Somos Lu y Guzmán

Гусман… мы в хлам. Этот шепот и этот смех, застывшие в безумной нью-йоркской ночи, которую оба клянутся не вспоминать. Но Гусман все равно вспоминает — на обратном пути, когда самолет уже разрезает небо над Атлантикой, и маленькое приключение на кампусе Колумбийского кажется беспокойным сном, созданным подсознанием после просмотра парочки авантюрных комедий. В ушах еще стоит звук металлической цепи, сковавшей их на тринадцать часов, а внутри бьется теплое чувство, которым не поделиться с человеком, вызывающим его. Лу… долго мы так будем? Гусман закрывает глаза и раз за разом слышит ее ответ. Лететь еще часа четыре, и он мысленно переносится в последние мартовские выходные, проведенные по большей части в просторном лофте на Манхэттене, где его встречает Надя. Большие наушники висят на шее и путаются в ее кудряшках, она топчется на пороге в теплых вязаных носках и одном длинном свитере — внутри и правда прохладно — явно не ожидая гостей так рано. Гусман мгновенно улавливает ее смущение и, кинув на пол объемную спортивную сумку, прикладывает ладонь к глазам. — Я э-э-э… ничего не видел. — Все нормально, Лу просто говорила, что ты прилетаешь вечером, — Надя пытается незаметно сделать свитер длиннее; ей, наверное, странно все это. Они с Лу живут вместе, только теперь не в обделенной кислородом комнате, тут у каждой есть своя, плюс огромная гостиная, где Гусману и предложено остановиться. После Рождества Лу окончательно мирится с отцом и, в отличие от Валерио, объявившим себя «свободным от пут дома Монтесинос», активно пользуется его финансовыми благами. Надя пытается отказаться от переезда, даже начинает искать себе новую соседку, но Лу решительно заявляет: «не хочу слышать, girl, либо вместе, либо никак», и жизнь входит в привычную элитную колею. — Лу внизу, — Надя знает, что он прилетел не к ней. Не понимает, что происходит между ними, но лезть в это не собирается — забот хватает и так. — Может, ты видел эту стеклянную кофейню, когда подъезжал… правда, она там… — не успевает закончить мысль, Гусман обрывает ее простым «спасибо!», летит к лифту, и тогда она на автомате выдыхает себе под нос: — …не одна. Кофейню в их здании оккупируют студенты — ничего удивительного, кампус Колумбийского в десяти минутах езды. Гусман легко растворяется в этой беспокойной атмосфере, где компании шумно обсуждают совместные проекты, а из углов раздается приглушенный стук клавиш ноутбуков. Он даже скучает по этому в Мадриде: после учебы его всегда ждет работа в фирме отца, который за несколько лет надеется вырастить преемника и передать бизнес по наследству. С одной стороны, Гусман гордится своей сверхпродуктивностью и свысока посматривает на однокурсников, которые пока только мечтают о стажировках и запуске старт-апов. С другой, при такой нагрузке взрослую жизнь хочется послать к черту уже сейчас, хотя она вроде как только начинается. Лу замечает полуживой вайб Гусмана раньше него самого (они болтают по FaceTime почти ежедневно, когда у него за окном только собирается рассвет, а у нее над кроватью уже загораются мягкие огоньки дешевой гирлянды, купленной в бруклинском «Таргете», которая служит напоминанием о прошлом, весьма стесненном, годе). Она и предлагает сменить обстановку, параллельно угрожая позвонить Лауре, если он и дальше будет появляться на экране таких дохлым. Гусман только сонно улыбается ей навстречу. Он не против восстановить work-life balance с помощью поездки в Нью-Йорк, но в первую очередь, конечно, летит сюда не за этим. Его взгляд блуждает по заполненному залу, вбрасываемые в воздух английские реплики поселяют внутри радостное напряжение. Еще немного, и их реальности снова на несколько дней станут одной, появится мир (внешне ничем не отличающийся от обычного), жить в котором почему-то хочется чуть больше. Гусман ловит его отголоски еще во время их созвонов. Это голос Лу, усталый и возмущенный (у нее есть силы ворчать на него даже после бесконечного учебного дня, особенно когда он забивает на свою менталку). Это их локальные шутки, из детства, Лас-Энсинас и после зимних приключений в Астурии. Это требовательное «расскажи мне что-нибудь», когда она забирается под одеяло на другом конце земного шара и нагло засыпает под его истории о бизнес-встречах. Это что-то будничное, но почему-то кажущееся важным. Гусман ныряет в этот мир почти каждое утро — иногда на беговой дорожке, иногда, еще не до конца проснувшись, набирает ей прямо из кровати, — и ему так хорошо. Может, до этой самой секунды. Оба не торопятся вступать в новые отношения, в их мире нет разговоров об этом. Но, видимо, за его пределами что-то все-таки происходит. Гусман растерянно смотрит на Лу, которая сидит к нему спиной и преспокойно болтает с каким-то парнем. Тот много улыбается и несколько раз на автомате тянется указательным пальцем к переносице, словно хочет поправить невидимые очки. Может, недавно перешел на линзы или сделал лазерную коррекцию, думает Гусман и морщится, потому что эта информация ему ничего не дает. Но он знает, что мозг анализирует такие штуки для отвлечения — от того факта, что парень вообще-то красивый. Немного напоминает смазливого главного героя из подростковых сериалов, где школьников играют уверенные в себе двадцатипятилетки. Таких лет в тринадцать Лу ставила себе на заставки и важно поясняла: «для визуализации» (он до сих пор понятия не имеет, что это, блин, значит). Между Лу и этим парнем не происходит ничего особенного, они просто болтают, периодически отвлекаясь от своих Mac’ов, но Гусману все равно кажется, будто он нарушает что-то, когда его ладонь осторожно опускается на ее плечо, и она вздрагивает от его прикосновения (так сильно, что даже без неврологического бэкграунда ясно: ее тревожность никуда не исчезла). «Это я, это я», — произносит он быстро, пока она оборачивается, и сжимает ее в объятиях уже в следующую секунду. Реальности пересекаются, но в этот раз радость от встречи какая-то смазанная, будто обоим неловко ее признать. Лу поднимается на цыпочки и шепчет: — Ну и зачем было врать про время прилета, Гусмансито? — на рождественских каникулах она слышит, как бабушка называет его этим детским именем, и теперь сама использует его, когда сердится. Он ловит на себе ее насмешливый взгляд — эти искры в глазах не говорят ни о чем хорошем — и мгновенно протестует: — Ну, хватит уже! В воздухе висит напряжение, кто-то третий наблюдает за ними все это время. — Yeah, right, — Лу спохватывается, выбираясь из объятий Гусмана, и быстро представляет парней: — Guzmán, that’s