Не любя – полюбишь, не хваля – похвалишь

Наступила весна. Снег еще не растаял, но в городе его было намного меньше, чем в селе и тем более в лесу. Приехав в Петербург, Бинх снял себе небольшую комнатку не очень далеко от Третьего отделения, где ему отныне предстояло служить – настолько близко, насколько позволяли накопления. Кто знает, какой теперь будет оклад, но вряд ли высокий. Бинх явился, куда следует, выполнил все формальности, а к вечеру квартирная хозяйка удивила его сообщением, что о нем уже спрашивали. – Кто? – опешил Александр, недоумевая, кто мог знать, что он снова в столице. Никому из старых друзей он о том не сообщал, да и не осталось таковых, если честно. Неужели… неужели проклятый Змей? Огненный Змей, больше известный как Яков Петрович Гуро, один из гениальнейших следователей и легенда столичного сыска? За дневными хлопотами Бинх совершенно о нем забыл, но теперь тоскливое ноющее чувство вернулось, вгрызаясь в душу, а следом пришла злость – на Гуро и на себя. – Да приходил давешня один. Чопорный такой, кичился, будто из господ, – пожилая хозяйка фыркнула, – а то я не вижу, что простой служка. А, он карточку барина сваво оставил. Тот велел явиться по адресу. Бинх принял визитку и не без изумления прочитал имя. – И когда велел явиться? Завтра? В какое время? – Как только получите сообщение. Даже если будет поздняя ночь. Очень настаивал на своем. Странный он, конечно… – Весьма… – бывший пристав посмотрел на часы и решился. Таким людям не отказывают, даже если их просьбы нарушают некоторые правила приличия. *** – Добрый вечер, Александр Христофорович, весьма рад знакомству. Бинх почтительно поклонился, хотя не был уверен в искренности прозвучавшего. Более того, он бы удивился, если бы этот человек с проницательными глазами, которому стукнуло почти полвека, был рад знакомству с ним, ссыльным офицером. Тезке Бинха, Александру Христофоровичу Бенкендорфу, было сложно дать его годы. Военная выправка, стать, определенная природная красота – все было при нем. Но главное – его взгляд. Оценивающий, цепкий, то насмешливый, то жесткий, в зависимости от того, какие мысли сейчас занимали его разум. Да, он был благородный человек, в высшей степени преданный государству, но также он был шефом жандармов, начальником Третьего отделения и, судя по словам Гуро, главой какого-то тайного общества, в которое входила в том числе и нечисть. – Прошу прощения за столь поздний визит, но мне сказали, что дело не требует отлагательств… – Верно. Отбросим пустые любезности, вы ведь уже знаете о моем тайном обществе? Я сейчас не о масонах, как вы понимаете. – Знаю, – осторожно проговорил Бинх, прекрасно осознавая, что его подтверждение – пустая формальность для создания иллюзии диалога. Бенкендорф отрывисто кивнул. – Тогда к делу. Не хотели бы вы к нему присоединиться? – А у меня есть выбор? – спросил Бинх, запоздало прикусив язык. Его собеседник чуть усмехнулся краем губ. – Вы правы. В обычной ситуации, конечно, вряд ли… но Змей сказал, что вы можете пригодиться. Поскольку я понятия не имею, чем вы взяли огненного бабника и к чему вы нам в обществе, я даю вам право выбора. Бинх шумно втянул воздух, чувствуя, как кровь приливает к лицу, подгоняемая вспыхнувшей яростью. Неужели глава Третьего отделения считает, что Гуро просто решил протащить в общество своего… любовника?! – Раз уж у меня есть выбор, то позвольте отказаться. Мне бы хотелось быть от Якова Петровича настолько далеко, насколько позволяют размеры Петербурга. А еще лучше – вернуться в Диканьку. Я там уже, так сказать, прижился. Бенкендорф не стал скрывать своего удивления, приподняв изящно изогнутую бровь. – Вот оно как… интересно. Тогда прежде, чем мы распрощаемся, разрешите поинтересоваться, какими оберегами от Огненного Змея вы пользовались? – Оберегами? – Бинх немного растерялся, вспоминая. – Случайно вышло, что он нюхнул пучок валерианы и стал чихать. А так… вроде все. – Все? – недоверчиво уточнил Бенкендорф. – Без собранных в русалочью неделю трав? – Да если бы я знал, – Бинх развел виновато руками. – Может, тогда не пришлось бы поливать его из ведра водой. – Святой? – Да откуда у меня ведро святой воды? Обычной. Бенкендорф некоторое время молчал, а потом вдруг коротко расхохотался. – Обычной водой! Огненного Змея! Вот уж он злился-то, а! Что ж… – он перестал смеяться и кивнул гостю уже дружелюбнее, – в таком случае прошу вас простить меня за подозрения и еще раз подумать о моем предложении. У вас несколько… нестандартные методы борьбы с нечистью. Теперь я понимаю, почему Змей обратил внимание на то, что вы стреляете ведьм или бросаетесь на них с саблей… – Ну да, приятно осознавать, когда отмечают твою глупость, – мрачно отозвался Бинх. Бенкендорф покачал головой и указал в сторону кресел, предлагая присесть. Когда гость подчинился, хозяин дома расположился в кресле и сам. Предложил выпить, но Бинх отказался, решив сохранить ясную голову. – Вы не правы. Я бы назвал это интуитивными озарениями. Ганну – кажется, так звали ведьму, которую вы застрелили? – вы убили выстрелом в голову. Она была ведьмой, но живым человеком. Даже если бы она не умерла, вы бы вывели ее из строя надолго. Далее следовало бы похоронить ее с колом в груди, чтобы она не превратилась в упырицу, но в целом вы поступили абсолютно верно. Она не могла видеть, не могла слышать и управлять телом. Нападая на Марию, вы также целились в голову, мне рассказал об этом Змей. Ну и то, о чем он умолчал… это весьма оригинально, я запомню. Так что… повторюсь, подумайте еще раз. Я дам вам время, а пока давайте немного расскажу о нашем обществе. Вам ведь наверняка интересно, откуда оно взялось? – Бинх кивнул. – Что ж… не буду углубляться в историю своего рода, это не так важно, но мои предки периодически имели дело с нечистью, обзаводясь интересными связями, а мой дед решил немного упорядочить процесс. Именно он создал тайное общество, отец поддержал его начинание, а я продолжаю дело. Нечисть существует – это факт. Ее нельзя искоренить полностью. Иногда она вредит людям, иногда нет. Так почему бы не повернуть это на пользу государству? Мы изучаем нечисть, боремся с ней, а иной раз, напротив, помогаем. Иногда нечисть помогает нам. – Как Яков Петрович? – О да. Огненный Змей – весьма ценное приобретение. Легенды рассказывают, какие Огненные Змеи бабники, но ни одна не упоминала, что кто-то из них может быть потрясающим следователем. Мне повезло. – Вы привели его в общество? – полюбопытствовал Бинх. Бенкендорф помедлил. – Откровенность за откровенность, Александр Христофорович. Признайтесь честно – вы спали со Змеем? – Нет! – его гость вскочил с кресла, и Бенкендорф примирительно поднял руки. – Успокойтесь, прошу вас, а то кто-нибудь прибежит, решив, что на меня совершается покушение… – Бинх, спохватившись, сел на место. – Что ж, я вам верю, мне просто интересно… впрочем, не важно. Я расскажу, как в нашем обществе появился Змей. История, в общем-то, нелепая, мне за нее до сих пор стыдно, но не в том плане, о котором вы подумали, не смотрите так. Мне было всего лет пять, а Огненный Змей равнодушен к детям и не беспокоит девственниц. Его влечет лишь к тем, кто уже познал любовные утехи. Люди моего отца поймали Огненного Змея у одной вдовы – как положено, окропив все щели дома святой водой. Змей ее не любит и не может преодолеть. Он достаточно сильная нечисть – может даже касаться креста, хотя не может надеть его на шею, начинает принимать истинный вид. Святая вода его тоже не убьет, однако он боится, бегает от нее. В тот раз его удалось обмануть – пытаясь спрятаться от преследователей со святой водой, Змей уменьшился до ладони (он может менять свои размеры в истинном обличии) и спрятался в кружке. Тут-то кружку, перевернув, и поставили в ушат, а туда налили святой воды, облив и кружку. Так ему стало некуда бежать – из-за воды он не мог ни прожечь свою темницу, ни перевернуть – его бы сразу залило. Эту сложную конструкцию принесли моему отцу, но тот торопился по каким-то делам и оттого не мог заняться Змеем. К сожалению, как и любой ребенок, я был любопытен. Хоть мне и запрещали заходить в кабинет отца, я решил посмотреть, что такое ему принесли. И Змей этим воспользовался. Он долго упрашивал меня, сулил сладости и золото, а потом начал плакаться, что мой отец отрубит ему голову заговоренным топором и прижжет святой водой, совсем убив. И слушать его оправдания не будет, потому что он, Змей – нечисть, которую все считают злой, а он не злой, – Бенкендорф усмехнулся. – В общем, вы представляете, как он умеет болтать, успели убедиться, не так ли? А мне, маленькому мальчику, который очень гордился отцом, очень льстило, когда про него говорили, какой он сильный, могучий и мудрый – но я твердо был уверен, что он не стал бы без суда казнить даже распоследнюю нечисть. И Змей сказал, что чтобы оправдаться, ему нужно поговорить с моим отцом, и если я, добрый мальчик, выпущу его, он сей же час полетит к отцу и все-все ему расскажет, как дело было – пока его совсем не оклеветали. И вообще обещал исполнить все, что захочу, в благодарность за помощь. Ну, я и вылил воду из ушата, а потом поднял кружку. Змей в снопе искр сразу умчался прочь. И вы мне говорите о глупости? – Вы были ребенком, – Бинх пожал плечами. – А Яков Петрович, похоже, умеет очаровать детей и тех, кто от них недалеко ушел. – Вы о Темном? Да, такая редкость, смерть, проклятие… впрочем, я продолжу. Мне тогда здорово влетело, но делать было нечего. В ту пору в дивизии отца произошло нечто неприятное, он не хотел выносить сор из избы и сам пытался найти виновника. Очень сердился по этому поводу, но я спросить о том боялся – отец все еще досадовал из-за отпущенного Змея. Я отчаянно хотел, чтобы у отца все получилось, и тогда вдруг услышал знакомый голос, который сказал, что если я того желаю, то он все уладит, и тогда мы будем в расчете. Нечисть – она ведь связана своими обещаниями. Может извернуться и выкрутиться, но формально все исполнит. Я согласился, и Змей действительно нашел виновника, после чего улетел. Тут бы истории и конец, но спустя время Змей внезапно вернулся и заявил, что ему понравилось расследовать запутанные дела, можно еще? Они с отцом договорились, и этот договор потом перешел ко мне. Вот и развлекается, его всякое расследование в восторг приводит. Лет двадцать назад выпросил себе документы, теперь еще и всеобщим вниманием упивается. – А в чем его выгода кроме веселья? – Бинх подозрительно прищурился. В альтруизм Гуро ему не верилось. – Безопасность. Огненный Змей действительно умен – он рассудил, что если его поймали один раз, то смогут и второй. Лучше заранее присоединиться на своих условиях. Мы его не выдадим другим борцам с нечистью и закроем глаза на его безобразия – если он никого не уморит до смерти. Ну, либо мы о том не узнаем, тут уж сказать не берусь, просто надеюсь, что ему не приходило и не придет в голову кого-то свести в могилу. Змею нравится разгадывать сложные загадки, в том числе и те, в которых замешана нечисть, о которой он знает немало. Так и живем. Странное создание, признаюсь вам. Бинх был абсолютно солидарен с ним. Нечисть, которой интересно расследовать преступления и охотиться на другую нечисть… он чувствовал, как Бенкендорф наблюдает за ним, оценивает, ждет. О шефе жандармов ходили сплетни, слухи, легенды. А все оказалось еще невероятнее. – Если я… присоединюсь к вашему обществу, то каковы будут мои обязанности? – Учитывая род вашей деятельности последнее время, будете помогать в расследованиях дел, связанных с нечистой силой, – Бенкендорф пожал плечами. – Обеспечивать силовую поддержку. Дело всегда найдется. – А взамен? – Поддержка общества. Моя поддержка. Поверьте, это дорогого стоит. Бинх охотно верил. С главой Третьего отделения лучше не спорить, а его благосклонность способна горы свернуть. Пусть даже Третье отделение появилось уже после того, как Бинху пришлось покинуть Петербург, но слухи и о нем, и о самом Бенкендорфе долетали до самой Диканьки. Какой уж тут выбор? Помалкивать и делать свою работу, опасаясь, как бы Бенкендорфу не пришло в голову зачистить концы? Не просто так он раскрыл подробности о своем обществе… если это, конечно, правда. Может, он специально придумал легенду, чтобы Бинх, отказавшись от заманчивого предложения, не разболтал истинного положения вещей? Он мысленно поморщился. Интриги – это определенно не его. – Мне кажется, в моей ситуации наиболее адекватным вариантом будет согласиться. У вас положены какие-то обряды посвящения, плащи и тайные