/
В гостиной дома слышны голоса и тихие всхлипывания. Бомгю отправляется туда, где и застаёт связанными самого Ёнджуна и миссис Чхве, которую он узнал по тем воспоминаниям. Здесь двое незнакомых мужчин, чьи лица не запоминались ему, как ни крути, они будто расплывались перед глазами, чему Гю не мог найти объяснения — вряд ли Ёнджун смог бы их забыть, тогда зачем не показывает? Поселившийся где-то в глубине страх усиливается, накатывает к самому горлу, что трудно вдохнуть немного кислорода. В руках первого незнакомца — одного из убийц, — блестит зловеще странной формы лезвие. Монстры приходят ночью, как и рассказывают детям в сказках, и не оставляют после себя ничего, кроме утраченных надежд и боли. Жестокие и неотступные, как тень, что следует за тобой. Жизнь всегда была такой: не обязательно быть виноватым или заслуживать быть убитым, чтобы умереть. Достаточно просто перейти дорогу не там, где нужно, или оказаться не в том месте и не в тот час. Может, это и есть рок судьбы. Катастрофа, которую невозможно предотвратить. Бомгю отвлекается на громкий шорох со стороны коридора, который, скорее всего, слышал только он, потому что следом за шумом показался сам призрак Ёнджуна. Не зная как, но его присутствие придало младшему каплю успокоения, ведь он не останется один на один с пугающими видениями. Внутренний голос подсказывал, что Ён тоже предпочел разделить своё одиночество, иначе вовсе бы не показался на глаза. Они оба останавливаются в широком дверном проеме, что ведёт вглубь комнаты, но Гю не решается войти внутрь, а Ёнджун продолжает отрешенно смотреть на всё вскользь. Он молчит и выглядит таким притворно-спокойным — пустой взгляд, в котором Бомгю на миг ощущает неподъемный груз отчаяния и горечи, который снова прячется за непроницаемым холодом. Грубый голос рассекает все оставшиеся сомнения: — Я считаю до пяти, не могу до десяти. — Второй мужчина в черном фраке, чьи ладони спрятаны под кожаными перчатками, напевает себе под нос, возвращаясь со стороны кухни обратно в гостиную. — Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать! А кто не спрятался? Я не виноват. — Они начинают заливисто смеяться, один из них откашливается, продолжая вертеть в пальцах кухонный нож. — Будет немножечко больно, — мужчина небрежно откидывает настоящее тело Ёнджуна в сторону, сталкиваясь с сопротивлением и сдавленным криком, потому что его рот был заклеен, — ну, хватит брыкаться, щеночек. И до тебя дойдем, посиди немного. Бомгю сглатывает рано рвущиеся наружу слёзы, но громкий всхлип срывается с губ, когда проливается первая кровь: крик, раздирающий горло женщины — матери Ёнджуна, бьёт по вискам, как кувалдой, но Чхве и с места не двигается, не позволяет себе обрушиться вниз, чтобы свернуться в клубок и кричать, кричать, кричать так громко и долго, но не слышать эти чудовищные пытки и не впускать их в своё сердце. Дрожь пробирает неприятными иголочками всё тело, которое отказывалось слушать и подчиняться здравым побуждениям сбежать отсюда. Бомгю спонтанно понимает, что это за неизвестное оружие было в руках одного из палачей — таким ножом легко оставлять рваные следы, поддевая кожу до самого мяса, разрывать её, чтобы было невозможно зашить. Вторым приступом острой боли, что пронзила маленькое сердце, было осознание: Ёнджун всё ещё там. На его глазах жестоко убивают собственную мать, а он ничего не может с этим поделать, кроме проглоченного мычания и горьких слез, бесконечным потоком выжигающие лицо. А их линчевателям это нравится, их бы воля — открыли бы окна нараспашку, да сдернули со рта кляпы, чтобы весь мир содрогался от этих безумных воплей, вместе с которыми вытекала из оболочки жизнь. Они здесь ровно для этого: ради страданий, ради отмщения, чувства превосходства над другими — они хуже зверей, в них были заложены дьявольские инстинкты. — Уходи, Бомгю. — Ёнджун звучит так смутно и тихо, что могло бы показаться, будто он вообще ничего не говорил, а шум бушующего ветра за окнами дома прошептал знакомым голосом. — Тебе нельзя оставаться тут. Бомгю тошнило от стойкого запаха крови, от которого нельзя было убежать, даже если открыть окно и запустить сюда свежий воздух; душераздирающие крики врезались в сознание так, словно без спроса поселились там — он задыхался от страха и мощного удара вины перед