Полторы недели спустя
Странные, местами сводящие до дрожи в коленях, сны входят в привычку. Горькие таблетки, которые он обязался перед родителями пить дважды в день, едва эффективнее плацебо. Стали чаще посещать тревожные идеи — совсем пустые и чужие, будто кто-то поместил случайный контейнер в черепную коробку; от плохого режима или просто от скуки, клонит в сон, а мысли расстроены, как инструмент в руках плохого музыканта. Разъедающее чувство апатии. Когда засыпаешь, вновь падаешь во тьму, обрекая себя смертельными обстоятельствами, но в них больше нет Чхве Ёнджуна. И его не было за всё это время ни разу, словно растворился вместе с дневным светом, не обещая вернуться. Его упоминание было острой вспышкой в разуме, но оно угасало под стеклянным колпаком других чувств. Разбивающиеся самолеты, взрывы, ямы, кровь, страшные насекомые и острые предметы, необъяснимые существа и непроглядная темнота, кишащая неизвестным, — новая часть его воспоминаний, превращающая каждую ночь в круг ада. Вчера во сне он сломал несколько рёбер, когда случайно выпал из чёртового окна — сумасшествие, с которым трудно просто смириться. Сон больше не приносит должного отдыха. Несколькими днями ранее — задыхался, будто в горле застряла горсть осколков стекла без возможности выплюнуть. Было ли это частью выходок призрака или атмосфера дома, годами впитывающая в себя энергию страданий и боли, ломала на части, объяснения он не находил, а признаться честно — и не пытался искать. Бороться с этим оказалось ещё труднее. Квинтэссенция черноты с каждой минутой въедалась в кровь, разливалась по венам, как огонь, стремительно пожирающий лес — это убивает до тла. Всё самое драгоценное, что ты копил внутри себя, погибает, не в силах защититься. Медленно. Школьная форма, как и с иголочки, уже поглаженная, ждёт своего дебюта в школе. От этого становится так тошнотворно, сквозь отчаянность прорастает и равнодушие: будет так, как суждено. Нечастые пересечения с родителями не несут в себе ничего, кроме нескольких уточняющих фраз и с трудом уловимый шёпот, который однажды Бомгю застал по случайности. Что-то о больницах, о лекарствах и прочая дрянь. «Дорогой, всё в порядке?» Конечно, мама. Разве когда-то было иначе? Верят. Они убеждены в том, что это обычный стресс, каким часто страдают подростки по разным причинам. Даже дети могут испытывать расстройства сна и ничего, что представляло бы реальную угрозу. Они волнуются, что Бомгю не приживётся среди одноклассников в то время, как от Бомгю через несколько месяцев такой жизни останется лишь оболочка. Телесная коробка с его именем, какие обычно выкидывают на свалки, как из-под холодильников. Ей не нужно приживаться или социализироваться — она только ждёт, когда материал начнёт разлагаться и вскоре смешается с землёй. Этот процесс необратим./
Внутри чертовски сдавило, будто кто-то сильно желал растоптать все органы до состояния коврика. Он чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу, но вокруг ничего не происходило. Сигналы мозга, работающие на износ, твердят Бомгю, что это больше не реальность и нужно собраться. «Ты обещал не сдаваться». Нервозная тишина. Картинки его старого дома, в котором они жили ещё до переезда, мелькали перед глазами, быстро сменяясь. Родной дом, что казался ему самым безопасным местом в мире, сейчас часть его кошмара, где все действует не по тем правилам, какими привык руководствоваться. Это не больше, чем комбинация сюжетов в голове, приукрашенная фантазией и особым вниманием ко слабым местам. Бомгю знал определенно — смерть во сне не может быть настоящей, как и боль, что верно сопровождала эти сны, лишь иллюзия, умелая