знаки? – Позднее, – Бенкендорф улыбнулся одними губами, словно не сомневался в ответе. – Пока, если вы не утомлены первым днем в столице, я бы попросил вас сразу присоединиться к одному делу. Я думал съездить сам, но вам это будет любопытнее и полезнее. Карета подана, не все ли равно, какой Александр Христофорович прибудет на место? – Если вы так говорите, то, вероятно, абсолютно без разницы, – предположил Бинх, поднимаясь и кланяясь гостеприимному хозяину. Тот махнул рукой, прощаясь. Когда дверь за новым членом общества закрылась, Бенкендорф откинулся на спинку кресла и задумчиво переплел пальцы. Огненный Змей всегда добивался своего. И ничем хорошим это обычно не заканчивалось – во всяком случае для того, кого Змей считал своим. *** Кучер довез Бинха до нужного дома и остался ожидать во дворе, что обнадеживало. Кроме адреса и того, что нужно ждать, он ничего сообщить не мог – только то, что небольшой, но довольно богатый особнячок принадлежал купцу Медведкову, имя которого ничего Александру, порядком отставшему от столичной жизни, не сказало. Поэтому новоявленный член тайного общества просто зашагал к двери, в которую и постучал. Никто не откликнулся, и Бинх, дернув ручку, обнаружил, что дом не заперт. Ждали Бенкендорфа? Проверив пистолет, он осторожно вошел в темную прихожую. Немного пройдя, увидел свет, льющийся в открытую дверь, свернул туда и замер на пороге, пораженный увиденным. – Александр Христофорович, ну наконец-то! Гуро обернулся и тоже застыл, несколько обескураженный. Похоже, Александр Христофорович ожидался немного другой. Но Яков быстро взял себя в руки и широко улыбнулся. – Ну вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! Николай Васильевич! Николай Васильевич, ну гляньте сюда, клянусь, это не мертвяк! Только тут Бинх, чье внимание было полностью сосредоточено на Якове, заметил черное пятно в уголке – это Гоголь в своей неизменной крылатке сжался и свернулся там в комок, точно еж. Когда он развернулся и поднял лицо, Александр поразился его бледности с каким-то землистым оттенком. Увидев вошедшего, Николай слабо улыбнулся, выдохнул что-то вроде «Алксндхрстфрч» и, зажав рот, снова отвернулся. Гуро сокрушенно покачал головой. – Ну что ты будешь делать, уже почти полгода выезжаем на трупы, а вы все как в первый раз тело видите! Николай что-то пробормотал и помотал головой. Насколько понял Бинх, его не то, чтобы тошнило – скорее, он пытался то ли сдержать очередное видение, то ли не упасть в обморок. – А где тело, кстати? – спохватился Александр. Гуро усмехнулся. – А как же приветственные объятия? – укоризненно вопросил он. – Слезы, радость воссоединения? – Мне кажется, объятия – это последнее, о чем сейчас думает Николай Васильевич, – Бинху молодого писаря стало даже жаль, таким он выглядел несчастным. – Он – да, – согласился Яков. – А обо мне вы подумали? «А о вас я думаю слишком часто», – мысленно выругался Александр и церемонно поклонился. – Я подумал, что раньше вы предпочитали брать быка за рога и сходу переходить к делу. Но, раз уж вы нашли минутку на формальности… добрый вечер, рад встрече. Тело где? – А откуда вы знаете, что тело вообще есть? Может, мы приехали на ограбление, – Гуро прищурился, но Бинха было не так просто сбить с намеченного пути. Он красноречиво указал на Гоголя. – Может, я и не гений сыска, но я успел заметить, что Николай Васильевич реагирует так именно на трупы, причем довольно кровавые. Например, если у них лицо собаками изгрызено… – услышав эти слова, Николай как-то булькнул и помотал головой, однако Бинх лишь непреклонно нахмурился. – Ну уж простите, что напомнил, господин дознаватель, вы сами выбрали эту работу. – Я знаю. Все нрмально. – Ну и потом, вы сами упомянули тело, – подвел итог своим логическим заключениям Бинх. – Николай Васильевич уже поймал одно видение, теперь немного отходит, – пояснил Яков, вновь улыбаясь. Вообще, он как-то слишком улыбался для следователя, приехавшего расследовать убийство, хотя Александр припомнил, что, когда Гуро только оборачивался к двери, его лицо было серьезным и строгим. Правда рад видеть, что ли? Нашел время. – Но прежде, чем наш ясновидящий поделится с вами своими соображениями, взгляните на тело сами. У нас и впрямь убийство, и весьма занимательное. Гуро широким жестом пригласил проследовать с ним за изящную китайскую ширму. Только сейчас Бинх как следует осмотрелся, куда попал, и мысленно отчитал себя за неосторожность – его голова была так занята Яковом, что он совершенно не изучил обстановку. Они находились в аккуратной и ярко освещенной спальне, у окна, завешанного сейчас тяжелыми шторами, стоял туалетный столик с какими-то баночками. У стен имелись сундуки с вещами. Кровать была отгорожена уже упомянутой ширмой, на которую Гоголь старался не смотреть, засев в противоположном углу. В целом обстановка была богатой, но совсем не гармонировала между собой – тут китайский стиль, там жостовская роспись, а здесь часы с ангелочками в стиле рококо. На кровати лежала женщина, и Бинх вполне понял состояние Гоголя – он сам искривил губы в гримасе отвращения и неприятия: лица у женщины не было. Точнее, было, но лишь половина – ее словно кто-то укусил за нос, отхватив приличный кусок щеки. В дыре можно было различить зубы, окрашенные кровью, которые застыли в вечной улыбке. Хрящик из откушенного носа торчал осуждающе. Темные волосы разметались по подушке, глаза были закрыты, на лбу – уже засохшие брызги крови. Женщина лежала в постели, укрытая одеялом, будто неведомое чудовище застало ее во время сна. Неужели она не пыталась бежать? Александр склонился над убитой, и Гуро услужливо посветил ему ладонью, на которой плясали язычки огня, бросающие причудливо дрожащие отблески на мертвенно-бледную кожу женщины. Приглядевшись, Бинх разобрал следы зубов – узких, длинных частых. Такие он еще не встречал. – Хозяйка? – Да, купчиха Марья Афанасьевна Медведкова, – Яков кивнул, проводя рукой над одеялом и показывая собеседнику распустившиеся на ткани алыми розами пятна крови. – Ее обнаружила служанка, но подробностей пока не знаем – у нее истерика, кухарка сейчас ее в себя приводит в соседней комнате. Мы приехали минут за тридцать до вас и ожидали Бенкендорфа – он хотел посмотреть, как справляется Гоголь. Но уважаемый Александр Христофорович решил прислать вас. – Мужу уже сообщили? – спросил Бинх, не желая обсуждать, почему глава общества поступил именно так. – Она вдова. Муж погиб два месяца назад. Александр покосился на Гуро, но от комментариев воздержался. Вдова, значит… и, похоже, симпатичная. Была. – Обратите внимание на руку, Александр Христофорович. Бинх послушно опустил голову: рука погибшей висела плетью, выбившись из-под одеяла. Под ней натекла порядочная лужа темно-красного цвета, в которой валялся огарок свечи, а белую фарфоровую кожу исчертили несколько бордовых линий, которые вели от пальцев к локтю. Там красовался еще один укус, следы зубов были видны еще отчетливее. Какое животное могло их оставить? Причем плоть была не оторвана, не откусана – она странно висела лоскутами с теми же следами зубов. Как будто животное кусало одно и то же место несколько раз, примеривалось, грызло… Александр поежился. Гуро присел на корточки, одной рукой подсвечивая рану, а в другую взяв пинцет. Бинху показалось, что он даже слышит чавкающий звук, с которым следователь оттягивал край раны. – Посмотрите на кость. Укус был настолько глубоким, что царапины от зубов остались даже на ней. Но перегрызть кость не удалось, хотя кусали несколько раз. – Это… существо хотело отгрызть ей руку? – осторожно предположил Александр. Гуро пожал плечами, а затем, подумав, покачал головой. – Посмотрите на раны еще раз и скажите, что вы думаете. – На теле, судя по всему, еще такие же раны? – Бинх решил пока не трогать одеяло, просто стоял, для надежности спрятав руки за спину, чтобы ненароком ничего не задеть. Яков кивнул, подтверждая его догадку. – Она умерла от потери крови? – Пока не могу сказать, – на этот раз Гуро покачал головой. – Вот когда проведу вскрытие, тогда и поговорим… – из-за ширмы раздался душераздирающий вздох, и Яков повысил голос. – Ладно, ладно, Николай Васильевич, можете не присутствовать при этом. Но в следующий раз – чтоб уж точно! – Да, Яков Петрович. – Мне кажется, – заметил Бинх, который все еще внимательно разглядывал рану на руке купчихи, – эти ранения нанесены намеренно, чтобы запутать нас, – он выпрямился и указал на изуродованное лицо. – Животные в первую очередь съели бы что-то повкуснее. Вороны, например, выклевывают глаза. – Многие съедают язык, – Гуро встал, с любознательным видом сунул пинцет между зубов и попробовал их аккуратно разжать. Александра передернуло – проделано это было прямо через порванную щеку. – Язык на месте. Опять же, звери обычно сразу перегрызают горло, а шея чиста… и почему вы полагаете, что это животное? – Я понимаю, к чему вы клоните – купчиху убила какая-то нечисть. Но я говорю лишь то, что знаю, – Бинх все же не удержался и приподнял край одеяла. Женщина была одета в пропитанную кровью ночную рубашку. – Кто может оставить такие укусы – каюсь, не в курсе. А вы? Гуро неопределенно пожал плечами и отложил пинцет. – Николай Васильевич! Давайте к нам. Будем показывать Александру Христофоровичу, чему мы научились. Гоголь, подчинившись, робко заглянул за ширму, но тут же спрятался обратно. Яков нахмурился и повысил голос, жестко приказав: – Гоголь! Отставить бояться. Немедленно идите сюда. – Я не б-боюсь, – отозвался Николай из-за своего укрытия. – Меня просто немного… нехорошо мне. А если я… слегка забрызгаю улики? Яков обреченно вздохнул и заговорил совершенно иным тоном, мягко и вкрадчиво: – Ну дорогой мой, золотой, яхонтовый, все будет в порядке, я вам обещаю. Столько раз уже мы с вами такое проделывали… – И один раз меня все-таки… вывернуло! – Милый мой, это естественная реакция организма на запах трупа двухнедельной давности! Мутило даже меня. Давайте-давайте, выходите, а то Александр Христофорович подумает, что вы трусите. – Не сказал бы, – возразил Бинх, – Николай Васильевич отличается поразительной храбростью и безрассудством. – Звучит совсем не как комплимент, – угрюмо откликнулся Гоголь и наконец подошел к ним. Вид у него был решительный, но зеленоватый. – Мне не страшно. Я просто боюсь все испортить. Гуро вздохнул снова и сделал приглашающий жест. Николай, сглотнув, осторожно приблизился к кровати. Что-то хлюпнуло, и он с досадой посмотрел под ноги – сапог вляпался в лужу крови. – Не обращайте внимание, – торопливо велел Яков, – продолжайте. Гоголь отрывисто кивнул и, не давая себе передумать, протянул руку, чтобы коснуться отвратительной раны на лице женщины. Едва его пальцы погрузились в щеку, добравшись до зубов, как Николай с судорожным вздохом запрокинул голову. Его затрясло, и Гуро поспешно придержал его за плечи, не давая упасть. Вскоре Николай обмяк, и Бинх помог оттащить его в сторону от кровавой лужи. Яков присел на корточки и привычным движением извлек из кармана пузырек, вытащил пробку и сунул под нос Гоголю. Даже со стороны Александр почувствовал едкий неприятный запах, который, казалось, миновал ноздри и ввинчивался сразу в мозг. Николай вздрогнул и захлопал глазами, а Яков удовлетворенно кивнул и спрятал пузырек. – Все нормально? Можете говорить? – Д-да, – Гоголь лихорадочно кивнул и поморщился, все еще чувствуя отвратительный запах нюхательной соли. Хотя тот, разумеется, не шел ни в какое сравнение с ароматом гниющего тела, которое они нашли три недели назад. – Я буду перечислять все подряд, хотя часть я видел и в прошлый раз. Сначала была эта женщина, в трауре. Она плакала на кладбище. Мужчина в лавке – наверное, ее супруг покойный. Потом… потом я видел сердце, настоящее… – Николай поежился. – Как то, которое Леопольд Леопольдович мне показывал на вскрытии… – Значит, как на чужие вскрытия ходить – это мы с удовольствием, – заворчал Гуро, – а как ко мне… – Яков Петрович! – шикнул на него Бинх. – Сами виноваты, что не вы первый предложили Николаю Васильевичу сердце. – Зато первым успел предложить руку! – Это которую мавки оторвали? – Не переживайте, Яков Петрович, на ваше вскрытие я обязательно приду, – не удержался Гоголь. Гуро усмехнулся. – Уж постарайтесь, голубчик, я в ближайшие лет триста помирать не собираюсь. Что ж, отставить шутки, давайте к делу. Что вы видели после сердца? – Оно билось, – упрямо продолжил Николай. – Сжималось и разжималось. А потом почернело и рассыпалось. Еще я видел острые зубы, хотя они больше напоминали длинные тонкие