этими людьми, перед Ёнджуном, перед его несчастной матерью, перед его отцом, который сейчас и не догадывается, что самые близкие люди разорваны на куски в их родном доме руками мучителей. Слезы застилают глаза мутной пеленой, смешивая всё в одно алое месиво. Младший застыл, как прибитый к полу, в неспособности даже повернуть голову в сторону, но призрак был в конечном счёте прав — это далеко не конец. — Туда, где мы ещё встретимся, — Ёнджун внезапно подхватывает чужой мизинец своим, как бы скрепляя их, и они впервые за это время сталкиваются взглядами: уже не скрывающий слезы Бомгю и с непреодолимой тяжестью в своих темных глазах Ёнджун. — Я вернусь. Обещаю. Старший замечает, как дрожащими губами Гю выводит беззвучное «прости, прости», цепляясь крепче за ладонь Ёнджуна, чем неосознанно разбивает давно потухшее сердце. Бомгю сильно зажмуривает глаза и, наконец, почти что вслепую срывается в сторону подвала. Ведь там они ещё встретятся. Слух обостряется до невозможного: слышен хруст костей, звонкие удары ножом, что углублялись под кожей и ускорялись, но убийцы знали, куда бьют — так, чтобы растянуть момент прихода смерти подольше, чтобы больнее, по-зверски, под мерзкие улюлюканья на каждый визг. Настоящие ублюдки. Весь пол красным пятном заливается чистой кровью, пропитывает паркет, а тело миссис Чхве, на котором не осталось живого места, обмякает и замертво падает — она до неузнаваемости была покрыта ранами и расцветающими под бегущими кровавыми ручейками гематомами, вместе с сорванными на пальцах рук ногтями и содранной на некоторых участках кожей. Смерть настигла её, как подарок, освобождение от страданий и пыток, что длились без малого около часа. А может и меньше — время потеряло значение с того момента, как порог дома пересекла их неизбежная участь. Но даже в этот момент ей больше всего больно за того, кто съежился в углу просторной комнаты и бился в отчаянной истерике — её навсегда любимый сын, который не должен был быть здесь и видеть, как она сдаётся, умирая. «Не смотри же, малыш. Пожалуйста, Господи, спаси его. Помилуй моего мальчика», — как последняя молитва, пробиваясь сквозь изнеможение и болевой шок, звучит в её голове. — «Я не могу оставить тебя. Я не могу..» Не бойся, Ёнджун. Мама всегда рядом. Но Бог, кажется, расценил эту мольбу совсем неправильно. Не подарил он ни смерти, ни жизни, оставив его скитаться среди четырех стен. Призрак входит в гостиную, плавно передвигаясь к мертвому телу, опускается рядом с ним. У этих извергов осталась напоследок новая игрушка, но ему, кажется, плевать на себя. Ёнджун тихо обращается к матери, словно не замечая шум за спиной: — Хотел бы я знать, что ты меня сейчас слышишь, — он смотрит на безжизненное лицо, где за прикрытыми веками похоронен её теплый взгляд. Сейчас же он зияет одной лишь пустотой. — Я так запутался, мама. Со мной ему плохо, а без него меня будто и нет совсем. Должен ли я его оставить? Всё зашло слишком далеко. Но смогу ли? На холодном лице Чхве Ёнджуна блестят соленые капельки, одиноко скатывающиеся вниз по белоснежным щекам. Долгое время, встречаясь с мамой в своих кошмарах, он умолял её вернуться. Забрать его, погладить по макушке и сказать, что всё закончилось. Позвать к себе, а там она и отец, здоровые и с улыбками на лицах. Но этому не суждено было сбыться. Отца-то он видел только мельком, когда тот утром вернулся домой и узнал, что всё его важное, гораздо ценнее, чем деньги, уже с рассветом было на веки вечные убито. С тех пор они никогда не виделись. Мистер Чхве погиб вскоре, а Ён плохо знал все подробности того дня. Это было фактом, с каким ему тоже приходилось мириться. А потом просто сдался. Господь его больше не слышал, словно стёр имя Ёнджуна из своей памяти, будто такого никогда и не существовало. Призраки — это не в его юрисдикции. — Я люблю вас. Где бы вы ни были, спите сладко. — Он неощутимо проводит ладонью по её волосам, искренне надеясь, что хоть когда-нибудь они услышат его слова. Может, даже поверят, что их сын не такое и чудовище. — Ещё увидимся, мам. Меня, наверное, там ждут. Смахивает крупные слезинки с лица и уходит прочь, испытывая странное спокойствие после разговора. Удивительно, что на протяжении многих лет это был единственный способ поговорить с кем-то, пусть и очень болезненный. А потом появился