/
Шесть тридцать восемь. На улице давно рассвело; солнечные лучи борятся за своё присутствие среди проплывающих туч, но свет все же проникает сквозь окна. Родители оживлённо болтают о чем-то своём (опять эта докторская ерунда) на кухне, когда замечают в проёме двери Бомгю. Он слегка спонтанно решает для себя, что будет держать рот на замке, пока ситуация не перерастет во что-то большее, чем просто его догадки. Нет уверенности в том, что они вообще поверят — от человека, который искренне не хотел здесь находиться, — или это по-настоящему реально. — Доброе утро, мама. Доброе утро, папа. — Они удивлены, что их сын умеет просыпаться раньше одиннадцати утра и без желания поругаться из-за дурного настроения. — Бомгю! Почему не спишь? Хочешь есть? — Миссис Чхве засыпает вопросами, поднимаясь с места, чтобы достать чего-нибудь из холодильника и на скорую руку приготовить завтрак перед тем, как они уйдут. — Я.. вчера рано уснул, поэтому встал. Да, было бы неплохо поесть, спасибо. И съехать отсюда, желательно. Конечно же, это парень оставляет не озвученным. Продолжает: — Позже пойду прогуляться по местности, чтобы не застать жаркую погоду. Когда вы приедете? — Должны сегодня освободиться пораньше, — становится не по себе, когда отец задерживает внимание на Бомгю, где без большого труда можно увидеть отметину на шее, — что это у тебя здесь? Он легко клацает пальцами по своей шее. — А, это.. аллергия? На пыль или какое-нибудь цветение, скорее всего. Только заметил, когда чистил зубы. Важно отвечать чётко и без долгих размышлений — так увеличивается шанс, что родители примут это за правду. Не было времени разбираться. Ложь во благо остаётся по-прежнему ложью, но это всего маленькая недоговорённость. Скрывать чем-нибудь след было бы более подозрительным. И, как минимум, не только он его видит. — Значит, нужно купить таблетки и провести генеральную уборку. — Чхве-младший невольно закатывает глаза, когда слышит от мамы слово «уборка», да ещё и в значении «мы целый день потратим на то, чтобы протереть здесь каждую полку и ступеньку». — Мы заедем по пути в аптеку рядом с работой. Кухню заполняют вкусные запахи омлета и заваренного кофе, на душе становится так тихо, будто всё до этого было выдумкой, плохие мысли выливаются прочь, как из разбитой вазы. Они продолжают завтрак уже втроём, беседуя об отвлеченных темах. Бомгю находит своё успокоение хотя бы ненадолго, когда не слышит от родителей ничего странного и видит их улыбки. Ничего, кроме жуткого холода ночью. Но по прогнозу ведь и так передавали понижение температуры, верно? Автомобиль сигналит два раза, родители уезжают на работу. Бомгю стоит возле входной двери, чтобы убедиться, что машина тронулась с места и поехала. Оставшись один на один с домом, его заполняет ноющее чувство внутри, которое он старательно затыкает и запихивает поглубже./
Дом при дневном свете выглядит вполне симпатично и не так пугающе, как сегодня ночью. Никакие призраки с каждого угла не кидаются, не летят ножи со всех сторон, у стен не вырастают глаза и зубы. Тишина. Приятная прохлада. Спокойствие. Бомгю, оставаясь начеку, хоть и более расслабленно, ходит от комнаты в комнату, осматривая их вид. Как он и думал, на первом этаже была спальня родителей, ванная комната, гораздо больше той, что он видел, кухня-столовая, переходящая в гостиную, холл и небольшой коридор, что вел к лестнице и наверх. На втором этаже прямо по коридору была спальня и небольшая ванная, соединённая с его комнатой, рабочий кабинет и ещё одна, по его предположениям, гостевая комната. Рядом с домом был гараж, а внизу, ожидаемо, находился подвал. Ничего лишнего, достаточно пространства и никаких подозрительных предметов. Сейчас этот дом сложно назвать уютным, потому что он всё ещё пустующий, лишённый человеческого присутствия и ему недостаёт хорошей уборки — мама была права. Но это действительно неплохой вариант жилья. Бомгю готов оправдать любые недостатки в обмен на безопасную и спокойную жизнь. Он возвращается в свою комнату, оглядываясь вокруг, чтобы не застать никаких неприятных сюрпризов. Нужно написать Тэхëну и проверить последние новости, после чего можно и всерьёз пойти прогуляться. В комнате до сих пор холодно, словно на улице декабрь с крепким морозом, а окна были открыты нараспашку всю ночь. Парень вышел из дома, когда на часах было около восьми утра, если не больше. Он ожидал чего угодно, но ничего так и не произошло. Бомгю шёл по узким улочкам и переулкам, которые начиняли этот район; иногда натыкаясь на мимо идущих прохожих или замечая работников, которые открывали витрины магазинов. В наушниках играла любимая музыка, свежий воздух отрезвлял лучше любого энергетика. Он гулял так несколько часов, иногда останавливаясь возле привлекающих взгляд мест, пока не обошёл всю ближайшую окрестность — это оказалось не так утомительно./
