Не любя – полюбишь, не хваля – похвалишь

Всю дорогу Бинх спал, привалившись к теплому плечу Гуро. Тот молчал или говорил о чем-то вполголоса с Гоголем, но это только убаюкивало. Просыпаться не хотелось – это значило, что надо думать о случившемся. Но к вечеру, несмотря на все усилия, Александр выспался. Ужин прошел в молчании – Николай не обращал на необычную обстановку внимания, поскольку опять вошел в состояние писательского транса и не заметил бы даже того, что Гуро обернулся бы огромным змеем и устроил небольшой веселый пожарчик. Бинх лег на кровати, подложил руки под голову и понял, что сна нет ни в одном глазу. Нда… мысли неохотно, но неотвратимо вернулись к прошлой ночи. Может, Гуро солгал? Он ведь часто лгал. Но зачем? Без цели он этого не делал… В дверь постучали. – Входите, Яков Петрович. – Как вы угадали? – Гуро закрыл за собой дверь и чуть улыбнулся. – Ну, либо вы, либо Гоголь. Я назвал того, о ком думаю. Было бы странно, если бы после вчерашнего я думал о Гоголе, верно? – Верно, – Яков усмехнулся и, отыскав стул, подтащил к кровати и расположился со всеми удобствами. Замолчал. Необычное начало, подумалось Бинху. Что ж, придется самому… – Яков Петрович, а могли ли вы мне солгать? – Мог бы, – не стал спорить Гуро. – Более того, я это частенько делаю, и не только вам. – То есть, вы могли обмануть меня, чтобы я думал, что мои чувства к вам реальны, а не вызваны колдовством? – Мог бы, – Яков мечтательно улыбнулся. – Но не это главное. – А что главное? – Что я знаю, что ваши чувства реальны. – Вам это важно? – Бинх повернулся на бок, разглядывая его. Улыбка Гуро стала какой-то вымученной. – Не любя – полюбишь, не хваля – похвалишь… так люди говорят. Это правило. Может, я и нечисть, но, полагаете, мне так уж приятно понимать, что меня любят только из-за моих чар? Только потому, что я – летун-обаясник? А еще чаще я принимаю чужой облик, облик погибшего или уехавшего возлюбленного. Я не буду говорить, что мне просто хочется любви. Да, я питаюсь жизнью тех, кого так навещаю. Но я, лично я, стараюсь не брать много – мне бывает жаль людей. Забираю любовь, оставляю усталость, как после дня тяжелой работы и бессонной ночи. Но любили не меня. А если кто меня полюбит, то не по своей воле. Поэтому мне приятно, что вы любите именно меня и сами. – Не сказал бы, что на то была моя воля, – возразил Бинх. Гуро склонил голову к плечу. – Скажете, меня не за что любить? Александр задумался. Вспомнил сложный клубок своих отношений к Якову. – Ну, вы, пожалуй, красивы. – Я змей. Это не мой облик. Просто к нему я больше всего привык. – Почему? – Может, когда-нибудь расскажу. Но неужели вам приглянулась именно моя внешность? – в голосе Гуро, кажется, прозвучало разочарование. Бинх даже улыбнулся. Как красавица, получившая от парня не тот подарок, который ожидала. – Нет. Вас самого есть, за что любить. – И за что же? – Яков подался вперед, и вокруг даже задрожали любопытные язычки огня. – Может, когда-нибудь расскажу, – передразнил Александр. Гуро засмеялся. Бинх задумчиво скользил взглядом по его лицу. Потом внезапно вспомнил давний разговор с Гоголем. – Вот вы змей… а правда, что у вас хребта нет? – Правда, – Гуро широко улыбнулся. – Хотите проверить? – Это как? – Александр изогнул бровь. – Распороть вам спину? – Зачем же? – теперь Яков и вовсе засмеялся. – Просто потрогать и убедиться, что у меня нет позвонков. Бинх, помедлив, кивнул. Гуро неспеша расстегнул пуговицы и снял жилет, потом отложил на стол запонки и принялся за рубашку. Александр молча наблюдал. Каждый жест, каждое движение Якова было преисполнено грации и достоинства. Он подчеркнуто не смотрел на Бинха, сосредоточившись на одежде, но по лукавой улыбке было понятно – он знает, что Александр не отводит от него взгляда. Закончив с рубашкой, Яков вернулся к кровати и сел рядом с Бинхом, который почувствовал жар чужого тела даже на расстоянии. – Не могли бы вы повернуться спиной? – спросил Александр, видя, что Яков уже устроился