость руки старика, вернула зубам человеческий вид. – Ты мне дашь бессмертие, дашь! – Как? Я не могу, – буркнула Ульяна. – А если б могла, то явно не тебе отдала бы. Ненавижу тебя! – Можешь! – Чернозуб закашлялся, но тут же снова вскинул оружие, держа девушек на прицеле. – Все ты можешь, знаю я вас… ты такое творила! Такое вытворяла! И не дашь бессмертия? – Я творила, потому что ты меня спас! – рассердилась Щука. – А сейчас я тебе ничего не должна, а раз так – то никаких желаний! – А это дело поправимое, – бывший сельский голова нехорошо усмехнулся. – Ты сейчас в очень большой опасности, не заметила? И если я в тебя стрелять не буду – значит, спасу! – Это так не работает! – Вот и проверим! – Это не настоящее спасение! – А может, ты думаешь, что это не настоящая опасность? – Чернозуб повернулся к Оксане, которая тихонько отходила в сторону, пока на нее не обращали внимание, и без предупреждения выстрелил. Девушка, вскрикнув, упала на землю. Ульяна бросилась было к ней, но Чернозуб шикнул на нее и погрозил ружьем, которое он быстро перезарядил, пока Щука на него не бросилась. Но что та могла сделать? Укусить? А даже если и укусить! Но она медленнее пули, пока добежит, Чернозуб ее уже застрелит. Щука была совершенно беспомощна перед человеком и старой привычке не хотела причинить ему вред, пусть обида за старую любовь и душил ее до сих пор. Будь она животным – перекинулась бы и убежала, будь птицей – улетела бы, а она лишь рыба, которой не допрыгнуть до колодца. Как человек она слабее казака, пусть даже старого, и он выстрелит прежде, чем она сдвинется с места. Оттого все они и прятались: это Кощей и Волк способны за себя постоять, Медведь, Львица, колдуны и колдуньи, а большая часть сказочных персонажей беззащитны, всяк их обидеть может – с того и начинаются, собственно, сказки… – Пожалуйста, – срывающимся голосом произнесла Ульяна, боясь взглянуть на упавшую подругу, – вели мне помочь ей. Умоляю тебя. Я сделаю все, что ты попросишь. – Сначала сделай меня бессмертным! – рявкнул Чернозуб. Девушка сжала кулаки. – Ты подождать можешь, а она – нет! – Да ей уже ничем не поможешь, – казак хмыкнул. – А вот мне – еще есть шанс. Вы же якобы любите помогать людям. Ну? – Да разве ты человек?! – взвилась Щука. – Ты чудовище, ты гад, ты… – Молчать! – Чернозуб закашлялся и свирепо уставился на девушку. – По щучьему велению, по моему хотению, пускай я… – не договорив, он рухнул на землю. Оксана, выронив сук, которым ударила по затылку казака, подбежала к подруге. – Как ты, Уля? – Нормально… – Ульяна вздрогнула и ухватила ее за руки, вглядываясь в лицо и грудь, едва прикрытую порванным платьем, но без следов крови. – А что с тобой?! – Я же мертвая, забыла? – Оксана кисло улыбнулась. – Как меня убить второй раз? Я решила воспользоваться случаем и отползти, пока он занят тобой… так, некогда болтать, бежим! И как он тут очутился, куда смотрят Серый с Баюном… – Лучше через колодец! – Ульяна, опомнившись, схватила подругу за рукав и потянула к спасительной стене камней. Но мавка затормозила, широко распахнутыми глазами глядя в ту сторону. – Страшно… – Зато туда он за нами не побежит! Оксана кивнула и остановилась у края, ожидая, когда Щука, забравшись на край колодца, прыгнет вниз и освободит ей место. Блеснула чешуя, и в воду почти без всплеска вошла уже не девушка, а рыба. Мавка хотела прыгнуть следом, но ее грубо оттолкнули. Оксана замахала руками, стараясь удержать равновесие, и увидела, как Чернозуб, чертыхаясь, лезет в колодец. – Куда, дурак! Убьешься! – ахнула девушка и бросилась за ним. Вцепившись в подол короткого пальто, она изо всех сил потянула назад, но казак упрямо лез в колодец, пытаясь отпихнуть Оксану ружьем. Та шипела сквозь зубы, но силы были не равны – тяжелый мужик уже перевалился через край колодца, и гравитация играла против мавки. Ткань выскользнула из пальцев, сапоги мелькнули в воздухе, и Чернозуб ухнул в колодец, так и не расставшись с ружьем. Раздался удар, за ним выстрел, а потом – тяжелый всплеск. Оксана склонилась над колодцем, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. – Уля? Уля, ты еще там? Не дожидаясь ответа, мавка забралась на край колодца, подобрала край сарафана и спрыгнула вниз. *** – Почему никто не следит за Чернозубом? Почему все о нем забыли? – восклицал Бинх, размашисто шагая к постоялому двору. Христина торопливо семенила следом. – Он же сумасшедший, кто знает, что у него в голове?! – Я думала, с ним Тесак или сват Наум, – огрызнулась старуха. – Да ты и сам хорош – тоже забыл о нем! Александр резко остановился и повернулся к ней. – Я не могу разорваться! Я не могу думать сразу обо всем! – рявкнул он в лицо Христины. – Кощею хорошо – занимается только Всадником! А на мне и Всадник, и казаки, и девки, будь они неладны, и текущие проблемы, кражи, убийства! Гоголя и того Кош на меня спихнул! Как мне уследить сразу за всем?! – Ты мог хотя бы сказать… – Христина с хмурым видом теребила передник. – Если ты не справляешься, то всегда можно попросить о помощи. – Я не могу просить о помощи, – Бинх едва ли не рычал. – Я Волк! – Ты дурак! – ткань с треском порвалась, и старуха с раздражением сорвала передник и отбросила в сторону. – Господи, нежели б тебе никто не помог? Нежели мы не родные все? – Ну так и помогли бы! – Мысли читать не обучены! – разъярилась пуще прежнего Христина, которая тоже легко выходила из себя. – Конечно, не обучены, – едко бросил Бинх, ощетинившись, – иначе бы ты меня так не пытала! – Саша, мы говорили об этом, – старуха понизила голос до злобного шипения, – мне твоя жалость не нужна, замуж я за тебя не пойду! – А я больше и не позову, хватит мне унижаться! – Александр сплюнул и быстро вошел на постоялый двор. Комната Чернозуба была ожидаемо пуста. Бинх бросился к комнате Гоголя и забарабанил в дверь. – Яким! Яким! Сват Наум, немедленно покажись! – Чего тебе, душегубец? – дверь отворилась, но за ней никого не было – Яким не испытывал желания появляться перед кем-либо. – Где Чернозуб? – А я за ним следить не приставлен, – огрызнулся голос из ниоткуда. Дверь хотела захлопнуться, но Александр, почуяв знакомый болезненный запах, решительно остановил ее. – Он здесь был! – Да что ему здесь делать? Небось, старый след почуял. Бинх, не слушая невидимый голос, нырнул в комнату и прошел по запаху в угол, где валялись пистолет и мешочек с рассыпанными пулями, которые принесли из церкви. – А где ружье? И патроны к нему? – Ружье? – Яким от удивления даже проявился. – Я… я не знаю… я не смотрел… – Да что ж это такое! – Александр взвыл, схватившись за голову. – Всадник лютует, в селе чужие девки, своих девок приходится прятать черте где, Гоголь помер, казаки шумят, а в окрестностях бегает опасный псих с ружьем! – Уже не бегает, – тихо проговорила Оксана из зеркала. Бинх аж подпрыгнул и кинулся к ней. – Говори! Мавка, все еще дрожа и чуть заикаясь, рассказала о случившемся. Александр медленно опустился на кровать. – Отлично. Просто замечательно. Лучше просто не придумаешь. – Мы не хотели! – Оксана закусила губу. – Я пыталась его спасти, но он совсем помешался! Он тяжелый! – Ты не виновата, – попыталась успокоить ее вошедшая Христина и зло сверкнула глазами на Бинха. – Ты Серого не слушай… – Да, не слушай меня! – рявкнул пристав. – Никто меня не слушайте! И пусть все катится в тартарары! – Саша, ты сейчас не прав… – начала было Христина, но тот не собирался молчать: – Конечно, не прав! Зато вы все тут правые такие! Вот и разбирайтесь сами, а с меня хватит! – он выскочил за дверь, обвел мрачным взором вышедших на шум испуганных девушек из «Черного камня» и вылетел прочь. Оксана, шмыгнув носом, исчезла из зеркала. Христина пошла успокаивать своих постоялиц. *** – Саша, ты действительно не прав, – заметил Гуро, наблюдая, как Тесак водружает на стол в сарае Бомгарта тело Чернозуба. Доктор, хлебнув живой воды, немного протрезвел и сообщил, что по предварительному осмотру тот умер от травмы головы – вероятно, ударился при падении в колодец, но нужно провести более тщательные исследования. – Замечательно, еще и от Кощея такое выслушивать, – кисло отозвался Бинх. Яков равнодушно пожал плечами. – Душа моя, я понимаю, что ты – волк-одиночка, а не вожак стаи, это очевидно из сказок, – проговорил он, – но есть такая восхитительная вещь – разделение обязанностей. Если делегировать кому-то часть дел, то ты перестанешь так загоняться. – Я и делегировал, – огрызнулся