Dylan, Dylan, that’s Guzmán… Он не знает ни слова по-испански, поэтому напряги свой мозг, — добавляет она, заставляя Гусмана закатить глаза. Как будто она одна тут такая умная, его английский тоже в порядке. Он протягивает ладонь навстречу Дилану, и тот, пожимая ее в ответ, вдруг усмехается: — The Guzmán? — вопрос явно обращен к Лу, и она возмущенно всплескивает руками. — Not the Guzmán, just my friend Guzmán… — Best friend, — весело поправляет ее Гусман, — что, разве я еще не потеснил Карлу с первого места в этом списке? Ну, Омар-то точно слетел со второго. Или сейчас там Надя? В любом случае, я должен быть выше. В моем ты выше, — добавляет он невозмутимо, будто у него в заметках и правда пылится такой рейтинг. — Я не в третьем классе, чтобы вести список лучших друзей, — отрезает Лу мгновенно, но потом до нее доходит смысл его патетичного монолога, и она уточняет: — Я выше, но я не на первом? — Сначала скажи, на каком я, — настаивает он. — На двадцать втором, сразу после моего братца. — I just love how you guys talk, — Дилан дружелюбно усмехается, наблюдая за тем, как они, не переставая спорить о какой-то ерунде, устраиваются на маленьком диванчике. Уже секунду спустя кажется, будто это они сидели тут вдвоем несколько часов, а он оказался за их столиком случайно, потому что другие места были заняты. — Spanish seems so… aggressive. — Spanish is not aggressive, but I am, when this one’s around, — бормочет Лу, замечая, как Гусман уже по-хозяйски расправляется с ее банановым маффином. Поймав на себе ее взгляд, он спохватывается и протягивает ей остатки, но она, пряча улыбку, качает головой: — Ты голодный? Гусман энергично кивает. — Я не ел в самолете, сразу вырубился, это был мой первый семичасовой сон за месяц. Лу награждает его недовольным взглядом, у нее едва не вырывается «ну сколько можно издеваться над своим организмом!», но она спохватывается, вспоминая о том, что они не одни. — Я возьму тебе что-нибудь, а вы пока тут… поболтайте. Они тонут в неловкой тишине, Гусман понятия не имеет, о чем говорить с этим парнем. — So you two… how did you two meet? — Он старается звучать беспечно, будто хочет начать ни к чему не обязывающий диалог. — Oh, that’s one very boring story, — Дилан смеется, и непонятно, сарказм это или нет. Впрочем, пару минут спустя до Гусмана доходит, что все-таки не сарказм. Они с Лу знакомятся на одной из многочисленных вечеринок, проходящих на кампусе каждые выходные (хотя более локальные случаются и в будни). Она выигрывает у него в beer pong, и оставшийся вечер они проводят вдвоем. Они друзья, это понятно по аккуратному и слегка безэмоциональному рассказу Дилана, но Гусман все равно ощущает себя странно. — What about you? Childhood friends, right? Right. Реальность покачивается, будто пытается переместить его куда-то, и картинка перед глазами меняется. Гусман уносится на годы назад — сколько ему теперь, девять? — в день, когда нет ничего важнее новых гонок в Nintendo. Нужно пройти все уровни быстрее Андера и Поло, а это задача не из легких. Тебе же сказали спуститься! На пороге его комнаты стоит Марина. Гусман раздражается, сколько можно повторять, чтобы не заходила без разрешения. Оборачивается, чтобы бросить в нее горсть теплого попкорна, но ладонь застывает в воздухе. Это еще кто? Он с любопытством пялится на новую подружку сестры. И когда успела? Девчонка, наверное, их возраста, с копной длинных каштановых волос — жесть, и как голова еще не отвалилась? — смотрит на него дерзко и неприветливо. Гусман знает кучу таких выскочек, их элитная началка переполнена ими. Но что-то будто искрится — в ней, в нем, на пути между ними — и он, теряясь от этого странного ощущения, сердито восклицает: Свалите! Марина закатывает глаза — ее уже достали эти взрывоопасные реакции брата — а девчонка вдруг демонстрирует ему средний палец в ответ. Гусман вспыхивает. Теперь кинуть попкорном хочется еще сильнее, но он сдерживается и отворачивается от них к своей драгоценной приставке. Пойдем, Лу, он у нас немного псих, смех Марины слышен уже в коридоре. Лу, что за дурацкое имя? Гусман зло хрустит попкорном и демонстративно торчит в комнате до самого вечера, пока гости не собираются уезжать. Не хочешь хотя бы попрощаться? Это новый друг папы, он дипломат, Марина снова врывается без стука. Судя по довольному выражению лица, новая подружка теперь есть и у нее. Гусману не хочется ни с кем прощаться, но он знает, что завтра ему будет высказано многое за этот игнор, поэтому плетется на первый этаж, чтобы смягчить приговор. Дорогой, тебе получше? Мама трогает его лоб, наверное, они с отцом опять выдумали вежливую отговорку. Он отрывисто кивает и ловит на себе хитрый взгляд девчонки с дурацким именем. Сдаст? Рада, что ты в порядке, говорит она вдруг, кажется, что искренне — взрослые умиляются — но он-то различает лукавые искорки в ее глазах. Лицемерие в их мире — обязательный атрибут, Гусман понимает это в свои девять, но впервые видит, как этим атрибутом умело пользуется такой же ребенок, как он. Будешь должен, проходя мимо него, шепчет девчонка, и он смотрит ей вслед, оторопев от такой искренней наглости. — На, голодающий, — Он возвращается в настоящее, когда на столике оказываются тарелки с горячими сэндвичами — жареный с сыром и что-то ломящееся от соусов и хрустящего лука, Лу называет его «американской классикой». — What did I miss? — Она устраивается рядом и, подмигнув сидящему напротив Дилану, протягивает ему стаканчик с кофе. — Oh, I refilled that for you, I know you’ll need the energy tonight. Гусман давится тянущейся полоской сыра, услышав это, и Лу, стукнув его по спине чуть сильнее, чем требуется, поясняет: — Dylan’s in charge of… well, kind of an escape reality game here, извращенец, — последнее добавляет уже на родном языке, чтобы понял только Гусман. — And tonight’s the night. — Is it like an escape room? — переспрашивает Гусман неожиданно вдохновенно. Для него это первый реально интересный факт о Дилане. Оказывается, он устраивает ночные квесты на кампусе Колумбийского, попасть на которые можно только по приглашению от организаторов или от бывших участников. Гусман прекрасно знает эту уловку с элитарностью входа, позволяющую завышать ценник, но ему все равно любопытна механика. — I’m not gonna tell you, — Дилан едва заметно улыбается, вновь поправляя невидимые очки. — To find out you have to participate. Вообще-то ему интересно поучаствовать. Он вопросительно смотрит на Лу — квест парный, и, конечно, есть вариант объединиться с незнакомцем, но ему хочется с ней — и она колеблется, прежде чем ответить. Лу не фанат подобных активити, у нее запланированы штуки побезопаснее на эти выходные. Да и зная Дилана, там будет полная жесть. Ладно, не то что бы она так хорошо его знает. Они просто френдзонят друг друга уже второй месяц (начинает он, хоть ей и неприятно это признавать), и чем дальше это заходит, тем больше ей хочется сдвинуть их отношения с мертвой точки. Лу не сходит с ума от любви — ей кажется, она уже никогда не сможет испытать что-то подобное — но ей определенно нравится Дилан. Нравится, что он такой down to earth (Карла закатывает глаза, когда слышит эту характеристику, напоминает, что можно просто сказать «приземленный», но это ведь не одно и то же), потому что другие ребята с научных факультетов ведут себя куда более высокомерно. Нравится, что он погружается в любимое дело с головой и знает кучу всего интересного. В общем, нравится все, кроме того, что он не реагирует на ее изящные уловки. И когда на горизонте вдруг появляется Гусман, Лу впервые замечает, как Дилан напрягается. Нельзя сказать, что ему неприятно — они болтают о предстоящем квесте увлеченно — но что-то явно происходит. И Лу знает, как использовать это для своей выгоды. — I think, we’re gonna play, — говорит она, кладя ладонь на плечо Гусмана. Он ловит ее улыбку — такую нежную, что внутри все смешивается. Больше от непонимания, наверное. — I mean, normally I wouldn’t dare, but that’s Guzmán… I trust him. Это простая игра, правила которой она оттачивает с детства. Использует ее с Валерио, чтобы привлечь внимание Гусмана — план расписывается неделями, хотя ничего гениального в нем нет — а теперь он сам вдруг оказывается в роли наживы. Попасться легко, но он слишком хорошо знает Лу. — Sure, trusting your ex-boyfriend is a natural thing, — произносит Гусман, едва сдерживая довольную ухмылку. Лу награждает его испепеляющим взглядом и тут же слышит удивленное: — Ex-boyfriend? You guys were dating? Гусман не уверен, что чувствует после этого вопроса. Значит, она говорит всем, что они друзья детства. Так, конечно, легче объяснить, почему они до сих пор общаются, но это будто ставит границы на их отношения (которые они не соблюдают). Гусман прислушивается к банальным объяснениям Лу — встречались в школе, первая глупая влюбленность, никто не воспринимал это всерьез — но знает, что она озвучивает его версию, потому что для нее это было важнее (может, как сейчас для него). Он с раздражением стирает эту мысль, возвращаясь в реальность. Лу сидит в его объятиях, но ее внимание сосредоточено на Дилане, и кажется, будто она где-то далеко. Даже когда они звонят друг другу по FaceTime с разных концов Земли, ее присутствие ощущается ярче. — Поэтому ты меня позвала? — интересуется он сердито, как только Дилан прощается с ними. Лу равнодушно переспрашивает: — Что? Гусмана только сильнее злит ее фейковая реакция — как будто он не знает, что она использует эту безучастную интонацию, когда хочет задурить собеседника. — У тебя целый кампус студентов, которых можно использовать для этих бредовых игр, но ты предпочитаешь вызвать из Мадрида меня? — выпаливает он, так резко поднимаясь из-за стола, что тарелка с остатками сэндвичей едва не приземляется на пол. Лу на автомате перехватывает ее и в ту же секунду видит, как Гусман направляется к выходу. — Fu… Гусман! Да погоди ты! Ей удается нагнать его только в лофте. Он копается в своей спортивной сумке, все движения такие нервные, что сразу понятно, как сильно его выводит эта глупая ситуация. Лу хочет уладить все раньше, чем маленькая ссора превратится в скандал (что для них, жутко вспыльчивых, вполне естественно; она объясняет их конфликты большим количеством огня в натальных картах обоих, но он вряд ли обрадуется, если услышит это). — Гусман, успокойся, ничего ужасного не происходит, — произносит она, подходя ближе, и он вдруг скидывает сумку на пол. — Пара невинных уловок, от этого еще никто не умирал. — Если ты ведешь игру с ним, Лу, то можешь хотя бы предупреждать меня, чтобы я не выглядел идиотом? Я тащусь в Нью-Йорк, думая, что подруга решила позаботиться обо мне, а она… — Да так и было, черт! — Лу сердито обрывает его на полуслове. — Я три месяца наблюдала за тем, как ты умираешь по ночам на работе, и просто хотела, чтобы ты проветрился! — И заодно свел тебя с этим заносчивым придурком, да? — Не называй его так! Дилан очень умный… Гусман нервно смеется. — Да, конечно, давай обсудим его положительные качества прямо сейчас. Что еще тебя в нем привлекает? — That’s it, right here, одна из многих проблематичных вещей в наших отношениях, Гусман: ты не слышишь меня во время споров. — А ты типа не переиначиваешь мои слова каждый раз? — ВЫ МОЖЕТЕ ЕЩЕ ГРОМЧЕ? Оба ошарашено затыкаются, слыша крик из коридора. Надя стоит на пороге гостиной, прижимая к груди планшет, и возмущенно выговаривает им: — Я не могу сосредоточиться на конспекте даже в наушниках, вы нормальные, нет? Что случилось? Лу вдруг ощущает, как сильно горит лицо — такое бывает, когда она долго говорит на повышенных тонах — и растерянно прикладывает ладони к щекам. В ушах еще стоит голос Гусмана. Не такой, как обычно — резкий, с противными язвительными нотками — и ей кажется, будто она попала в прошлое, где их отношения уже рассыпались, а она не хотела этого замечать. — Мы просто немного поспорили… извини, — бормочет Гусман, неловко заводя руки за спину. Он все еще не знает, куда смотреть, когда на горизонте появляется Надя, и Лу почему-то тревожно, когда она замечает это. Надя качает головой. — Не хотела бы я оказаться с вами двумя во время серьезного конфликта. — Мы больше не будем, правда, — Лу приходит в себя и вымученно улыбается навстречу подруге. — Занимайся, все хорошо. К счастью, они не в прошлом, и теперь эта дружба кажется одной из самых ценных вещей в жизни обоих. Гусман неуверенно поддевает носком кроссовка несчастную сумку — извиняться не собирается, но хочет перейти на более спокойный тон — и честно говорит: — Знаешь, мне было неприятно, когда ты заигрывала со мной, чтобы привлечь внимание Дилана. Лу закусывает губу. — Я придумала это, когда мы сидели в кофейне, просто тупая спонтанная мысль, — признается она. — Я позвала тебя совсем не для этого, мне хотелось тебя отвлечь, ну и… наконец, увидеть тебя не через экран. Камера тебя не очень любит, особенно передняя, — Она не удерживается от язвительного комментария, но в этот раз он нужен для того, чтобы не выдать лишних эмоций. — Серьезно, я скучала без тебя, Гусман. Он молча притягивает ее к себе. Злость не