и не собирался менять диспозицию. Гуро чуть улыбнулся и лукаво прищурился, отчего Бинх, как всегда, забылся в его глубоких глазах, которые казались человеческими только на первый взгляд. Глядя Бинху прямо в глаза и все так же озорно улыбаясь, Яков медленно покачал головой. Александр протянул руки и осторожно коснулся его затылка пальцами. Время вдруг замедлилось, а все чувства разом обострились: от Гуро пахло жареным мясом, соленьями и костром, жар его кожи согревал, как печка, а глаза… сколько в них огня! Пальцы медленно скользнули от затылка вниз, пытаясь нащупать позвоночник. Но там, где у всех людей одна за одной выступали косточки, у Гуро обнаружилась лишь мускулатура, как левее и правее. Видя озадаченное выражение лица Бинха, Яков усмехнулся и наклонил голову, приблизив лицо к лицу Александра почти вплотную. Тот опять прощупал его шею – от наклона позвонки должны были обозначиться сильнее, но их не было. Бинх повел пальцами ниже, но ничего, совсем ничего. Хмурясь, он сжал плечи Гуро, но неожиданно крепкая мускулатура обманчиво худощавого следователя мешала отыскать кости. Александр положил ладони ему на спину и, к своему удивлению, ощутил под горячей кожей лопатки. Руки скользнули по плечам и осторожно коснулись острых ключиц, будто Бинх не доверял собственным глазам. Закусив губу от какого-то непонятного волнения, сродни научному интересу, Александр сместил ладони вниз, надавливая, чтобы прощупать ребра. Он их не считал, но ощущал под пальцами. Ниже, еще ниже… сквозь ткань брюк угадывались кости таза. Дыхание Гуро стало глубже, а тело, кажется, еще горячее. Бинх снова переместил ладони на спину, однако хребет не появился. – Но как? – спросил он, стараясь сохранить обрывки мыслей. Темные глаза затягивали навстречу бушующему пламени. – Я не врач, но даже я понимаю, что все кости крепятся к позвоночнику. На чем держатся лопатки? Череп? Ребра, в конце концов? Яков усмехнулся и приобнял его за пояс, притягивая к себе. Бинх позволил это сделать. – Хорошо, что вы не врач, а то бы все же пожелали бы меня вскрыть. Всего лишь колдовство. Мне вообще кости не особо нужны. Вот такая у меня занимательная анатомия. Но мне кажется, нам стоит поговорить о другой анатомии… там у меня все в полном порядке. Бинх слышал его слова, но они доносились сквозь шум в ушах. Он смотрел, как раздуваются ноздри Гуро, жадно втягивая воздух и запах человека. Моргнув пару раз, Александр вздохнул и только сейчас понял, что какое-то время не дышал. – Если вы хотите, я могу стать женщиной, – нашептывал вкрадчиво Гуро. – Любой женщиной, какой пожелаете. Могу принять облик, который вы не могли представить в самых смелых мечтах. Могу стать вашей невестой, какой вы ее запомнили, какой вы ее люби… – Не надо, – с трудом проговорил Бинх, приходя в себя при упоминании невесты. Яков смотрел вопросительно, обнимал мягко. Казалось, просто встань и уйди – держать не будет. Ответ ему был приятен, но все же он спросил с беспокойством: – Александр Христофорович, с вами все нормально? Вы понимаете, о чем я? Вы не больны? – Вы хотите сказать, что не все на вас так реагируют? – спросил Бинх, делая над собой усилие и возвращаясь к реальности. – У вас такие… совершенно невозможные глаза. Я как-то… – он поморщился и чуть отвернулся, чтобы прервать зрительный контакт. Мысли немного прояснились. – Думать не могу вообще, чувствую себя полным болваном. Цепкие пальцы поймали его за подбородок и повернули лицо обратно. Глаза Гуро сияли торжествующим и вместе с тем ласковым огнем. – Потому что все ищут свою былую любовь, а вам нужен я. Люди легко согласны обмануться, они видят морок. Вы обманываться не хотите и смотрите сквозь него. Вы смотрите в глаза Змея. Вам правда нравятся мои глаза? – Я не очень хорош в комплиментах. Вас нужно хвалить? Как вы там говорили – не хваля, похвалишь? Представьте, что я делаю это. – У вас неплохо получается, – Гуро усмехнулся и провел большим пальцем по нижней губе Бинха. – Когда вы последний раз