Александр. – Вон, вскрытие делать будет Бомгарт. – Только потому, что ты сам не умеешь. Иначе бы уже копался в чужих внутренностях, – Гуро усмехнулся. – Я вот умею, но я сейчас занимаюсь другими делами, поэтому не лезу. – Вот именно. Все заняты. Поэтому я и… Яков не дал ему закончить, круто развернувшись на каблуках и наклонившись к Бинху, чуть ли не ткнувшись носом в нос. На лице его расцвела обычная благодушная улыбка. – Нет, Саша. Не все заняты. А если и заняты, то не так, как следует. Все можно распределить гораздо более продуктивно. – Вот и распредели, раз такой умный! – Как я рад, что ты это предложил! – Гуро выпрямился и весело щелкнул пальцами. Александр заподозрил, что его развели и он подписался на что-то, что ему совершенно не понравится. – Погоди, Кош, я думаю… – Саша, ты когда последний раз спал? – Это-то тут причем? – Тесак! Тесак, иди сюда! – Ась? – Тесак, который Бомгарту уже не требовался, подошел к спорщикам. Яков поманил его к себе и что-то зашептал ему на ухо. Бинх забеспокоился. – Что вы там затеваете, заговорщики? – Ничего, Сашенька, я пойду с казаками разберусь! – Гуро, подмигнув, удалился. Александр хотел броситься за ним, но Тесак преградил ему дорогу. – АлексанХристофорович, а давайте, я вам сказку расскажу? – Нет, Баюн, даже не думай! – Вашу любимую, где собаки лису за хвост из норы вытащили. – Пусти меня, а то я тебя самого за хвост!.. – Жил-был старик со старухою, была у них дочка. Раз ела она бобы и уронила один наземь… Через несколько секунд Тесак подхватил уснувшего Бинха и аккуратно пристроил на скамье. Взяв с Бомгарта обещание не сильно шуметь и не будить пристава, он тихонько выскользнул из сарая. *** – Итак, – Яков строго обвел взглядом сказочных персонажей, собравшихся в участке: Тесака, Хому, Ульяну, Христину, Якима и отца Варфоломея. Бомгарт занимался вскрытием в сарае, Бинх мирно дремал там же, Вакула сидел с дочкой, а Оксана вернулась в запруду. – До чего мы докатились? – Обязательно перечислять? – сумрачно спросила Христина. Гуро покачал головой. – Это был риторический вопрос. Как вы помните, сегодня очередной праздник, поэтому предлагаю девушек обратно домой не возвращать. Мы их так удачно спрятали, пусть там так и сидят. – Это Николай Васильевич здорово придумал, – поддакнул Тесак, – укрыть дивчин у Яги на случай, если ты прав, и Всадник может покинуть заповедные места! Книга-то Лизкина только мир живых показывает, а Навье царство от нее сокрыто. – Да и Яга их в обиду не даст, – согласился Брут, – никто ничего не смеет сделать в ее избушке без ее позволения, а уж ворваться к ней с мечом… – Да-да, меня так неоднократно из избушки выкидывали, – поморщился Гуро. – И я отлично помню, что курьи ножки больно пинаются. Понимаю, что у Яги тесно и скучно, поэтому вечно мы там девиц прятать не сможем, но до следующего утра они потерпят. – Главное, чтоб Яга потерпела и никого не съела, – проворчала Христина. Яков философски пожал плечами, давая понять, что иногда приходится идти на некоторые жертвы. – Дальше. Ночью Хома пойдет на Всадника. Мы с Серым подстрахуем. Вакулу я уже попросил о помощи, Бомгарт после вскрытия пополнит запасы живой и мертвой воды. Тесак, вы с ним будете связными между селом и особняком. Марья, ты в селе за старшую, присматривай за Ульяной, Хоме может понадобиться ее волшебство. План в общих чертах готов, попробуем справиться. Все понятно? – все, кого он назвал, кивнули. – Прекрасно. Возможный бунт беру на себя. Я уже предпринял некоторые меры, поэтому никаких беспокойств. И теперь, насчет… насчет Гоголя, – Гуро помрачнел. – Чего тут Серый постановил? – Он не дает тело домой увезти! – запричитал Яким, но Яков, поморщившись, поднял руку, прерывая поток жалоб. – И правильно делает. Как вы тело до Петербурга довезете? Это ж к нему и на метр подойти нельзя будет… – Я сам перенесу! Или вон, Щука! – вызвался Яким. Ульяна вопросительно подняла голову. Она вообще была немногословна после всего случившегося, и Хома поначалу предложил ей не участвовать в совете, а выспаться и прийти в себя, но девушка отказалась. – Об этом не может быть и речи! – Гуро нахмурился. – Сами посудите – тело должно было разложиться, а прибыло в столицу не тронутое тленом? Это что за святые мощи? – Кош! – отец Варфоломей всплеснул руками. – Я о том же! – Яков поморщился опять. – Не в обиду тебе, Поп, из Гоголя святого не выйдет, хоть он Вия и победил. – Ну хоть под Полтаву, в родные места… – взмолился Яким. – Тут рукой подать! – Нет, – отрезал Гуро. – Как мы объясним его смерть? Не нечистой же силой! Внешних повреждений нет, он что, от удара в двадцать лет скончался? – Можем труп саблей ткнуть, – предложил Брут, но на него разом накинулись и священник, и Яким, требуя прекратить даже помышлять о надругательстве над телом. – Ладно, ладно, я только предложил. – Решено – хороним в Диканьке, – постановил Яков. – Потому что в другом месте обязательно сделают вскрытие, а то и повторное, если даже мы здесь постараемся. Так что готовьте тело к погребению, батюшка. Яким опять запричитал, но тихонько, в уголке. Отец Варфоломей задумчиво огладил бороду. – А когда? Серый хотел как можно раньше. – Сложный вопрос… – Гуро потер подбородок и попытался понять ход мыслей Бинха. – Вероятно, он хотел поскорее сбросить со своих плеч этот груз ответственности. Но я думаю, для начала стоит заняться Чернозубом. Мне совершенно не нравится идея, что тело больного будет разлагаться в селе. Тем более, прощаться с ним некому, так что закопаем – и дело с концом. А насчет Гоголя надобно подумать. Ты в этом деле лучше разбираешься, пусть все будет, как положено. – Кстати, Коша, – неуверенно подала голос Ульяна, – я тут кое-что видела… и Оксана видела, Гоголю сказать не успела… может, тебе это пригодится? *** – Грустишь, мавка? Оксана, сидящая на берегу, вздрогнула и поспешно обернулась. Неподалеку стоял Данишевский, невозмутимо на нее глядя. Девушка сердито засопела, шмыгнула носом и демонстративно отвернулась обратно к воде. – Что же ты пригорюнилась, красна девица? – избрал другую тактику Алексей, не дождавшись ответа. – Как же мне не горевать, как же мне не плакать, – процедила Оксана, украдкой быстро вытирая слезы тыльной стороной ладони. – А вот как – не твоего ума дело. Зачем пожаловал? Данишевский подошел поближе и остановился, вглядываясь куда-то вдаль. Мавка тут же поднялась на ноги, настороженно наблюдая за ним. – А я не могу прийти просто так? – Не можешь. Данишевский покосился на нее и вздохнул. – Послушай, мне тоже жаль, что так получилось с Гоголем. Да, слухи уже доползли и до особняка. Но с людьми так бывает – они могут умереть. – И в этом есть твоя вина! – Моя?! – Алексей совсем не аристократически фыркнул. – Я-то тут при чем? Я его в Диканьку не тащил и Вия ему не вызывал! – Ты Лизке помогаешь душегубствовать, вы оба виноваты! Ты и Лизка твоя! Из-за вас все, из-за вас! Зачем девок убиваете? Бажану извели, Параску и других! И Ганна, Ганна моя-я… – Оксана перешла с рыданий на какой-то тоскливый вой, и Данишевский, выйдя из ступора, подскочил к ней и крепко прижал к себе. Девушка еще какое-то время извивалась, истерично всхлипывая и стуча кулачками по груди Алексея, но тот держал крепко, успокаивающе бормоча и гладя мавку по волосам, пока та не затихла. Теперь она лишь едва слышно вздыхала. Данишевский же молчал, опасаясь, что любые его слова вызовут новую истерику. Наконец, Оксана в последний раз хлюпнула носом, вывернулась из его рук и уселась на землю, хмуро уставившись перед собой. Алексей немного подумал, отошел, а в следующий миг плеча мавки коснулся серый бархатный лошадиный нос с крупными ноздрями. – Отстань, – буркнула девушка, на что ответом раздалось фырканье, и горячее дыхание из ноздрей пощекотало ухо и шею Оксаны. Та непроизвольно хихикнула и потерла плечом ухо. – Ну прекрати! – лошадиный нос потерся о ее плечо, и девушка, не выдержав, развернулась и погладила его. – Ну вот что ты делаешь, Леша, а? – Пытаюсь расположить тебя к конструктивному диалогу, – пояснил Данишевский серьезным тоном. Мавка слабо улыбнулась и задрала голову, любуясь статным серебристо-серым с бурыми пятнами конем. Он тряхнул рыжевато-коричневым хвостом и топнул копытом. – У меня получилось? – Расположить получилось, но к конструктивному диалогу – вряд ли, – Оксана встала и обняла Сивку за могучую шею. Тот прикрыл глаза и замер, лишь изредка чуть шевеля серыми ушами. – Я все равно не