ножи. – Типа стилетов? – уточнил Яков. Гоголь подумал и кивнул. – А кому они принадлежали? – Не знаю. Только зубы. Потом я почувствовал, как они вонзились мне в руку и начали кусать, грызть, глодать… кровь во все стороны, ошметки мяса… – Николай рассказывал об этом с такой мрачной решимостью, что у Бинха не осталось сомнений – писарь уже закалился в боях и привык ко всему, а реакция его тела оставалась непроизвольной и неконтролируемой, что Гоголя порядком раздражало. – А в окно опять смотрела девушка. – Опять? – озадачился Бинх. – Гоголь видел ее в свое первое видение, – пояснил Гуро. – Расскажите подробнее, Николай Васильевич. – В первый раз она наблюдала в окно за купчихой. Ночь, снаружи темно, а в горнице светло, поэтому я с трудом разобрал ее лицо. Понял только, что волосы светлые, губы плотно сжаты… а в этот раз она наблюдала уже за мной. Заглядывала в окно, вот примерно так, – Гоголь прижал ребро ладони к носу, показывая, насколько выглядывала девушка. – Но это точно та же самая, с огромными черными глазами. Она смотрела, как меня грызут. – Вы узнаете ее, если увидите? – уточнил Яков. Николай твердо кивнул. Бинх нахмурился. – Вы полагаете, это убийца? – Не факт, – покачал головой Гуро. – Видения Гоголя весьма запутаны. Это может быть и убийца, и свидетель, и причина смерти, и следующая жертва. – Но жертва, как я понял – Гоголь! – Александр вскинул брови. – Вы что же, опять будете ловить на живца?! – Если бы мы точно знали, что убийца нанесет новый удар, – Яков покачал головой. – Надо будет проверить, не было ли таких случаев в архиве. – И в секретном архиве? – Гоголь поежился. Бинх тут же поинтересовался: – Что за секретный архив? – Третьему отделению всего несколько лет, – пояснил Гуро, – но в нем хранятся все дела, которыми занималось общество Бенкендорфа. То есть, Николай Васильевич имел в виду, нужно ли проверять дела, где была замешана нечисть. Ну разумеется! – И что же значит ваше видение? – уточнил Александр. Гоголь виновато отвел взгляд, а Яков весело пожал плечами. – Будем разбираться! Но тут определенно замешана женщина. И, возможно, любовь – раз уж в видении фигурировало сердце, причем любовь несчастная. Так что сherchez la femme, господа. Хорошая фраза, Николай Васильевич, вставьте куда-нибудь в свои истории, которые вы пишете. – Ну да, ну да, казаки и черти же на чистейшем французском изъясняются, – заворчал Гоголь, одновременно и краснея от того, что про его писательство вспомнили, и сердясь, что туда лезут люди (точнее, нелюди), в писательстве несведущие. – Что ж. Первичный осмотр тела произведен, – принялся перечислять Гуро. – До вашего прихода я исследовал место преступления, но ничего подозрительного не обнаружил. Окно было закрыто изнутри, шторы плотно задернуты. Из колюще-режущих предметов в спальне только ножницы да булавки для волос. Но под орудие преступления они явно не подходят. Убийца мог проникнуть только через дверь или любым колдовским способом. Пойдемте опросим служанку и остальных домашних, я велел собрать всех. В соседней комнате уже было многолюдно, но Гоголь покачал головой – блондинки из своих видений он не нашел. Из родственников у покойной остался только сын, который сейчас находился под Петербургом по торговым делам – именно он принял лавку покойного отца. Женат он пока не был, хотя невеста, как объяснили слуги, вроде как имелась. Пожилая служанка Глафира, нашедшая тело, рассказала, что ночью проснулась и пошла по малой нужде, а в коридоре ей послышались какие-то звуки и шорохи в хозяйской спальне. Она постучалась, но никто не отозвался. Теперь в тишине раздавался только стук падающих капель, и Глафира, испугавшись, что опрокинулись какие-то дорогие заморские духи хозяйки или масляная лампа, решилась войти в спальню, аккуратно освещая путь свечой. Не почувствовав ожидаемых запахов, служанка прошла немного и разобрала другой – тяжелый, непривычный, от которого во рту почему-то появился привкус железа. Глафира заглянула за ширму, сначала ничего не заметила, а потом опять капли со стороны кровати… служанка подошла к хозяйке, подняла свечу… ее крик перебудил всю прислугу, а вот крика хозяйки никто не слышал. – И кто мог решиться на такое зверство! – запричитала Глафира, залившись слезами, и вокруг нее опять захлопотала кухарка. К ней и обратился Гуро: – А вам что-то известно о… знакомствах хозяйки? Об отношениях с кем-то? – Да что вы такое говорите! – осерчала кухарка. Гоголь, который прилежно протоколировал допрос, чуть не подскочил от неожиданности. – Марья Афанасьевна мужа-то покойного так любила, так любила! Убивалась по нему сильно, из траура не выходила, чуть ли не заперлась у себя в комнате, все рыдала. Мы уж сыну ее, Димитрию Алексеичу, говорили, чтоб не уезжал, не оставлял мать надолго, он почти и согласился, но хозяйка сама его отослала… сказала, мол, не позволю тебе испортить всего, чего отец добился, иди продолжай его дело! Горе-то какое, Димка наш теперь сиротинушкой остался… – кухарка сама не удержалась от слез. Бинх покосился на Гуро, который внимательно вслушивался в этот поток речи. Если купчиха действительно мужа покойного любила и тосковала по нему, да еще и комнаты своей почти не покидала, уж не значит ли это, что к ней ее муж и повадился? – А не упоминала ли хозяйка… – Александр замялся, подбирая слова. Не спрашивать же, не являлся ли хозяйке покойник? – Я имею в виду, для хозяйки, наверное, смерть мужа была таким ударом, что она и поверить не могла, что его больше нет? Не было ли у нее каких-то… не знаю, симптомов болезни? Может, вела себя странно? Кухарка призадумалась, и ответила Глафира, которая, похоже, являлась личной служанкой купчихи: – Хозяйка на сердце стала жаловаться. Димка-то хотел доктора вызвать, но мать не позволила. Очень она их боялась, считала, что мужа покойного залечили. Жаловаться перестала, но я-то уж видела, как она иной раз за грудь хватается. Я ей от бабки-знахарки травок принесла, ей вроде полегче стало, только кашляла она все, болезная… – Еще на живот жаловалась, – кухарка насупилась, – а я только свежие продукты закупала! Все пробовала, что она ела, и ничего! – Может, ребеночка ждала? – спросила Глафира и снова заплакала. – Ни хозяйки, ни дитяти… – А как Марья Афанасьевна к возможной невестке? – перебил Гуро. – Что это вообще за девушка? – Да Настасья, дочь друзей хозяйских, через улицу живут, тоже из купеческих, Краюшкины, – встряла кухарка. – Девка-то работящая, не красавица, но спокойная и покладистая. Часто в гости друг к другу хаживали. – А сам Дмитрий Алексеевич согласен на свадьбу? – Гуро прищурился, и слуги под его проницательным взглядом зашептались. Глафира всплеснула руками. – А чего бы и нет? Хорошая девка Настасья, будет ему помощницей. Кого ему еще надо? – Ладно, – взгляд Якова, жгущий хлеще каленого железа, погас. – Тогда поговорим о торговых делах. В лавке ведь был приказчик? – Да, только он не живет здесь, у Архипа семья большая. Сам-то человек хороший, честный, нынче, пока Димка в отъезде, все в лавке сидит. Получив все нужные адреса и отдав необходимые распоряжения, Гуро оставил слуг и вышел во двор, за ним потянулись и Бинх с зевающим Гоголем, который, похоже, порядком вымотался из-за двух видений. Александр хмуро смотрел ему в спину, размышляя о видении Николая и показаниях слуг. Гуро сразу направился к карете Бенкендорфа. Приглядевшись к кучеру, он велел: – Семен, с моим кучером идите в дом и погрузите тело в экипаж хозяина. Раз уж он не изволил явиться, беру тебя в свое распоряжение. Отвезешь погибшую в Третье отделение на вскрытие. А потом поезжай домой. Мы дальше своим ходом. – Слушаюсь, Яков Петрович, – Семен соскочил на землю и скрылся в доме. Бинх очнулся от своих мыслей. – Своим ходом? – Да, места у меня хватит, – кивнул Гуро и улыбнулся. – Вы так любезно дали мне кров в Диканьке, позвольте отплатить тем же. Приглашаю к себе. – Так, стоп, – Александр нахмурился. – Спасибо за предложение, но я уже снял квартиру. Тем более, в отличие от вас, я не имею склонности к ночным визитам. – Но до моего дома рукой подать, – возразил Яков, – а вам наверняка ехать неблизко. Кроме того, поскольку Семен сейчас поедет в Третье отделение, у нас остается всего одна бричка – моя. Так зачем гонять лошадей, остановитесь у меня. Хотя бы на одну ночь, а поутру – сразу в Третье отделение. – Нет, спасибо, – снова отказался Бинх, наблюдая, как погружают завернутое в ткань тело в экипаж. – Моя квартира неподалеку от Третьего отделения, как раз по пути. – Вам больше по душе ехать в компании трупа, чем в моей? – Гуро усмехнулся и, не дожидаясь ответа, круто развернулся на каблуках. – Николай Васильевич, вы опять спите на ходу! Залезайте в бричку, скоро будем дома. Александр насторожился – Гуро отвезет Гоголя к себе? Если подумать… если Лиза все еще находится в колдовском сне, то юный писарь, тоскующий по утрате, как нельзя подходит под вкусы Огненного Змея. Ну разве можно это так оставить? Бинх чуть нахмурился, не понимая, вызваны ли эти мысли заботой о Гоголе или… ревностью? Николай, тряхнув головой и легонько похлопав себя по щекам, ввалился в дверь повозки, которую придержал для него Яков, все еще вопросительно смотрящий на Бинха. – Может, все-таки с нами? Ваша квартирная хозяйка наверняка уже давно спит. – Ладно, – решился Александр, и Гуро, торжествующе улыбнувшись, махнул рукой, отсылая Семена в Третье отделение. К ним уже спешил кучер Якова. – Надеюсь, я вас не слишком стесню. – Отнюдь, – следователь дождался, когда Бинх заберется в бричку (он предупредительно устроился рядом с Гоголем), и тоже уселся напротив. Кучер запрыгнул на козлы, и кони поехали прочь от места преступления. – Я хочу отплатить вам за вашу помощь – уж я-то вас точно стеснял своим соседством. Признаться, весьма рад вашему приезду… а вы, Николай Васильевич? Ответа не последовало. Александр повернул голову и увидел, что убаюканный мерным движением Гоголь уснул, привалившись к стенке брички. Гуро хмыкнул и прижал палец к губам. Дальнейший путь они проделали в тишине, нарушаемой лишь цокотом копыт. Однако скоро он стих, и бричка остановилась. Яков потянулся вперед и ласково потрепал Николая по плечу. – Просыпайтесь, голубчик, приехали. Вставайте, а то ваша нянька с меня шкуру спустит, а я ее пока менять не намерен. – Нянька? – переспросил Бинх, когда дверь открылась и снаружи раздался ворчливый голос: – Ну вот, опять за полночь приехали! И где вас только черти носят, барин! – По работе, Яким, по ра-бо-те, – сонно отозвался Гоголь, зевая и протирая глаза. Виновато кивнув Бинху и Гуро, он выбрался наружу. Яков поджал губы. – И никакой я не черт. Дверь закрылась, и бричка поехала дальше. Только сейчас Александр сообразил, что его обманули. Хотя… разве обманули? Ему же никто не говорил, что Гоголь тоже едет к Гуро. Но наверняка следователь специально все подстроил! Бинх прикрыл глаза, вслушиваясь в стук подков по мостовой, чтобы успокоиться. И вновь распахнул, вздрогнув, – его лодыжки коснулась трость Якова. Тот чуть улыбался. – А вам спать не надо. Скоро уже приедем. Желаете отужинать? – Нет, благодарю, – подумав, отказался Александр. Ему действительно отчаянно хотелось спать. Все-таки, весь день в хлопотах… – Если не возражаете, я сразу лягу. – Конечно, – улыбка Гуро стала шире и излучала радушие. – Вы, верно, устали с дороги. – Послушайте, Яков Петрович, – не удержался Бинх, – к чему вам это все? – К чему? Я просто хочу выразить вам свою благодарность. – Разве нечисть умеет быть благодарной? Улыбка Змея превратилась в болезненную гримасу. – Как раз нечисть умеет. Приходится. Хотим мы того или нет. Бричка остановилась. Кучер спрыгнул на землю и распахнул дверь. Бинх вышел и потянулся, разминая плечи. Как ему надоело трястись в повозках! Но проделать весь путь от Диканьки до Петербурга верхом со всем скарбом – об этом не могло быть и речи. Мимо пробежала молоденькая служанка и остановилась у открытой двери брички. Краем уха Александр уловил, что речь идет о нем и о распоряжениях по хозяйству. Девушка повернулась к нему и сделала легкий реверанс. – Я провожу вас, Александр Христофорович. – А Яков Петрович? – машинально спросил Бинх, обернувшись. Гуро как раз наклонился, чтобы закрыть дверь брички. Заметив взгляд спутника, он усмехнулся. – А Яков Петрович едет делать вскрытие. Доброй ночи, Александр Христофорович, чувствуйте себя как дома. Дверь захлопнулась, и экипаж укатил, оставив ошарашенного Бинха наедине со служанкой. Хотя к чему расстраиваться? Ведь так будет даже лучше, не правда ли? Может быть, именно