спали с кем-то? Или хотя бы целовались… до меня? – В жизни старого солдата маловато романтики, поэтому так выходило, что я чаще с кем-то спал, чем целовался, – цинично усмехнулся Александр. – А я – старый романтик, поэтому, клянусь звездами, я вам сполна возмещу эти разы. Яков невесомо коснулся губами чужих губ, словно проверяя – отстранится? Оттолкнет? Ударит? Бинх, фыркнув, подался вперед и решительно поцеловал Якова. Он понимал, чего от него хочет Огненный Змей и о чем спрашивает, но не мог сказать, желает ли этого. Но поцелуй поможет немного оттянуть момент, когда нужно принять решение. Однако сама мысль, что Гуро примет другой облик, да еще и его невесты, вызывала отторжение. Он привык к этому. Поцелуй с Гуро кружил голову. Думать было практически нереально. Александр не знал, каково это – целовать печку, но теперь, похоже, получил представление. Дыхание Якова обжигало язык, губы были горячие, а поцелуй – пламенный. Все мысли попросту выжгло, они сгинули в жадном огне. Гуро отстранился, давая Александру передохнуть, и внимательно посмотрел на него. Он хотел Бинха, желал его всем своим естеством, сдерживая себя так долго, как мог… и теперь ему совершенно не хотелось терять все то, чего он добился, хрупкого перемирия, когда Бинх, кажется, принял его. Пьянящее чувство любви, от которого Змею не удавалось избавиться, заставляло задавать вопросы и выпытывать предпочтения, такое кроткое и покорное сейчас… а раньше Гуро казалось, что он сам сгорит от желания. Так сложно любить, так страшно, так хочется что-нибудь сломать, уничтожить все то, что мешает. Александр не представляет, как тяжело нечисти любить человека. С другой стороны, сам Змей никогда не узнает, каково человеку любить нечисть. – Вы правда собираетесь уничтожить все то, что может причинить мне вред? – полюбопытствовал Бинх неожиданно. Его взгляд бесцельно скользил по обнаженным плечам Гуро, по рукам, по груди. А с этой стороны вроде обычный человек, ничего неестественного. Яков навострил уши. – Есть пожелания? От кого вас избавить? Только попросите. – Нет, напротив, – Александр поморщился. – Прошу поосторожнее с этим. Не хочу чувствовать себя беспомощным. Я привык смотреть в лицо опасности, но с нечистью не всегда выходит… лучше научите, как бороться со всякой чертовщиной. И прикройте спину. – Николай Васильевич сказал, что вчера вы подстрелили черта, – Гуро весело подмигнул. – Я вижу, что вы можете постоять за себя. Но змеиный обруч лучше носите в кармане. Уж он-то действует на любую нечисть. Почему он сейчас в сундучке, а не за пазухой? А если я нападу? – Не нападете, меня рана не беспокоит. И не буду я на вас обруч надевать, – Бинх поморщился вновь. – Очень глупо вышло. Мне совестно. – А если я как-нибудь попрошу? – Зачем? Глаза Гуро подернулись мечтательной дымкой. Он наклонился вперед к уху Александра и шепнул так жарко, что у того по спине пробежали мурашки: – Некоторым людям нравится, когда в определенные моменты их связывают. Может быть мне когда-нибудь тоже захочется испытать подобную… беспомощность. Бинх подался назад, надеясь, что не покраснел, как мальчишка при мысли о женской бане. Проклятье, что за блажь нашла на Якова! – Мне кажется, с некоторыми идеями стоит повременить, – хрипло проговорил Бинх. – Отложим их. Навсегда, мысленно добавил он, отгоняя воспоминание, как Гуро смотрел на него снизу вверх, когда он застегивал обруч. Яков усмехнулся и невесомо провел пальцами по щеке Бинха. Тот почти не ощутил пальцев, но угадывал их по теплу, точно рядом с лицом пронесли свечу. – А когда мы вернемся, Бенкендорф вручит вам заговоренный револьвер. Процесс его создания небыстрый, если делать под определенного человека, которому он будет служить верой и правдой. Сможете ранить нечисть. А всякую шушеру даже убивать. – Ого, – Бинх действительно был поражен. И приятно поражен. – Но раз вы просите научить, я научу. Я буду хорошим учителем… – Яков потянулся к нему и губами бережно коснулся виска. Его едва ли не