Бомгю. Точно самый сумасшедший среди всех людей. К нему-то Ёнджун и отправился, потому что внутри отчётливо понимал, что он там извелся. И это было правдой. Бомгю споткнулся на одной из ступеней лестницы, когда пытался включить свет, покатился вниз, но почувствовал от ударов по твёрдой поверхности абсолютное ничего. Кроме душевных терзаний за грудной клеткой. Он продолжал лежать в непроглядной темноте на бетонном полу, словно дополнял весь подвальный бардак своим истощенным видом. Плакал до того, пока на обратной стороне век не зачесалось, а внутри головы жгло, как будто его огрели раскаленной трубой. Ничего из этого не имело никакого значения перед тем, что стало причиной его нервного срыва. Больно. И так-так страшно, как никогда ранее. Живого Ёнджуна, которого изрядно пятнали сначала ударами тяжелых ботинок, что тупой болью разливались где-то в области живота и головы, а потом они заскучали — взялись за нож. Он был их легкой мишенью, быстрой и совершенно неинтересной, какую и обсуждать нечего. Убийцы неторопливо волокли к подвалу и Чхве уже не противился своей гибели, скорее, ожидал лишь её. Но ненависть, что в тот вечер захватила его разум и сердце, была гораздо сильнее смерти. Она превратила спасение в проклятье, променяла любовь на чистое зло. Он достиг своей конечной инстанции уже полумертвым, едва ли осознавая, что будет дальше — один из мужчин сдернул с лица черный скотч, ехидно улыбаясь от сложившейся картинки, проговорил: — У твоей мамаши выдержка получше будет, кстати. — Он заносит руку с оружием для удара, и Бомгю, что в это время вжимался в боковую стену, вскрикнул от ужаса. В тело в который раз врезается нож с характерным звуком. — Отдыхай, парень. Было приятно познакомиться. — На этом оба незнакомца покидают помещение, а следом и сам дом. Это конец. Бомгю захлёбывается воздухом, потому что рыдать было нечем; быстро подползает ближе к парню, который больше не дышит — стеклянный взгляд устремлён в полоток и отражает тусклый свет лампочки. Тёплая красная жидкость, что быстро растекалась под ними, впитывается в одежду, пачкает руки и душит, но парень продолжает утопать в этой крови, стоя на коленях перед мёртвым Чхве Ёнджуном. Младший пытается что-то вымолвить, но губы слишком дрожат и не слушаются, лишая его возможности говорить. Но если бы смог сказать вслух, то это было всё то же нерушимое прости. Он просит прощение за всю ту боль, что Ёнджуну пришлось пережить. — Я здесь, — голос старшего позади доносится до него сквозь образовавшийся вакуум, как будто окунули с головой под воду. Ёнджун садится где-то поблизости, опираясь спиной на стену, подзывает к себе — обессиленный своей истерикой Бомгю с трудом смог доползти к нему, но всё получалось само собой. Призрак продолжает: — Хватит реветь, я же не умер, — сложно сказать, пытался ли он приободрить или просто констатировал факт. Ёнджун приобнимает младшего за плечи, осторожно, чтобы не испугать ещё сильнее. — Мне не больно. Совсем не болит, ну же, успокойся. Бомгю находил с десяток причин не быть рядом с Ёнджуном: каждая из них оказывается недостаточно прочной, чтобы оставаться оправданной и правильной. Старший же, наверное, не менее испуганно, притягивает Бомгю в мягкое углубление шеи, поглощая полной грудью его знакомый запах, что смешался с остатками криков и рассыпанных слез. Ёнджун прижимает его к себе ещё ближе, чем позволяло физическое ограничение, где Бомгю нашёл своё успокоение и черноту, пронизывающую до мозга костей. Тьма раскрывает широкую пасть и приветливо тянет их вглубь себя. Гю молчит, делая глубокий вдох, закидывает далеко назад вариант, что он закроет глаза и передумает, развернется на сто восемьдесят и сбежит, сделает вид, что ничего не существовало и всё это — дурной сон. Есть только он и немного размытый и уставший Ёнджун среди большого мира, где их никто не ищет. — Это не настоящая кровь, — Ёнджун показывает пальцем на пропитанную одежду, — скорее, её умелая проекция. Мы же в прошлом, верно? Когда ты проснёшься, то всё развеется, как обычный сон. Понятно тебе? А ты тут чуть было не убился из-за своих слез. — М-мне очень жаль, — единственное, что мог выдавить из себя младший, но призрак не нуждался в лишних словах. Он понимал, как ему трудно быть здесь. — Всё в порядке, правда. — Гю удобнее кутается в руках Ёнджуна, потому что его плечо сейчас кажется самым безопасным местом на свете, медленно успокаиваясь. — Закрывай глаза. Мы скоро уйдем./