в этом и заключается гостеприимство Гуро? Отдать свой долг перед Александром, не смущая своим присутствием? Неужели он оставил свои притязания и больше не будет напрашиваться Бинху в постель? Дом Якова оказался просторным, довольно уютным и утонченно изысканным. Вся обстановка была подобрана с таким вкусом и так гармонировала, что Бинх отчетливо осознавал – он тут лишний. Его почти сразу проводили в быстро подготовленную спальню и принесли воды. Вскоре Александр лег спать, но, несмотря на усталость, еще долго размышлял о сегодняшних событиях. Во-первых, он теперь член тайного общества, которое занимается нечистью. Во-вторых, с этого дня он работает в Третьем отделении. В обоих случаях его начальство – сам Бенкендорф. Все это звучит куда более невероятно, чем очередное расследование в компании столичных гостей… как и на месте преступления, на него накатили воспоминания о следствии в Диканьке, только Гуро теперь смотрел веселее, а Гоголь вроде как повзрослел. Но это дело… видения Николая… когда Бинх думал о бьющемся сердце, ему вспомнилась горячая ладонь Якова на собственной груди. Я всегда буду чувствовать, как кто-то тоскует по потерянной любви. Это все равно, что позвать меня. Могла ли купчиха позвать Огненного Змея своим горем по погибшему супругу? Может, оттого и запиралась в спальне, что являлся к ней покойник? Но отчего же укусы? Неужто и впрямь для отвлечения внимания? Интересно, как их нанес Гуро… зубы у него в змеином облике были обычные змеиные, а не тонкие ножи. А к чему тогда девушка из видения? Может, она была свидетелем убийства… тогда она в опасности! Как и Гоголь… но он-то почему? Почему в его видении его же терзали острые зубы? Может, это все метафора, как и прежде? Виделось же Николаю, что Всадник хватает Лизу! Александр сел на постели и сжал пальцами виски. Черт, и что толку с этих видений, когда они все только путают! И как тут уснуть… Бинх пошарил по туалетному столику, нашел спички и зажег свечу. Его внимание привлекли пузырек и сверток рядом с подсвечником. Откупорив его и понюхав, он с удивлением узнал запах настойки валерианы. А в тряпичном свертке обнаружился остро пахнущий пучок этой травы. Александр с недоумением взял пару высушенных стеблей. Ладно настойка – это выглядела как довольно ироничная шутка, вполне в стиле Гуро – как намек на ту самую ночь и на склочный и нервный характер самого Бинха. Но сушеная валериана… это уже на шутку не тянуло – Змею ведь самому она не нравилась. Он оставил гостю способ борьбы с собой? Или… с другими Огненными змеями? Бинх потряс головой, налил в стакан воды из кувшина, намешал настойки, выпил и лег спать. Постепенно валерьянка сделала свое дело, и Александр уснул. Утром его разбудила уже знакомая служанка. После умывания и завтрака Бинх отправился в Третье отделение, размышляя, с чего начать. На месте его просветили, что он вместе с Гуро занимается убийством купчихи Медведковой. На вопрос, где Яков Петрович сейчас, ему коротко сообщили, что у начальства. Тогда Бинх спросил о Гоголе и получил ответ, что в архиве. Узнав, как туда добраться, Александр решил пообщаться для начала с писарем. Архив оказался комнатой, заставленной полупустыми шкафами с папками. Напротив входной двери была еще одна, у которой сидел жандарм. Он сначала нахмурился, задал несколько вопросов, но, узнав, кто перед ним, предложил пройти дальше. Бинх решил так и поступить. Вторая комната оказалась даже больше – целый зал. У двери стоял небольшой шкаф-картотека, где копался Гоголь. Заслышав скрип двери и шаги, он обернулся. На лице, сейчас вполне нормального цвета, появилась слабая улыбка. – Доброе утро, Александр Христофорович. Рад вас видеть. Извините, что вчера не пообщались, так неловко вышло, я был несколько… не в себе. – Да, у вас это бывает, – машинально подтвердил Бинх. Николай оставил ящик открытым, подошел к нему и робко протянул ладонь для рукопожатия. Александр охотно ее пожал – Гоголю он начал симпатизировать после ночи в борделе (как звучит-то, прости Господи, словно они там невесть чем занимались, а не организатора пытались поймать), а потом ощущал некоторую вину за то, что юношу чуть не линчевали. Да и вообще Николай был неплохим человеком, хотя насчет «человека» Бинх иногда немного сомневался. – Как вы? Как дела в Диканьке? Леопольд Леопольдович, Вакула с Василиной, Тесак, как они? Видя его живой интерес и волнение, Бинх охотно рассказал сельские новости – благо, времени рассказ много не занял, новостей почти не было. Тишь да гладь, даже вся нечисть, похоже, попряталась. – Это потому, что я Вия изгнал, – пояснил Гоголь, чуть порозовев от смущения. – Яков Петрович объяснил, что местная нечисть еще какое-то время без поддержки не будет активна. Да и ведьм у вас почти не осталось, разве что Василина, но она из светлых ведьм, подрастет и сама село охранять будет. – А вы здесь как? – спросил Александр, чуть напрягшись, когда услышал о Гуро. – Все еще в писарях ходите, как я вчера заметил? – Да, в основном… Яков Петрович меня везде таскает и помогает разобраться с моими способностями. Что-то даже получается… Бинх заметил, что он чувствует себя неуютно. – Что-то не так? Вам не нравится, как это происходит? Что-то неприятное? Яков Петрович вас заставляет? – Нет-нет! – Николай торопливо помотал головой. – Он очень участлив и предупредителен, вы и сами вчера видели. Это… другие. – Члены тайного общества? – Иногда я слышу, как они шепчутся у меня за спиной, – Николай понизил голос и быстро оглянулся. – Они называют меня проклятым, обреченным. Один раз Яков Петрович тоже услышал и накинулся на них, крикнув «Хватит сплетничать, как старые бабки! Что вы, Темного не видели?» Я так понял, Темный – это не отдельный вид нежити. Это какое-то… собирательное название для… для… – похоже, ему не хотелось произносить это, но он все же собрался с духом, – …проклятых младенцев. – А Яков Петрович не объяснил, что… кто вы? Гоголь опять покачал головой. – Я Темный. Яков Петрович говорит, что тут способности абсолютно непредсказуемы, надо изучать и проверять. – Так вы остались в обществе Бенкендорфа? Хотите знать, кто вы? – Да. И… Лиза… – Николай отвел взгляд и пальцами одной руки сжал пальцы другой. Такие тонкие, длинные, бледные, в чернильных пятнах, точно пальцы гимназиста. – Яков Петрович обещал ее пробудить? – Он обещал, что в обществе сделают все возможное для этого. Сам он этого не умеет, потому что не колдун. Один или два раза в неделю я навещаю Лизу… – голос Гоголя затих, а на лице отразилась такая тоска, что сжималось сердце. Бинху некстати подумалось, что Гуро оттого и так опекает юношу, что хочет воспользоваться таким состоянием. – Николай Васильевич, а вы… вы понимаете, кто он такой? Что Яков Петрович не только не колдун – он не человек? – Да, – Гоголь вскинул голову и спокойно кивнул. – Я знаю. Он объяснял. Решив больше не развивать тему, Александр указал на открытые ящики. – А что вы делаете? Вам нужна помощь? – Это секретный архив, – пояснил Николай. – Обычно он заперт и даже запечатан мороком, сюда попасть могут только члены общества… – он пошарил в кармане и достал перстень, чем-то похожий на перстень Гуро, но вместо алого камень переливался темно-серым, дымчатым цветом. – Здесь собраны все материалы о нечисти, которые скопила семья Бенкендорфов. Мне нравится доставать их наугад и читать, но, признаться, одному тут жутковато, мало кто отваживается составить мне компанию. Поэтому я рад, что вы пришли. Бинх огляделся. Он не заметил ничего жуткого – разве что бесконечно унылые шкафы с книгами, папками, свитками да стопками перевязанных бумаг. – Я могу вам помочь? Объясните, как тут все работает. – Семья Бенкендорфов отличается педантичностью, поэтому в архиве есть картотека, – Николай спрятал перстень и вернулся к ящикам. Его длинные пальцы пробежались по ряду картонок. – Я просто перебираю карточки по алфавиту в поисках того, что может быть связано с нашим делом: укусы, зубы, сердце, змеи… – Змеи? Гоголь вздрогнул, его пальцы замерли. – Змеи? Какие змеи? Я, верно, оговорился… – Николай Васильевич, – Бинх подошел к нему и заглянул в глаза. – Вы что-то скрываете. Хватит с меня расследований с недомолвками. Да, я не понимаю ваших видений и полагаю, что они путают и вас, и меня, и вообще всех, но это не значит, что я вам не верю. Теперь я вам верю. Расскажите, что вы видели вчера? – Змеиный хвост, – после паузы признался Гоголь. – Он скользил по деревянному полу, обвивал ногу купчихи, когда змея ползла вверх, хватал меня за руку… – Якову Петровичу говорили? – Нет. Забыл, – кисло проговорил Николай, соврав настолько очевидно, что им обоим стало неловко. Бинх вздохнул. – А обычный архив уже смотрели? – Вы же сказали, что теперь верите в нечисть, разве нет? – вскинулся Николай. Александр примирительно поднял руки. – Я вот о чем подумал. Если это дело – не первое, а предыдущие не были раскрыты, то они могут храниться в обычном архиве или находиться в разработке – ведь преступника не нашли, нечисть не вычислили, а значит, какой резон отправлять дело в секретный архив? – Действительно, – согласился Гоголь и виновато улыбнулся. – Извините. Как такового обычного архива нет, просто свалены все дела… их не так много. Яков Петрович говорит, неплохо бы еще улики хранить. Я сначала хотел посмотреть то, что связано с моими видениями, а потом уже, когда будет известна причина смерти… Ты просто хотел посмотреть информацию про змей в отсутствие Гуро. Бинх не стал произносить это вслух. Вместо этого он принялся изучать ящики с карточками, но вскоре их прервал жандарм, сообщивший, что их ждет Гуро. Гоголь торопливо свалил все, что отобрал, на стол, аккуратно выровнял стопку и, надписав на листочке свое имя, положил рядом. Когда они вышли, Николай запер дверь и спрятал ключ где-то в соседнем шкафу. Потом он вытащил свой перстень и, коснувшись камнем замочной скважины, отступил. По дереву пошла рябь, и Бинх с удивлением увидел, как перед ним вырос еще один книжный шкаф. Недоверчиво проведя пальцами по полке, Александр почувствовал шершавую деревянную поверхность. – Что это? – Морок. Очень качественный. Некоторые колдуны и нечисть – например, мавки – умеют их накладывать так, что от настоящего не отличишь. Яков Петрович тоже умеет, но только по мелочи – например, придавать черепкам вид золота. – Похоже, этот перстень – полезная штука. – Да… – Гоголь задумчиво повертел оный в руках. – В нем есть какая-то магия. Александр Христофорович, когда отдавал его мне, сказал, что в основном камень связан с Третьим отделением и обществом. Открывает сокрытое, является тайным знаком, пропускает и запирает… в смысле, он может открывать секретные двери, запертые обществом, но не откроет чужие замки. Перстни изготавливают на заказ, поэтому вам придется немного подождать. – Понимаю. Куда мы сейчас? – В морг. Если расследуем убийство, Яков Петрович всегда ждет меня в морге, – Николай душераздирающе вздохнул. – А вам не нравится? – А вам нравится в морге? Бинх усмехнулся и промолчал. За то время, пока они не виделись, Гоголь стал меньше отмалчиваться и, кажется, больше язвить. Иногда неуклюже, словно все еще защищался от несуществующих нападок, но попытки засчитаны. До морга пришлось немного пройтись – к счастью или к сожалению, при Третьем отделении его не было. Гуро ждал их в прохладном помещении, где на столе лежало тело, которое, когда они входили, Яков быстро прикрыл простыней. – Доброе утро, – бросил он, невнимательно кивнув вошедшим. Бинху показалось, что он как-то напряжен. Иногда с него осыпались крошечные искры, и Гуро тогда свистяще втягивал носом воздух и, похоже, пытался их как-то сдержать. – Поступаем как обычно: я убираю простыню, Николай Васильевич ловит очередное видение, после вместе осматриваем труп. Но вы, Николай Васильевич, постарайтесь сдержаться, помните? Так, чтобы вышло наоборот: сначала осмотр, потом видение. Поехали. Он сдернул ткань, и взорам собравшихся предстало тело купчихи. Дородная, белокожая, при жизни она была весьма красива и лицом, и телом. Ей не было и сорока. Бинх скользнул взглядом по шее и ниже. Гуро не стал зашивать разрезы, напротив, он оставил грудную клетку развороченной, вероятно, собираясь что-то показать. – Все нормально, Николай Васильевич? – спросил Гуро. Гоголь, сжав губы в тонкую полоску, кивнул. Яков указал на руки и ноги женщины, покрытые укусами разной глубины. Бинх внимательно их изучил – все они были оставлены теми же острыми зубами или оружием, их имитирующим. Некоторые были совсем легкими, будто кто-то просто надкусил