трясло от желания целовать Александра, гладить, касаться, обнимать… но он себя сдерживал, растягивая удовольствие. Бинх прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Ему определенно нравилось. И к чему тогда долгие размышления и детальный анализ происходящего? Тяги к самокопанию он в себе прежде не наблюдал. Главное, что сейчас хорошо. И что свечи вдруг потухли, оставив гореть лишь неугасимый огонь в глазах Гуро. *** В Диканьку они приехали к вечеру, больше нигде не задерживаясь. Никто на них не нападал, Гоголь никуда не лез и не гулял по ночам невесть где – эта его привычка давно стала притчей во языцех, Бинх отлично помнил, как редко Николай проводил на постоялом дворе всю ночь. И даже булавка Бенкендорфа не леденела, напоминая о себе. Гоголь, решивший одну ночь провести в селе, чтобы повидаться со всеми, сразу побежал к Вакуле с гостинцами для Василины. Гуро отправился на постоялый двор. Бинх некоторое время постоял у брички, осматриваясь – ничего тут не изменилось за три месяца. А чего он ждал, если жил здесь годы и никаких изменений не замечал? Хотя, конечно, в шинке новая хозяйка, да только она еще при Бинхе появилась. Может, даже тоже ведьма, надо у Якова спросить – место все-таки, так сказать, проклятое. А еще церковь совсем закончили. Интересно, Вакула к росписи приложил руку? И пристав должен быть новый. Александр понадеялся, что они с Тесаком сработались. А потом подумал – лучше б нет, тогда Тесаку будет проще уехать. Не самая благородная мысль, но в глубине души Бинх сам не знал, хочет ли он, чтобы Тесак согласился и снова работал с ним, или пусть живет там, где всю жизнь прожил. Писарь и в город-то с неохотой выбирался. Если бы Гуро не заверил, что Тесак совершенно точно целиком и полностью человек (хотя бабка у него, может, и приколдовывала), то Бинх начал бы подумывать, что его бывший подчиненный местный леший или еще кто, к месту привязанный. Пора идти. Слухи уже наверняка разлетелись по селу. А может, просто подождать, когда Тесак сам придет? Да нет, как-то невежливо. Поэтому Бинх вышел на дорогу и привычно повернулся в сторону участка. – Александр Христофорович! Бинх обернулся и невольно усмехнулся, увидев знакомую долговязую фигуру с удочкой. Хорошо хоть ведро не опрокинул, как бывало, поставил на землю. А вот удочку уронил, принялся глаза тереть. Спохватился, поднял удочку и все-таки задел ногой ведро. Поспешно наклонился, удерживая, и опять уронил удочку, но ее поймал подошедший Александр. Как же он соскучился… – Привет, Тесак. Вижу, у нас тут ничего не меняется. – Да как же не меняется! Пристав новый… – Логично. У тебя ведь рабочий день окончен? Пойдем в шинок, дело есть. Тесак немного помялся, покосился на ведро, поднял его и послушно засеменил за бывшим начальником. Они сели за стол, заказав бутыль браги и закуску. Напиваться Бинх не планировал. Он расспросил Тесака о последних новостях, о себе говорил уклончиво, в общих чертах. Наконец, опрокинув стакан браги, решился. – Тесак, а не хочешь в столицу поехать? Писарь, жующий соленый огурец, закашлялся и поднял кроткие овечьи глаза на Бинха. – Это что же, в гости приглашаете? – Не в гости. Насовсем. – Как насовсем? – надкусанный огурец со стуком упал обратно в плошку. Тесак заволновался. – А как же… а ведь… а что… неужто в столице писарей больше нет? – Таких как ты нет, – Александр покачал головой. – Я понимаю, ты привык к селу, ты здесь всех знаешь, но я тебе сейчас все объясню, и ты подумай немного. Я торопить не буду. – Да дело даже не в том… – Тесак беспокойно завозился, достал недоеденный огурец, опять выронил, вздохнул. – Я, как бы это… не могу из Диканьки… Бинх присмотрелся к бегающему взгляду и вдруг догадался: – Так у тебя что же, невеста появилась? И ты молчишь! Женись и бери с собой. Какая девушка откажется в столицу перебраться! О семье ее сможешь позаботиться. – Я, это… – Тесак вдруг покраснел – смешно, пятнами, которые медленно расползались, заливая краской все лицо. – Не могу