Парень просыпается уже в своей комнате от чужого крика. — Оно здесь было.. я же видела, здесь было что-то, — миссис Чхве дрожит, как и её голос, поэтому услышать вразумительный ответ практически невозможно. — Бомгю! — Мама? — Парень потирает покрасневшие после слёз глаза, которые заболели ещё сильнее от света. Кажется, будто лицо всё ещё влажное, а этот сон длился не менее, чем пару дней. — Что случилось? На крик матери приходит отец, сжимая в руке стакан с водой и успокоительным, и беспокойно смотрит — из воздуха такой испуг не берётся, всему есть своё объяснение. Через пятнадцать минут миссис Чхве приходит в норму, они собираются втроём на кухне, а Бомгю невольно поглядывает в сторону гостиной и ежится от всплывающих кошмарных мыслей. — Я зашла в комнату, чтобы разбудить Гю, а там.. — Влажность скапливается в уголках глаз. — А там какой-то человек.. над ним стоит и смотрит на меня. Я не знаю, что это! В этот раз Чхве Ёнджун не исчез, когда услышал чужие шаги. Он был рядом всю ночь, когда щеки Бомгю обжигали солёные ручейки слёз, когда он говорил что-то несуразное, пытаясь закричать, когда его сердце было готово выпрыгнуть из груди от страха. Держаться за руки, пока чернеющий свод горизонта обожжется нежными лучами солнца, вместе с которыми и наступит конец кошмарного видения. Миссис Чхве действительно увидела его: Чхве Ёнджун сделал лёгкий поклон перед тем, как раствориться, будто ничего не случилось, едва заметно улыбнувшись, — теперь-то они поверят в слова Бомгю. Жизнь иногда заставляет менять приоритеты. — Хаён, дорогая. — Мистер Чхве ласково гладит её по макушке, чтобы успокоить и убедить, что это неправда. Он скажет, что она заработалась, не выспалась или просто себя накрутила, потому что так будет правильно. — Здесь нет никого, кроме нас. Всё хорошо, Бомгю цел, а мы все в порядке, видишь? — Призраков не существует, мам. «Тебе просто показалось», — он усмехается, зная, что такой ответ точно бы рассмешил Ёнджуна. Внутри тягостным осадком лежит сегодняшний сон, парень чувствует себя раздавленным и уставшим, будто не спал уже несколько суток. Он не удивлён от слова совсем, что призрак был способен на что-нибудь такое — кто его знает, какие намерения он скрывал на этот раз? Чхве-младший подходит, чтобы обнять маму — ему искренне жаль, что она так испугалась, но все эти вещи ему не подвластны. Рано или поздно, Ён объявился бы для всех и не факт, что с добрыми побуждениями. — Через час едем в клинику, собирайся. — Слова отца, как и обычно, остаются непоколебимыми. Бомгю поднимается обратно наверх, плотно запирая за собой дверь. В комнате никого нет и он всё ещё не уверен, что может свободно разговаривать с пустотой и не выглядеть полным придурком. Может, Ёнджун не услышит или сделает вид, что не слышит, но такие фокусы парню не по душе приходятся. — Не пугай их, пожалуйста. Чхве-младший пьёт две таблетки от головной боли, запивая водой из-под крана в ванной, чтобы не скончаться, как минимум, до конца этого очередного бессмысленного дня. — Твои родители думают, что у их сыночка крыша поехала, — Ёнджун по-хозяйски пересматривает весь скромный набор таблеток, что расположен на тумбе возле кровати. — Кормят тебя нейролептиками, везут к врачам, чтобы они с натянутой улыбкой спросили — нет ли у тебя проблем с головой? А я всего лишь намекаю, что проблема существует у них под носом, Бомгю. — У моей проблемы своих по горло хватает, — Гю не перестанет вздрагивать от неожиданности каждый раз, ненароком услышав знакомый голос за спиной. Разговор о том, что произошло ночью, парень обязательно оставит на более удобное время, но сейчас оно сильно поджимало. — Значит, это не я терял таблетки? Родители считают его сумасшедшим. Замечательное открытие. Месяц назад он и сам был уверен, что сошёл с ума, но всё оказалось менее прозаичным и более запутанным. А за таблетки он нехило отхватывал, между прочим. — Разве я похож на воришку? — Его лицо украшает победная улыбка, которую никто не заметит. — Ёнджун. — Что? — Спасибо тебе. Бомгю возвращается в ванную комнату с надеждами, что у того не хватит наглости пойти следом — порции стыда сверху всего он точно не выдержит.