аппетитную плоть, а в глубине некоторых виднелась исцарапанная кость. Александр слышал, как справа от него Гоголь громко сглатывает, пытаясь сдержать рвотные порывы. Гуро погрозил ему пальцем и указал на живот. – Здесь не было ран? – недоверчиво уточнил Бинх. Яков кивнул. – Странно, правда? Но это еще не все странности. У погибшей была пупочная грыжа, я все подробно изложил на бумаге, а потом разрезал живот. – Не вижу ничего странного в грыже, – приподнял бровь Александр. – Женщина была крепкая, не неженка и не белоручка – наверняка мужу помогала в лавке, тяжести таскала. Оттого и живот, наверное, болел. Или она и впрямь на сносях была? – Нет, ребенка она не ожидала, – Гуро продолжил демонстрацию. – Как видите, на груди рана есть: кто-то от души вонзил зубы в правую грудь, но, если приглядеться, даже не откусил ничего, просто оставил след. А вот ребра неплохо так поглодал. Бинх склонился над телом. Им повезло – по следу они могут определить форму и размер челюсти существа. Пожалуй, чуть меньше человеческой, но по форме схожа – не вытянутая, как у животных с длинной мордой. Зубов много, тонких и одинаковых, без моляров и резцов – только клыки в один ряд, оставившие круглый след вокруг соска. – Вы уже видели такие зубы? – уточнил Александр. Гуро пожал плечами. – Пока не могу вспомнить. Я много чего видел, а в мозгу у меня, простите, картотеки нет. А теперь самое интересное, – он осторожно поднял левую грудь женщины и показал там еще один укус, который чем-то отличался от остальных, но Бинх никак не мог понять, чем. Как вдруг его осенило. – Ее укусили не снаружи, а… изнутри?! Справа раздался сдавленный вздох – Гоголю такое открытие совершенно не понравилось. А вот Яков одобрительно щелкнул пальцами свободной руки. – Именно, Александр Христофорович! Вы совершенно правы. Что-то проникло в эту женщину и грызло ее изнутри. Бинх переждал очередное бульканье со стороны Николая и возразил: – Но остальные раны нанесены снаружи. Гуро жестом фокусника засучил рукава и сунул руку между торчащих окровавленных ребер. Несколько картинно там пошарив, он извлек наружу сердце – точнее, его… огрызок. Существо смачно надкусило его с двух сторон, как сочное яблоко. – О Боже, – не удержался Александр и покосился на Гоголя. Тот стоял белее мела и остекленевшими глазами смотрел на поврежденный орган. – Яков Петрович, а у вас… – Николай говорил с явным трудом, – у вас не осталось спирта? – Вы на работе, – жестко оборвал его Гуро. – Хватит запои устраивать. Он небрежно запихнул остатки сердца обратно и перешел к брюшной полости, поочередно извлекая оттуда различные органы разной степени покусанности. Особенно Бинха впечатлили кишки, перекусанные в нескольких местах. Он так увлекся (точнее, был так потрясен) увиденным, что совершенно забыл о Гоголе, поэтому резкий оклик Якова застал его врасплох: – Держите его! К счастью, на реакцию Александр не жаловался, и в ответ на приказной тон он сначала развернулся и поймал падающего Гоголя, а потом уже подумал, кого держать и почему. Глаза Николая закатились, тело безвольно повисло на руках. Гуро, вытерев руки от крови, деловито расстелил на полу свое пальто и помог Бинху уложить на него Гоголя. – Это вообще нормально – столько видений? – осторожно уточнил Александр. Яков пожал плечами. – Как знать. Их можно вызывать, но чаще они происходят непроизвольно, когда Гоголь видит кровь, поэтому мы стараемся укрепить нервы. В идеале, случайных видений практически не должно оставаться, только осознанные. Он присел на корточки и бережно убрал со лба Николая мокрые от пота волосы, потом протер блестящую кожу чистой тряпицей. Бинх ощутил неприятный укол слева меж ребрами и мысленно выругался. Что Гуро сделал с ним, уезжая? Неужели и вправду тянет его к проклятому Змею? Разве хочется ему быть рядом с Яковом? Разве хочется снова ощутить его поцелуй? Нет! Хочется оказаться подальше и забыть о нем. Но мысли раз за разом возвращаются к Гуро, а его внимание к Гоголю неприятно отзывается в сердце… нездоровое это чувство, неправильное, которое гложет изнутри вот такими же зубами, как у их неизвестного убийцы… Николай распахнул глаза и судорожно вдохнул, хватая ртом воздух, как рыба на берегу. Бинх помог ему сесть, напряженно вглядываясь в белое лицо. Гуро словно из ниоткуда извлек стакан с прозрачной жидкостью и протянул Гоголю. Тот жадно сделал несколько глотков и разочарованно вздохнул, вызвав смешок Якова: – Не спирт, Николай Васильевич, не спирт. Простая вода. Ну, что видели? Что-то новое? Николай вместо ответа тщательно осмотрел руки, потом ощупал грудь и живот. Только после этого принялся рассказывать: – Оно… оно поселилось внутри. Может, купчиха была беременна от какой-то нечисти, и этот не… неправильный младенец сожрал ее из утробы? – Такое бывает? – опешил Бинх. Гуро поморщился и кивнул. – Полукровки… часто они не выживают, но иногда дают фору родителям. Вот они по-настоящему обреченные, а не вы, Николай Васильевич. Но совсем в редких случаях такие дети могут помогать людям. Я знаю, как однажды сын одного Огненного Змея от простой женщины вырос и поборол своего отца. – А у вас есть дети, Яков Петрович? – ошарашенно спросил Бинх. Гуро равнодушно пожал плечами. – Не выжили. Всего раза три такое было, рождались маленькие змееныши, но… – он помрачнел. – Одна женщина тогда повесилась, другая утопилась, третья с ума сошла. Ну, дети от нечисти – вообще не самая хорошая идея. Если они выживают, чаще всего они по рождению принадлежат нашему миру, Нави. Даже не на границе, как вы, Николай Васильевич. Что еще вы видели? Не пытайтесь анализировать сразу, сначала надо просто собрать факты, а то вы собьетесь в сторону одной идеи и упустите что-то важное. Гоголь встрепенулся и потер виски. – Так… опять та светловолосая девушка, теперь она была… кажется, в комнате купчихи, выглядывала из-под кровати. Сердце… билось и перестало. Рука свисает с кровати, капает кровь… зубы… крест могильный… а! Молодой парень, темноволосый. Его я раньше не видел. – Думаете, ее любовник? Или приказчик? – предположил Бинх. Гоголь пожал плечами. Гуро присел на свободный стол и принялся загибать пальцы. – Итак, какие версии? Семейная – сын не хотел жениться на Настасье, или мать была против Настасьи или другой избранницы сына. Любовная – у купчихи был кто-то кроме мужа. Рабочая – что-то связанное с лавкой и приказчиком. Домашняя – слуги… – Погодите, но ведь мы решили, что это нечисть? – Бинх запутался и обвел рукой тело женщины. – Если укусы еще можно имитировать, то как подделать укус изнутри? – Нечисть может напасть не сама, а по чьей-то указке, – отмахнулся Яков. – Проклятья, порча, ведьмы, колдуны… вы знаете, что такое подклад? Николай Васильевич, а помните, как мы кикимору искали по всему дому? Гоголь нахохлился и потер макушку. – Горшок мне на голову кинула. А еще я занозу в палец загнал, пока куклу из-под половиц доставали. – Ну вы посмотрите, – умилился Гуро, – его беспокоит заноза. Что ж, вы, АлексанХристофорыч, отправляйтесь в лавку – наверняка застанете там приказчика. А мы с Гоголем – к несостоявшейся невестке. Думаю, к вечеру и сын погибшей вернется, к нему вместе пойдем, а до того посмотрим прошлые дела. Вопросы есть? Вопросов нет. Вперед, господа! Гоголь, за мной! – он соскочил со стола и быстро зашагал прочь, рассыпая искры. Бинх и Гоголь переглянулись. – А на этот раз вы змей видели? Николай молча кивнул. *** Приказчик оказался толковым мужчиной, который уже знал о гибели купчихи – слухи распространялись моментально. Он даже подготовил какие-то книги прихода и ухода, или как там у них это называлось. Их Бинх для виду просмотрел, хотя по поведению приказчика он понял, что тот, если и занимался какими-то хищениями, то отлично заметал следы. В целом Александр сделал вывод, что рабочие вопросы здесь ни при чем, делами всегда занимались мужчины, а купчиха была неграмотной, хотя несколько раз в неделю бойко торговала в лавке. После смерти мужа она месяц здесь не появлялась, потом несколько раз приходила, чтобы подменить сына, но торговля у нее не шла. Тем более, добавил приказчик, у нее был какой-то нездоровый вид, она охала, иногда хваталась за сердце, иногда за живот. Он ее всегда отправлял домой. Примерно то же самое подтвердили и в соседних лавках: прежде купчиха была веселой и легко зазывала покупателей, а потом почти перестала появляться. Версию о ее любовной связи с приказчиком Александр решительно отмел. В Третье отделение он вернулся первым. Досадно, в одиночку он не сможет попасть в секретный архив. Но, может, пока покопаться в обычном? Однако его планы были нарушены – Бинха внезапно вызвали к Бенкендорфу. – Ну что, как вам работается? – уточнил после обмена любезностями тот, удобно расположившись в кресле своего кабинета. Бинх предпочел остаться стоять у стола. – Расследуем убийство. Кажется, Яков Петрович ночью ожидал увидеть вас. – Я подумал, что вам будет приятнее работать в компании уже знакомых лиц, – непринужденно отозвался шеф жандармов, – да и захотелось сделать Огненному Змею сюрприз. – Признаться, такое чувство, будто и из Диканьки не уезжал, – согласился Бинх. – Совсем как во времена поиска Всадника. – Да, Всадник… сложное проклятье, и саму Елизавету Андреевну, к сожалению, больше не расспросить – она умрет в несколько минут. Какой талантливый зельевар был этот Данишевский! Как жаль, что погиб. От вашей руки, как я помню? – Да, – подтвердил Бинх, немного удивившись услышанному, но виду не подал. – Данишевский был так влюблен в Елизавету Андреевну, что не было никакой возможности как-то избежать убийства. Граф, вооруженный ружьем, стоял на пороге, не желая нас пропускать. Либо он, либо кто-то из нас – он был прекрасный стрелок. – Но вы, как я понимаю, еще лучше, – Бенкендорф чуть усмехнулся, но глаза у него оставались строгими. – Не беспокойтесь, никаких обвинений по поводу случившегося. Вы действовали в рамках следствия, граф оказал сопротивление. Но все же очень жаль, очень. Вы уверены, что зелья готовил именно он? – А кто же еще? – изумление Бинха было вполне искренним, хоть и по другому поводу – отчего Гуро солгал начальству и не рассказал о Василине? – Мы нашли его склад трав, а Елизавета Андреевна говорила, что все зелья варил для нее именно он. Мы также находили травы у Ганны, но… – Но ее вы тоже застрелили, – закончил за него Бенкендорф. – У вас вообще интересная привычка расстреливать нечисть. Причем насмерть. Хотя Елизавете Андреевне повезло, ее спас Гоголь. А вы чуть было не лишили наше общество Всадника. – А она чуть было не лишила жизни множество девушек и нас, – сухо отозвался Бинх, не понимая, к чему весь этот разговор. – Хотя, как я понимаю, в настоящей опасности был только я. – Ну почему же, еще Гоголь. Некоторые Темные обладают повышенной живучестью, но конкретно в его случае должны пройти минимум сутки с последней смерти, чтобы он восстановился. Удивительная вещь – бессмертие. Змей на пулю не обратит внимание и пойдет дальше, а Гоголь умрет и оживет. Но сделать это два раза подряд – вряд ли. После воскрешения он в опасности, так что ваши действия по большей части были оправданными. Хотя Елизавету вы зря пытались убить, конечно. Бинх пожал плечами и промолчал. Если бы его хотели наказать – наказали бы. Хотели бы отчитать – отчитали бы. А так Бенкендорф, похоже, просто размышлял вслух. – Расскажите о текущем расследовании, – вдруг попросил глава Третьего отделения, прерывая мысли Бинха. Тот несколько растерялся. – А разве Яков Петрович не докладывал вам с утра? – Где вас учили исполнять приказы? Разве могут быть вопросы старшему по званию? – Прошу прощения, – Бинх, мысленно выругавшись, поклонился. – Не понял. Отвык. Так точно. Есть рассказать о текущем расследовании. – Ну-ну, – мигом сменил тон Бенкендорф, – вы правы – это не приказ, а просьба. Мне интересно ваше мнение, ведь оно практически со стороны. Не думаю, что вы многое понимаете в нечисти, ведь так? – Да, – сдержанно ответил Бинх и в общих чертах пересказал события ночи и свое посещение приказчика, вскользь упомянув и змею в видении Гоголя. Ведь нельзя же такое скрывать? Но отчего главу Отделения так занимает рядовое расследование? Или ему нужно отчитываться по всем… нетипичным случаям, в которых замешана нечисть? – Удивительная вещь – видения Гоголя, – заметил Бенкендорф. – Летун их только через раз отгадывает, причем чаще чисто случайно. – По мне – так и это высший пилотаж, – откликнулся Бинх. – Для меня это все темный лес. Да и для Гоголя, боюсь, тоже. – Сердце, клыки, кровь… девушка таинственная… а