понимаю… ну почему ты на ее стороне? – Потому что я – ее конь, – пояснил Алексей как нечто само собой разумеющееся. – Но она творит зло! – Но я – ее конь, – Сивка опять потерся носом о плечо Оксаны. Та отпустила его шею и принялась расчесывать пальцами его длинную гриву. – Конь Кощея подчиняется Кощею. Конь Ивана-царевича – Царевичу. Я подчиняюсь Лизе. – Твой хозяин – Иван-дурак. – И где он? – конь взмахнул хвостом. – Поэтому я буду богатырским конем. – Ты же прекрасно понимаешь, что Лиза неправа. – Не понимаю, – голос Алексея был довольно равнодушным, словно его вообще не волновало, чем занимается Лиза. – Тебе не понять, ты человек. А у собак и лошадей должен быть хозяин. Особенно у богатырских коней. А кто этот хозяин – не важно. – Но ты не совсем конь! – Оксана поджала губы и с досадой топнула ножкой, а затем обхватила голову Сивки и уткнулась лбом в его лоб. – Ты человек, ты родился человеком! Ты, Серый, Ульянка, Баюн… вы рождаетесь людьми! – Но остаемся животными, – мягко произнес Алексей. Мавка промолчала, перебирая его гриву пальцами. – Я последую за Лизой хоть за тридевять земель, хоть в Навье царство, хоть в сам ад. Я должен. Это же очевидно. Но ты, наверное, не поймешь. – Хотела бы я, чтобы ты был моим конем… – тихо, почти шепотом выдохнула Оксана. Серебристая шерсть потемнела там, куда падали слезы девушки. – Царь-девица, конечно, красавица, за ней и ты, и Гоголь пошли… – Ты тоже очень красивая, – заметил Сивка, но мавка лишь всхлипнула на это. – Гоголя она уже сгубила, и тебя сгубит! Я не хочу тебя отпускать, Леша, не хочу отпускать к ней! Она же тебя не любит, а я люблю! – Я знаю, Оксана… – тихий вздох, а в следующий миг девушку обнимал уже мужчина. – И ты знаешь, что я тебя – тоже. И оба мы знаем, что это ничем хорошим не кончится, – он легонько коснулся губами макушки Оксаны. – Тебя должен спасти добрый молодец, а не богатырский конь. Спасти и жениться на тебе. Я не могу ничего сделать для тебя, понимаешь? – он отстранился, чтобы посмотреть девушке в глаза. – Мне тоже больно видеть, что я не могу тебе помочь! Мне тоже может быть больно, ты не думала?! Мавка отвела взгляд и судорожно вздохнула, пытаясь избавиться от комка в горле. – Прости, Леша… – Глупая… – Данишевский невесомо провел ладонью по ее волосам. – Мне бы тоже хотелось, чтобы тебя спас Гоголь… в первый день я специально велел лошади вести его к твоей мельнице. Надеялся, что он тебя полюбит и вытащит из омута. А он в Лизу влюбился… – А теперь он вовсе уме-е-ер… – из глаз Оксаны снова брызнули слезы, и Алексей всплеснул руками. – Да сколько же в тебе воды? – Я же утопленница, поэтому мно-о-ога-а! – мавка опять заревела, размазывая слезы по лицу. Данишевский притянул ее к себе и неловко поцеловал в щеку. Оксана попыталась дотянуться до его губ, но он строго возразил: – Я не смогу вытащить тебя из омута. – Лучше я навсегда останусь мавкой и буду тебя спокойно любить! – Мавка не может выйти замуж, потому что нечисть. Даже отец Варфоломей не допустит такого брака. Даже если будем очень просить. – Буду навеки мавкой и навеки в девках! – отрезала Оксана и с вызывающим видом уселась на землю, словно собираясь начинать сию же секунду. Алексей скептически осмотрел жухлую траву, а затем грациозно устроился рядом. Некоторое время они сидели молча, рассматривая серую водную гладь, в которой уныло отражалось пасмурное небо. Данишевский сорвал травинку и сунул ее в рот, походя на дворянина, который решил сыграть деревенского пастушка, но слабо представлял, как это делается. – Леш, так зачем ты пришел? Соскучился? – Мм… – травинка исчезла во рту Алексея, и он потянулся за новой, с меланхоличной задумчивостью жуя. – Я подумал, что тебе сейчас очень грустно. – Мне не очень грустно, Лешенька, – Оксана сняла с головы засохший венок и водрузила на голову графа. – Мне безнадежно горько, безысходно тоскливо, одиноко и страшно. – Пока ты на запруде, тебе ничего не угрожает, – напомнил Данишевский. – Вот если Всадник настигнет тебя в Диканьке, на опушке или даже в особняке… Мавка отрешенно кивнула. – Мне сейчас все равно. Гоголь умер, ты с Лизой, она скоро перебьет всех девок с твоей помощью. Еще и Чернозуб помер, просто замечательно. Плохое было лето, как говорит Тесак. Да и осень не лучше. А будет только хуже… Леша, ну неужели ты добровольно ей помогаешь? Может, она тебя заставляет? – Данишевский покачал головой. Венок съехал ему на одно ухо, но Оксана даже не улыбнулась. – Надо что-то делать! Если Кощей спрячет всех девок, то Лиза не сможет забрать их веру и тогда излечится! – Вряд ли. Она просто перейдет на ближайший источник веры. Оксана помолчала, а затем уточнила срывающимся голосом: – Но ближайший источник веры… это же… ты? – Алексей промолчал, сосредоточенно жуя очередную травинку. – Ты отдашь ей свою веру?! – Если она попросит. Девушка испуганно прикрыла рот ладонями, а затем схватила Данишевского за рукав, с мольбой заглядывая ему в глаза. – Леша, ты не можешь… это неправильно! Ты ведь уйдешь навсегда! Это… это… безответственно! Ты из-за своих глупых принципов оставишь сказки без Сивки-бурки! И я тебя больше никогда-никогда не увижу! Алексей ничего не ответил, и Оксана робко разжала пальцы, выпуская ткань пальто. – Леша… ты ведь не сделаешь этого? Правда? – Если Лиза никого не найдет, то сделаю, – холодно ответил тот и, поднявшись, зашагал прочь от берега. – Леша! Лешенька! – мавка вскочила на ноги, сделала несколько шагов следом, споткнулась и едва удержала равновесие, но Данишевский даже не обернулся. Оксана осталась у воды, глядя ему в спину, а затем опустилась на землю и тихо заплакала. Алексей стремительно шагал к особняку, погрузившись в мрачные мысли. С влюбленными девушками так просто… поговори немного о преданности и верности, воздействуй на эмоции, стань для нее недосягаемым идеалом и дай ей понять, что она сможет тебя спасти… Данишевский остановился и посмотрел в серое осеннее небо. – Оксана… – тихо прошептал он. – Наивная Аленушка. *** – Я тебя высечь велю, Тесак, – разорялся Бинх. – Или сам высеку, оловянным прутом! У тебя кто начальство, Кош или я? – Не серчайте, АлексанХристофорыч, – бубнил на одной ноте Тесак, не особо, впрочем, пугаясь. Гуро с умилением наблюдал за этой сценой. – Можно вечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как Саша угрожает кого-то высечь. – А ты вообще молчи, Яков Петрович, – рявкнул на него пристав. – Ну ты и сука! – Ты для начала определись, а то я у тебя то сука, то кобель, – Гуро рассмеялся. – Ладно, хватит ворчать. Давай остановимся на том, что Тесак хотел дать тебе выспаться, а я хотел получить возможность покомандовать без твоих ценных советов. И все довольны. – Я не доволен! – Отдельными случаями можно пренебречь, – Яков отмахнулся. – Ну смотри: мир не остановился от того, что Александр Христофорович Бинх немного вздремнул. Успокойся. У тебя и так характер скверный, а как настроение портится, так и вовсе впору стреляться. – Ты только обещаешь. Однако Бинх вынужден был признать, что ему стало лучше. Несколько часов целебного сна взбодрили его, немного успокоили и привели в порядок мысли. Еще немного дежурно поворчав, Александр отправился на постоялый двор, куда поместили гроб с телом Гоголя до отпевания, пока отец Варфоломей занимался Чернозубом. Яким с печальным видом сидел подле гроба и явно не собирался покидать свой пост. Бинх неловко склонился над телом, вглядываясь в спокойное и невозмутимое лицо Николая. Гуро прислонился к стене и пустым взглядом смотрел оттуда, а Тесак неловко мялся на пороге. Нужно было что-то сказать, но слова как-то не находились. – Кош, Серый! – в коридоре появилась взволнованная Христина. Все обернулись к ней. – Там сельчане у дверей, целая толпа! – С вилами и факелами? – мрачно уточнил Бинх. Старуха кивнула. – И ухватами. А ты откуда знаешь? – Началось, – буркнул Александр и, оттеснив с дороги Тесака, пошел к выходу. Тот бросился следом, Яков, нахмурившись, тоже. Последним побежал взволнованный Яким. – Так! – гаркнул Бинх, зло оглядывая толпу, выглядевшую в наступивших сумерках довольно угрожающе. – Это еще что такое? Ну-ка все разошлись по хатам! – Еще чего! Хватит вам тут командовать! Да! Хватит! Довольно! Александр глубоко вздохнул и глазами поискал того, кто громче всех кричал. Ну точно, Тарас. Главный смутьян, которому сам черт не брат, а кум и сват. – В чем дело? – рявкнул Бинх, стараясь перекричать толпу. – А чего