проекция. Он верил в то, что может побороть страшный сон, но сейчас это кажется непостижимым. Он попросту не знал, с чем сегодня придется столкнуться. Безразличные взгляды родителей, уставившихся на парня в упор. Он молчит, не поддаваясь любому приготовленному капкану. Тяжёлое, болезненное дыхание — это всё, что разрезает пополам тишину. Бомгю не двигается, не оборачивается и не сопротивляется: страх способен порождать хаос. Попытки сбежать всегда заканчивались одним и тем же финалом, но отнимали много сил, не принося желанного результата. Логика была проста — сопротивляться физически невозможно, стоит бросить все усилия на то, чтобы оставить свой разум в трезвости и не позволить никому завладеть сознанием полностью. В ином случае, Бомгю сойдет с ума, либо умрёт от дикого ужаса. Это то самое первое правило, которое не оспаривается — аксиома в мире выживания рядом с призраком. То, что здесь есть узнаваемый почерк, невозможно не понять. Кошмары, которые удивительным образом, — проще разгадать тайну человечества, чем прийти к разумному объяснению этих видений, — объективировались от рук Чхве Ёнджуна кричали о его причастности: сон, в котором ты отдаешь себе отчёт о происходящем, но не можешь на него повлиять. И что абсолютно точно, он всегда обращен к скрытым уязвимым местам парня. Ёнджун не преследует цель убить его — он просто играет и наслаждается своей инсценировкой, как единственный зритель в собственном театре. Смерть по итогу не более, чем очевидный результат, что меркнет в сравнении с пленительным процессом. Одной его «хотелки» было бы достаточно, чтобы однажды утром обнаружить ещё три трупа, умерших при загадочных условиях. И то, что он позволяет себе взять и исчезнуть, а потом по воле желания вернуться, ещё раз подтверждает это соображение. В каждой игре важно вовремя поддаться и нанести решающий удар — вот только на чужой территории это решаешь далеко не ты. Бомгю больше не берётся отрицать существование Ёнджуна в целом — весомый ответ он уже получил. Он знает о нём гораздо больше, чем тот себе представляет, и это подобно оружию. Важно правильно воспользоваться. Ёнджун же, в свою очередь, очарован дурацкой стойкостью Бомгю. Безрассудство и полная наивность. Он просто не знает, как сильно отличается настоящая боль от той, что он может позволить себе выдержать. И это — превосходство. Сколько тот бы ни твердил и ни пытался, Чхве-младший сокрушительно слаб перед ним. Бомгю с лёгкостью принял бы родителей за манекенов, они так же не двигаются и, казалось, даже не дышат. Они стоят целую вечность неподвижно, в мертвом безмолвии, пока лица миссис и мистера Чхве не искажают неестественные улыбки — они похожи на кукол или героев дешёвого ситкома. — Жаль, что мы больше не встретимся. — Голос мамы звучит громко, словно заведенный. — Ты будешь скучать, Бом-и? Хочешь остаться с нами? Так жаль. Бомгю молчит. В висках громко пульсирует кровь, он чувствует как сильно сжимается его сердце, что вот-вот лопнет. — Мы больше не встретимся. — Улыбается, проговаривая это снова. — Ты не вернёшься домой. Ты не вернёшься домой. Ты никогда не вернёшься к нам. Они вместе повторяют последнюю фразу переходя на крик, жутко улыбаясь, когда слезы начинают душить, бессильно вырываясь наружу. «Нет, это не правда. Это не мои родители. Не верь этому, не верь». В уголках глаз собираются слёзы, словно скопились осенние дожди, холодные и бесконечные; он плачет, потому что не знает, как это прекратить — реальность жестоко разбивается об иллюзии своего спасения. Нет ни противоядия, ни дороги обратно, ночь повторится вновь и в один из дней его рассвет больше не наступит. Он в ловушке