я на ней жениться. – Почему? – Бинх нахмурился. – Ты что же, на замужнюю глаз положил? И не стыдно! – Н-нет… – писарь совсем смутился и потупился, уставившись в плошку. – Нет – это не стыдно или не замужняя? – Незамужняя… но стыдно… ну, то есть, не стыдно, но замуж пойти не может… – Монашка, что ли? – опешил Александр. Тесак перекрестился. – Да что вы такое говорите, ЛексанХристофорыч! Да разве ж я послушницу обижу, разве буду с пути совращать! – Ладно, ладно, извини. Ты у нас парень правильный, честный, – успокоил его Бинх. – Так чего же замуж брать не хочешь? – Я бы хотел, она пойти не может. Александр задумался. Перебрал варианты. Припомнил интересы и увлечения писаря. – Погоди-ка. Ты что же, в нелюдь влюбился? В нечисть? – Вы ж в нее не верите, – буркнул Тесак, отчаянно краснея снова. Бинх вздохнул. – Да после особняка Данишевских как-то трудновато Фомой неверующим оставаться. Да и в столице насмотрелся, у нас там та еще навь… – Где навь? – у стола, как черт из табакерки, возник веселый Гуро. Заметил плошку, беззастенчиво сунул туда руку, выхватил огурец и надкусил. – Укропчику бы побольше, а так ничего. Крепенькие. – Ох ты ж Господи, – ахнул Тесак от неожиданности. Яков чуть поморщился и захрустел огурцом активнее. – И вы здесь. – И Гоголь здесь. Сказал, на ночь не ждать, к Бомгарту пойдет. Чую, алкогольным духом потянуло! Ну уж если он с похмелья в нашу бричку сядет, я его… – Ох, АлексанХристофорыч, а вы к нам вообще надолго? И по какому делу? – спохватился Тесак. – Только не говорите, что у нас тут снова душегубец завелся! – Типун тебе на язык, не каркай, – Бинх скривился. Новому приставу только гостей из столицы не хватало. Сидит, небось, дома и гадает, в чем дело. – Вот как от тебя ответ получим, поедешь в Петербург или нет, так и в обратный путь соберемся. Ну, кроме Гоголя, он пару дней по знакомым, а потом сразу – в гости домой. – Не сразу, а как протрезвеет, – поправил Гуро. – А то выпорют его дома как сидорову козу за то, что надирается до беспамятства. Я бы выпорол. Я его матери записку отправлю с Якимом, если что. – Яков Петрович, – терпеливо напомнил Бинх, – Гоголь давно не ребенок, сам разберется. Прекратите, вам не идет роль заботливого отца, вы выглядите смешно. Особенно если учесть, что шляться по ночным лесам вы Гоголю не препятствуете. – А что плохого в ночных лесах? Я сам там шляюсь, – Гуро рассмеялся. Настроение у него было прекрасное – еще бы, не надо вставать ни свет ни заря и снова грузиться в бричку. – Давайте и вы со мной нынче ночью пошляетесь по местам былой славы – заброшенный хутор, развалины Черного камня… у Данишевского наследник не объявился? Я слышал, где-то в Москве дальний родственник живет. Кажется, в глушь он ехать, в отличие от предыдущего графа, не намерен. Может, продаст особняк? Александр Христофорович, не желаете приобрести недвижимость среди живописных пейзажей Малороссии? А что, свежий воздух, покой, местную опасную нечисть мы давеча вывели – самое то восстанавливать здоровье и оправляться от ран, полученных на поприще служения государству. – Угу, и получать новые по дороге туда-обратно… – Бинх привычно пропускал мимо ушей оживленную болтовню Гуро. – Так вы что же, в отпуске по ранению? – сделал правильный вывод из услышанного Тесак. – Это где ж вы так, кто вас, ЛексанХристофорыч? – В Петербурге. Грызачка. – Так она ж, ежели в человека вцепиться, так и всю жизнь грызть будет! – запаниковал Тесак. – Надо что-то делать! Покажете рану? – Рану покажу, она давно затянулась. А делать уже ничего не надо, грызачку поймали. – А ежели сбежит? – недоверчиво уточнил Тесак. Яков ухмыльнулся. – От Бенкендорфа еще никто не сбегал. – Кроме вас? – уточнил Александр. – Кроме меня, но я вернулся! И не собираюсь сбегать в ближайшее лет сто. Или может даже двести, посмотрим. – Так вы что же… – Тесак вылупился на Гуро, – тоже нечисть? – Огненный Змей, – представился тот с легким поклоном и улыбкой. – Очень приятно, наслышан. Это же от вас Александр