вы! Да! Чего вы?! Александр закатил глаза и глубоко вздохнул. Общение с толпой – это тот еще ребус. – Еще раз спрашиваю: в чем дело? – повысил он голос. – Всадник ваш сначала ваших девок губил, а теперь, как вы их спрятали, за простых людей принялся! Вы людей защищать должны, а не губить! Петро сгинул! Писаря столичного сгубили! И Чернозуба! И сапожника! А еще немца! Да, и немца! – Послушайте! – терпеливо прокричал Бинх. – Всадник – это наша проблема, которая вас не касается! Чернозуб сам свалился в колодец! А Гофман жив! – Саш, это бесполезно, – тихо произнес Гуро ему на ухо. – Они тебя не слушают и не слышат. – Да сколько можно терпеть эту нечисть! Прогнать их! Изгнать! Сжечь! – Нет, ты это слышал? – Александр глухо зарычал. – Это Тарас их подбивает. Я его придушу когда-нибудь! – Если он тебя прежде на костер не потащит, – обнадежил его Яков. – У нас все под контролем! – рыкнул пристав, перекрывая общий гвалт. – Мы разберемся со Всадником и все будет, как прежде! – Не надо нам как прежде! Уходите! Душегубцы! Нечисть! Да, нечисть! На костер их! На костер, пока они все по норам не попрятались! Не дадим всех нас перебить! Они своих дивчин прячут, Всадник за наших возьмется! – Ну я им устрою… – Бинх зарычал в полный голос, заглушая крики, когда ему в лоб прилетел камень, метко пущенный кем-то из толпы. Александра зашатало. – Хватай их, ребята! – крикнул Тарас, но его призыву не дано было исполниться – вперед выступил Гуро, демонстративно пальнув в землю прямо у ног людей в первом ряду. Те отшатнулись, потеснив тех, кто стоял позади, те – следующий ряд, и толпа волной откатилась назад, пока Яков, пользуясь заминкой, перезарядил пистолет, захваченный из комнаты Гоголя. Тесак тихо урчал Бинху, залечивая ссадину. – Немедленно прекратить линчевание. Бунт оставим на потом, – Гуро обвел спокойным взглядом толпу. – Я могу угадать, о чем вы думаете. «У него всего один пистолет, подумаешь!», «Если мы навалимся все вместе, то он ничего не успеет сделать!» И знаете, что? Вы совершенно правы, господа. Вот только первый, кто сделает хоть шаг в нашу сторону, получит пулю прямо в сердце. Второй получит этим замечательным оружием в лоб. А дальше я начну орудовать клинком, который, как вам известно, всегда со мной. И уж поверьте, мой опыт ближнего боя побогаче, чем у всех вас вместе взятых. И не стоит забывать, что я, черт побери, бессмертный колдун! – последние слова он рявкнул так, что толпа отступила еще на шаг. – Ты, это… ты же из сказочных! – подал голос кто-то из задних рядов. – Ты не можешь причинить вред людям! – Да! Не можешь! – несмело поддержали его отдельные выкрики. Гуро ласково улыбнулся в ответ. – Хотите проверить? Вы так привыкли к веселому Кощею, который знает ответ на любой вопрос. К сердитому, но доброму Волку, который всегда защитит и поможет. К пьянице-Ворону и неуклюжему Баюну, которые всегда вылечат любую хворь… хватит! – он резко перестал улыбаться и оскалился. Осенний воздух вдруг похолодел. – Баюн – это кот-людоед, способный перекусить железный прут. Серый Волк может надвое разорвать коня. А я, друзья мои… – температура еще немного упала, а в волосах Гуро сверкнула корона, – божество холода и ранней смерти. Да, на заре времен мы решили забыть прошлое и помогать людям. Но фраза «не можем причинить вред людям» в корне ошибочна – не «не можем», а «не хотим»! И терпеть подобное отношение мы не намерены. Чернозуб стрелял в нашу Аленушку, пытаясь вынудить Щуку исполнять его желания, а потом сам прыгнул в колодец, куда она спряталась. Петро и Гофман совершили преступление и искупляют вину у Басаврюка. А Гоголь… – А у Гоголя очень болит голова, потому что во дворе так орут, что весь постоялый двор ходуном ходит… – пожаловался Николай, держась за дверной косяк и мутным взглядом обводя толпу. – Добрый вечер… так чего вы так шумите? На лице обернувшегося Гуро явственно читалось облегчение. – Ну слава Богу, я уж думал, что с обрядом что-то пошло не так! *** Несколько ранее Гоголь очнулся в каком-то темном, холодном месте. По ощущениям – как в погребе, только едой не пахнет – лишь сыростью. И пространство обширное, явно больше погреба. Пока глаза привыкали к темноте, Николай пошарил вокруг и выяснил, что сидит он в длинном деревянном ящике. Он догадывался, что это может быть, но предпочел не думать. Последнее, что он помнил – страницы книги с непонятными словами, которые он читал как мог, интуитивно, не зная смысла; яркий глаз, заглядывающий в дверь церкви – в него нельзя смотреть, но невозможно оторваться; шепот, грохот, вой… А теперь он лежит в гробу на какой-то пустоши с редкими чахлыми кривыми деревьями. Вывод? Хотя это определенно не Диканька. Гоголь осторожно выбрался из гроба и еще раз внимательно осмотрелся. Странно, вроде Вия поблизости больше нет, а далекий шепот и вой остались… – Каково… Иван… ноче…вал? – Оч… братья… ладно! Ноги подогнулись, и Гоголь упал на землю, едва успев выставить вперед ладони. Кто здесь? Обрывки голосов стихли, только ветер в ушах свистел, хотя Николай не ощущал его дуновения. Ветви деревьев не двигались вовсе, отчего казались вырезанными из папиросной бумаги и приклеенными на черный бархат. Вообще, все вокруг казалось декорацией, неумелым задником театральной сцены. Гоголь осторожно встал и побрел прочь от гроба. …убил свою клячу, содрал с нее кожу и надел на себя, наловил галок, сорок, ворон, воробьев и нацеплял их кругом себя… Что за ерунда! Да кому в голову придет вытворять подобное? Только безумцу или дураку какому… в памяти что-то шевельнулось. В сказках нет безумцев, а вот деревенских дурачков полно. Третий сын – значит, обречен, значит, ждет великая судьба, потому что не видать тебе царства, если царский сын, а коли из простых – и наследства вовсе. А пока судьба не дождалась, быть тебе дураком да деревенским посмешищем… На двадцать аршин вели земли выкопать, той землей завали чугунные стены да накати накатники: крепко будет! Над царским сыном смеяться не посмеют, да только и его ни в грош не ставят. Только и остается свою доблесть подвигами доказывать да в войны ввязываться. Хорошо быть царским сыном! – …будь ты Ванька… а я буду… Иван-царевич… – …пожалуй…ста, уступи… возьми… что знаешь. – … коли вам очень надо… отдам и недорого возьму… дайте со спины по ремню вырезать. Да только жениться на царевне надежнее. На этот раз Николай успел ухватиться за сухую ветку, чтобы не упасть. Никого вокруг не было, голос раздавался прямо в его голове! Гоголь сжал виски. Голоса не умолкали, то перекрикивали друг друга, то нашептывали, и лишь отдельные фразы можно было разобрать в общем гуле. – Дурак, не кричи! Вот тебе сто рублев; вот тебе лошадь! – Не дури, – говорят ему мужики, – ступай, откуда пришел… Даже если ты единственный сын, с дурака взятки гладки – все над тобой лишь посмеиваются, потому что показать, что ты умнее, значит обречь себя на участь изгоя. Умных не любят, если они младше и указывают, что делать. А если не указывают и делают все по-своему – тоже не любят, потому что у других ничего не взошло, а у умного – целое поле. Отчего не рассказал и не научил? Ну и что, что не слушали… – Не говори: из рожка! а говори: в рожок… Я тебе сказывал – не говори так-то… А вот дураков да юродивых слушают, что еще и остается? Можно хитрить ради своей выгоды, можно ради общей. А может, сработало обережное имя, не сглазили, как других, вот и вырос – по имени дурак, а по сути себе на уме… главное – твердо помнить, что это твой оберег, а не характер. Ты-то знаешь, что делаешь, а другие пусть кличут, как хотят… Николай помотал головой. И откуда такие мысли? Если называют дураком – это обидно? Нет, куда там, это смешно! Можно смеяться в лицо, ты же дурак! Как шуты при дворе и скоморохи на ярморочной площади, им все сойдет с рук, даже самая едкая ирония, даже прямое обличение… – Рад знакомству, – вдруг прозвучал у него в ушах сухой голос Якова Петровича. – Мы прежде не встречались, и мне это, признаться, досадно. Мы бы таких дел наворотили… Следом за словами появился и образ – высокий мужчина в доспехах из черненого золота и в черно-алом плаще. На голове – корона, зубцы которой торчат золотыми клыками. Лицо больше похоже на обтянутый кожей череп, резко выделяются скулы, а улыбка выглядит как оскал. Мужчина очень отдаленно напоминает Гуро, но глаза – точно его: темные, внимательные, ироничные, а в глубине – холодный блеск. Из-за невозможной, нереальной худобы его сложно