KILL THEM ALL!

— Так, так, так… Наша милая Стёрочка беспокоится о своем дружке? Как мило! Вы так давно дружите, но до сих пор не сказали то, что давным-давно хотели… Как жаль, что вы уже не успеете ничего сказать друг другу… Ну, не будем о грустном! Давайте о плохом) — Нож, довольно ухмыляясь, спокойно нарезал круги вокруг Ластика. — Вы, ребятки, наверняка понятия не имеете, что же произошло? — Кухонного прервали криками о том, какой же он ублюдок и что ему стоит немедленно развязать канцелярские предметы, иначе Серому не поздоровится. — Ох, что ты говоришь! Серьезно? Боже мой, конечно, извините меня, я и сам не знаю что на меня нашло! Пожалуйста, только не надо меня бить! — Кнайф быстро подошел к привязанной Руббери, поднося руки к веревкам. И стоило только Стёрке открыть рот, как его не стало. Да, Отброс Кухни просто взял и оторвал часть ластика, которая являлась ртом бедняжки. Глаза девушки заблестели, а после из них полились слезы и все текли ручьем. Комната наполнилась отвратительным, громким, но самое страшное — искренним и безумным смехом Прибора. Казалось бы, вроде, еще вчера Кнайфичка был одним из тех, кого Стёрка могла бы назвать другом! Что же изменилось, почему он стал таким уродом? Нет, нет, нет, это просто не может быть их Ножик. Это кто-то другой. Очередное испытание Краткого, потом эта Малиновая тварь обязательно всех воскресит и все забудут об этом. Да, наверняка так и есть! Пока Ластик ушла в себя, все еще рыдая от нескончаемой боли, Нож явно времени зря не терял. Он подошел к Замазычу, невинно улыбаясь. Но сколько же ненависти и безумия было в одной лишь его улыбке. Бедный Корректор зажмурился, лишь бы не видеть этой картины. — Так значит, очки носишь, да? Но у тебя же не было проблем со зрением? Чтож, давай-ка мы с тобой это исправим! — Кухонный взял в руки какой-то ножик, а после просто взял и воткнул его в один из глаз Белого. Ох, если бы не завязанный рот, наверняка этот истошный крик бы услышала уже Лампчка, находящаяся далековато от места пыток. Сейчас Столовый был явно не в себе. Его переполянили ненависть, гнев, ярость, злость, ему хотелось отомстить всем, да так, чтобы запомнилось хорошенько. Ему не было дела до последствий, не было дела до чувств и эмоций жертв, парниша лишь хотел видеть страх, боль и панику в глазах. Ну, или слышать все это. Не все теперь могут видеть. — Ммм, я надеялся, зрелище будет поинтереснее (((Ну ничего, мы с тобой еще многое успеем сделать! Обещаю, вам обоим скучно точно не будет! — Кнайф, думая, что же можно сделать, спокойно рассматривал тело своего бывшего друга. Хотя, если честно, друзьями их сложно назвать. Канцелярский приносил не только моральную, но и физическую боль Отбросу. А тот, в свою очередь, просто принимал все беды в своей жизни, даже не думая о какой-либо праведной мести. Ну, натворил пиздеца и натворил, с кем не бывает? Так прибор думал раньше. Охх, как же его сейчас распирало от желания показать Замазычу в полной мере, что он тогда чувствовал. Не без преувеличений, конечно. — Знаешь, ты мне никогда не нравился. И я говорю не только о твоем внутреннем мире, характере, поступках и так далее. Ты выглядишь та-а-а-а-ак скучно и неинтересно, как кто-то вообще решался даже просто заговорить с тобой? — Из уст Серого послышалась тихая усмешка. — Но не волнуйся, твой лучший и самый добрый друг поможет тебе с этим! Ох, каким же ты станешь красивым! — Один взмах палочки и внутри Замазки что-то зашевелилось. Сначала было неприятно, дискомфортно. Потом боль все усиливалась, пока не стала настолько сильной, что Белый был на грани жизни и смерти от болевого шока. Из до сих пор завязаного рта показалось что-то янтарно-пурпурное. Из уст бедного Обджекта стали падать прекрасные цветы — анютины глазки, отрываясь от стебельков и украшая собой пол. После цветочки стали окрашиваться в белый, а сама замазка капала с лепестков. Корректор рад бы закричать от боли, да только сей букет душил его, не давая даже вздоха сделать. — Мучительная, но какая красивая смерть! Думаю, тебе осталось около минуты, если не меньше. Кхх, а ты ведь так хотел прожить счастливую жизнь, вместе со Стёрочкой! Чтож, теперь ваше долго и счастливо будет возможно разве что в загробном мире. Как говорится, совет вам да любовь. — Пока Ножик распинался перед умирающим «товарищем», Ластик, с нескончаемым потоком слез, вынуждена была смотреть на все это. Ей ничего не оставалось, кроме как наблюдать за смертью того, кого она любила больше жизни. А ведь день начинался так хорошо. И все испортил этот ублюдок. Этот сукин сын испоганил все, что только мог. Гореть бы ему в аду, да подольше. Спустя какое-то время, мучения Предмета кнацедярии закончились, а Кнайфичка вынужден был наконец отправить его в мир сдохших обджектов. — Охх, про свою подруженьку то я уж и забыл! Пригорюнилась поди, милая? Ну, не волнуйся, по старой дружбе, тебя ждет не такая мучительная сме- — Стоило только Острому повернулся, его встретил такой холодный, полный отвращения и ярости взгляд, что парень потерял дар речи. Страха не было, не было и боли, которая преследовала бы девушку еще много лет. Сейчас она хотела лишь долгой и мучительной смерти для своего бывшего и, как оказалось, самого худшего друга. Конечно, нашему герою это не понравилось. Не каждый день увидишь, как один из немногих, кто хорошо к тебе относился, смотрит на тебя с такой ненавистью. И вот тут-то убийца задумался. А стоит ли его месть всего этого? Стоит ли минутное наслаждение гибели всех, кого он знал? Правда ли ему так нравится убивать всех направо и налево, или это он себе внушил? — Радуйся, ради тебя я смилуюсь. — Он молчал еще около минуты, что для обоих была равна вечности. А после, тяжело и неохотно взмахнув рукой, просто исключил бедную Двухцветную. Руббери — единственная, кто вывел Столового на такие мысли. Единственная, кто заставил задуматься обо всем. Только она заставила этого безумного маньяка действительно поразмыслить, продолжать ли начатое. И стоило только Прибору присесть, дабы уйти в себя и подумать, как тут произошло то, чего он не ожидал. По крайней мере, явно не сейчас.