Христофорович получил пучок валерианы? Спасибо, что не коноплю. От валерианы у меня только сенная лихорадка, а с конопли я на людей бросаюсь. – Так я ж для успокоения нервов, коли я знал бы, что от змея… – Слава небесам, что не знали! Александр Христофорович, вы уже обрисовали ситуацию? Рассказали о причине нашего визита? – Не совсем, – Бинх отодвинул пустой стакан и переплел пальцы. – В общем, Тесак, в Петербурге есть одно тайное общество… *** – Я вернулся, – негромко произнес Тесак, открывая дверь в избу. За ним вошли Бинх и Гуро. Никто не откликнулся – в доме было пусто. – Это наши гости, у них разговор ко мне… и к тебе. Я знаю, ты здесь и слышишь меня, ты ведь ждала меня? Покажись, пожалуйста… тем более, ты всех знаешь. Ну, с Александром Христофоровичем ты не знакома, но ты ведь его видела… а Яков Петрович… – А с Яковом Петровичем знакома, – усмехнулся Гуро, который, в отличие от людей, сразу увидел девушку, сидящую на столе. – Здравствуй, Оксана. Покажись всем, уважь. – Ты зачем прилетел опять, обаясник? – спросила мавка, выныривая в мир людей. Бинх чуть вздрогнул от неожиданности, когда на столе появилась черноволосая девушка в белой сорочке. – Здравствуйте, – поприветствовал он Оксану. – Бинх Александр Христофорович. – Оксана, дочь мельника, мавка, – представилась та, настороженно глядя на него из-под упавших на лицо волос. Александр начал что-то подозревать. – Так это вы та самая утопленница, которая являлась Гоголю? Я однажды видел, как он говорит сам с собой, обращаясь, вероятно, к вам. Оксана сердито засопела и шмыгнула носом. Тесак заволновался. – Оксана, только не плачь, пожалуйста! Мавка тряхнула волосами. – Ты не переживай, Степа. Я с тобой останусь. Ты хороший. – Вот, – писарь кивнул на нее головой, – не могу я уехать. Как я Оксану брошу? – А что такое? – девушка распахнула глаза и спрыгнула на пол, подбежав к нему. – Ты куда-то собрался? – Нет, никуда, – успокоил ее Тесак и повернулся к Бинху. – Уж извините, ЛексанХристофорыч. У нас тут какая-никакая, а семья. Оксана по хозяйству хлопочет по ночам, стряпает что-то, а иногда я к ней на запруду хожу. Так и живем… – Вы меня, конечно, извините, – уточнил Бинх, – но как вы вообще… не знаю… познакомились? – Я на реку пошел, – охотно пояснил Тесак, – слышу – кто-то плачет. Я туда, сюда, по кустам – нету никого! А все плачет, горько так… я уж сбежать хотел, да только не смог, больно жалостливо плакали. Ну, я глаза фигой протер, вижу – на берегу справа сидит кто-то. Голову поворачиваю – нет никого. Отворачиваюсь – краешком глаза вижу. Ну, в общем, познакомились. А там как-то… – А что же ты плакала, красавица? – спросил Гуро. – Нашла, по кому убиваться! Гоголь у нас писатель, а они всегда не от мира сего, да и не от мира того, нашего. Половину поездки он писал, вторую половину пытался сжечь написанное. Совсем меня уморил. – Вот только с тобой, летун, мне свою личную жизнь обсуждать не хватало, – мавка опять шмыгнула носом и хмуро уставилась на Якова. – Сама разберусь. Тесак робко взял ее за руку, и Оксана прижалась к нему, доверчиво обхватив за пояс. Гуро тепло им улыбнулся. – Что ж ты сразу ко мне так неласково? Я ж помочь хочу. Мы Тесака в Петербург зовем, почему с ним поехать не хочешь? – Ты совсем дурной, летун? – Оксана вздернула красивые темные брови. – Я не могу далеко от запруды, где я утопилась, уйти. – Голубушка, даже домового можно в другой дом позвать, а ты даже не из местечковых хозяев. Я водяного подергаю за усы, зачерпнем водицы из запруды – и будешь ты жить в Неве, в Фонтанке или хоть в пруду парковом, где пожелаешь. – Так просто? – растерянно спросила мавка. Тесак с надеждой посмотрел на Гуро. Тот пожал плечами. – Ну, тебя же только место погибели держит – вот ты его с собой и возьмешь. Травы со дна надергай, ила прихвати. Тело ведь у тебя при себе, ты не дух, а мертвячка. Значит, останки искать и вылавливать не надо. – Хочешь в столицу? – спросил Тесак у Оксаны. Та занервничала, повела плечами и