назвать писаным красавцем в привычном значении этих слов, но глаза и улыбка не позволяют отвести взгляд. Это красота темная, завораживающая, странная и пугающая. – Каких? – услышал Гоголь собственный голос. – Мне совсем не улыбается быть отрицательным героем. – А так ты больно положительный. Братьев и всех вокруг водишь за нос, насмехаешься над людьми, даже Ивана-царевича, как я слышал, надурил да местами с ним поменялся. – За то и поплатился. – А если бы взялись мы вместе, так и… – Ну будет, будет! – а это уже Яга. Вот уж кто практически не изменился! – Поздно уже царства захватывать, Кош, не пора ли на покой? – Покой? С ума сошла, старая? – Ты кого старой назвал, скелет ходячий? – Вань… – тихий голос, смутно знакомый. Николай повернул голову и увидел морду серого коня. Собственные пальцы дружелюбно чешут бархатный нос, и конь довольно дергает ухом. – Ты ведь не будешь слушать старого колдуна? А то насоветует тебе… – Нет, Сивка, у меня своя голова на плечах. Не всегда, конечно, но пока она на месте. Конь фыркает и тыкается мордой ему в плечо. Кощей не совсем прав. Да, он не герой – он не завоевывал царства и не освобождал девиц, не побеждал Горыныча или Кощея. Зато он точно знает, чего нельзя жечь и какие ритуалы нужно выполнять. Да, он лентяй – зато он знает, как добиться своего, приложив минимум усилий. Да, он не любит работать в поле – зато готов взяться за погребальный обряд и почтить память умерших, показать свое уважение. Иван-дурак – герой сказки, которому не нужны подвиги, ему просто хочется жить нормальной жизнью. Ему ни к чему работать руками, но женившись на царской дочери и заняв трон, он нашел свое место. Интересно, знает ли Кощей, что он не стал его учеником не из-за высоких моральных принципов, а из-за банальной лени? – Вспомнил, значит? Николай поднял взгляд – оказывается, все это время он простоял на коленях, обхватив руками голову. Его немного потряхивало. – Папа? – Ты прости меня, Николаша. Гоголь торопливо поднялся на ноги и отряхнул брюки. Ему хотелось броситься отцу на шею, но, увидев его строгое и торжественное лицо, он оробел. – За что простить? – За все, в чем был неправ перед тобою. Виновен. Василий Афанасьевич Гоголь смотрел не на сына, а куда-то вдаль, отчего Николаю было немного не по себе. Он никак не ожидал, что увидит отца вновь, и сейчас совершенно растерялся. – В чем ты виноват, отец? Я не понимаю… – Не надо было… – Да что за привычка у всех недоговаривать! – вдруг обозлился Николай и схватил отца за руку. – Посмотри на меня, отец! Это же правда? Ты Садко? Василий Афанасьевич повернул голову в его сторону. – Не надо было скрывать. – Ну что за сцены. Николай отпустил рукав отца и заозирался. В стороне стоял странный человек, одетый в старомодный черный костюм и цилиндр. Лицо его было перебинтовано поперек, причем там, где у всех нормальных людей обычно выступал нос, у незнакомца была лишь ровная гладкая поверхность бинтов. Обнаружив, что его заметили, он оскалил в улыбке гнилые желтые зубы. В памяти Николая что-то шевельнулось, но подсказки не последовало. – Отец и сын встретились после долгой разлуки. Где объятия? Где слезы горючие? Поцелуи, в конце концов? Что за нелюди… – А вы кто? – осторожно уточнил Николай. – А ты не помнишь? – странное существо усмехнулось и шутливо поклонилось, сняв цилиндр. – Смерть я. Но можешь звать меня Безносым. – Я вас… несколько иначе представлял. Думал, что Смерть – ну… женщина, – неуверенно предположил молодой человек. Безносый фыркнул и осклабился. – Ну извини, в мои обязанности не входит оправдывать чужие ожидания. Я бы даже сказал, совсем наоборот. Николай растерянно посмотрел на отца. – Папа? – Тут все свои, но я, так и быть, отвернусь, – Безносый демонстративно развернулся к ним спиной. Василий Афанасьевич тут же заключил сына в объятия. – Васька, ну ты злодей – а при мне, видите ли, никак! – У тебя глаз на затылке нет, я точно помню, – проворчал тот. – Зато у меня есть мозги! – А вы знакомы? – неуверенно спросил Николай, прижимаясь к отцу и чувствуя себя снова маленьким мальчиком. – Я с вами со всеми знаком. Я, конечно, сказал, что я Смерть, но Смерть – это громко сказано, – Безносый вздохнул. – Я… локальная Смерть. Сказочная. Поэтому и прихожу только за вашими. А к людям настоящая Смерть ходит. – Я не знаю сказки про Смерть, – признался Николай. – Ну, или не помню. – Их мало, поминать меня – плохая примета, – Безносый пожал плечами и без предупреждения развернулся обратно. Василий Афанасьевич разомкнул объятия и приобнял сына за плечи, чтобы тот тоже мог смотреть на их собеседника. – Но я не так сильно завишу от людской веры, у меня есть… практическая функция, поэтому я никуда не денусь – как вечно будет течь Огненная река, а над ней всегда будет стоять Калинов мост. Даже забытые, они останутся в этом мире, пока останутся хоть какие-то сказки. Проще говоря, я буду жить, пока живы сказки вообще. Поэтому появление Всадника меня совсем не радует. Николай помрачнел, вспомнив, что происходит там, в мире людей. – Кстати, а где мы сейчас? – У входа в Навье царство, но немного с другой стороны. Можно сказать, у черного хода, – пояснил Безносый. – Навье царство велико и сложно устроено, а это территория нейтральная – я сюда Василия привел, а тебя смогу отправить обратно в мир людей. Благо, живой водой тебя обрызгали, так что никаких проблем. Просто поговорить надо было, да и Василию я обещал, что свидитесь еще. Ну, что ты ему рассказать хотел? – Да, мне бы хотелось услышать историю целиком, – подтвердил Николай взволнованно. Василий Афанасьевич печально вздохнул, и у него даже усы обвисли как-то безрадостно. – А что рассказывать… в день твоего рождения Безносый сказал, что нет шансов, ты наверняка из сказочных, еще и герой-полукровка, почти человек, как и я. Я и подумал – ну зачем оно тебе? Что мне было с того, что я – Садко? Колдовать не умею, оборачиваться не в кого, ни с кем, кроме Безносого и свата Наума не общаюсь. Я надеялся, что хоть ты проживешь как обычный человек. Зачем тебе знать, что ты – какой-то там сказочный персонаж? – Хотя бы чтобы понимать, почему у меня странные видения и необычные яркие сны, – кисло предположил Николай. Безносый нравоучительно поднял указательный палец. – Можно спрятать воспоминания, но нельзя стереть их начисто. Можно не рассказать, кто ты, но оттого твоя сущность не изменится. – Ну кто ж знал, – Василий Афанасьевич тяжело вздохнул. – Я, конечно, мог бы догадаться – от меня-то никто не скрывал, кем я являюсь, а я решил, что прошлое – это какая-то мелочь, без которой можно обойтись. Решил, что лучше всех все знаю. А не знал, что мой сын – Иван-дурак. Такое не скроешь, шила в мешке не утаишь. – Шила? – Безносый хмыкнул, показав гнилые зубы. – Это все равно, что топор в кошель прятать! – Ты меня прости, Николаша, – повторил Гоголь-старший виновато, – неправ я был. Нехорошо с тобой поступил. Уберечь пытался, в том числе и от лишних вопросов и проблем. Николай поджал губы и нахохлился, осмысливая услышанное. – Я на тебя не сержусь. Значит, я Иван-дурак. Хорошо. Отлично. Просто замечательно. Я даже знаю, что это так, но помню мало. Помню свои сказки, помню, как поступал и почему. Но это… как будто не мои воспоминания, а словно мне кто-то рассказал, словно я читал книгу. Отчего так? – Все герои получают воспоминания после рождения, постепенно. В противном случае, чтобы все вспомнить, нужно пройти обряд инициации, который включает в себя три испытания и смерть, – философски пояснил Безносый. – Да-да, не смотри на меня так – смерть может не быть, а лишь подразумеваться, как бы быть разыграна, но настоящая – оно надежнее. А воспоминаний много, они путаются. Вот ты и справляешься, как можешь. Будто перед экзаменом быстро все учебники перечитываешь и вспоминаешь то, что проспал на уроках. – А можно сделать шпаргалку? – съязвил Николай. Безносый приподнял бровь. – Твоя шпаргалка – сборник сказок. А в Диканьке и вовсе Баюн под рукой. – Я так понимаю, – осторожно начал Николай, – я – не совсем положительный герой? – Это ты про то, как Царевича чуть не потопил? – Безносый ухмыльнулся. – Да брось! Один раз – не тварь и мразь. – Какая прелесть, – раздраженно проворчал столичный писарь и новообретенный Иван-дурак, – сами придумали? – Нет, ты так говорил, – Смерть расхохотался, и смех у него оказался не из приятных. – Слушай, а кто из сказочных героев однозначно хороший? Этим только героини