/
Бомгю давно не чувствовал себя таким нормально-уставшим — в прямом назначении этого слова, как устают после загруженного распорядка дня с обычными бытовыми делами. И как после этого его разум умудряется воспроизводить ещё какие-то картинки во сне, когда всё, что Гю может сделать — это отрубиться, как только голова коснется мягкой поверхности. Он возвращается домой, мысленно настраиваясь на ту кучку домашнего задания, которое, к большому сожалению, уже нельзя откладывать на потом. Он не раз пытался заговорить с Ёнджуном о том, что случилось с ними в том сне. Чхве даже в каком-то смысле чувствовал себя виновато, потому что поддержка с его стороны вышла никудышняя — скорее, помощь требовалась ему, а призрак только и делал, что отмахивался от важного разговора. Может, ему нужно было немного больше времени, чтобы всё взвесить и принять. Ёнджун был по-своему любопытным — в этом Бомгю убеждался каждый раз, когда призрак внимательно изучал его действия или задавал встречные вопросы, какие вряд ли бы могли волновать обычного человека. Он всё больше напоминал мальчика, которому нужно постоянно напоминать, что же такое «хорошо» и чего не следует делать — и как минимум, Ёнджуну требовалось много усилий, чтобы не отвечать на свои внутренние голоса. А они постоянно шептали и просили крови. Ёнджун пытался быть сильнее, а если не получалось, то просто сбегал, — убивать было слишком просто, гораздо легче, чем сохранить жизнь. А свою растущую привязанность к Гю в упор не хотел замечать, пока сам себя не перестал узнавать: он учился следить за временем, чтобы знать, когда младший возвращался домой; задерживался подолгу в его комнате, потому что ему нравилось наблюдать, как Бомгю засыпает, кидая недовольные взгляды в сторону Ёнджуна, ведь «личное пространство» никто не отменял. Но между ними оно было стёрто и расплывчато. Бомгю нравился ему — он забавный и совершенно беспомощный перед Ёнджуном, но в нём так много чувств, которые больно шевелили холод по застывшим венам. Маленький глупый герой. Старшему было интересно понять, каким он может быть. В хорошем настроении Бомгю позволяет себе дерзить или подшучивать, а потом долго-долго прыскать от смеха над своей же шуткой. Он видел его разным — напуганным, смущенным и грустным, весёлым, злым и потерянным. Ему нравилось всё, что этот парень мог воспроизвести и вложить в пустую коробку под названием Ёнджун. Это было определённо что-то новое, что разрушало его так стремительно, — и он поддавался этому. После прихода домой, Гю потратил немного времени на едва позитивный перекус в виде лапши быстрого приготовления и соленых орешков. А дальше — уроки. Если дьявол и существует, то выпускные классы — это его разработка. — Ты мне мешаешь, — у Чхве-младшего все нервы на маленьком волоске шатаются, — мы так никогда не закончим. «Мы» в его понимании — это Бомгю, усердно пытающийся убедить себя в том, что он думает только о проекте, и всячески пристающий к нему Ёнджун. Он располагается, почти что привычно и стабильно, на рабочем столе, как мартовский кот, который залезает на крышу дома, чтобы хорошенько поорать. — Это так скучно. Мне не нравилась история, наверное, — Ёнджун пожимает плечами, продолжая увлечённо ворошить волосы Гю под шлейфом его недовольного взгляда исподлобья. — Хватит так пялиться на меня. — Клянусь, будь у меня лазеры из глаз, то твоё анти-физическое тело пострадало бы в первую очередь. — На какой-то миг лицо Ёнджуна темнеет, от чего Гю нервно сглатывает. В общем-то, он мог съязвить, но это продолжало пугать его, потому что кое-что оставалось неизменным: Чхве Ёнджун всё ещё тот, кто может запросто снести его голову с плеч. Если захочет этого, конечно. А его желания находятся на грани понимания, потому что даже ненавистная математика или дотошные даты парню даются проще, чем все мотивы Ёнджуна. — Ха, повёлся. На тебе это всегда работает, — уголки губ старшего слегка тянутся вверх и он выглядит таким удовлетворённым, будто выиграл счастливый билетик в лотерее. — Я чувствую, как ты боишься. Плакса и трусишка. — Эй, хочешь подраться? — Возмущённо пищит, отодвигая в бок целую кучу методичек, послушно взятых из школьной библиотеки, чтобы сделать