этого проклятого дома, его жизнь в руках мертвого парня, чья ненависть могла бы взрывать людей одним взглядом, если бы превратилась в нечто материальное. Он так отчаянно верил в то, что сможет справиться, но этого было недостаточно. Бомгю разворачивается на сто восемьдесят и на всех парах летит прочь в ближайшую дверь — благо планировка дома ему прекрасно знакома. В соседней комнате, что раньше была гостиным залом, тихо и пусто. Он нарушает свои же установки: не бежать, не сопротивляться и не плакать, но выбора или времени на осуждение себя не остаётся. Кажется, что если выбежать из этого дома, то всё будет в порядке — это ничем неоправданная попытка спастись. В этой комнате, где уже нет привычной ему мебели, Гю видит в нескольких метрах очертания больших коробок; когда приближается на несколько шагов ближе, то становится ясно — это несколько гробов, в каждом из которых он видит себя. Мёртвого и такого же бледного, как само привидение. Бездыханные тела, что ожидают последней молитвенной песни над собой прежде, чем зароются глубоко в сырую землю. Крики псевдо-родителей, произносивших заедающую фразу, были слышны теперь отчётливее за спиной. Ещё немного и среди коллекции его же трупов будет пополнение в лице реального Гю. На горле будто сомкнуты руки удушающей паники и страха, во рту пересохло, а тело дрожало, словно на электрическом стуле. Испуг атаковал каждый сантиметр живого места, ощущения жара и тяжёлой тревоги от увиденного, надвигающаяся угроза под пластинкой голосов родителей подрывали оборону рассудка. «Я больше никогда не вернусь домой». — Прекрати, прекрати, остановись. Если ты слышишь меня, а я знаю, ты видишь все, что происходит здесь. Останови это, я прошу, пожалуйста. Ты ведь не желаешь мне смерти. Я задохнусь прямо сейчас, — он умолял Ёнджуна в обрывках своих фраз, прорывающиеся сквозь угнетающие крики своих ненастоящих родителей, он всеми силами пытался сбежать от этого. — Я.. не чувствую больше.. Не успев договорить, он проваливается без сознания — всё, что происходило, остаётся далеко позади./
Звук будильника. Веки невыносимо тяжёлые, а тело ломит привычная боль, будто по ночам он ходит в бойцовский клуб, а не к себе в комнату. Удалось ли ему поспать, или он наконец умер, а рай выглядит как его комната? Здесь по-прежнему невыносимо холодно, он слышит своё сбивающееся дыхание, а сквозь неплотные шторы невооружённым глазом виден дневной свет. Этот сценарий уже известный, излюбленный — сценарист его снов, должно быть, аплодирует себе несколько минут после завершения. Парень уселся на кровати, протягивая руку к оставленной на тумбе кружке воды. Вот он — настоящий вклад в своё будущее. Не было только белой баночки с таблетками, что обычно стояла где-то поблизости, но это сейчас мало кого волновало. — Ты же можешь показаться, верно? — Бомгю откашлялся, будто каждое слово отликалось в нём с большим трудом. Он говорил с пустой комнатой, как сумасшедший, но Чхве точно знал о его присутствии рядом. Это нельзя объяснить, только почувствовать. — Когда ты находишься где-то поблизости, я ощущаю холод. И тревогу. Я чувствую тебя, даже если ты пытаешься скрыться. Ощущение смелости, будто он только что выпил чего-нибудь алкогольного, да покрепче, что полностью отшибло естественные инстинкты — к сожалению, осознать, как твоё тело лежит в гробу, оказывается гораздо эффективнее, чем жидкость с десятками оборотов. Кажется, стоит поспать ещё несколько часов и он собственноручно призовет всех святых в эту комнату, чтобы расправиться с их потусторонним созданием. Ещё во сне, пытаясь достучаться до любой возможности вернуться в свой мир, Бомгю решил