грешат, и то не все. А в твоем случае ты вора изловил, царю привел, а его сын вора выпустил. Ну и кто тут дурак? Николай вздохнул и потер виски. Память услужливо подсказала, как он отрезал кому-то пальцы, а кого-то насмерть убил дубинкой, и ему совсем поплохело. Как это вообще сочетается? – Я не могу соотнести себя с этим человеком, но я знаю, что я – это он. Зря Яков Петрович сказал, что мне не стоит обращаться ко врачу… – Николаш, ну прости меня… – Да простил я! Только что теперь делать? – Всадника побеждать, – встрял Безносый. – Лизу спасать. Свадьбу играть. Меня приглашать, а то скучно. – Давайте для начала остановимся на первом пункте, – вскинул ладони Николай. – Вы можете чем-то помочь? – Могу придать тебе ускорение при возвращении в мир людей, – предложил Безносый. – На этом все. Смерть не может укорачивать и удлинять жизни, не может приходить к тому, к кому захочет. Я лишь проводник. – А помочь советом? – Мой тебе совет – поспеши. – Ну и какая от вас польза? – рассердился Николай. Безносый пожал плечами. – А кто-нибудь когда-нибудь признавал, что от Смерти есть польза? Ну, кроме родственников, получивших наследство. – Какой же вы циник. – Это ты еще с настоящей Смертью не общался. Николай застонал и обхватил голову руками. – Вот вернусь я на землю, что мне делать?.. – Думать. У тебя там неплохая компания собралась, для полного счастья только хитрой Лисы не хватает, но тогда бы с ней Серый постоянно цапался. – А так он постоянно с Яковом Петровичем цапается. – Это с Кощеем-то? Что ж, придется признать, что Серому просто хочется с кем-то цапаться. Но я все же помогу тебе – загадаю три загадки, ты же мастак их разгадывать, – добавил Безносый. – Первая: Всадник силен, да слаб, но одолеть можно лишь сильного. Вторая: живое поможет, неживое подскажет, а мертвое укажет. И третья: Всадника мечом не убить, но без меча не обойтись. Запомнил? А теперь бегом обратно, там все уже глаза выплакали, а мне еще крестника отвести надо. – Какого крестника? – опешил Николай. Безносый, хмыкнув, кивнул на Василия Афанасьевича, а тот напоследок заключил сына в объятия. – Не поминай лихом, Николаша. Мать и сестер береги, Якима слушайся, корни свои больше не забывай, пользу людям приноси. Прощай. – Чай, свидитесь еще, – проворчал Безносый и глянул на Николая, оскалив зубы. – Ты еще здесь? А ну прочь! Живи, Ваня! *** – После чего он снова громко расхохотался, и я очнулся в гробу. Тоже снова, – закончил рассказ Николай. – В этой комнате. Спасибо, что не вскрыли и не закопали. Они все расположились на постоялом дворе, в комнате Гоголя, который сидел на кровати с огромным черным котом на коленях. Тот громогласно урчал, щедро вливая в молодого человека силы и тепло. Оксана маячила в зеркале, ловя взгляд Гоголя и обеспокоенно улыбаясь ему. Николая уже перестала бить дрожь после долго пребывания в холодной нави, и голова тоже больше не болела. Когда он запускал озябшие пальцы в густую шерсть, в памяти вспыхивали разрозненные картины. – Баюш, ты куда ходил? – Мяушей ловить. – Баюн, это не мышь. – Рау-узве? – Как я соседям скажу, что зашедший в гости друг семьи задрал их козу? – Что ж, понятно тогда, почему вы так долго не приходили в себя, – прикинул Гуро, – вас Смерть задержал, а в Навьем царстве время течет иначе. Но вы, получается, все вспомнили? – Примерно, – уклончиво признался Гоголь. Бинх подозрительно прищурился. – Это что такое – тут помню, там не помню? – Самоглот, давай в прятки? – Нет. – Может, в карты? – Не хочу я с тобой больше в карты играть. – Загадки загадывать? – Ваня, нет! Я знаю, чего ты добиваешься! – Помню, как хвост волчий на шапку приколол. На спор. – Так, узнаю дурака! – Александр тяжело вздохнул под заливистый хохот Оксаны. – Бедный мой многострадальный хвост, всем-то его оторвать хочется… – Зато как я навострился его пришивать, – усмехнулся Яков. Бинх поморщился. – Зато я теперь рыбалку ненавижу. Рыбу люблю, а рыбалку… Тесак на коленях Гоголя повел кошачьими ушами: – Ничего, АлексанХристофорыч, я вам завсегда наловлю. Николай погладил его по голове. Гуро весело хлопнул в ладоши. – Замечательно! Значит, Иван-дурак. Рад очередной встрече, Ваня. – Рад очередной встрече, Ваня. – Вечер добрый, Ваше Бессмертие. – Ох и умеешь ты сказать это вроде и с почтением, а все же с издевкой! – худой мужчина с холодным насмешливым взглядом садится в глубокое кресло. – Чем обязан визиту? – Дела государственной важности, Ванюш. Пришла пора твоей светлой голове послужить на благо царю-батюшке. Только, умоляю, попридержи язык, бояре у нас и так больно нервные… – Здрасьте, – кисло отозвался Гоголь, которого не все в его новом статусе устраивало. – Вообще, кто-то мог меня предупредить, что в обряд инициации входит смерть! – Вы бы тогда не согласились его проходить! – развел руками Яков. – Кош, погоди, – Бинх заворчал, как недовольный пес, – так ты все знал? Ты в церкви разыгрывал целую сцену? Да я тебя сейчас… – он оскалился, готовый броситься на Гуро. Оксана тоже надулась: – Кош, ну правда, нельзя же так! Я все глаза выплакала, запруда из берегов чуть не вышла! Как ты мог ничего не сказать?! Еще и сам убивался, лицемер! – Я Кощей, мне положено! – с достоинством произнес Яков, но тут же помрачнел. – Честно говоря, я сам не ожидал подобного расклада. Я надеялся – как и все вы, между прочим, вы же знали про обряд! – что можно будет обойтись инсценировкой: в конце концов, визит к Яге – это тоже в какой-то мере смерть! Переход Огненной реки по Калинову мосту да в самое Навье царство, что может быть естественнее? А тут мы приходим, а вы, Николай Васильевич, не дышите… – следователь запнулся, но продолжил, хотя слова ему, похоже, давались с некоторым трудом. – Я подумал, что ошибся. Потому что ну не могло такого случиться, не должно было! Еще и живая вода не помогла… она же действует сразу, а не «долго ли, коротко ли»! Я же не знал, что с вами Безносому поболтать захочется! Серый, хватит на меня зубы точить, я и так себя дураком чувствую! – Тебе полезно, – заметил Александр, немного успокоившись. Гоголь кашлянул, напоминая о себе: – А у вас тут что происходит? Почему вы так орали во дворе? И почему с нами Тарас? Тарас ухмыльнулся в ответ и, подкрутив усы, подмигнул Гоголю. Гуро указал на него, точно представлял: – А это, Николай Васильевич, умный казак. – Умный казак? – Гоголь нахмурился. – Не припомню такой сказки. – Нет, ну надо было ему в глаз все-таки двинуть, – нехорошо прищурился Тарас. – Или еще тогда, в бричке, на дорогу выронить. Умный казак у него сказочный персонаж! Да и вы, Ваше Бессмертие, за языком последите – похвала ваша похуже издевки. – Ну извини, извини, – дружелюбно отозвался Яков. – Но Тараска у нас и впрямь поумнее многих. Поэтому лет пятнадцать назад, когда я приезжал в Диканьку, то обучал его читать и писать. Пригодится в жизни. Пока молодой еще, а скоро, чай, в атаманы выбьется. Что, Серый, хочешь, чтобы Тарас был главой казаков? – Если Тарас станет атаманом, то я перестану быть сельским приставом, – отрезал Бинх. – Свалю отсюда куда подальше. – Куда же? – На Буян, в Сибирь, в Петербург – куда там у нас ссылают? – Александр тряхнул лохматой головой. – Без обид, Тарас, но мы с тобой и так не уживаемся. Какого черта ты народ на бунт поднял?! – Они бы и сами поднялись, – возразил Тарас, ухмыляясь в усы. – А я просто возглавил и направил сельчан так, чтобы они вас не растерзали. – Попробовали бы они нас растерзать! – оскалился Бинх, и его уши заострились. Гуро успокаивающе положил ладонь на его макушку, а затем быстро отдернул. Зубы вхолостую щелкнули в воздухе. – В следующий раз пер-рекушу, – сдавленно прорычал Александр. – Я тебе не собачка. – Да-да, ты у нас дикий зверь, – пробормотал Яков, на всякий случай отходя от него подальше. Тарас снисходительно наблюдал за ними. – А наш будущий атаман прав – толпой легко руководить. Намного легче, чем ее остановить. А вот немного сдвинуть стрелку компаса ее недовольства… – Яша, они устроили бунт и хотели на нас напасть! – опять ощетинился Александр. Гуро лишь отмахнулся. – А сейчас они направили к нам парламентера, который вроде как орал громче всех, но на деле к нам лоялен. Ну не чудо ли? – он умиленно улыбнулся Тарасу. Тот погрозил ему кулаком. – Вот и забери это чудо в Петербург, – взмолился Бинх, – он мне тут поперек горла, он рано или поздно все-таки устроит переворот – просто потому, что может! – Господин пристав, ну что ж вы так обо