закусила губу. – А как же не хотеть! Степа, я же кроме мельницы да запруды ничего не видела. Была пару раз на ярмарке в городе, но когда то было! А нынче я даже в Черный камень за Гоголем пойти не могла, далеко от воды слишком… – Если пожелаешь, можно будет и на бал попасть, – вкрадчиво добавил Гуро, опираясь на трость и подаваясь вперед. – Танцевать там в шелках и в черевичках, какие самой царицы достойны. Я тебя одарю золотом и каменьями, свадьбы у вас с Тесаком не будет, конечно, а вот свадебный подарок от нас с Александром Христофо… ай! Бинх убрал ногу, и Яков отскочил, печально созерцая сапог, на котором остался след от каблука Александра. Тесак смотрел на них с недоумением, Оксана поначалу тоже, а затем уткнулась в плечо писаря, сдавленно хохоча. Тот неуверенно погладил ее по плечу. – Ты чего? В чем вообще дело? – Я тебе потом все объясню, Степа, – мавка всхлипнула от смеха и помотала головой, что волосы совсем скрыли ее лицо. – Вот уж не знала, что у тебя такие вкусы, обаясник… – Нормальные у меня вкусы! – возмутился Гуро. – Я бы даже сказал, что вкусы у меня бесподобные, я же гурман… да хватит меня пихать локтем в бок, у меня хребта нет, а ребра на месте, вы сами проверяли! Да прекратите же, больно! Оксана запрокинула голову, хохоча, и закрыла лицо ладонями. Тесак все еще ничего не понимал и молча, с легким ужасом наблюдал, как бывший начальник пытается дотянуться до шеи столичного следователя, который стоял на месте и отклонялся назад, все дальше и дальше, пока его тело не стало в два раза длиннее, чем было. Наконец, Бинх, руки которого не дотягивались до горла Гуро, успокоился и кашлянул в кулак. – Ну так что, Тесак? Поедешь с нами? Я тебя не тороплю, мы тут дня на два-три можем остаться. Верно, Яков Петрович? – Да меня б Бенкендорф хоть до самого лета не видел, – пожал тот плечами, выпрямляясь и принимая более правильный с точки зрения анатомии облик. – Гоголь бричку одолжит, кучер его до дома довезет, вернется – и можно домой. – Гоголь здесь? – голос Оксаны зазвенел от напряжения. Тесак сжал губы и отвернулся. Гуро чуть прищурился. – Красавица, а тебе зачем? – Поговорить. *** Поговорить вышло только через день, когда Николай протрезвел после встречи с Бомгартом. Приложив кусок холодного сала из погреба к виску, он мысленно делал пометки: у Вакулы был, у Бомгарта был. Остались Тесак и Оксана. К Оксане на запруду можно и ближе к ночи, а Тесак может лечь спать. Поэтому, умывшись, Николай нашел подарок, который помогал выбирать Бинх, захватил заодно гостинец для Оксаны, чтобы не возвращаться на постоялый двор, и отправился в гости к сельскому писарю. Когда он вошел в избу, то с изумлением обнаружил на столе самовар, две кружки и несколько блюдец с вареньем и медом. – У вас гости? Простите, надо было предупредить… – Да тут… я… – Тесак растерянно оглянулся через плечо на пустую скамейку. Гоголь часто заморгал, нахмурился, потер глаза. – У вас тут кто-то под мороком. Мне показываться не хочет. Если вы с ним чаи распиваете, то он вам не угрожает. Тогда мне действительно лучше уйти. – Постой, – Оксана появилась у стола и прикусила нижнюю губу. Гоголь пораженно на нее уставился. Потом на Тесака. – А… вы знакомы? – Нет, я всегда с незнакомыми парнями чаи распиваю! – огрызнулась Оксана. Николай часто заморгал. – Ну… со мной пила. А мы тогда знакомы не были. Мавка опустила взгляд и сердито уставилась в пол. Тесак подошел к ней и робко приобнял за плечи. Гоголь удивился еще больше. – Так вы… оба… Тесак, а вам… ну… нормально? С… с… – Мертвячкой, – подсказала Оксана угрюмо. Николай смущенно потоптался на месте, покраснел и, спохватившись, сунул свой подарок Тесаку, чтобы хоть что-то сделать. – Мне нормально, Николай Васильевич, – твердо сказал тот, принимая подарок. – Спасибо. И за гостинец, и за заботу. Но у нас правда все в порядке. Оксана очень хорошая. – Я знаю, – Гоголь застенчиво улыбнулся. – И я очень за вас рад. А, и вот еще, – он покопался в кармане и протянул девушке