этот проклятый проект хотя бы на «удовлетворительно». Он уверенно выставляет в воздухе два кулака, как это делают боксёры, и угрожающе подзывает указательным пальцем. Это заставляет Ёнджуна улыбнуться — он делал это чертовски редко, что захотелось хлопнуть в ладоши от такого неожиданного жеста. Ему идёт эта улыбка, поэтому у маленького и глупого героя выходят на первый план сверх-наполеоновские планы — заставлять улыбаться призрака почаще. Просто так. Просто потому, что он выглядит невероятно, когда на несколько секунд позволяет себе прикоснуться к чему-то более тёплому, чем он привык ощущать много лет до этого, что вселяет надежду. — Я принимаю вызов, — Ёнджун сползает со стола, начиная отсчитывать, — давай на счёт три. Раз. Два.. — Постой, нет- погоди, — тело немного затекло после того, как младший провёл пару часов за столом, пытаясь провести сравнительный анализ двух идиотских эпох. — Чхве Ёнджун, мы так не договаривались! Спотыкаясь через свою ногу, Гю несётся прямиком к двери — ну, в драке с призраком лучше всего бежать быстро и не оглядываться, — такой совет он оставил бы своим потомкам, если их тоже вдруг начнут беспокоить потусторонние проблемы. Парень не успевает дернуть за дверную ручку, как холодная рука цепляется за щиколотку и тащит на себя, заставляя вскрикнуть и рухнуть на пол: младший заливается смехом от одной мысли, что навернулся за три секунды их импровизированного боя, да ещё и на глазах Ёнджуна — он не упустит возможности упоминать неуклюжесть Бомгю при любом удобном случае. Распластавшись, как последний поверженный воин, Гю негромко ругается, падение на твёрдую поверхность даёт о себе знать, но вставать совсем не хочется; по крайней мере, валяться на холодном полу всяко лучше, чем пережевывать ещё хотя бы одно слово по учёбе. Ёнджун смотрит на него ещё минуту так точно, даже кажется, будто он немного растерялся или снова о чём-то задумался. Бомгю постепенно вникал в его привычки: например, Ён мог внезапно исчезнуть и так же спонтанно появиться, что заставляло иногда буквально дернуться от испуга. Он мог на что-то разозлиться и уйти, мог не отлипать часами, словно такой взрослый ребенок, который впервые увидел набор лего и решил перемацать каждую детальку раз тридцать в течение нескольких минут. Было ещё то, о чём Гю пока не догадывался: Ёнджун тихо сидел на краю кровати после того, как младший растворялся во снах и не мог найти причины тревожных снов. Понять их источник ему, как минимум, хотелось, а если говорить точно — старший подолгу забивал себе этим голову. И злился на себя, очень злился, потому что тяжелым было не то, чтобы полноценно принять существование Бомгю в его жизни, скорее, принять свои чувства на этот счёт — ну и какого чёрта его всё ещё волновал этот парень? Он вызвался стать маяком посреди моря, в темных недрах которого скрывались чудовища. Ёнджун опускается на пол, ложась на спину рядом с Гю, — пол от его присутствия становится ещё холоднее и ему, признаться честно, совершенно плевать, что может надумать себе этот невыносимый мальчишка. У них изначально были слишком сумбурные взаимоотношения, чтобы продолжать вешать на них ярлыки, вроде «так нельзя» или «это странно». Может быть, следовало бы это сделать, но уже поздно. И совсем неважно. — Скажешь что-то лишнее и я разорву тебя прямо тут, — недовольно бурчит Ёнджун, рассматривая потолок, но ощущает пристальный взгляд младшего на себе. Бомгю веселят его угрозы, как никогда ранее. В те моменты, когда он позволяет почувствовать себя не таким одиноким, пока где-то рядом блуждает хоть и злой, вечно недовольный, заносчивый, не имеющий никакого представления о вежливости и личных границах, а так же высокого мнения о себе, — о, удивительно, но этот список лучших Ёнджуновых качеств он мог бы продолжать часами напролёт, — ему становится легче. Чхве Ёнджун был единственным, кто позволял забыть, что Бомгю разрушается. С каждым днём всё быстрее и стремительнее, как было сказано, словно в дурном пророчестве. — Ты всегда мне угрожаешь, имел бы немного совести. И сострадания! — У меня их не существует, — призрак закрывает глаза, отворачиваясь от Гю на другой бок. — Я, скорее всего, даже мечтаю о твоей