действовать — каков смысл прятаться или поступать сгоряча, если финал неизменный? Вряд ли это хорошая идея и он не уверен, что после этого его остатки нервной системы выдержат, но сбежать от себя ему не удастся. У него просто не осталось других вариантов. — В прошлой жизни я был законченным ублюдком, раз в этой меня так наказывают? — Он не унимался, продолжая отпускать в тишину вопросы, голосом полным отчаяния. — За что же ты так сильно меня ненавидишь? Ëнджун всё слышит, стоя за дверью комнаты. Было так странно понимать, что мальчишка, над которым он с особым энтузиазмом издевается, найдет в себе силы встать у него на пути. Его человеческая слабость пропитывает воздух, а голос продолжает дрожать, пока он разговаривает с тишиной. В груди неприятно саднит — Ёнджун, вероятно, подхватил рой пчёл внутрь себя, они неугомонно жалят и кусаются, но по-прежнему обречены на смерть. Там, где есть место пчёлам (бабочкам же он заранее не оставил шансов), вполне возможно встретить сад. Только цветы Чхве Ёнджуна давно мертвы, покрытые изморозью их лепестки блеклого цвета; вместо привлекающего аромата — приторный запах крови, вместо солнца положен мрак. Он толкает дверь вперёд, действительно подтверждая своë присутствие. Бомгю замолкает, поднимаясь с кровати на ноги. Ему надо в душ, он проголодался и ещё планировал разобрать вещи для школы. Всё-таки зря затеял разговор. Если сейчас его отправят на тот свет, то он умрет голодным, а его призрак будет навечно в пижаме синего цвета. А что, если он тоже останется прикованным к этому дому? Разблокируйте новый скилл персонажа «Бомгю-мертвец» — плюс к выносливости, бесконечный запас времени и повышенная защита от атак. — Соскучился? Медленно, будто растягивая момент ожидания, Ëн заходит внутрь комнаты. Ему не нужно стараться, чтобы чувствовать сахарный вкус страха, исходящий от стоящего напротив парня. Это первая встреча наяву так близко, лицом к лицу, когда Бомгю не теряет сознание от удушающей тревоги — его защитный механизм нуждается в реанимации. Они неосознанно смотрят друг на друга несколько минут, когда Чхве-младший еле слышно прерывает молчание. — Ты.. Это реальный ты. — Сначала зовёшь, а потом не знаешь, что делать? Я думал, у тебя есть какой-то план. Призрак насмешливо улыбался, наслаждаясь этим видом. Всё, что происходило в этом доме, было подвластно лишь ему. За столько лет заточения в теле мертвого человека с живым разумом, он переосмыслил многие вещи. Допустим, его невозможно убить снова — люди не умирают второй раз. Ни серебряной пулей, ни временем, ни таинственными заговорами на латыни, даже осиновые колы и прочие святые деревяшки — пустяк. Как минимум, его физическая оболочка не поддаётся тем принципам, на которых держится наука и выводы рядового скептика. Они с уверенностью твердят, что нет ничего необъяснимого, но так громко молят бога о прощении и помощи, если наткнутся своей шкурой на что-то неладное. Люди вызывали в нём небывалую ненависть, стремительно растущую внутри с каждым годом. Именно человеческими руками он был убит, как и его семья. По-животному дико, жестоко, было трудно поверить, что другие способны совершить нечто подобное, но это было так — и это был его собственный крест. Чхве Ëнджун не повторил эту знаменитую историю и не стал мучеником, не воскрес и не отправился плавать в вечном забвении. Он долго себя спрашивал: «как это возможно?» и «почему именно я?», почему же высшие божества тогда распорядились иначе? Не принадлежащий ни миру мёртвых, ни живых, навсегда привязанный к этому дому — месту, которое он собственными силами превратил в обитель монстра, Чхве Ëнджун был готов уничтожить всë