огня не было? – Нет, – Бинх даже опешил. – Николай Васильевич ничего такого не говорил. Вы бы у него спросили, к чему через третьи руки? – Обязательно спрошу, – кивнул Бенкендорф. – Но разве вы не сказали, что сердце пеплом осыпалось? – Пеплом? – Бинх нахмурился, вспоминая. – Разве я такое сказал? Гоголь говорил, что… просто рассыпалось? Может, прахом… при чем тут пепел? – Не знаю, просто уточняю. А еще вы, кажется, упомянули змей? – Кажется, речь шла о змеином хвосте, – осторожно пояснил Бинх и, сообразив, что с точки зрения Бенкендорфа это будет выглядеть, словно Гуро что-то от него скрыл, добавил. – Его Гоголь только в третий раз углядел. – Что ж, не буду больше вас задерживать, – прервал его Бенкендорф. – Думаю, ваши соратники уже вернулись, у вас еще много работы. Да и время обеденное, Летун любит обсуждать дела во время еды – и чем кровавее, тем лучше. Бинх поклонился и покинул кабинет. Бенкендорф отрешенно смотрел, как закрывается дверь, а затем открыл ящик стола. В дневном свете тускло блеснул металл обруча с двумя змеиными головами. *** Настасью Гуро описал как девку простую, но с большой душой, нравоучительно объяснив Гоголю, что некрасивых девушек не бывает. Николай невнимательно кивнул – для него на данный момент и вовсе не существовало других девушек, кроме Лизы. Бинх же не удержался от комментария, что уж кому-кому, а Змею должно быть все известно о женской красоте. Тот охотно согласился и заметил, что вообще главное в женщине – ее кулинарные способности или наличие хорошей кухарки. Бинх тут же отозвался, что если он озвучит свои предположения любой девушке, то ему наденут кастрюлю на голову, и поделом! В общем, все как прежде. Как за ужинами в Диканьке, только еще Гоголь иногда что-то вставляет, если не витает в облаках. Только… нет-нет, а червячок сомнений все же начинал глодать Александра – может ли Гуро быть убийцей? – Выдвигаю версию, – Яков поднял вилку, на которую был насажен надкусанный соленый огурчик, – сынок погибшей не хотел жениться на Настасье, поэтому сначала убил отца, а потом, когда мать стала намекать, что неплохо бы ей уже нянчить внуков, избавился и от мамаши, чтоб не до свадьбы. Пока траур, а там уже женится, на ком хочет. – Что за бред, – ошарашенно переспросил Бинх. Гоголь подавился грибами. Яков в задумчивости куснул огурец и пожевал. – Что ж, ваши аргументированные возражения принимаются. Следующая версия… или нет, давайте предлагать по очереди! Александр Христофорович, ваши варианты. – Это не игра, Яков Петрович. – А я и не играю. Я размышляю. Гоголь со вздохом отложил вилку и отодвинул почти полную тарелку, оставив подле себя только кусочек хлеба. – В деле замешана нечисть, и как нам ее найти? – длинные тонкие пальцы принялись ломать и крошить хлеб. – Разве что вычислим недоброжелателя и выпытаем, не наводил ли он порчу? – пальцы принялись катать из мякиша шарики. – А если нечисть сама напала? Она может быть уже далеко. Бинх удивленно уставился на хлебные шарики. Посмотрел на Гуро – тот лишь закатил глаза и махнул рукой. – Что я вам говорил, Николай Васильевич, о преступлениях, которые совершает нечисть? Николай засопел и оставил хлеб. – Люди могут убивать по-разному, нечисть не может изменить природе. Водяной не будет поджигать, а оборотень – травить. Чтобы найти начисть, нужно вычислить, какой именно вид совершил преступление, тогда с места преступления можно будет призвать преступника. – Вот, – кивнул Гуро и обернулся к Бинху. – Запомните это и вы. Как люди оставляют улики, по которым их можно вычислить, так и нечисть можно узнать по особым признакам, причем большую их часть люди уже давно раскрыли. Мы уже знаем преступника. Осталось выбрать. – Я не знаю такой нечисти! – раздраженно буркнул Гоголь и уставился на тарелку так, словно она была во всем виновата. – Клыкастая, кусачая, живущая в человеке змеюка… – Змеюка? – Яков непонимающе вскинул бровь. Николай часто заморгал и пошел пятнами от смущения. – Я… я забыл сказать, что видел змеиный хвост… – Хвост, – пробормотал Гуро и вдруг вскочил с места. – С сыном купчихи пообщаетесь без меня. Хочу кое-что проверить. Встретимся в Отделении вечером, – он быстро покинул трактир. Бинх с недоумением посмотрел ему вслед. – Это что было? Гоголь пожал плечами и сердито потыкал вилкой грибы. – Медведков вряд ли уже приехал. Вы не против сходить на обед в другой трактир? Я чертовски голоден, но это невозможно есть. Ума не приложу, что Яков Петрович находит в этом заведении… *** Сын купчихи не стал заставлять себя ждать и явился в Третье отделение сам. Когда Гоголь с Бинхом зашли в кабинет, где он ожидал, Николай замер у порога, вытаращил глаза и, дернув спутника за рукав, вытащил обратно в коридор. – Что такое? – не понял Александр. – Это его я видел в третий раз! – зашептал Гоголь. – Неужели он причастен к смерти матери? – А девушка из видений – не Настасья? – Нет, Настасья темно-русая с длинной косой, а у той волосы что солома… я что-то не сообразил даже, что сын… – Было бы сложно заметить семейное сходство между живым молодым человеком и мертвым изуродованным лицом, – попытался успокоить его Бинх. Николай кисло посмотрел на него. – Но в видении я видел ее живьем. – Ничего, пойдемте разбираться, – приободрил его Александр и подтолкнул обратно в комнату. Медведков сделал вид, что не заметил их странного поведения. Он был очень молод, темноволос, сероглаз и печален соответственно случаю. – Медведков, Дмитрий Алексеевич, – представился он усталым голосом. – Задавайте вопросы, я все как на духу… Бинх с Гоголем представились, и последний, непроизвольно вспомнив версию Гуро, выпалил: – Расскажите, как умер ваш отец. – Отец? – молодой купец растерялся. – Мне сказали, что вы расследуете гибель матери. Там что-то ужасное… – Все по порядку, – расплывчато произнес Александр и сурово глянул на Дмитрия. Тот моментально притих и послушно рассказал, что отец заболел и пошел к доктору, но в семье особо не распространялся о диагнозе, не жаловался, как-то лечился, однако продолжал кашлять и хрипеть, вот два месяца назад его не стало. Дмитрию казалось, что-то с сердцем. Бинх насторожился, покосился на Гоголя, который прилежно изображал писаря. Тот, похоже, тоже обратил на внимание на совпадение, и Александр продолжил допрос. Где был, когда уехал, когда вернулся… отношения с отцом, с матерью… с невестой… тут Дмитрий заметно занервничал. Уклончиво говорил, что Настасья – девка хорошая да работящая, однако какая теперь свадьба! Похороны, поминки… – А как ваши родители относились к вашей избраннице? – спросил Бинх. Медведков пожал плечами. – Да они, кажется, давно все уже решили с родителями Настасьи. – А вы с Настасьей что решили? – К чему все эти вопросы? – насторожился Дмитрий. Александр мысленно закатил глаза. А то непонятно, к чему. – Раз задаю – значит, надо. Ну? – Ну, мы собирались свадьбу играть, а тут такое… Бинх сдался и, уточнив еще пару деталей, отпустил Медведкова готовить похороны, обещав сообщить, когда можно будет забрать тело. – Вы думаете, это он? – спросил Николай. – И версия Якова Петровича верна? – Я, конечно, допускаю, что люди способны на многое, – ответил Александр хмуро и, забрав листок с записями, пробежал взглядом, – но это уже как-то слишком. Убил бы невесту, зачем родителей? – Может, они были против настоящей возлюбленной сына? – предположил Гоголь. – Не Настасья, так другая, а Дмитрий хотел жениться на своей. Может, как раз на той светловолосой. – Может… – Александр вернул ему протокол. – Но это как-то… совсем ненормально. Убить родителей, чтобы жениться на любимой девушке? Я больше поверю, что ему хотелось завладеть лавкой. – Почему? – Потому что я настолько старый циник и настолько не верю в людей, что из всех видов любви допускаю любовь к деньгам, а не к женщине, – огрызнулся Бинх. – Пойдемте навестим врача покойного. Хоть узнаем, чем он был болен – все равно до вечера еще есть время. *** Купец Алексей Медведков ожидаемо страдал сердцем и неожиданно – паховой грыжей. – Грыжа – это ведь не заразно? – Николай с недоумением смотрел в пространство и грыз кусочек сахара. Бинх подумал, что он, возможно, слишком много провел времени в компании Гуро. – Странно, что оба супруга страдали похожими болезнями. Зато мы точно знаем, что это не Яков Петрович, – Гоголь приободрился, хотя Бинх не разделял его радости. – Он к вдовам летает, а не делает женщин вдовами. И уж никаких грыж. А сердце – возможно, возраст… – Да в таком возрасте еще рано на сердце жаловаться, – Александр даже обиделся немного, и Гоголь смущенно занялся своим сахаром. – Ладно. Сейчас приедем – вы в архив, искать нужную нечисть, а я – искать другую нужную нечисть по Отделению. Приведу Якова Петровича, мы вместе выдвинемся вслед за этим Медведковым. Он ведет себя подозрительно, нужно задать еще пару вопросов. Понятно? – Конечно! – Николай поспешно выскочил из остановившейся у Третьего отделения брички и побежал внутрь. Бинх отправился за ним, свернув в другую сторону. А потом начались странности. Гуро нигде не было, и никто не мог точно сказать, куда он пошел. Александр стал методично прочесывать Третье отделение, расспрашивая о следователе. Проходя мимо кабинета, где с ним говорил Бенкендорф, Бинх остановился, немного помедлил и, решившись, постучал в дверь. Та, скрипнув, отворилась, поставив его в чрезвычайно глупое положение. – Александр Христофорович? – позвал он настороженно. Никто не откликнулся, и Бинх, чувствуя себя чуть ли не государственным изменником, пересек порог. Тихо и пусто. Бинх хотел было по-тихому сбежать с места преступления, как вдруг его внимание привлек блеск на полу. Александр пересек кабинет и, наклонившись, с удивлением поднял перстень с алым камнем. Гуро был здесь и потерял его? Или это перстень другого члена общества? Нет, Бинх узнал бы его из тысячи. Он привлекал внимание, и Александр нередко рассматривал его, когда Яков что-то рассказывал. Как странно… чтобы убедиться, что перстень действительно тот самый, Бинх поднял его повыше и повертел, ловя лучи солнца. И тут стена перед ним пошла волнами, и вскоре перед ошарашенным мужчиной появилась дверь. Морок! Может, Гуро там? Забыв обо всем, даже о Бенкендорфе, Бинх поводил перстнем перед замочной скважиной. Замок щелкнул, и дверь отворилась. Александр, настороженно оглядываясь, вошел в следующую комнату. В центре, освещая пространство вокруг, в язычках пламени свернулась крупная змея. – Яков Петрович! – Бинх даже растерялся. – Мы вас везде ищем, а вы тут… прохлаждаетесь? Голова змеи медленно поднялась и повернулась к двери. Только сейчас Александр присмотрелся к ней как следует: чешуя насыщенного медного оттенка, по спине шел алый узор. Огонь бросал чарующие отблески на поверхность шкуры. Наверное, оттого Гуро и любит яркий красный цвет. Бинху внезапно подумалось, что змеи на самом деле весьма красивы – в них соединились грация, сила и скрытая угроза. Вообще, во всей ситуации было что-то мистическое, словно во сне: темная комната, огонь, огромный медный змей, и он, Бинх, на пороге. А за спиной – рабочий кабинет с обычными книгами, столом, писчими принадлежностями… куда в любой момент может войти Бенкендорф. Александр спохватился, но чувство нереальности только усилилось: теперь Бинх ощущал себя как в старой сказке – он нарушил какой-то запрет и заглянул туда, куда не следовало. – Я не прохлаждаюсссь, – раздался в тишине голос Якова. Из пасти змеи высунулся дрожащий язычок и спрятался обратно. – Я не могу выбратьссся. – Почему? – Александр огляделся и заметил лежащую вокруг змеи веревку в луже воды. В ней вся причина? Если бы Гуро просто был заперт, он бы выскочил, едва дверь открылась. А так… – Вас сдерживает веревка? – Не сссама веревка, – змея указала на нее кончиком хвоста, – а сссвятая вода, в которой она вымочена. – Как вы сюда попали? – говорить с существом, которое даже не открывало рта, было странно. Голос Якова просто звучал с той стороны. Вероятно, заметив его замешательство, змея свернулась в клубок. Языки пламени облепили ее шкуру, заключив в огненный шар, который вскинулся к потолку и опал, оставляя вместо змеи человека. Гуро стряхнул с рукава пальто пару искр и оставил немного огня у лица, чтобы Бинх мог видеть его. – Бенкендорф вызвал меня в кабинет, а затем надел на мою шею обруч. Тот самый, помните? – Яков с мрачным видом скрестил руки на груди. – В этой комнате все углы опрысканы святой водой, еще и веревка эта… а когда он уходил, то окропил водой и порог, чтоб наверняка. – Но зачем?! – Как зачем? – Гуро склонил голову к плечу. Взгляд