растворяется до конца, но ее перебивает куда более сильное чувство. Это, наверное, правильно. То, что она двигается дальше (как раньше двигался он). Может, у нее получится лучше. Да нет, он уверен, что получится. Закрывает глаза, чтобы увидеть, как их звонки по FaceTime случаются все реже, а когда ее лицо все-таки появляется на экране, она выглядит счастливой и свободной (от него). я встречаюсь с Диланом (я знаю) мы, наверное, прилетим в Мадрид на пару недель, не хочешь пересечься? (не хочу) there’s something I have to tell you… (пожалуйста, не говори) Чувством сильнее злости оказывается боль. Гусман распознает ее не сразу — наверное, только в самолете на обратном пути понимает, что так мерзко царапает его изнутри — потому что в эти выходные она заглушена другими вещами. На первый план выходит радостное волнение, настигшее его еще в кофейне. Они собираются на квест под вечерний ритуал Нади — она бродит по лофту, повторяя английскую лексику из области международной политической риторики, — и стоят на пороге, уже когда она доходит до переговоров про мировое господство. — Она не очень рада меня видеть, да? — спрашивает Гусман с неясным чувством, когда Надя, удовлетворившись результатами воображаемого саммита, скрывается за дверью своей комнаты. Лу отмахивается: — Ай, не обращай внимания, у нее завтра супер важная встреча с утра. К нам придет чувак, который должен принять ее на стажировку, у них есть какое-то дурацкое правило о том, что одно из собеседований должно проходить у кандидата дома, чтобы увидеть его в неформальной обстановке… Короче, она уже неделю на нервах. Гусман понимающе кивает. — Что за стажировка? — Я не помню название организации, что-то серьезное, мой отец немного помог с контактами, — Лу напоследок проверяет, все ли взяла, и кричит вглубь лофта: — Dear, мы уходим, вернемся поздно! — ей в ответ прилетает дружелюбное «не умрите там!», и они с Гусманом выбираются на улицу. Вечер прохладный, но это приятная безветренная прохлада, напоминающая обоим Астурию. Гусман смотрит на Лу сверху — когда она без каблуков, разница в росте становится заметно ощутимой — и уточняет: — Так что, нам с утра нельзя мешаться ей? — Ни под каким предлогом, — согласно кивает Лу. — Свалим позавтракать куда-нибудь пораньше, чтобы не занимать гостиную. — Ну или я просто мог бы… переночевать у тебя? — Гусман предлагает это в шутку (наверное), и Лу фыркает в ответ. — Yeah, right… в Нью-Йорке это не прокатит, dear. Когда они оказываются на кампусе, темнота сгущается. Под беззвездным небом добираются до Амстердам-авеню, где располагается факультет компьютерных наук — и по совместительству старт всех квестов от команды Дилана. У входа их уже поджидает парочка организаторов (к радости Гусмана, самого Дилана там нет) с первым конвертом-заданием. Лу успевает рассказать, что квесты, несмотря на то, что их создают студенты-программисты, не подразумевают обращение к технологиям. «Олдскульная атмосфера, которую мы почти не застали», — добавляет она, хотя Гусман еще помнит, как они забывали о телефонах во время летних приключений в детстве. На квест у них есть четыре часа. За успешное прохождение — свобода, а если не успеть или слететь с одного из заданий — риск остаться скованными навсегда. Гусман понимает, что последнее организаторы говорят для создания атмосферы, но никак не может взять в толк, что за свободу они имеют в виду. Это метафора что ли? — Hands, please, — их просят вытянуть руки перед собой, и в следующее мгновение оба чувствуют холод на запястьях. Левая рука Гусмана и правая — Лу оказываются в металлических наручниках, и они растерянно переглядываются. — What the… — бормочет Лу, проверяя короткую цепь на прочность, но это бесполезно: чтобы выбраться, им понадобится ключ. — Is this necessary? — спрашивает она у организаторов с ноткой недовольства. — Да ладно, я еще помню, как ты хотела попробовать в наручниках… — усмехается Гусман и тут же ловит на себе яростный взгляд Лу. На автомате делает шаг в сторону, потому что она любит распускать руки после его неподобающих шуток, но не учитывает, что теперь они связаны, и невольно тянет ее за собой. — Гусман!! — Она с трудом удерживает равновесие и хватается за него. — Аккуратнее. Честно говоря, началом он доволен. Они вскрывают конверт, чтобы узнать тему квеста, и обнаруживают внутри карточку, на одной стороне которой приклеен стикер с тонкой черной паутиной и надписью: the place where it all began, а на другой стоят цифры #121, 19. — Это что за фигня? — Лу крутит карточку свободной рукой. — Координаты? И что еще началось? Чего ты улыбаешься? — Она вдруг замечает довольную улыбку Гусмана — кажется, еще пара секунд, и его лицо треснет от радости. — Уже все разгадал? — Нет, но у меня есть одна теория, — Он пытается выглядеть серьезно. — Посмотри на паутинку. Что она тебе напоминает? — Не надо разговаривать со мной так, как будто я твоя пятилетняя дочь, — закатывает глаза Лу и переводит недовольный взгляд на стикер. — Не знаю, прошлогоднее платье от Пьерпаоло Пиччоли… Что? На нем как раз была эта черная паутина. Гусман смеется. — Я думаю, это «Человек-паук», Лу. Его же как раз укусили во время школьного трипа в библиотеке Колумбийского… ты не помнишь? Лу фыркает. — Не обладаю этим великим знанием. Они отправляются в мемориальную библиотеку Лоу, которая находится в двух шагах и работает круглосуточно. Организаторы заранее предупреждают о том, что у каждой локации с новым заданием скрывается проверяющий, которому важно не попасться на глаза, поэтому передвигаются они со всеми предосторожностями. Наручники особо не мешают, пока они действуют согласованно, и Гусман предлагает побыть в мире ближайшие четыре часа. Но для Лу это сложно, особенно когда преимущество неожиданно оказывается на его стороне (это она должна сейчас умничать и блестяще разбираться во всех подсказках, а не наоборот). — Тут же есть какие-нибудь стенды с комиксами, да? — Гусман вертит головой, рассматривая внушительные мраморные своды, будто бы нависающие над ними. Обстановка такая, что вместо научных книг и графических романов тут должны храниться пособия по защите от темных искусств, или что там изучают в «Гарри Поттере». Кажется, еще пара секунд, и над их головами раздастся скрипучий голос Филча: «находиться в библиотеке после отбоя запрещено…». — Я думаю, цифры — это номер и страница комикса с Человеком-пауком. Теперь Лу тоже так думает, но как же сложно иногда быть не самой умной. Она только кивает и тянет его за собой. Ей невдомек оглядываться по сторонам, после двух лет обучения