мне плохо думаете, – с укором спросил Тарас, во взгляде которого явственно читалось, что если раньше он не помышлял о такой возможности, то теперь обязательно рассмотрит ее. – Я тебя выпороть велю, – устало пообещал Бинх. Казак скептически приподнял лохматую бровь. – Тю, да за що? Я ж разговоры разговаривать пришел, я голос народа, меня нельзя пороть. Люди не оценят, – он глубокомысленно поднял указательный палец. Александр закрыл лицо ладонью. – Это ты, Кош, его так науськал да научил, чтоб я без тебя в Диканьке не скучал. – А может, чтоб скучал по мне? – Гуро расхохотался. Бинх демонстративно отвернулся от обоих. Яков миролюбиво обратился к Тарасу. – Итак, голос народа, чего же народ от нас хочет? – Да народ сам не знает, чего хочет, – казак пожал плечами. – Разве что побуянить да пар выпустить, а теперь все, вы их здорово напугали, Ваше Бессмертие. – Нет, не возьму в Петербург, – с сожалением признал Гуро, – а то Сашу некому будет дергать за усы. – Нет-нет-нет, – заволновался Тарас, который, похоже, прекрасно осознавал, когда стоит остановиться, – все знают, что Александра Христофоровича можно дергать за усы только два раза – левой рукой и правой! Бинх показал клыки, подтверждая его слова, и теперь уже казак отошел от него подальше. Александр огляделся и остался доволен оставшимся вокруг свободным пространством. – Ну и что ты скажешь народу, когда выйдешь к нему? – полюбопытствовал Гуро. – Что вы готовы выполнить все наши требования, – уверенно заявил Тарас. – Но ведь у вас нет требований, – опешил Гоголь. Казак ухмыльнулся. – Вот именно. – Были у них требования, – напомнил Бинх, – они хотели, чтобы мы ушли. – Вот мы и уйдем, – подтвердил Яков и выглянул в окно. – В поход на Всадника. А то надо до полночи успеть. Так и скажи: либо победим, либо сгинем. – Так, погодите, мне не нравится такая альтернатива, – забеспокоился Николай. Оксана в зеркале ойкнула, Тесак тоже недоверчиво зашипел, а Гуро равнодушно махнул рукой. – Ничего, пусть себя немного виноватыми почувствуют. Дверь открылась, и в комнату влетела Ульяна, которая тут же избрала себе цель и повисла у Гоголя на шее – черный кот едва успел соскочить на пол, чтобы не быть раздавленным. – Живой, живой! – Так ты что же, на щуке жениться решил? – А чем щука хуже царевны? – парень смеется, прижимая к себе стройную девушку с темными, отливающими серебром волосами. – А в прошлый раз была царевна. – Так в прошлый раз я не знал, что и с щукой венчаться можно! – Совет да любовь, Емельян. На свадьбу не зовите – лучше сразу печь за мной присылайте! Следом зашел Хома, который дружелюбно кивнул опешившему Николаю и позвал: – Уля, я ревновать начну. Я же знаю твою страсть к дуракам. Девушка оглянулась через плечо и щелкнула на него длинными зубами. Гоголь спросил: – А как вы узнали, что я дурак? Я только здесь присутствующим сообщить успел. Оксана, ты уже все всем растрезвонила? – А что сразу Оксана? – фыркнула мавка. – Так это же очевидно, – Брут пожал плечами, – вы же Вия словом изгнали. Значит, не Царевич. Ульяна отпустила Николая, и тот, подойдя к Хоме, пожал ему руку. – Я за тебя слово замолвлю, генералом станешь. Отчего не хочешь? – Ваня, ну сам посуди, какой из меня генерал, коли я – солдат? – А я, смотри-ка, графом стал. Да только так дураком и остался! – Среди графов дураков немало, это не новость. А вот среди генералов солдат нынче – ни единого. Экзорцист улыбнулся. – Ну что же, тогда вам геройствовать. – А может, все-таки лучше вы? – попытался уклониться от почетной обязанности Николай. – Я не уверен, что на что-то сгожусь. У меня постоянно в голове всякие образы вспыхивают. Как будто мои видения обострились и вышли из-под контроля. – Ничего, справитесь, – Гуро потер руки. – Вам девицу спасать сподручнее, пусть даже и от нее самой! А ты, Тарас, хватит уши греть, выходи – а то решат, что мы тебя съели! Тарас, ворча, поднялся и покинул собрание. Яков посерьезнел. – Итак, давайте поговорим о нашем плане. Которого у нас, по сути, и нет – так, одни наброски. Нам крупно повезло – Всадник ослаб, поскольку не получал жертв уже несколько дней, и нам нужно озаботиться, чтобы этого не случилось и сегодня. – А какой сегодня праздник? – отвлекся от своих мыслей Николай и попытался включиться в обсуждение. – И это меня Иван-дурак спрашивает! – Гуро хмыкнул. Гоголь взял со стола календарь, а Тесак, перекинувшись в человека, занял его место. Николай нашел сегодняшнюю дату и потер висок. Могучий человек с силой опускает огромный молот на раскаленный докрасна метал. Искры разлетаются во все стороны, удар сыпется за ударом… – Сварожья ночь, – выдохнул Николай. Яков одобрительно улыбнулся и опять посмотрел в окно. – Вы, я и Серый отправимся в особняк. Хома отправится к Яге, поможет охранять девиц – кто знает, чем дело обернется. Ваш план сработал прекрасно, но и Лиза умна, она может и не попасться дважды на одну уловку. Вакула останется охранять село, Ульяна пусть с ним сидит, Тесак будет на окраине связным, Бомгарт – ближе к особняку, с живой и мертвой водой. Для вас, Николай Васильевич, говорю, обратите на меня внимание! Остальные-то в курсе уже. – Ваня, обрати на меня внимание! Я для кого тут карту разложил? – Так на кого обратить внимание – на тебя али на карту? – На крымских татар! Уж изволь помочь, у нас тут постоянные их набеги. Надо что-то делать. – Кош, ты других дураков не нашел военные кампании придумывать? – Нашел, да только мне полный набор надобно – и тебя, и Солдата, и Царевича, и всех остальных. – Слушай, я понимаю, что ты в прошлом – царь, но, когда ты открыл для себя службу при дворе, от тебя совсем не стало покою! – Крымские татары, Иван! Крымские татары! – Да-да, извините, Яков Петрович. Я слушаю. Гуро недоверчиво покачал головой и продолжил: – Мы решили бросить Лизе вызов – вы, верно, помните, сколь она азартна. Она не упустит возможности посоревноваться – сколь бы ни сильна была ее темная сущность, а сказочная пока сильнее. Как и в случае с Солдатом, вам лучше не предлагать ей бой, в вашем арсенале загадки, прятки и испытания. Вам лучше всего загадки, вы в них мастак, да только Лиза, скорее всего, выберет прятки, чтобы иметь свою книгу козырем в рукаве. – А испытания? – Их придумывать надо, сходу Лизе это не удастся. Поэтому она выберет то, что попроще. Если прятки – сама она прятаться не станет, будет вас искать. Придумайте три места, где она с волшебной книгой вас не отыщет. – Я предлагаю перво-наперво направиться на Буян, – встрял Тесак. – Да, Лиза там найдет, но пока она доберется до острова, чтобы подтвердить, что нашла вас, уж и полночи минует. А потом можно и в Навье царство. – А можно сразу в Навье царство, – возразил Бинх. – Там Лизе книга не советчик, придется знатно поплутать. – Но так Лиза точно поймет, где мы дивчин прячем, – возразил Тесак, – и найдет их, а мы этого и не должны допустить! – Но Гоголю все равно придется прятать в нави во второй или третий раз! – Александр мотнул головой. – Главное – сразу поставить условие, что пока Лиза трижды его не найдет, то никаких девиц! – Разумно, – согласился Гуро и повернулся к Николаю. – Запомнили? – Гоголь торопливо кивнул. – Хорошо. Насчет загадок сложнее. Их Лиза может согласиться и отгадывать, и загадывать. Если сама загадывать возьмется, мы поможем. А вот если вам придется загадывать, нужно срочно что-то придумать… – А я загадки Безносого ей загадаю, – вдруг осенило Гоголя. – Тут она нам либо поможет, либо проиграет! И так, и так нам польза. – Хитро́, хитро́, – восхитился Яков. – Кстати, напомните их. Пока у нас есть пара минут, немного подумаем. Николай послушно повторил загадки. Гуро задумчиво кивнул. – С первой я вам помогу. Всадник силен, да слаб – это мы определили в ваше отсутствие, а Безносый подтвердил наши догадки. Всадник имеет силу только в языческие праздники, а обычные дни слабее младенца. Но если судить по вашей загадке, выходит, что и победить его можно только в праздник – то есть, одолеть нам нужно Всадника, а не Лизу. – Сложно, – признался Бинх, хмурясь. – Вот с третьей загадкой понятно – мы вас, Николай Васильевич, без кладенца не отпустим. Уж не знаю, что вы им делать будете, но меч вам понадобится! – Я вторую загадку не понимаю, – пожаловался Гоголь, у которого в голове мешались обрывки загадок про добро и зло. – Живые, неживые… чем неживое отличается от мертвого? – Мертвое – то, что умерло, – охотно пояснил Гуро, – а неживое никогда не