Бессмертные

      Воспоминания и образы утопили Вэй Усяня в горячечной волне, полной боли. Пристань Лотоса, залитая кровью… Тихий, сиплый кашель шицзе, склонившейся над снадобьем для а-Чэна, тонкие пальцы Вэнь Цин поверх безжизненных меридианов его брата… Собственные глаза, горевшие от недосыпа, спутанные мысли… Спасительным якорем посреди окружающего ужаса в то черное время была только мысль о нем, о Лань Чжане. Вэй Усянь позволял себе подумать о нем, и все нестерпимое казалось возможным вынести. Если только помнить, что где-то в Поднебесной юный воин в белых одеяниях, сильнее и чище которого нет на свете, — сражается за справедливость, ведет бой, в котором они когда-то вдвоем поклялись под облачным небом Гусу.       Больно, Небеса, как же больно…       Шицзе, а-Чэн… Лань Чжань…       Вэй Усянь тонет, и ощущает снова тяжесть плаща главы на плечах, полный надежды взгляд а-Чэна, дрожь его ослабевших рук… Небеса, сколько веры в нем… Он смотрит, ловит с жадностью каждое слово, давится рисом, пытаясь поскорее прожевать и Вэй Усянь понимает, что золотое ядро — на самом деле, ничтожная плата за возможность вернуть его — прежнего, сильного, ворчливого брата.       Вэй Усянь тонет, и вновь прощается с Цзян Чэном на горе, шагает из-за валуна, опускается, распахнув ханьфу, на колени перед Вэнь Цин…       Великие Небеса, он ведь так ни разу и не спросил ее, чего ей стоило своими золотыми руками, привыкшими лечить, искалечить одного человека ради исцеления другого…       Боль от потери ядра была жгучей, нестерпимой… Но еще больнее было в груди, там, где сжималось сердце, навсегда прощаясь со смутными мечтами о ночных охотах с Лань Чжанем, о дорогах, по которым хотелось пройти с ним рука об руку.       Вэнь Нин, Вэнь Цин… Лань Чжань…       Больно-больно-больно…       Безжалостная память уносила его все дальше, смешивая родные образы с ненавистными… Постоялый двор в Илине, боль от ударов, сыпавшихся на тело… Отныне и навсегда — уязвимое, слабое, недолговечное. Ледяной сумрак горы Луаньцзан и страшное падение, казалось, не оставившее в теле, ни единой целой кости. Непроглядная тьма вокруг, тьма внутри… Боль от ран, боль от горя и потерь… и единственным проблеском в окружавшем мраке — память об отсвете костра в глазах Лань Чжаня. Единственным звуком, заглушавшим хохот и рыдания духов (или его собственные?) — воспоминание о песне, однажды услышанной в пещере Муси.       Лань Чжань, Лань Чжань, Лань Чжань…       Небеса, зачем так больно…       Никогда, ни до, ни после, Вэй Усянь не ощущал себя более запятнанным, чем в то мгновение, когда на сторожевом посту в Илине между ним и Вэнь Чжулю прыгнул воин в белоснежных одеяниях. По-прежнему чистый, холодный… Но навеки ставший действительно недосягаемым. Не просто Лань Чжань, не просто Второй Нефрит клана Лань — теперь несущий свет господин, Ханьгуан-цзюнь. Именно тогда, глядя в спину человека, закрывшего его, тонущего во Тьме, своей грудью, Вэй Усянь понял, что любит.       Любит впервые в жизни, любит давно и очень сильно.       Когда-то давно, когда они с Цзян Чэном были детьми, Вэй Усянь невольно обратил внимание на одного шисюна, негромко переговаривавшегося с дочерью торговца специями за зарослями осоки недалеко от ворот Пристани. Румянец заливал их щеки, голоса звучали непривычно мягко, а во взглядах, устремленных друг на друга, читалась робкая, нежная радость. Вэй Усянь и Цзян Чэн замерли тогда, с недоумением рассматривая юношу и девушку, не в силах понять природы чувства, заставлявшего их лица тихо светиться. Шицзе нашла их и, аккуратно выпутав из зарослей, повела обедать. На расспросы Цзян Чэна о странном поведении шисюна она с мягкой улыбкой ответила:       «Они любят друг друга, а-Чэн. Это нормально — испытывать радость от любви».       