его немигающих темных глаз прожигал насквозь. – Он считает, что это я убийца. Как и вы, не так ли? – Подождите, – Бинх ощетинился, словно пытаясь защититься. Словно обвиняли его, а не Якова. – Но следствие еще не окончено… – Какая разница, – Гуро равнодушно пожал плечами. – Бенкендорф давно спит и видит, как бы от меня избавиться. В отличие от других сотрудников, меня не получится просто уволить. Сделки с нечистью так не работают. – И он решил запереть вас здесь? – Нет, он хочет расторгнуть сделку. Я обещал не убивать никого из мирного населения, если только того не потребует следствие и иного выхода не останется. Или, – он усмехнулся, – если на то не будет особого распоряжения самого Бенкендорфа. А теперь он вроде как имеет все права от меня отделаться. – А если это не вы? Гуро снова усмехнулся, совсем недобро. Огонь вокруг него заколыхался. – А вы сами-то в это верите? – Я вас спросил, – жестко отчеканил Бинх, закипая, – что будет, если это не вы? Яков помолчал. В глубине его темных, магнетических глаз дрожало пламя. – Ничего уже не будет. Поздно будет. Уничтожить можно кого угодно, в том числе и меня. И Бенкендорф озаботится сделать это до того, как будет найден настоящий убийца. – Если он существует. – Если он существует. Александр задумался. Ему с самого начала казалось, что в деле замешан Огненный Змей. Однако первое впечатление – не всегда верное, разве нет? Они набрали множество данных, от видений Гоголя до показаний свидетелей, осталось только сесть и обдумать их. С одной стороны, Гоголь прав – последние факты ставят под сомнение вину Якова. С другой… Гуро весьма умен, он мог и подтасовать их. Да и простую случайность отметать не следует! – Я знаю, о чем вы думаете, – вдруг насмешливо протянул Яков. Бинх поднял на него недоуменный взгляд. Несмотря на положение, несмотря на возможную предстоящую гибель, Гуро был совершенно спокоен и, как всегда, ироничен. – Вы думаете: ему удалось обмануть Гоголя, но меня ему не обмануть. – А вы, значит, не только по сердцу читаете, но и мысли? – прищурился Александр. Огонь в темных глазах Якова вспыхнул ярче, губы тронула нехорошая улыбка. – А знаете ли вы, что я вижу в вашем сердце? Знаете ли вы, по кому тоскуете? Когда вы последний раз думали о невесте? Бинх судорожно вдохнул, почувствовав, как раздражение в груди перерастает в злость. Он сейчас просто захлопнет дверь и пойдет к Гоголю продолжать расследование. А в мире одной нечистью станет меньше, разве это не благо? Медленно выдохнув, Александр решительным шагом приблизился к веревке и, присев на корточки, принялся терзать разбухший от воды узел. Гуро с недоумением вскинул брови. – Что вы делаете? – Пытаюсь вас освободить. Черт побери, вы нечисть, но каждый имеет право оправдаться! Если есть хоть малейший шанс, что это не вы, то ваша обязанность – помочь завершить расследование! Проклятье, не знаю, что на уме у Бенкендорфа, однако… – Вот именно! – Гуро попытался перехватить его руки, но Александр с изумлением увидел, как изящные холеные пальцы натыкаются на невидимую преграду, рассыпая искры. – Никто не знает, что на уме у Бенкендорфа! И то, что вы мне помогаете, подвергает вас опасности! – он зашипел и, раздраженно ударив ладонью по невидимой стене, взвыл. – Нет, как был тупым солдафоном, так и остался! Вы хоть представляете, что может сделать с вами Бенкендорф? Я не понимаю! Вы идете против начальства! Я задел вашу честь, намеренно, грубо! Но вы все равно пытаетесь мне помочь? Вы что же, настолько в меня влюбились, до безрассудства и глупости? Пальцы Бинха замерли. Он медленно поднял голову и уставился в бездонные темные омуты с пылающим пожаром в глубине. – Вы настолько уверены в собственной неотразимости? Я вас терпеть не могу. Вы меня раздражаете каждым своим жестом. Но повторюсь: даже вас, какой бы тварью вы ни были, я не могу позволить казнить без суда и следствия. Оставив узел, он выхватил нож и, быстро перепилив веревку, откинул ее в сторону, после чего поднялся на ноги. – Пойдемте. Мне не впервой нарушать приказы и совершать глупости, а в ссылке я уже бывал. Яков покинул разорванный круг, стараясь держаться подальше от веревки. – Но я по-прежнему не могу покинуть эту комнату. Бинх быстро обернулся и вышел в кабинет. Подхватив стул, он положил его на пороге спинкой вверх. – Попробуйте так. В противном случае выломаем порог. Гуро осторожно наступил на спинку стула. Тот зашатался, и Яков, цокнув языком, отступил и пропал в языках пламени. По стулу осторожно поползла уже небольшая змейка. Оказавшись в кабинете, она с облегчением вздохнула. – Получилосссь. – Давайте, превращайтесь обратно. Нам надо торопиться. – Подошшшдите, – медная змейка подняла голову и языком потрогала воздух. – Вернитесь и сссаберите веревку. Пригодитссся. Александр послушно вернулся и, смотав веревку, брезгливо сунул в карман – она была такая мокрая, что с нее капало. – Ссстул на месссто поссставьте, – продолжала распоряжаться змея. Бинх с недоумением подчинился. – Ссславно. Теперь дверь прикройте, где мой перссстень? Нет, не давайте мне, коссснитессь замка. Так. А теперь начертите ссспираль в воздухе. Александр выполнил все указания и увидел, как дверь тает и растворяется, оставив лишь стену с картиной. Змея кивнула и, подобравшись к Бинху, деловито поползла по ноге вверх. – Что вы творите? – возмутился тот, поймав змею за хвост и поднимая на уровень глаз. Та покачала головой. – Я не могу идти по коридору в человечессском облике. Ссспрячьте меня за пасссуху. – Пригреть змею на груди? – хмыкнул Бинх. Вокруг чешуйчатой головы рассыпались смешливые искры. – Почти. Только не надо меня греть, я сссам теплый. Александр поколебался, но все же спрятал змейку, ставшую совсем крохотной, в одежде. Она и вправду была теплой, даже горячей, отчего стало неожиданно приятно. Но пора поторопиться. *** – А где Яков Петрович? – Гоголь с тревогой посмотрел на вошедшего в секретный архив Бинха. Интуиция на неприятности у писаря срабатывала и без всяких видений. Змеиная голова выглянула из-за воротника Александра и весело зашипела: – Я здесссь. Приятно, шшшто вы обо мне бесспокоитесссь. Бинх, быстро оглянувшись на дверь, пальцем надавил на чешуйчатую голову, заставляя спрятаться обратно. – Потом все объясню. Нам нужно скорее покинуть Третье отделение и завершить расследование. – Но я еще не вычислил нечисть! – Николай обвел рукой книги и свитки, сваленные в кучу. Бинх бесцеремонно схватил его за руку и потащил прочь. – Разберемся на месте. Поедем к Медведкову, надо бы его еще раз допросить, уже более жестко. – Вы злитесь, Александр Христофорович? – Николай едва успел махнуть кольцом, чтобы спрятать дверь в архив, и теперь торопливо перебирал ногами, чтобы поспеть за Бинхом. Тот шагал быстро и размашисто, почти бежал. – Я не злюсь. Я в ярости, – огрызнулся тот, вылетая во двор. – Только не спрашивайте, почему, а то кроме прочих буду злиться и на вас. Гоголь захлопнул рот. Они погрузились в бричку и стремительно поскакали по адресу купца. Через несколько минут тишины Николай отважился спросить: – Что мы будем делать, когда приедем? – Не знаю, – Бинх неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. – Импровизировать. Когда мы шли на Всадника, вас такие вопросы не волновали. – Но мы хотя бы знали, что Всадник будет там! – Мы не были уверены. Яков Петрович, вы тоже не вычислили, с кем мы имеем дело? Змейка опять высунулась наружу, почти прижавшись к щеке Александра, и тот ощутил исходящий от нее жар на коже. – У меня было не так много времени, как хотелосссь бы. На Руссси ссущессствовало немало змей. – Но вы что-то вспомнили? – Вссспомнил я много чего, – голова змеи мерно раскачивалась в такт с потряхиванием брички, иной раз задевая горячей сухой чешуей щеку Бинха. Но того больше занимал факт, что даже в этой ситуации Гоголь откуда-то вытащил кусочек сахара и принялся его грызть. Причем так застенчиво и по-детски, что даже рявкнуть на него не получалось. – Но на Огненного Змея не похоже. Разве шшшто кто-то помешшалссся на почве человечинки. Но сссачем? Тем более, не осссталоссь никаких ссследов. Нишшшто не сссгорело, никаких ожогов, пепла, хотя бы крошшшечного ссследа иссскры! – Но вы тоже не оставляете после себя пылающих следов, – не удержался Бинх, которого немного подбешивала эта шипящая манера говорить. Змейка высунула язык, едва ли не пощекотав его щеку. – Нет. Но есссли я решшу посселитьсся в вашем теле, то я ссспалю васс напрочь изнутри за несссколько чассов. Гоголь подавился кусочком сахара. Змея тяжело вздохнула. – Я понимаю, что всссегда есссть время для сссладкого, но имейте сссовесссть! Я тоже хочу. – Если я немного нечисть, то совести у меня немного нет, – возразил Николай, не собираясь расставаться с сахарком. Змей раздраженно зашипел и продолжил: – Туда же летавицы и литавцы. И волокиты… опять же, ведьмы могут обратитьссся в змей… Александр внимательно слушал шипящий голос, который вводил в какое-то состояние транса. И Гоголь свой сахар грызет и грызет… грызет…грызть… Бинх попытался поймать ускользающую мысль. Потом заговорил вслух, чтобы слышать свой голос: – Грызет, грызть, грыжа… – Гуро перестал вещать и вопросительно ткнулся носом в щеку Александра, но тот не обратил внимание. – Грызть… грызти, – последнее слово Бинх произнес с характерным чуть гортанным «г». Николай удивленно поднял голову. Он не подозревал, что Александр владеет украинским – в бытность сельским приставом он подобных умений не демонстрировал и изъяснялся исключительно на русском. – Гризти, гризу, гризучка… да як тебе… як тебе звати… гризачка! – Кто? – опешил Гоголь. Александр щелкнул пальцами и повторил, сохраняя украинский выговор для странного имени, а в остальном перейдя на русский: – Грызачка. Тесак постоянно про какую-то нечисть болтает. Надоел хуже горькой редьки, но только хочешь – не хочешь, а что-то да запомнишь. Грызачка – тоже змея. А Тесак каждую болячку с нечистью связывал, я его отсылал к Бомгарту и просто ждал, кто кого переубедит. – Грызачка? – змей качнул головой и вдруг ожесточенно ею закивал. – Гринушшшка! Одна из болезней! Она вгрызаетссся в людей и осстанавливает сссердце. Подросссткам она вцепляется в горло, но большше пугает, а вот взроссслые… у них хрипы, кашшель, боль в груди. Сссмерть. – А Тесак говорил, что грызачка через укус хворь передает, причем грыжу. А если в теле поселится, то боль под ребрами вызывает… – Всссякое бывает, – змей засуетился, завертелся, и Бинх с неудовольствием выловил его из-за воротника. – А чего боится эта… это существо? – встрял Гоголь взволнованно. Александр пожал плечами. Таких подробностей он не помнил. Змей извернулся в его руке и изящным браслетом обернулся вокруг запястья. – Чего и всссе. А еще – конопли. – Как вы? Бинх с интересом покосился на Гуро, который покачал треугольной головой. – Нет. Я недолюбливаю. Она меня… раздрашшает. Злит. А вот гринуша боитссся. Приехали. Бричка действительно остановилась, и они подошли к дверям. Уже стемнело, в доме горел свет. Но змей вдруг выскользнул из рукава Бинха и стремительно пополз прочь, шурша травой. Переглянувшись, спутники поспешили за ним. Обогнув дом, они остановились у окна с неплотно задернутыми шторами. Змей увеличился, чтобы заглянуть в дом, остальные последовали его примеру. – Это же девушка из моих видений! – ахнул Гоголь. Гуро недовольно зашипел на него. За окном находилась спальня. Там Дмитрий Медведков ходил из угла в угол, явно нервничая и что-то бормоча. За ним наблюдала маленькая худенькая девушка с растрепанными светлыми волосами и черными большими глазами. Губы у нее были синие. – Ну чего ты так носишься? – голос девушки был высок и тонок. – Я же к тебе пришла. Сядь, поговори со мной. Я скучала… – Гринюшка, не до тебе сейчас… у меня мать умерла, понимаешь? Мне кажется, меня подозревают, но в чем? – Вот именно, не в чем! Тебя в столице не было с неделю. Успокойся. – Как мне успокоиться? Сначала отец, потом мать… – Зато теперь никто тебя не заставит выходить за Настьку, – синие губы растянулись в улыбке, и Бинх явственно различил слишком тонкие и длинные зубы. – Теперь ты только мой. – Гриня, ну как ты можешь об этом думать? У меня опять похороны… Гриня подошла к купцу и обняла его за пояс. – А потом мы будем жить-поживать вместе… – Но ты же говорила, что я не смогу на тебе жениться. – А что, прежде тебя это волновало? – девушка отстранилась и подняла голову. Глаза ее стали злыми. – Мы же отлично жили. Я к тебе по ночам ходила. А домом заниматься – у тебя прислуга есть. – Да, но… – Дмитрий немного