смерти. — Добавляет с нескрываемым удовольствием. — Приятно быть твоей мечтой, — парень аккуратно ткнул пальцем между лопаток, якобы свидетельствуя, что он всё ещё близко, на что Ёнджун нехотя перевернулся обратно на спину. — Осторожно, желания умеют сбываться. Разве ты так сильно хочешь, чтобы я исчез? Ёнджун пытается игнорировать пожар в груди, который жутко врезается в рёбра. Он ещё не привык к тому, что приходится едва ли что-то чувствовать, не то, чтобы это самое разрывало мёртвые внутренности по второму кругу. — Ты нарушил мой покой. А мне такое не нравится, — терпеливо отвечает. — А я? Я нравлюсь? — Нет. Ты мне тоже не нравишься, — если бы он мог дышать, то сейчас, наверное, у него бы отнялись лёгкие. Ёнджун пытается соскрести остатки спокойствия, пока Бомгю прожигает в нём дыру — младший выглядит обиженно и требует объяснений. И откуда в нём столько энтузиазма? — Ну, что ты так смотришь? — Ты врешь. — Возмущается, набираясь побольше воздуха. — У тебя, конечно, выбор не большой, но чтобы так брезговать моей компанией! Не знаю, как ты, Чхве Ёнджун, но сейчас я умру от разрыва сердца, а на своём надгробии попрошу написать, что ты самодовольный придурок. Говорит на одном дыхании Гю, скрещивая руки на груди и отворачивая голову от старшего в бок. Ёнджун снова застаёт себя совсем потерянным, будто его только что отругали за то, чего он вообще не делал, — было неясно, шутит ли Бомгю или всерьёз закатил драму из-за такого привычного общения. — Ты головой ударился, пока падал? — В ответ тишина. — Я же пошутил! Почему я вообще должен оправдываться? — Ха, повёлся! — Бомгю говорит с той же интонацией, с какой говорил призрак некоторым временем ранее. — Это же всегда работает, да? — Какой же ты невыносимый, — Ёнджун поворачивается на бок и встречается взглядом с парнем, который вернулся к своему прежнему занятию в виде любопытного рассматривания. — Зачем тебе это всё? Улыбка с лица стирается, когда оттенок вопроса приобретает серьёзный тон. И правда, зачем? Бомгю и сам над этим долго думал, спрашивая, почему же увязался за этим Чхве Ёнджуном, который, в общем-то, не сопротивлялся этому. — Не знаю. Он недоговаривает. Бомгю было немного страшно и неловко поднимать такие темы для разговора, да и бессмысленно в том числе — Ёнджун отвечает на вопросы только тогда, когда сам этого хочет, а особого желания у него не наблюдалось. — Это не очень-то смахивает на обычные подростковые гормоны или что-то в этом духе, — думается, раз у Гю было такое хорошее настроение, то можно его чуть-чуть испортить своими лишними вопросами. — Может, ты вообще извращенец какой-то? Тебе нравятся мёртвые? Глаза Бомгю округляются настолько, насколько это было возможно, а губы застывают в немой букве «О» от сбитого с толку вопроса. — Что? Ты сумасшедший! — Гю поднимается, но холодная рука, которая бережно коснулась его плеча, заставляет лечь обратно на пол. — Вообще-то, обычные люди после смерти умирают, а не задают дурацкие вопросы. — А ты иногда бываешь прав, ничего себе. С нами изначально было что-то не так. — Ёнджун нащупывает рядом с собой ладонь младшего и забирает её в свою руку — от контраста температур тела кожа начинает покалывать, а сердце Бомгю биться сильнее обычного. — Мне казалось, что я могу дать тебе выбор, чтобы ты наконец пришёл в себя. Чтобы принял решение сбежать отсюда, да куда подальше. Но моя эгоистичная сторона кричит, что не хочет тебя отпускать, и я не могу заставить её заткнуться. Он сильнее сжимает тёплую ладонь, переплетаясь пальцами, и возвращает свой взгляд на потолок. Бомгю в который раз отмечает его детали — у Ёнджуна была повышенная тактильная потребность — он постоянно, пусть вскользь или намеренно, но хотел прикоснуться к младшему, хоть и делая это с пугающей осторожностью. — Наверное, я чувствую что-то похожее. — Говорит тихо, будто надеется, что Ёнджун его не услышит. — Я так сильно ненавидел всё это. Хотел, чтобы ты отстал от меня, чтобы ты исчез, чтобы это всё закончилось. Но потом.. всё стало на свои места? Мы будто чем-то связаны, поэтому меня так странно тянет к тебе. Но это не отменяет того факта, что у тебя просто ужасный характер, Ёнджун! Мне должны доплачивать за