вокруг, если бы это обещало унять его невозможную боль внутри. Но она не стихала. Отсутствие бьющегося сердца не сделало его безэмоциональным, не избавило от мыслей и ноющих ран. Не стихала ни через месяц, ни через несколько лет после смерти, боль не покидала его ни на один день. — Я.. пошутил. — Гю боится лишний раз моргнуть. Его взгляд мельком падает на множество жутких ран, которые невозможно не заметить, и тягостный камень сочувствия разрастается ещё сильнее. — Ну, знаешь.. я не хотел тебя потревожить. Можешь заниматься там.. делами, какие всегда делаешь. — Моё дело — это ты. Ёнджун делает пару шагов вперёд, уголки губ злорадно поднимаются вверх. Чем дольше сдерживаешь себя, тем легче сорваться, верно? Бомгю неожиданно вытягивает правую руку вперёд, чуть наклоняясь, чтобы дотронуться до плеча Ёнджуна. От чужого прикосновения Ён незаметно вздрагивает и перехватывает его руку в свою, сильно сжимая. Безутешный ступор парня сменяет резкая гримаса боли, а после и попытка вырвать ладонь. Пронизывающий озноб проходится покалыванием по коже. — Я думал, что ты, ай, как больно! — корчится, — Отпусти же! Похож что-то вроде на кучку дыма, но.. Ты настоящий. Отпускает, от чего Бомгю пошатывается назад. Может быть, лучше рвануть в ближайшее окно? — А ещё у меня же на лице написано: доброе привидение, живущее под крышей. Не знал? — Ён продолжает вглядываться в его лицо: под маской испуга было что-то ещё, чему парень не позволял вырваться наружу. — Что-то ты сегодня особо разговорчивый. Выражение Ёнджуна же не изменяет себе: холод, смешанный с угрозой, парализующее и невозмутимое. Они вновь достаточно близко, чтобы на лёгкие оседал шлейф присутствия Бомгю: свежий запах кондиционера для белья вперемешку со слабыми нотками какого-то цитрусового парфюма, совершенно ему не подходящего. Он выглядит помятым после сна и совсем уставшим, но этой комнате Бомгю придавал неподдельный уют. От взгляда Чхве начинается знакомое жжение на щеках. — Отпусти меня. — Я и не держу. — Я не об этом. — Бомгю обжигается мыслями, что раны на теле Ёнджуна могут до сих пор несносно болеть. Его навязчивые детали, которые непозволительно долго хочется рассматривать. — Хватит.. преследовать и рушить мою жизнь. — О, правда? Ты живёшь в моём доме и даже спишь в моей комнате, Бомгю-я, неужели я не могу занимать своё законное место? Как же грубо с твоей стороны. А я думал, что мы уже подружились. Ёнджун обходит его, слегка задевая чужое плечо, и без капли смущения усаживается на край кровати, оставляя Бомгю удивлённо моргать. — Ты мёртв. — Как видишь. Но я ещё живее, чем ты. — Он «зазывающе» хлопает ладонью по одеялу. — Если захочешь, даже разрешу делить свою постель с тобой. Попросишь? — Убирайся отсюда! Свали из моей жизни! Вот чего я прошу. — Ты действуешь мне на нервы, Чхве Бомгю! — Хищная ухмылка быстро стёрлась в самый пепел, на её смену пришли бесконтрольные порывы гнева. Он передвигается достаточно быстро, чтобы в нескольких секунд оказаться перед всё ещё не осознающим парнем и занести руку для удара. Тупая телесная боль разливается по всему животу — он бьёт дважды, не целясь, но этого достаточно, чтобы ощутить себя катастрофично беспомощным. Бомгю с трудом удерживает себя на ногах, изгибаясь, сознание немного мутнеет. Ему уже приходилось как-то драться с другими ребятами, но можно ли назвать дракой то, когда бьют только тебя? «Он бы мог участвовать в турнире, где ломают человеческие кости, и через три минуты вышел бы абсолютным победителем». — Я не желаю тебе зла, — одной рукой парень держится за живот, а вторую вскидывает вперёд, — послушай.. — Лучше беги, Бомгю. Повторять дважды не приходится.