всё здесь кажется привычным, а вот Гусман, стараясь не споткнуться, следит взглядом за пролетающими мимо люстрами. Они похожи на огромные фонари, застывшие в воздухе, и это делает обстановку скорее сказочной, чем учебной. Он улыбается, ощущая оставленную в детстве радость от подобных вещей. Правда, с Лу это чувство всегда хоть на десять процентов, но оживает. Когда Гусман вежливо спрашивает, где можно найти графические романы с Человеком-пауком, молодая библиотекарша окидывает его пытливым взглядом и с улыбкой сообщает, что за последние десять минут они уже третьи, кого интересует судьба Питера Паркера. Лу в это время пытается натянуть рукав кожанки так, чтобы их металлические браслеты не засветились, но девушка замечает их быстрее и, подавив смешок, за пару секунд распечатывает им номер зала, стенда и полки. — Я убью Дилана завтра, это вообще не смешно, — бурчит Лу, но Гусман вдруг прикладывает палец к губам и кивает на незнакомца, стоящего у нужного им стенда. Лу понимает его без слов: наверняка это проверяющий, которого следует отвлечь, — поэтому, встав спиной к Гусману, который ищет следующее задание, заводит с парнем непринужденную беседу. Тот с удовольствием отвлекается от листания комикса и вдохновенно поясняет Лу за всех врагов Человека-Паука (вопроса умнее она не придумывает). Гусман, тем временем, листает старые, слегка пожелтевшие страницы — хотя, может, в семидесятых они были такими изначально — и, дойдя до девятнадцатой, видит, как Гоблин сбрасывает с Бруклинского моста Гвен Стейси. Перед глазами тут же возникает совсем другой мост, возвышающийся в окружении заблюренных мадридских пейзажей. Гусман едва держится на ногах и вдруг слышит знакомый голос. Лу тянется к нему, а в глазах, в голосе, во всей ее сущности — слезы, на которые было бы невозможно смотреть, не будь он так пьян. Она что-то говорит, про родителей, Марину, важность его жизни, а ему только хочется, чтобы все это закончилось как можно скорее. Он смотрит на нее сквозь пелену колючих воспоминаний — какая же она упрямая, господи — и делает незапланированный шаг. На землю вместо пустоты. Еще раз сделаешь так, и я сама тебя убью. Он не может оторвать взгляд от комикса, хотя вторая локация уже ясна. Все смотрит, как Гвен Стейси летит с огромной высоты, а Человек-паук еще верит, что сможет ее спасти. Я должен поймать ее. Я герой. Гусман знает, что произойдет, если перевернуть страницу. Эй, детка… что случилось? Ты разве не видишь, что я спас тебя? Картинки перемешиваются, Гусман чувствует ладони Лу у себя на шее — там, в заблюренном дне, — чувствует ее злость и как сильно она любит. И его разрывает от мысли, что все это осталось в прошлом, потому что он-прошлый ее не ценил. Мелькнувший на полу луч фонарика, наконец, вырывает его из воспоминаний. Гусман щурится, приглядываясь к тонкому кружку света, бродящему между стендами, и вдруг понимает: да они отвлекают не того. Парень, с которым болтает Лу, видимо, просто зашел сюда почитать комиксы. Времени бежать нет. Гусман дергает рукой, которая связывает его с Лу, и та невольно оборачивается. — Кто-то идет, — произносит он одними губами, почему-то ощущая прилив тревожности, будто это не обычная игра, за которую они вывалили кучу баксов. Лу не видит свет фонарика, но слышит стук шагов — раздражающе-медленных — и перехватывает Гусмана за руку. На этот раз она знает, что делать. Кажется, что стенд с марвеловскими комиксами прислонен к стене боковой частью, но на самом деле там есть проем, который Лу замечает, пока скучающим взглядом обводит пространство вокруг. Она решительно пробирается за стенд и, поймав изумленный взгляд нового знакомого, тянет за собой Гусмана. «Oh, those freakin’ couples… not again!» — доносится до них недовольное бормотание, и они едва сдерживают смех. Пространство такое узкое, что если бы не верхняя одежда, они бы уже расцарапали руки об эту шершавую стену — тут даже не повернуться, не то что make out session устраивать. Хотя, наверное, при желании и не такое возможно. — Я нашел… — начинает шептать Гусман, желая поделиться находкой как можно скорее, но Лу щиплет его ладонь, чтобы заткнулся — не хватало еще, чтобы их так глупо спалили. — Это Бруклинский мост, — он склоняется к ее лицу, шепот на этот раз и правда едва различимый, но от его прерывистого дыхания становится щекотно, а по коже будто проходятся тонкие горячие иголки. Черт, да она краснеет. Отстраняться буквально некуда, и Лу смиряется со своей участью — в конце концов, это ненадолго. — Точно? Туда ехать минут сорок, — отвечает она одними губами. Гигантское расстояние для квеста, но Гусман уверен в своей правоте. Они замолкают, прислушиваясь к тому, что происходит за стендом. Там подозрительно тихо, поэтому Гусман решает проверить, свободен ли путь. Прислонившись плечом к боковой стенке, чтобы была хоть какая-то опора, он выглядывает наружу и вдруг резко возвращается обратно. — Он спалил? Гусман мотает головой и шепотом уточняет: — Это она. Согнутые руки уже начинают затекать, и Лу закидывает свободную на плечо Гусмана, чтобы избавиться от напряжения. Издеваешься? Она разбирает это по губам, но ничего не отвечает, только опускает лицо, чтобы перестать уже пересекаться с ним взглядом. У них давно нет проблем с личными границами по отношению друг к другу — при каждой встрече действует негласное правило нарушай, сколько хочешь — но в эту секунду что-то ощущается неправильным. — Hey, guys… if you were hiding from that girl, she’s left. Голос нового знакомого звучит очень кстати, и они, потрепанные, наконец, выбираются на свободу. Путь до Бруклинского моста неблизкий, поэтому они в темпе покидают здание библиотеки и заказывают Uber на ходу. По дороге Гусман увлеченно рассказывает ей о знаковой битве Паука и Гоблина, но когда доходит до смерти Гвен Стейси, энтузиазм в его голосе заметно угасает. Слушая, как долго Питер Паркер убивался по своей первой любви, Лу впервые понимает его. Гусман, наверное, тоже. То есть она, конечно, не думает, что он убивается, но чувствует, что ему сложно. Осторожно касается его ладони и, словно пытаясь убедить в чем-то, спрашивает: — Он же потом нашел кого-то, да? — Мэри Джейн, — кивает Гусман, весь в своих мыслях, вряд ли способный понять ее параллели. — Они поженились и все такое. Лу знает, что и он встретит кого-нибудь, и думать об этом уже чуть легче, чем раньше. Кто станет для него этой Мэри Джейн, сделает счастливее, чем когда-то делала она? Лу пытается представить ее, но это невозможно (и все еще немного больно). Будто кто-то другой сможет понять