Пришло время вернуться домой, то есть, «домой» — поправляет себя мысленно. Он запомнил дорогу обратно, хотя потеряться среди тоненьких улиц, переплетённых не хуже клубка ниток, вполне реально. Много думает — мысли громкие, быстрые, пролетают одна за одной, предлагая и оспаривая все варианты. Один раз за время прогулки позвонили родители, поговорив не более, чем полторы минуты: они вернутся рано, приблизительно позже обеда — сегодня нерабочий день и они ещё не очень знакомы с дальнейшим графиком, а так же начальство добавило сорок восемь часов в качестве выходных. Чуть позже ответил Тэхëн, обменявшись несколькими сообщениями о текущих делах, Чхве вышел из сети. Жизнь пошла своим чередом. Время тянулось неприлично медленно, малоприятная боль в теле после неудачного отдыха ночью проецировала желание поскорее вернуться, да поспать ещё хотя бы несколько часов. Он почти у цели, миновав очередной поворот и двигаясь уже прямиком к дому. Ребёнок, лет десяти от силы, стоял поодаль остальной кучки гуляющих детей и уставился на подходящего ближе парня в упор. Бомгю равнодушно проходит мимо него, достаёт из кармана связку ключей, когда слышит чей-то голос позади. — Это твой дом? — Мой. Бомгю отвечает неожиданно громко, оглядываясь через плечо, а внутри будто ударило от этого признания. Мальчик, который не торопился называть своё имя, не унимается. Он делает неуклюжий низкий поклон, когда вспоминает, что забыл поздороваться со взрослым, торопливо и по-детски тараторит: — Здесь живут призраки, ну, ты знаешь, призраки, как в страшилках? — Бомгю продолжает стоять к нему боком, отыскивая в этой волне фраз какой-то смысл. — Мне говорила мама. Она сказала, что меня заберут они, если стану стоять тут или подойду близко. Мама не врёт мне, да? Отчего-то становится весело, хочется рассмеяться, то ли истерично, то ли от этого мальчика, что вот-вот упадет от своей смелости. Бомгю слышит кое-что про призраков, но это пролетает мимо него, будто ветер вырывает текст и выкидывает его, как смятую бумажку. — Знаю. Наклоняется чуть вперёд и ладонь к лицу прикладывает, имитируя «важный разговор» без лишних глаз, и снижает на пол тона голос. — Знаю, а тебе лучше слушаться маму. А то.. если кто-то из них узнает об этом и захочет наведаться к тебе домой? Они говорили мне, что не любят лишние сплетни. Мальчик прижимает рот ладонью, умоляюще глядя то на этот дурацкий дом, то на самого Бомгю. Так же тихо отвечает, говоря уже медленнее, чем прежде. — Не говори, не говори им. Пожалуйста! — Бомгю разрешает себе тепло улыбнуться, чтобы не свести с ума этого малыша, кивает головой в знак согласия. — Я больше так не буду. — Не скажу. А теперь мне пора. Призраки не прощают опозданий. — Мы ещё увидимся, хëнним? — Надеюсь на это. Парень на это пожимает плечами, отворяя тяжёлую дверь, чтобы пройти внутрь. Кажется, здесь все с приветом — может, какая-то аномальная зона? Когда они были детьми, часто распускали слухи про заброшенные дома или истории про страшных мстительных духов. Этот мальчик (он же ведь так и не представился) напомнил об этих временах сполна. Бомгю впервые за последние сутки чувствует себя ни менее, ни более, чем нормально — свежий воздух и утренняя прогулка пошли на пользу./
Перед входом в дом лежит мёртвая птица — первое, что он видит. Зрелище неприятное, но объяснимое: птицы врезаются в дома и могут упасть вниз, их ловят коты, бросая, или они слишком больны, чтобы справиться с препятствием, вариантов масса. Вопрос личного восприятия: достаточно ли суеверен ты, чтобы принять это за дурной знак? Бомгю сглатывает слюну, на несколько секунд теряясь в реальности происходящего. Рядом с ней выцарапанная на пороге надпись «Убирайтесь». Он рефлекторно касается следа на шее, от холодных пальцев к горячему телу бьёт лёгкая дрожь. В качестве шутки не смешно, как запугивание — глупо. — Убирайся сам, умник. Проходит внутрь, скидывая эту кричащую проблему на чужие плечи, — пусть родители попробуют объяснить, кто и какого черта оставляют такие «милые» послания с самого утра. Может, они смогут сломать иглу сомнений и прояснить хотя бы что-то? Комнаты оглушает глухой стук. Спустя несколько секунд повторяется, ещё раз и ещё. Как в игровых интерактивах, перед Бомгю крутятся два варианта: выйти наружу или спрятаться вглубь дома, при чем неизвестно какой исход из них менее опасный. Он стоит, как вкопанный, недалеко от лестницы, но шум не прекращается и становится всё громче. Лучше аккуратно проверить, что происходит за дверью, чем пытаться сбежать. Солнце, которое ещё несколько минут назад тепло освещало макушки крыш, будто исчезло — на его место пришёл уже привычный холод и раздирающая пустота внутри, все вокруг в миг темнело (вокруг или в его глазах?), а ноги превратились в вату. Чхве Бомгю, лучше беги отсюда. Он едва приоткрывает дверь, как встречается взглядом с грудой мёртвых птиц — со сломанными крыльями, застывшие, как натуральные фигурки из музея, измазанные собственной кровью, — мир теряет все краски, перед глазами застывает эта картинка и мысль, как бегущая строка в новостях: убирайтесь, убирайтесь, убирайтесь. Им уже нельзя помочь. Помоги себе. Бомгю закрывается, с дрожащими руками и катастрофичным недостатком воздуха в груди, бежит внутрь, чтобы скрыться, исчезнуть, отключить себя от этого мира. Вместе с головокружением накатывает удар тошноты. Ноги назло подкашиваются. Он падает с таким же треском, как падали мёртвые птицы, врезаясь в их дом. Тело, будто прибитое гвоздями к полу, покрывается тревожной дрожью. Глаза не видят ничего, кроме жуткого образа чужой смерти — запечатленный ужас в мыслях, где