то, что я в ущерб себе терплю твои «это хочу, это не буду», слышишь? Улыбается. «Второй раз за сегодня!» — восторженно присвистывает у себя в мыслях Гю. Они определённо стали ближе и это ему нравилось — Чхве Ёнджун спустя столько лет ненависти и обреченного одиночества, может быть, ощутил, что он не один и есть человек, который способен разделить его боль. Это казалось ему настолько потрясающим открытием. Радость по инерции заполняла всё тело, заставляя забываться и сбегать от вязкого ощущения тьмы, что прижилась в его сердце с момента въезда в этот дом. — Я не хочу, чтобы ты исчезал. — Спустя какое-то время молчания отвечает на ранее заданный вопрос Ёнджун. — Меня ужасно раздражает, что ты со мной делаешь. Продолжай в том же духе. — То есть, ты тоже веришь в это? — Бомгю отпускает руку призрака и удобнее садится, скрещивая ноги в позе лотоса; ему открывается вид на умиротворенного Ёнджуна: его смольные волосы слегка растрепались, а лицо застыло в своём потустороннем спокойствии, коему Гю мог только позавидовать, выдавая своё волнение с потрохами и всеми доказательствами. — Ну, в судьбу? Звучит глупо, но это правда так! Я не могу это объяснить с точки зрения логики, хотя даже как-то неловко применять логику в твоём случае, мгм. Это просто необъяснимо, но это существует между нами. — Называй это так, как хочешь. Смысл не меняется, — веки старшего приоткрываются, чтобы оценить обстановку. — Только не рассказывай это своему психологу, он с катушек слетит с такими пациентами. Парень кивает, выпуская истеричный смешок, не позволяя сейчас даже мельком думать о проблемах, что существовали извне этих стен. Какая-то школа, какой-то врач, какие-то люди, среди которых Гю чувствует себя чужим, какие-то планы, какими он больше не горит. Это всё стало теперь таким далёким от его разума, где поселились мысли с именем призрака, куча вопросов и непонятные чувства — кризис здравого смысла и принятия по нему больно ударил, но сейчас он вполне это преодолевал. Бомгю иногда допускал такое, что это всё просто сон и, может быть, он сейчас лежит где-то в коме или вообще на грани со смертью, вот и видится ему всякое. Или вообще он частый гость психбольницы, а всё это — бред сумасшедшего, но как бы не так. В любом случае, он доверился глазам и прекратил искать каждое «но», чтобы найти причины не погружаться в жизнь Ёнджуна всё больше. Что бы за этим ни стояло, какие последствия не пришлось бы расхлебывать — это только его выбор. Быть рядом с Ёнджуном и если не спасти, то облегчить его страдания. Он слишком нуждался в этом, хоть никогда вслух и не признается, но это было так. Ничего не бывает просто так, верно? Их встреча изначально была не случайна. — Ёнджун, Ёнджун. Ёнджу-ун! — Старший буквально выпускает волны нескрываемого недовольства, но всё равно молчит. — Можно я дотронусь? «У мёртвых вообще бывают сердечные приступы?» — задаёт себе риторический вопрос, чувствуя себя взволнованным пуще обычного. Этот день, этот разговор, этот Бомгю, который выглядит предельно радостным и смелым — это всё больше, чем было допустимо. — Нет, укушу. — Такой энергии он давно не видел с его стороны, что удивляло призрака не менее, чем самого Бомгю. — Ладно. Ты волен делать всё, что хочешь, если тебе непонятно с первого раза. Метания младшего продлились не больше, чем секунд двадцать, после чего он придвинулся ещё ближе и прикоснулся — спрашивать разрешение было не только примером вежливости, но и актом самосохранения. Всё-таки, он же не кота решил погладить. Ёнджун через полуоткрытые глаза ощущал тень, что падала на него от силуэта Гю, а его горячие руки поглаживали щеку старшего, немного с опаской, но достаточно нежно. Бомгю хотелось вложить в это действие всё то утешение, которое он так и не смог озвучить после той несчастной ночи; это была наивная и порывистая поддержка, какую Ёнджун не ожидал — под грудным каркасом монстр завыл так громко и жалобно, что призраку понадобилось привести себя в порядок, чтобы случайно не издать жалкий звук вслух. Ёнджун говорит, что Бомгю ему не нравится. Но Бомгю — единственный человек во всем мире, ради которого он умер бы во второй раз, хотя бы в качестве благодарности за его