жило. – Может, на кладбище? С мертвецами побеседуем, – хмыкнул Брут. Гоголь поежился. – Н-нет. Тогда на кладбище надо ночь провести, а нам некогда. – Выкрутились. В дверь постучали, и в комнату вошел Вакула. Разом стало слишком тесно. Заприметив Гоголя, кузнец тут же заключил его в медвежьи объятия. – Отчего цепей для Кощея двенадцать? – А отчего бы и нет? – Надо бы девять. Хорошее число. – А три бы я куда дел? – Или три по девять… но двенадцать! – Чем тебе двенадцать не нравится? – Число не сказочное, к чему оно? – Ой и достал ты меня, Ваня! По три цепи на руки и ноги, их у Кощея по две! – Логично… – Жив! А я Василинке поверить боялся, когда она мне доказывала, что господин Гоголь не погиб. Иди сюда, Василинка, поздоровайся. В комнату робко заглянула его дочь. Вакула отпустил Николая, и тот смог наклониться к девочке, чтобы обнять и ее. – А мне Марушка давно сказала, что вы живой! – радостно сообщила Василинка. – Мне приятно, что она в меня так верит, – пробормотал Гоголь смущенно. – И спасибо вам с Марушкой за помощь на хуторе. – Пожалуйста! – глаза девочки лучились радостью и теплотой. Николай подумал, что вырастет из нее красавица по всем правилам: ни в сказке сказать, ни пером описать. – Какая же ты рукодельница да мастерица, Василиса! Все у тебя ладно выходит. – А ты не такой дурак, Ваня, – лучистые глаза смеются, – все красоту хвалят, а я и сама знаю, что я Прекрасная. – А что ты умелица – будто и не знаешь! Так прядешь – и все без магии. – Знаю. А все одно приятно. Вакула виновато развел руками. – Боязно мне ее одну оставлять. – Понимаю. В такую ночь подле тебя места безопаснее не сыскать, – согласился Гуро. – Может, Вакуле тогда сразу к Яге? – предложил Николай. Яков покачал головой, а кузнец со вздохом пояснил: – Боюсь я, Николай Васильевич. Коли начну с Лизой биться да проклятье ее на меня в Сварожью ночь перекинется, крови невинной прольется много. Праздник, конечно, давно забытый, да и обо мне мало кто помнит, да только я ничего не забыл. Не дело это – сызнова Сварогу свою власть устанавливать. Гоголь обескураженно уставился на Вакулу. Ну да, если Кощей – Карачун, а Серый Волк – это отголосок почитания тотемов животных, то почему бы небесному кузнецу не стать сказочным? Вакула меж тем вытащил из-за пазухи металлический обруч около сантиметров двадцати в диаметре и передал Гуро. Тот с лихорадочным блеском в глазах схватил обруч и, хищно улыбнувшись, пощелкал им, открывая и закрывая. Вещица выглядела занятно: обруч был не полным, отчего напоминал дверное кольцо в пасти льва, а по форме имитировал двух змей или змею, у которой вместо хвоста имелась еще одна голова. – По твоему рисунку, Кош. Пришлось повозиться с формой, конечно… – Восхитительно! – Яков смотрел на обруч чуть ли не с любовью. Бинх кашлянул. – Ничего не хочешь объяснить? Я понимаю твою любовь к цацкам, но это… не знаю… ожерелье даже не золотое. – И не должно быть, – Гуро опомнился и спрятал обруч под пальто. – Помните цепи, в которые меня Марья Моревна заковывала? Их наши поленицы у Яги, конечно, забрали для Горыныча, но я давненько сохранил себе пару звеньев. Если на мне сработало, то и на Всадника подействует! Главное – надеть это, как ты выразился, ожерелье на лебединую шейку нашей Лизы, и тогда мы сможем ее связать. А там уже будем думать, что делать дальше. – У пары звеньев металла на целое кольцо не хватит, – разумно заметил Александр. – Конечно, пришлось расплавить их с обычным металлом, – кивнул Вакула. – Я оттого и ждал Сварожью ночь, чтобы кольцо силой напитать. Я те цепи, разумеется, сам некогда выковал, однако сколько воды с тех пор утекло! Надеюсь, сработает. – А давайте на этом тихушнике проверим, сработает или нет! – плотоядно предложил Бинх. – Но-но-но! – повысил голос Гуро, всем видом показывая, что лезть к себе под пальто за кольцом не позволит. Разве что Ульяне… но Хома так выразительно на него зыркнул, что Яков вернулся к первоначальному тезису – никому. – Я свое на цепях уже отвисел! А тебе спасибо, Вакула, очень помог. И вот теперь нам точно пора, господа. Все засобирались. Гоголь отпустил Василинку и хотел выпрямиться, но она задержала его и спросила: – Господин Гоголь, а что, на сватовстве без музыки нельзя? – Что? – не понял тот, но в памяти уже послушно всплыл ответ. – Нет, сватовство вообще тихо проводить принято, чтобы в случае отказа на смех не подняли. А почему ты спрашиваешь? – Марушка говорит, что свататься надо ехать с музыкой. – Да нет, надо тихо и под покровом ночи… – Николай Васильевич! – Гуро укоризненно смотрел на Гоголя. – Потом с детьми наиграетесь! Нам пора. – Барин, и меня с собой возьмите! – взмолился Яким. – Да-да, иду! – молодой человек неловко улыбнулся Василинке и поспешно поднялся на ноги. *** Оксана ходила по берегу, не находя себе места. Она, разумеется, была несказанно рада воскрешению Гоголя, но сейчас она нашла себе новый повод для беспокойства. Никто и не заметил, как мавка вернулась в свой омут – все были заняты обсуждением плана действий. Наконец, девушка не выдержала и нырнула в воду. Данишевский сидел в кабинете один, листая какую-то книгу. На страницы упала тень, и он поднял голову, без удивления взглянув на мавку. – Зачем пришла? – А то ты сам не знаешь, – Оксана, увидев его живым, почувствовала несказанное облегчение. – Леша, Лешенька, пойдем! – Куда? – Куда угодно! Ты же слышал, что Николай вернулся. Он придет и спасет твою Лизку, а тебе надо уходить, чтобы она не забрала твою веру! – девушка схватила Данишевского за руку и потянула. Мужчина встал, но никуда не пошел, перехватив руки мавки. – Постой. Куда ты так торопишься? – А вдруг Лиза придет? – Успокойся. – Нет, пока со мной не уйдешь! Алексей взял девушку за плечи и заглянул в глаза. – Сначала успокойся. Если твой Гоголь идет сюда, то тебе и переживать не о чем. – А если Лиза заберет твою веру раньше? – Значит, так тому и быть. Оксана рассерженно топнула ножкой и оттолкнула Данишевского. – Ты совсем дурак, влюбленный дурак! Николай обязательно победит Лизу и спасет всех! Так всегда было, так должно быть, так и будет! А если ты останешься торчать здесь, то Лиза заберет твою кровь, и ты погибнешь, погибнешь совершенно напрасно, глупо, зря! Ты о себе не думаешь, обо мне не думаешь, так хотя бы о сказках подумай, о людях! Ты хочешь, чтобы они забыли о чудесном коне? – Чудесных коней много. – А Сивка-Бурка один! – мавка заплакала, и Алексей торопливо прошел к столу, где стоял графин с вином и бокал. Налил немного и протянул девушке. – Хорошо, хорошо, я пойду с тобой, только успокойся. На вот, выпей. Оксана, судорожно всхлипывая, залпом выпила вино и принялась вытирать слезы, которые все еще стекали по ее щекам. – Ты правда пойдешь? Правда-правда? – Конечно, Оксана. Все, как ты пожелаешь, – отозвался Данишевский. Он забрал бокал и не глядя поставил на стол, вместо того пристально всматриваясь в лицо мавки. Та счастливо улыбнулась, но тут же нахмурилась и прижала ладонь к груди. Потом ее глаза закрылись, и девушка рухнула на подставленные руки Алексея. – Ну и кто тут влюбленный дурак? *** Во дворе уже никого из бунтовщиков не осталось. Вакула увел дочь обратно в кузницу, Ульяна пошла с ними, Хома, пробормотав заветные слова, исчез, а Тесак зашагал в сторону сарая Бомгарта. Яким ходил хвостом за Гоголем и требовал взять его с собой. Бинх расправил плечи, потянулся и… – А может, лучше пешком? – с надеждой уточнил Николай. – Александр Христофорович, из вас, конечно, очень красивый конь, но… – Не болтайте, садитесь! – великолепный вороной конь с гривой чистого золота топнул ногой, высекая искры. – Или Кощей может вас в иголку превратить, а в особняке расколдовать. – Барин! – Нет-нет, я лучше сам, – Гоголь торопливо взобрался на спину оборотня, а Гуро, посмеиваясь, протянул ему кладенец. – А может… – Берите-берите! Вы, чай, не девица красная, чтобы я с вами на коне разъезжал, а превращать кладенец во что-либо и нести в клюве – это неуважение к волшебному оружию. – В клюве? – не понял Николай, послушно сжимая пальцы вокруг рукояти меча, дружелюбно одарившего его воспоминаниями о битвах. Яков расхохотался, и хохот его перешел в отрывистое карканье, и вот в ночное небо взвился худой растрепанный ворон. – Впер-ред! – каркнул он, устремляясь к особняку. Бинх сорвался за ним. У Николая засвистело в ушах, ветер донес обрывок крика: – Ба-арин! – Сват Наум! – позвал Гоголь, перекрикивая ветер. – Идем со мной!