его приступы тревоги при виде фейерверков, смиренно выслушивать пересказы марвеловских комиксов, быть с ним в самые больные минуты, которых с возрастом почему-то становится все больше. Лу не нравятся эти мысли, но избавиться от них она все равно не может. Они выходят из такси неподалеку от городского парка, из которого, несмотря на запертые ворота, слышится смех юных нарушителей. Гусман улыбается себе под нос, вспоминая, как они с Андером и Поло творили подобную дичь, а наутро рассказывали обо всем девчонкам, приукрашивая опасности раз в десять. — Ну что, где конверт? — голос Лу вырывает его из воспоминаний. В интонациях слышится усталость и раздражение; ее, наверное, не так увлекает квест. — Конверт? — растерянно переспрашивает он. Мост, соединяющий Манхэттен с Бруклином, в двух шагах, — висит в воздухе, облепленный мириадой огоньков, — но учитывая его протяженность, бродить в поисках новой подсказки там можно часами. — Ну да, тебе же объясняли организаторы в начале: каждое задание лежит в конверте, — нетерпеливо произносит Лу, — где он? — Там не было никакого конверта, — протестует Гусман. — Что значит «не было»? Откуда в твою светлую голову тогда прилетела информация про Бруклинский мост? — Ну, там были картинки с ним… на девятнадцатой странице. Не просто так же они указали именно ее. — Офф, Гусман! — выдыхает Лу недовольно. Наутро они узна́ют от Дилана, что одна из пар перед ними, увидев на нужной странице картинки Бруклинского моста, решила сбить с толку соперников и забрала конверт с собой. Ну а пока они, поняв, что и так потеряли много времени, бредут к бару, с которого, по обещаниям Лу, можно завести хорошее знакомство с Нью-Йорком. Хотя это и не первый experience Гусмана здесь — тут были рабочие поездки отца, Рождество с семьей, когда им с Мариной было по двенадцать, а позже и языковой лагерь, который оба не заценили — город ощущается совсем другим. — Притормози, мы пришли. К удивлению Гусмана, бар находится в небольшом подвальчике одного винтажного жилого дома — их обычно демонстрируют в кадрах мейнстримных кинолент, чтобы обозначить, что действие происходит в Нью-Йорке — а обстановка внутри далека от тех luxury мест, которые он привык посещать с Лу. По залу разбросаны простые будки из кожаных диванов, обрамляющих деревянные столики — идеально на четверых, но их в основном оккупируют парочки — а барная стойка едва виднеется из толпы флиртующих одиночек. — Мы в основном тусили тут, когда жили в Бруклине, — заметив ошарашенное выражение лица Гусмана, усмехается Лу и хочет скинуть с плеч кожанку, но натыкается на препятствие в виде прицепленной к ней руки и оставляет бессмысленные попытки. — Вот черт, еще и с этим надо разобраться. — Да успеем, — миролюбиво отзывается Гусман. — Что здесь норм из выпивки? Они заказывают по паре коктейлей, а потом на их столик приземляется классический набор из шести шотов, и Лу увлеченно рассказывает, как в прошлом году они с однокурсниками устроили здесь забавную игру и назвали ее «шот за правду». Задавали друг другу вопросы — количество зависело от того, сколько рюмок стоит на столе — и если отвечали правду, то выпивали. А кто не решался открыться, отдавал свой шот сопернику. Проигравшая девчонка в итоге выполнила тупое желание — поцелуй с рандомным человеком в баре — и сработало это неплохо, потому что в итоге у нее завязалась интрижка на пару недель. — Давай сыграем, это лучше молчаливой алко-вечеринки, — соглашается Гусман, хотя понятия не имеет, что спрашивать. Кажется, будто секретов между ними давно нет. — Как твоя нога? Лу кидает на него насмешливый взгляд. — Seriously? That’s your question? — Либо отвечай, либо я забираю твой шот. Она улыбается. Крепкие напитки расслабляют, и заигрывать с окружающими хочется сильнее обычного. Окружает ее, правда, только Гусман, поэтому вся энергия сейчас направлена на него. Лу легко высвобождает поврежденную в Астурии ногу из массивного кроссовка и закидывает ее на колено Гусману. Он вздрагивает, переводя взгляд вниз, и слышит ее ответ: — You tell me. — Лу, по-моему, это не… Она перехватывает его ладонь, с которой все еще связана, и опускает на свою лодыжку. Гусман смотрит на нее, пытаясь понять, издевается она или нет, и словно ловит вайб десятиклассницы Лу — напористый и дерзкий. — Понял, на какой тупой вопрос потратил свой первый ход? — опустошая шот, довольно уточняет она. — Ну давай, порази меня оригинальностью, — бурчит Гусман, и Лу не заставляет себя долго ждать (правда, оригинальностью все равно не поражает). — У тебя есть кто-то в Мадриде? Гусман усмехается, откидываясь на спинку диванчика. Нога Лу все еще покоится у него на коленях, и он, словно проверяя что-то, едва заметно сжимает ее щиколотку, но она не обращает внимания. — В Мадриде у меня только учеба и работа, — наконец, честно отвечает он. — Ну, иногда не самые скучные вечера с Андером, Ребе, Менсией, Кае и Омаром. Ты же прекрасно об этом знаешь. — И все еще не понимаю, зачем ты тратишь столько времени на работу сейчас, — Лу зевает, расслабляясь рядом с ним; в глубине души ей несложно признать, что этот вечер — самый комфортный с тех пор, как она вернулась из заснеженной Астурии. — Это же самое прикольное время, Гусман… поночевать в офисе ты всегда успеешь. У него другое мнение на этот счет. — Я знаю, но это гарантия того, что через несколько лет моя семья не будет ни в чем нуждаться. — По-моему, твоя семья и так не нуждается, — не удержавшись, замечает Лу. — Моя будущая семья. Игра вдруг принимает какой-то неприятный оборот. Взрослый, может. Лу молча протягивает ему заслуженную порцию алкоголя, и Гусман, в секунду проглотив ее, задает вопрос, который мучает его уже несколько часов: — Что у тебя с Диланом? — Ничего, — мгновенно отвечает Лу и тянется за шотом, но Гусман опережает ее и вытягивает руку с ним в сторону. — Не так быстро, дорогая, — Он никогда не называет ее так. Обращение звучит из его уст настолько странно, что она на мгновение замирает. — Мой детектор говорит, что это ложь. — Ну так обратись в службу поддержки, потому что он, очевидно, сломан, — Лу закатывает глаза. — Мы не вместе, но он мне нравится, — помолчав, добавляет она. — Такой ответ тебя устроит? — Гусман медлит и не отдает ей шот. — Oh for fuck’s sake… Он первый, кто понравился мне со времен старшей школы. Ауч. Гусман догадывается об этом, но услышать от нее подтверждение оказывается еще неприятнее. — Почему ты употребляешь этот глагол? — спрашивает он настойчиво. — Какой? — Нравится. Вы что, в детском саду? Лу раздраженно вздыхает. — Это уже не