старания. Гю нравится его монстру — он, как щеночек, подставляет голову для чужих крошечных ладоней. Родители тратят бешеную сумму на разговоры с неизвестным человеком в белом халате, пока Чхве Ёнджун в считанные секунды отнимает его работу, потому что от его присутствия становится по-новому спокойно. Тонкие пальцы плавно проходятся по переносице, передвигаясь на другую щеку — там, где была рана, и от этого дух стынет. Ёнджун стиснул зубы, потому что кожу слегка обжигало, но не подавал виду. — Тебе больно? — Ёнджун открывает глаза, сталкиваясь с нависающим над ним младшим, как в большом взрыве. Он нисколько не смущен, но эти жесты искренности вводили в ступор. Прикосновения приятны и немного щекотливы, человеческое тепло борется с арктическими глыбами, и если бы его нездоровая бледность могла принимать другое состояние, то, вероятно, он залился бы розовым оттенком от такого внимания. — Нет. — Хм, — он прочищает горло, — помощь препятствует возможному злу. — Бомгю морщит нос от своего же спонтанного упоминания. Он это запомнил, пока работал над проектом. — Ненавижу историю. — И я тоже. Бомгю, — обрывает на полуслове, будто ищет подходящие слова. — Не будь так заботлив. Я взорвусь, а тебе придется отмывать ошметки гнили со стен. Под толщей льда — океан, в котором нельзя плескаться, иначе захлебнешься. — Хорошего понемногу. — Младший отстраняется, и Ëнджун в ту же секунду одергивает себя от предложения, чтобы он вернул свои руки обратно. — Знаешь, Ёнджун. Теперь я точно уверен, что наш мир полон призраков. Есть что-то, что заставляет их оставаться здесь. В твоем случае, это была пролитая кровь, которая и привязала к этому дому. А ты знал, что самоубийцы никуда не уходят? Они же навсегда остаются неприкаянными. Ёнджун следом же поднимается, чтобы поравняться с младшим, заглядывая ему в глаза. А тот не отводит, просто с горечью усмехается. Бомгю продолжает: — Но не только это. Ненависть, несбыточные желания, месть или горе. И.. любовь. Чувства тоже способны на это. — Вакансия психотерапевтов для призраков, кстати, открыта. Бомгю на секунду украшает лицо мимолетной улыбкой, когда он вспоминает об этом, но сейчас он абсолютно серьезен. — Если не преодолеть их, то так и останешься злым призраком на Доккун-доне. А твоя душа.. не найдет покоя. — Твое открытие ничего не меняет. Я не могу так взять и уйти, Бомгю. — Я знаю, да, но.. может же быть что-то другое. — Это заставляет не на шутку распереживаться, нервно заламывая пальцы. — То, что тебя держит здесь? Пусть это будет не ненависть. «А любовь?» — эхом звучит в его голове. «Могу ли я спасти тебя?» — Ты ещё расплачься сейчас, сентиментальный ты наш. — Призрак из последних сил старается воспринимать его слова, чтобы не показать своё волнение. — Предлагаешь свою помощь, что ли? Младший неуверенно кивает. Ёнджун знал, что это значит. Что-то подсказывало, что стоит отказаться, да ещё хорошенько пнуть, чтобы не позволял таким затеям рождаться в голове. Но прямые намеки от разума оказались безутешными и Ёнджун соглашается с этим: может быть потому, что до конца не верит в эти искрометные теории, может — это звучит не так уже и плохо. Ёнджун говорит, что Бомгю ему совсем не нравится — и откровенно врёт. — Уйдешь ты, уйду и я. — Задумчиво бросает старший. Вот в чем был смысл, который Бомгю не мог произнести в голос. Красная ниточка делает последний оборот, прежде чем связать их неразрывной линией. Фатум./
Вечерняя рутина завершается обычно. Парню приходится ложиться спать ещё раньше, чем всегда, но и это не помогает выспаться. Навязчивая паника, что возрастает по геометрической прогрессии, настигает всякий раз, когда он остается один на один с пустотой — она становится чужой и пугающей, будто у этих стен выросли глаза и они не сводили с Бомгю свой взгляд ни на минуту. Чистка зубов отнимает несколько минут, а веки слипаются от усталости. Сегодня был трудный день, насыщенный, поэтому надежда провалиться в темноту не оставляет его, лишь бы только немного нормально поспать. Бомгю опускает взгляд на белоснежную раковину и вода, стекающая в сток, окрашивается в алый — он со страхом поднимает своё лицо, глядя в зеркало, и замечает, как из носа стройными