бусы. Та покрутила их, разглядывая. – Что это? Смола высохшая? – Горилый каминь, янтарь, – пояснил Гоголь. – Его называют солнечным даром. Мне кажется, что янтарь напитывается солнцем, а потом отдает тепло. Мне хотелось, чтобы у тебя было что-то яркое на память обо мне. Можно? – он вопросительно посмотрел на Тесака. Тот даже смутился, принялся неловко одергивать одежду. – А чего меня спрашивать? Как Оксана пожелает. Девушка приложила бусы к шее и покрутилась. – Идет мне? Хороша я? – Хороша, – с затаенной нежностью отозвался Тесак. Мавка засмеялась, подбежала к Гоголю, чмокнула в щеку, а затем вернулась и, привстав на цыпочки, поцеловала долговязого Тесака в уголок губ. – Давайте чай пить? Все вместе. Вы же не торопитесь? – Нет, не тороплюсь, – Николай, немного помявшись, добавил. – Если я не помешаю. – Не помешаешь, – постановила Оксана и пошла за третьей чашкой. Чаепитие было в самом разгаре, когда в дверь постучали. Мавка настороженно обернулась ко входу, Тесак, нервничая, впустил гостя. Это оказался Бинх. – Тесак, зови свою мавку… а, она здесь. Привет. Николай Васильевич, и вы тут! Отлично. Пойдемте все на запруду. Гоголь, Тесак и Оксана переглянулись. – Зачем? Александр ухмыльнулся. – Яков Петрович пойдет договариваться с водяным об Оксане. Не знаю, как вы, а я этот циркус пропускать не собираюсь! *** Разрешение было получено. На траве заботливо были уложены бутыль воды из запруды, завернутая в ткань трава с берега, выкопанная с корнем, банка с илом со дна, банка с тиной… Тесак, обложившись горшочками, пересаживал травы в них, чтобы можно было довезти до Петербурга. Гоголь и Бинх играли в карты у костра. Рядом с ними, поближе к огню, обсыхал недовольный Гуро. Вокруг него хлопотала, выуживая из его волос пиявок и очищая с жилета тину, Оксана. – Ну милый летун, добрый летун, не дуйся! Ну, промок немного, высушим. Ты же такой славный, я тебе так благодарна! Я бы у водяного отпрашиваться побоялась… – Вот что ж ты утопилась, а? – бурчал Яков. – Так бы у лешего отпрашивали, лешие так-то более адекватны, чем эти бурдюки с водой… В затылок ему прилетело метко запущенным со стороны воды комком ила. Оксана захихикала, но тут же принялась вычищать грязь из волос Гуро. Тот страдальчески вздохнул и закатил глаза. – Надеюсь, твои подружки меня не утопят за то, что я у них старшую сестрицу забираю. – Нет-нет, они за меня рады, если ты к ним пойдешь, то зацелуют, заобнимают, защекочут… – И на дно утянут, знаю я вас, – заворчал Яков. – А я ж плавать не умею, мне потом из омута пешком по дну к берегу топать… – Вытащим, не бойся. Александр Христофорович, вы летуна отпустите к моим сестрам? – Оксана хитро посмотрела на Бинха. Тот невозмутимо положил две карты на плечи Гоголю, а затем отвесил ему щелбан. – А что меня спрашивать? Я, конечно, Александр Христофорович, но только Бинх, а не Бенкендорф, я Якову Петровичу не указ. Главное, чтоб ко мне мокрой мышью не лез. Гуро потряс головой, и от его одежды с шипением повалил пар. *** Эпилог – Александр Христофорович, ну сколько вы уже сидите над бумагами? Вы когда спали? – Три часа назад. – То, что вы прикрыли глаза, пока ехали в коляске, не считается! – У меня много дел. – Вы третью ночь разгребаете это дело. И третий день. Идите спать. – Яков Петрович, вы змей огненный или искуситель? – Огненный, но и искусать могу. Пойдемте ужинать и спать. – Я занят. – Александр Христофорович, – в голосе прозвучали вкрадчивые нотки, – когда вы живете с Огненным Змеем, нельзя пренебрегать сном и пищей, а то он вас уморит. – Он меня скорее уморит своей болтовней. – Умолкаю. Но мы пойдем спать. – Вот прям спать или?.. Душераздирающий вздох. – Без или. Спать. А я посмотрю ваши материалы. Что я, зря вернулся из Смоленска? Помогу вам. – А вы спать с дороги не пойдете? – Я нечисть. Я могу не спать. – И не есть? – Ну, теоретически, да. – А практически? – А практически – давайте поужинаем? – Яков Петрович, как вас можно заткнуть? – Есть один способ… – Поцелуй? – Ужин!