твое дело, Гусман. Отдай мой шот. — Она залпом опустошает его и задает вопрос, ответ на который на самом деле не хочет слышать: — Ты жалеешь о том, что у вас не сложилось с Надей? Тишина между ними тревожная, но Лу уже знает ее — она из прошлого, когда Надя только появилась в их жизни. Гусман медлит с ответом, и это напрягает. Не так сильно, как в десятом классе (когда она была уверена, что он the one, и с другими просто не сложится), но все еще неприятно. — Скорее… понимаю, — с трудом подбирает нужное слово Гусман. — Почему? — Потому что… не знаю, Лу, я не думаю, что нам нужно это обсуждать. — Он смотрит на нее, и в глазах легко считать do you still love her. Не такое отчаянное, как в школе, но что-то все равно есть, и Гусман вдруг ощущает себя увереннее. — Надя нравилась мне. Очень. Я был влюблен, — говорит он просто, потому что это чувство было прожито уже сто тысяч раз. — Но мы разные. Полярные. Я впервые ощутил это, когда она прилетела на свадьбу сестры из Нью-Йорка и поставила между нами такую стену, что даже если бы у меня были все силы марвеловских супергероев, я бы не пробился. Я еще пытался что-то сделать, но ты знаешь, чем все закончилось. И, наверное, если бы мы продолжили, было бы только больнее, потому что в итоге… думаю, что в итоге мы хотим разных вещей. Передавая ему шот, Лу удивленно произносит: — Это… довольно разумно. Гусман смеется, слыша ее реакцию. — А ты думаешь, я умею принимать только тупые решения? Ладно, погоди… У меня остался последний вопрос, нужно немного подумать. — Гусман чувствует, что с каждым раундом Лу все ближе — на последнем ответе уже прижимается к нему, закинув обе ноги на колени, и он перехватывает ее так, чтобы она не сползла с их узкого диванчика. Это так умиротворяет его, что он спрашивает то, о чем думает все чаще последнее время: — Какими ты видишь наши отношения в будущем? Лу хмурится. Спроси он ее об этом пару лет назад, она бы выдала ему все о том, где они поженятся, как назовут детей, чем займутся, когда младший свалит в универ. Эти картинки в голове были нерушимыми, без них будущее казалось ненужным, и, когда он изменил, она каждую ночь ловила одну давящую изнутри мысль: это можно пережить, и я переживу, но уже никогда не буду счастливой. И вот, сидя с ним в баре два года спустя, она знает, что все будет нормально. У него и у нее (просто по отдельности). Счастье не заключается в одном человеке, картинки сменятся тысячу раз и все равно воплотятся в реальность по-другому. Только что сказать ему, если она никогда не думала об их будущем в таком контексте? — Я не знаю, Гусман, — признается Лу, — ты один из моих самых близких друзей, и я надеюсь, мы сохраним это. Гусман закрывает глаза. Это не то, что он (может, неосознанно) надеется услышать, но главное правило игры — честность, а не попытка угодить сопернику, так что он отдает Лу шот и ждет ее финальный вопрос. Она знает, что если Гусман ответит правду, получится ничья, и никому не придется целоваться с рандомным посетителем бара. Игривое настроение незаметно растворяется, Лу смягчается и задает ему простейший вопрос: — Который час? — Что? — удивляется Гусман, размыкая веки и отстраняясь от нее. — Это мой последний вопрос. Чтобы проигравших сегодня не было, — поясняет она. Гусман пару секунд размышляет, а потом переводит на нее взгляд и спокойно отвечает: — Сейчас пять вечера. — Гусман!! — Серьезно, давай проверим. А, ой… — Он смотрит на свои наручные часы и наигранно вздыхает. — Что ж, немного ошибся… Шот твой. Лу недовольно закатывает глаза. — Реально хочешь поцеловать тут кого-то? — Реально хочу. Он прижимает ее к себе одним движением; она и не сопротивляется, впрочем. Лу хочется сохранить дружбу, но ее все еще тянет к Гусману, и в моменты полузабытья она ждет от него первого шага, чтобы потом не оправдываться (перед собой) за эти глупости. Если бы концепт друзей с привилегиями не был таким проблематичным, она бы не задумываясь предложила воспользоваться им. Но Лу слишком разумна, поэтому выбирает просто целоваться с ним в баре без продолжения. Наверное. — Лу… долго мы так будем? — на мгновение отрываясь, выдыхает Гусман. Она выпускает ладонь из его растрепанных волос и, ошарашенная вопросом, отвечает так, что ей самой становится больно после этих слов: — У нас никогда не будет по-другому... Я больше не смогу. Внутри так херово. Его Гвен Стейси летит с моста уже два года, а он только недавно начинает это понимать. Она спасает себя сама — еще в процессе, но осталось немного — ей не нужен для этого предатель Паркер. — Гусман… мы в хлам, — выводит его из задумчивости усталый голос. — Поехали уже. Домой они возвращаются под утро и, превратив вход в маленькую воронку хаоса, заваливаются спать на диване в гостиной. Беспорядок приходится устранять Наде, которая на ногах уже около семи. Она прокручивает в голове вступительную речь о своих интересах и достижениях, пока разбирает валяющиеся на полу купюры, стирает въевшиеся в паркет тени из разбитой палетки, и делает это в таком темпе, что даже не успевает разозлиться на Гусмана с Лу. Эта эмоция, впрочем, настигает ее уже через пару минут, когда она заходит в гостиную и обнаруживает их там — мирно спящих в куртках и… наручниках? — Какого черта, Лу?! — вырывается у нее. Надя не тот человек, который нагружает друзей просьбами, и это, кажется, единственный раз за два года, когда она предупреждает, что ей нужна пустая квартира в субботу утром. Лу несложно это исполнить: она клянется, что поставит будильник на шесть и под предлогом завтрака вытащит Гусмана на утреннюю йогу в Центральном парке. Только судя по их виду, дыхательные практики сейчас будут не в тему. Больше поможет таблетка от похмелья и пара литров минералки. Лу с трудом открывает глаза. В голове тяжесть, мешающая думать, а правое запястье, по ощущениям, готово отвалиться в любую секунду. — Сколько времени? — бурчит Гусман у нее под боком. Раз может говорить, значит переносит такие количества алкоголя лучше. — Дайте поспать, — Он прячет лицо в ее разбросанных по единственной подушке локонам и планирует отрубиться в ближайшие пару секунд, но вдруг чувствует легкий удар по голове и, не размыкая век, возмущенно машет рукой в воздухе. — Вы обалдели?! — Надя уворачивается и резко отводит его руку в сторону. — Меня с минуты на минуту придут собеседовать! — Fu-u-uck, — мучительно тянет Лу, наконец, вспоминая о своей миссии. — Надя, прости… мы сейчас свалим. — Свалим спать, — зевая, уточняет Гусман. — Та еще была ночка. Надя не отрывает взгляда от блестящих наручников, соединяющих