дорожками струится темно-красная кровь, бегущая по подбородку вниз. Он уверен, что буквально пару секунд назад её не было. Крови становится настолько много, что парень начинает захлебываться, а кафель под ногами заплывает и пачкается; дыхание быстро теряется, а голова кружится, словно на аттракционе, — что происходит, черт побери? Громкий кашель разрывает тишину, на губах, во рту, на всём теле чувствуется лишь терпкая липкая жидкость, впитывающаяся в кожу, как пчелиный мед; начинает казаться, что из-под крана течет уже не вода, а та же кровь. Хочется закричать, но глотку будто перерезали. Это конец. Единственное, что застревает в голове, пока приступ не прекращается, а чьи-то цепкие руки не подхватывают изнеможенное тело, которое вот-вот готовилось к падению на пол. Это был Ёнджун. Его голос пробился сквозь помутневший рассудок и выглядел он обеспокоенно — то есть, это не его рук дело? Через пару минут глаза поймали прежний фокус. За спиной старшего, практически у самых дверей, ведущих в ванную комнату, мигнула тёмная расплывчатая дымка и в ту же секунду исчезла, что можно было бы скинуть на «показалось». Верит ли он вновь своим глазам? Вокруг не было столько крови, сколько ему казалось, да и вода была простой водой. Выдавало произошедшее только то, что Ёнджун прикладывал прохладное влажное полотенце к лицу младшего, бесцельно пришептывая какие-то слова. — Это ты? Что это было? — Бомгю дрожит, пытаясь осознать то, что сейчас случилось. — Там кто-то был. И вода.. кровь, я не знаю. Это ты? Ты превратил воду в кровь? — У тебя пошла кровь из носа, но это не смертельно. — Ёнджун в глубине души не хочет понимать, что это могло бы быть, но тревожные догадки лезут наружу. — И я не волшебник, Бомгю. Пожалуйста, пойдем отсюда. Из его глаз медленно покатились слезы, одинокие капли скатывались по щекам, пока Гю пытался выровнять дыхание. Его накрывают теплым одеялом, а постель прогибается под чужим весом — Ёнджун был совсем рядом и его присутствие было единственной необходимостью. В голове всё ещё не укладывались все пазлы, всплывали одни вопросы, но без ответов: он давно не ощущал себя таким напуганным. «Ты не прекращаешь медленно умирать, даже если станешь отчаянно верить в своё спасение», — что-то подобное Ёнджун уже упоминал, правда не подразумевая, что это произойдет так скоро. Это была тьма, что пропитала этот дом насквозь, а её монстры всегда были на свободе. Может быть, это и было причиной плохих снов и странного самочувствия? Думается, что так. И это было очень плохо, потому что эта чернота, что впивалась в каждую клетку тела, росла в Бомгю с первого дня. Чем больше он привыкал к этому дому, тем сильнее она поглощала, потому что чувствовала его уязвимость. — Останься со мной, — тихо произносит младший, пододвигаясь на другой край, чтобы освободить место для Ёнджуна. — Что это было? — Повторяет свой вопрос. Ёнджун хмурится, тратя несколько секунд на принятие решения: стоит ли сообщать парню о своих догадках или нет? Он просто не может солгать. — Тьма или что-то вроде этого. Она не материальная и не имеет физической оболочки, если не считать место её обитания. — Ён старается быть спокойным, чтобы не напугать его ещё больше. Становится тошно, но ничего не поделаешь. — Поэтому тебе было так паршиво всё это время. Но ты.. не беспокойся, ладно? С этим можно жить, а дома с тобой всегда буду я. Можно жить? Сложно судить об этом, когда ты давно мертв, хотя Ёнджун на самом деле надеялся, что на это можно как-то повлиять. Люди и со смертельными приговорами живут, правда? По крайней мере, можно научиться с этим существовать или действительно начать принимать таблетки, какие ему советовали. Должно же быть хоть что-то. И этот самый невозможный из всех людей Чхве Бомгю напрашивается стать его полноценной ответственностью, что призрака хотело бы раздражать, но не получалось. Кажется, он не задумываясь забрал бы любой его кошмар, потому что знает, что младший, скорее всего, поступил бы так же. — Не вздумай умирать, Бэмби. — Ёнджун заползает под одеяло, сворачиваясь в удобную позу эмбриона напротив почти успокоившегося Гю. — Я тебе этого не прощу. В конце-концов, у нас было так мало жизни на двоих.