растерялся. – Потом мне надо будет жениться… нужен же наследник… – Никто тебе не нужен кроме меня! – Гриня зашипела и раззявила синие губы, показывая ряд острых длинных зубов. Гоголь, забывшись, толкнул створки окна, крикнув: – Дмитрий, бегите! – Да куда вы… – Бинх торопливо схватил Николая за крылатку, дергая обратно на улицу, но девушка уже обернулась и увидела его. Оскалившись, она ринулась на Гоголя, и в движении ее тело изменялось – человеческой осталась только голова, все остальное вытянулось в длинный змеиный хвост. Николай широко распахнул глаза, глядя, как острые зубы неумолимо приближаются к его горлу. Он впал в какой-то ступор. Но зубы щелкнули вхолостую, и грызачка с недоумением обернулась – Александр крепко вцепился в ее хвост. А затем подоспел и Гуро – он набросился на бывшую девушку, и они отлетели, сцепившись в клубок борющихся змей – Бинх от неожиданности разжал пальцы. Он достал пистолет, но с досадой опустил его – тут неизвестно, в кого попадешь. Что же делать? В воздухе пахло палеными волосами и горелым мясом – Огненный Змей вовсю пользовался своим стихийным естеством, но и грызачка не оставалась в долгу – она от всей своей темной души кусала и терзала противника везде, где могла дотянуться. На землю капала кровь. – Мы должны помочь! – Гоголь подскочил к окну и крикнул все еще ошарашенному Дмитрию. – У вас есть конопля? Масло, семена… что угодно! Несите немедленно! – когда купец попытался что-то пролепетать, Николай, не выдержав, рявкнул. – Выполнять! Его голос немного отличался от привычного, и Бинх, обернувшись, успел заметить, как темным провалам глаз возвращается природная голубизна. Медведкова как ветром сдуло, а Александр снова сосредоточился на змеях. Стрелять – не вариант. Если он попадет в Гуро, то это наверняка будет и некритично, но грызачка может сбежать. Тут Александр вспомнил о веревке. Что ж, годится… он быстро связал из веревки аркан, но тут же выругался – петля почти не будет скользить с мокрым узлом! Но ведь ему и не надо ловить грызачку за шею? Достаточно, чтобы веревка просто ее коснулась. Только сделать это надо быстро, чтоб не сбежала, увернувшись… Бинх решительно продел в петлю пистолет и выстрелил в воздух, привлекая внимание. Змеи, не расцепляясь, повернули к нему головы, а затем машинально проследили за оружием, которое перелетало через них. Пока они смотрели, Александр прыгнул вперед, схватил другой конец веревки и пару раз обмотал вокруг зашипевших от боли змей. А затем его и самого прострелила вспышка боли – это зубы грызачки сомкнулись на его предплечье и принялись грызть, пытаясь добраться до кости. Но Бинх лишь сильнее потянул, прижимая шипящих змей друг к другу. – Яков Петрович, да уменьшайтесь уже! Гуро, словно только вспомнив о своем умении менять размер, съежился и скользнул в рукав Бинха, спасаясь от святой воды. Александр, стиснув зубы, здоровой рукой еще пару раз обмотал беснующуюся грызачку. Конечно, в связывании змеи не было толку, но путы причиняли ей боль и не давали сбежать. К ним подоспел Гоголь и помог обвязывать пленницу, а Бинх без сил рухнул на землю. Почему-то его тело окутала необычайная слабость. Рана пульсировала, каждый раз взрываясь болью. Александр чуть повернул к ней голову и тупо уставился: разорванная ткань, пропитанная кровью, кровь стекала и на землю, а искромсанные куски плоти торчали в стороны. Последнее, что он помнил – сухую горячую ладонь на своем лбу и злой оклик Гуро: – Ах ты Моренова дочь! А потом наступила темнота. *** Очнулся Бинх в постели. Он сначала не понял, где находится, но потом узнал комнату, в которой ночевал у Якова. А вот и он сам – дремлет в кресле с книгой на коленях. Но, стоило Александру шевельнуться, тот распахнул глаза – темные, затягивающие, с огнем в глубине, отчего чувствуешь себя мотыльком, которому нужно лететь туда… к огню… Взгляд чуть потух, а губы тронула ласковая улыбка. – С добрым утром. Как самочувствие? – Странно, – отозвался Александр. В голове было пусто, а рука как-то болезненно онемела. Он даже испугался, не пришлось ли ее отрезать, и схватился за плечо – но нет, вот она, от плеча до кончиков пальцев, туго перебинтованная. – Не бойтесь, рану обработали по всем правилам – с заговорами, конопляным и церковным маслом. Хотя заговоры эти найти… Гоголь Тесаку вашему написал, чтоб наверняка разузнать. Надо бы его самого сюда доставить, полезный человек, похоже… Потом за вашу рану взялись врачи. Поэтому беспокоить она вас будет исключительно как обычная рана, а не пока гринуше не надоест. – Значит, это она убила обоих? – Да. Под конец проникала через место образования грыжи и грызла внутренние органы. А раны на теле – со злости. Потом убила бы и Настасью. Дмитрию девушка и впрямь по сердцу, но однажды он с ней крепко поругался. Когда проходил мимо дома, где гринуша ребенка мучила, она молодца увидела и влюбилась. И вот так оригинально расчищала себе дорогу. – А Дмитрий? Любил ее? – Как-то привязался, говорит. А потом за Настасью стал бояться. Поэтому и не говорил гринуше, что невесту любит, уклончиво объяснял, что родители настаивают на свадьбе… теперь убивается – он же не знал, что гринуша настроена столь решительно. Влюбленная нечисть – это страшно. – И где она сейчас? – Бинх, поморщившись, попытался сесть. Яков оказался рядом и помог ему, поправил подушки. С ответом он тянул. – Яков Петрович? – М… а вы будете жалеть нечисть, как Гоголь? – Да говорите же! – Я эту проклятую дочь Морены чуть дотла не сжег. Гоголь вмешался. – Но почему? Гуро присел на кровать и склонил голову к плечу. Оторваться от его взгляда была невозможно. – Потому что влюбленная нечисть – это страшно. Александр криво усмехнулся, но губы Якова не дрогнули, и Бинх тоже помрачнел. – Вы думаете, я поверю? Гуро пожал плечами и отвернулся. Александр отстраненно скользил взглядом по комнате. На столе он увидел знакомый пучок трав, торчащий из свертка. – Зачем вы оставляете здесь валериану? – Если вы не захотите, чтобы я беспокоил вас – воткните над дверью, и я не смогу войти. Хотя теперь вы знаете куда больше способов борьбы со мной, я же оставлял вам знакомый. Только, пожалуйста, давайте без конопли – я от нее зверею. – Я не понимаю, – признался Бинх, устало прикрыв глаза. Горячая ладонь коснулась его лба, проверяя температуру, хотя он не мог понять, что может почувствовать Змей – он же такой горячий. – Не нужно. Вам не понравится. – Почему это? – Александр открыл глаза и мрачно уставился на Якова. Тот вздохнул и положил руку ему на грудь. – Вы правда тоскуете. Но больше не о своей невесте. Признаться, я этого хотел. Но вы почему-то не торопитесь в мои объятия. Это странно. Я думаю, дело в том, что вы просто не хотите себе признаться в этом, оттого так и злитесь – на себя и на меня. – Слушайте, – проговорил Бинх утомленно, – у вас самомнение – выше Кавказских гор. По-вашему, все должны вас любить? Или это какое-то колдовство? Тогда снимите его с меня. – Не могу. Я же не колдун. Если летун кого полюбит, то человек неисцелим вовек. Извините. Но вы, черт побери, сами виноваты! Зачем вы возбудили мое любопытство своим отношением?! – Ну прекрасно! – Александр фыркнул. – То есть, чтобы вы влюбились, надо вас посылать лесом? Экая вы противоречивая натура. Гуро засмеялся и вдруг склонился над раненным, почти касаясь носом его носа. – Эх, Александр Христофорович, неужели вы думаете, что кроме вздорного характера вас больше не за что любить? – он отстранился так же внезапно, как приблизился. – Я у вас в долгу. Вы, можно сказать, спасли меня. – Мы в расчете, – произнес Бинх пересохшими губами. – Там, в особняке… от Марии. – Я помню. Но вы умудрились помочь мне дважды – с гринушей и в Третьем отделении. Бинх глухо застонал: – Еще с Бенкендорфом объясняться! – Не беспокойтесь, мы уже объяснились. Вы весьма удачно проспали около суток. Все в порядке. – Но все же, еще на площади, когда чуть не линчевали Гоголя… – Давайте перестанем подсчитывать, – Гуро снова рассмеялся. – У нас будет еще много возможностей, сочтемся. – Веселая меня жизнь ожидает, – протянул Александр, разглядывая потолок. Но… сколько лет он провел в Диканьке? Жизнь была однообразной и унылой, он словно покрылся мхом или ржавчиной. А с появлением Гуро и Гоголя… один бордель чело стоит. И вот теперь все по новой. Бинх усмехнулся себе под нос. Рано пока на свалку. В дверь властно постучались, и Яков быстро вскочил на ноги. – Войдите, – пригласил Александр. В спальню вошел Бенкендорф, и Бинх почувствовал желание последовать примеру Гуро. Глава Третьего отделения неодобрительно посмотрел на Якова. – Яшка, напомни, почему я до сих пор тебя терплю? – Я полезный, – невозмутимо пояснил Гуро. – У нас договор. И я познакомил тебя с твоей женой. Бенкендорф душераздирающе вздохнул. – Видите, с кем приходится иметь дело? И зачем вы вытащили его из круга, мы бы от него отдохнули… лет десять хотя бы… – У меня сейчас ощущение, что меня кто-то где-то обманул, – заметил Бинх, сверля взглядом Гуро. Тот непринужденно пожал плечами. – И что же он сказал? – полюбопытствовал Бенкендорф. – Что вы мечтаете от него избавиться. – Ты гляди-ка, не соврал на сей раз. Я действительно мечтаю от него избавиться. Но кто тогда будет работать?! Хотя, если начистоту, я был порядком взбешен, что кто-то хозяйничает у меня в кабинете, – Бинху показалось, что его обдало холодом. Кажется, ему крупно повезло, что шеф жандармов успел остыть. – Но вернемся к делу. Александр Христофорович, вы прошли боевое крещение, поздравляю, – Бенкендорф достал из кармана перстень с камнем глубокого зеленого цвета. – У нас посвящение по-простому, по-домашнему. Это кольцо – знак принадлежности обществу, а прочие его свойства вы уже успели узнать. Бинх почтительно принял перстень. – Благодарю. Простите, что не встаю… – Ничего, понимаю. И вот еще… – Бенкендорф вытащил обруч с двумя змеиными головами. – Пусть будет у вас. Учитывая, что вы будете работать с Гуро и Гоголем, значит, они будут тянуть вас в самое пекло. А вы, в отличие от них, человек. Пригодится. – В том числе и от меня, – заметил Яков. Бенкендорф терпеливо вздохнул. – Высечь бы тебя розгами, вымоченными в святой воде. Что ж, не буду утомлять. Жду вас на службе через неделю. Надеюсь, этого вам хватит поправить здоровье. И он, не дожидаясь ответа, покинул комнату. Бинх надел перстень на палец и полюбовался камнем: – Учитывая ваши предпочтения, Яков Петрович, вам следует любить графа без памяти. Яков фыркнул. – Не дай небеса! Граф никогда не тосковал по девушкам, а ныне, о ужас, и вовсе счастлив в браке. Его жена, овдовев после первого брака, привлекла меня, но я познакомил с ней Бенкендорфа, и понеслось… – Как нечисть может взывать к небесам? – спросил Александр, теперь изучая обруч. – Я могу, – Яков лукаво подмигнул. – Я ведь оттуда упал. – Упали?! Вы что же, падший ангел? – Ой, насмешили! – Гуро расхохотался, и искры весело опали на подушку. – Ну какой из меня ангел или демон? Я же говорил, меня не интересуют души. Я просто упавшая звезда. Про летавиц и летавцев не слышали? – Много же у вас имен. – Как и всякой нечисти. Так вот, вы… – Александр Христофорович! – в спальню влетел Гоголь с подносом. Застенчиво улыбаясь, он водрузил ношу на стол и протянул одну из кружек Александру. – Вы очнулись! Яков Петрович от вас не отходил… – Гоголь, – сухо оборвал Гуро, которому не нравилось, что его прервали, – отставить подробности. – Что это? – Бинх понюхал белесый горячий отвар и осторожно отхлебнул. И закашлялся. – Что?.. – Гоголь-моголь, – отозвался Николай, с удовольствием облизывая белые молочные усы – он уже пил из второй чашки. Яков, посмеиваясь, взял третью. – Это называется поссет, но мне не удается переубедить Николая Васильевича. Он сам варит козье молоко с ромом. Получается недурно, не правда ли? – Весьма, – согласился Бинх, осторожно прихлебывая необычный напиток. Гоголь застенчиво улыбнулся в чашку. – Ну чисто семейные посиделки, – умилился Гуро. – Маменька, папенька и их сынок. Александр все-таки закашлялся. – У меня уже есть маменька, – возразил Гоголь. Яков ласково улыбнулся ему. – Николай Васильевич, не перебивайте меня, а то узнаете, какой я могу вам быть мачехой. – Я утоплюсь в Неве и утяну вас в омут. Бинх поставил пустую чашку на стол и сонно прислушивался к их перепалке. Хорошо, что Гуро ничего не сказал Бенкендорфу про Василинку – не место ей среди этих интриганов… Незаметно для себя Александр уснул, и снилась ему упавшая звезда, которая пролетела над лесом и огненной змеей скользила над гладью озера, любуясь на свое отражение.