их, и Лу, расталкивая Гусмана, параллельно оправдывается: — Это не то, о чем ты думаешь. — Поверь мне, Лу, сейчас я думаю только о том, как бы не облажаться на первой стажировке, — невольно продолжая наблюдать ними, отвечает Надя. Гусман в это время лениво отмахивается от попыток Лу поднять его и продолжает дремать, свесившись с дивана уже наполовину. — Тебе помочь? — Да нет, я сейчас… ГУСМАН, НЕ БЕСИ МЕНЯ! — Она резко повышает голос, заставляя Гусмана приоткрыть левый глаз (правый все еще надеется доспать). — Ты нормальная так орать? — Мы мешаем, у Нади сейчас будет собеседование, — нетерпеливо напоминает она, и Гусман, тяжело вздохнув, смиряется со своей участью, но подняться с дивана все равно не успевает: его неуклюжие попытки прерывает звонок. — Умоляю, просто исчезните, когда мы придем сюда, — выпаливает Надя и летит открывать дверь. Гусман не перестает ворчать, но Лу знает, что это его нормальное состояние от недосыпа, поэтому даже не пытается его заткнуть. На выходе они все-таки сталкиваются с представителем-серьезной-организации, которого Надя мечтает впечатлить своими знаниями, и пытаются изобразить бодрость, но по их помятому виду все ясно сразу. Лу не из стыдливых, но когда до нее вдруг доходит, что из-за глупой ночной выходки она может навредить карьере Наде, то едва не проваливается сквозь каменный пол. Представитель-серьезной-организации приветствует их неожиданно дружелюбно и, скрывая усмешку, обращается к Наде: — You know what, I’ve seen that cute coffee shop on the first floor of your building… Maybe we’ll talk there? Они вежливо удаляются, и Лу устало выдыхает. — We fucked up, Гусман. — Да ладно, по-моему, нормальный чел, все понял и не стал мешать. Может, даже вспомнил свою бурную молодость, — Гусман настроен удивительно позитивно для семи утра. Видимо, сонливость постепенно отходит на второй план. — Он-то, может, и понял, но я знаю Надю, она грохнет нас. И будет права. — Давай задобрим ее завтраком? Вообще-то идея не самая плохая. Лу подозревает, что в кофейне она все равно ничего не съест. Может, выпьет кофе на нервах. В любом случае, вернется домой голодной и непонятно в каком настроении. Меньшее, что они могут в такой ситуации — проявить хоть немного заботы. — Давай, она любит french toasts. Если добавим туда яблоки и корицу, точно получим по лишнему баллу в карму, — буднично говорит она, потянув его за собой на кухню. Гусману все еще удивительно, что Лу так хорошо знает ее, что они вообще живут вместе и (наверное) делятся друг с другом своими радостями и переживаниями. Он невольно возвращается мыслями к десятикласснице Лу, в голове которой было много предубеждений, и, смотря на нее сегодняшнюю, не может сдержать улыбки. — Чего ты тормозишь? Вперед чистить и резать яблоки! Готовить в наручниках, конечно, не самое удобное в мире занятие, но они как-то срастаются с ними за это время и становятся немного терпеливее друг к другу. Лу параллельно пишет Дилану, чтобы подвалил к ним с ключом и, наконец, освободил, но знает, что раньше десяти он не проснется, поэтому остается только ждать. Гусман вспоминает этот момент с особым теплом. Они там немного другие — просто сонные, может — окутанные пряным ароматом корицы и мускатного ореха. Между ними не происходит ничего особенного, но Гусману все равно хочется вернуться в то утро, снова и снова пробовать обжигающий сироп для французских тостов, ложку с которым ему аккуратно протягивает Лу, смешить ее и смеяться самому, чувствовать себя так легко, как, может быть, еще не чувствовал себя никогда в жизни. Быть там, застыть там, любить там. Они слышат, как в двери поворачивается ключ, вырывая их из общей реальности. Лу выглядывает в коридор, боясь увидеть там расстроенную Надю, но та выглядит скорее задумчиво и даже машет им в знак приветствия. — Расскажи уже, как прошло, мы тут, может, умираем от волнения! — не выдерживает Лу, нетерпеливо приподнимаясь со стула. — Надя! — Дай мне помыть руки! — раздается в ответ, и в следующую секунду из ванной слышится шум воды. — Офф, ну можно ведь было сказать, прошла или нет, — кусая губы, выпаливает Лу, и Гусман смеется, наблюдая за ней. — Успокойся, две минуты ничего не решат. На пороге кухни Надя кажется одновременно взбудораженной и вдохновленной — наверное, это хороший знак. — Это мне? — удивляется она, заметив на столе тарелку с любимым завтраком и, не дожидаясь ответа, притягивает ее к себе. — Тебе, кому еще, — Лу вздыхает, наблюдая за тем, как подруга, забыв об этикете, подхватывает липкий тост руками и откусывает большую часть так, что сироп тут же течет у нее по подбородку. — Ай, Надя, — Она пододвигает ей салфетницу. — Долго ты еще будешь нас мучить? Пройдясь по лицу салфеткой, Надя, наконец, отвечает: — Все хорошо. Ну то есть он, конечно, не стал ничего говорить сразу, но мы отлично поболтали, и было видно, что он остался доволен. — Она вдруг усмехается, видимо, вспомнив что-то, и, взглянув на Лу, говорит: — Кстати, он узнал тебя. — Что? — искренне удивляется Лу. — Я понятия не имею, кто это. — Еще как имеешь. Мистер Коллинс — старый друг твоего отца, они работали вместе в Мексике, и он часто бывал у вас в гостях, когда ты была маленькой… По крайней мере, он рассказал мне так. — Fu-u-uck, — в ужасе бормочет Лу. — Он не говорил, они еще общаются с отцом?.. — Боюсь, что да, он же помог мне с собеседованием. Лу поворачивается к Гусману, который все это время с интересом прислушивается к их диалогу, и язвительно произносит: — Поздравляю, в ближайшие пару часов мой отец снова будет думать обо мне не самым лучшим образом. — Она поднимает руку, на которой болтается железный браслет, и мрачно добавляет: — И это твоя вина, Питер Паркер. — Ага, конечно, ведь это мой друг устраивает в Колумбийском странные квесты, — парирует Гусман. — Успокойся уже, Мэри Джейн, мы в одной лодке. — Я не Мэри Джейн! — мгновенно протестует Лу. — Мэри Джейн сегодня не в духе, да? — Гусман обращается к Наде, и это впервые не ощущается странно. Кажется, будто они старые знакомые или типа того. Надя, правда, не успевает ответить: Лу награждает его легким ударом по плечу, и он недовольно восклицает: — Ауч! Ну ладно-ладно, хочешь, будешь тетушкой Мэй?.. Гусман едва заметно улыбается, выбираясь в реальность. Самолет идет на посадку, еще минут двадцать, и он снова будет в Мадриде, а нью-йоркские выходные застынут теплым воспоминанием в сердце. И, может, они прошли не совсем так, как он ожидал, но теперь он точно знает, чего ему не хватает для счастья в этой непростой взрослой жизни. Ему не хватает Лу.