Шицзе в то время еще не знала павлина, она ответила Цзян Чэну так, как ей велело ее юное сердце, уже бившееся учащенно в ожидании светлого чувства. Вэй Усянь принял ее слова за единственную, непреложную истину. К тому времени он уже знал о заколке госпожи Юй, знал о разладе между ней и дядей Цзяном. И на долгие годы в его сердце отложилась память о той влюбленной паре, о радости на их лицах, как непреложном свидетельстве и примере истинно любящих друг друга людей.       Ничто не могло его подготовить к сокрушительному откровению: любовь способна причинить мучительную боль. Глядя в спину Лань Чжаня, загородившего его собой от Вэнь Чжулю, Вэй Усянь постиг всю глубину пропасти, разделившей их. Он похоронил свою любовь в следующее мгновение после того, как осознал ее. Могучий воин, прославленный в боях против Вэней, тот, кого народная молва в столь юном возрасте нарекла Ханьгуан-цзюнем… Несущий свет господин из Великого клана, преследующего нечестивцев… Разве могло быть у него что-то общее с заклинателем, запятнавшим свои руки жестокими пытками и ступившим на путь Тьмы?       Тьма колола опустевшие меридианы, оплетала льдом кости Вэй Усяня, тяжелой изморозью стягивала виски… Она была единственной возможностью для него оставаться заклинателем. Все, что Вэй Усянь мог сделать для Лань Ванцзи — это держаться от него подальше. Забыть о дружбе, которой с таким трудом добивался, отступиться от него, оттолкнуть так, чтобы Лань Чжань никогда не захотел к нему приблизиться. Лишь бы не бросить на него тень, ставшую уделом Вэй Усяня.       Он не знал тогда, как настойчив будет Ханьгуан-цзюнь в своих попытках помочь ему. Душа Вэй Усяня тянулась к нему, бледному и замкнувшемуся, терзалась от невозможности быть рядом хотя бы в качестве друга. Боль от растерянности и горечи в глазах Лань Чжаня оказалась страшнее боли от потери ядра и проникавшей в жилы Тьмы. Она оказалась тем, с чем Вэй Усянь не смог справиться. Он поддался необходимости быть с Лань Чжанем, рассказал ему о своем Пути Тьмы все, что мог. И, наконец-то, ощутил покой. Лань Чжань был рядом: надежным плечом, на которое можно опереться в дреме во время похода, разящим мечом, отбивавшим направленные в Вэй Усяня удары. Вэй Усянь не знал тогда, как мучительно будет наблюдать за сомнениями Лань Чжаня… Какой нестерпимой мукой будет оставить его за спиной на залитой дождем тропе Цюнци…

***

      Баошань-саньжэнь сцепила зубы и уставилась в стену пещеры поверх вывернутого в страшной судороге плеча а-Ина. Лишь бы не замечать его стертых запястий, не видеть кровь, струящуюся из его прокушенной губы. Под ее рукой в даньтяне разгорался жгучий, негасимый огонь.       Почти получилось…       Остался лишь последний жестокий шаг.       То, о чем она Вэй Усяня не предупредила.       «Ты возненавидишь меня, мой мальчик… Но иначе нельзя»       Баошань-саньжэнь порывисто коснулась губами макушки Вэй Усяня, и, стремительно сложив новые печати, направила поток своей духовной энергии в его висок.       Хриплое дыхание Вэй Усяня, бессильно повисшего на веревках, внезапно запнулось, захлебнулось на вдохе. Тело выломило на затертом полу и страшный, звериный вой сотряс своды пещеры Фумо.

***

      Там, в своем трансе, Вэй Усянь стоял перед яши в Облачных Глубинах. Ощущал холод бесснежной зимы, видел облачка пара от дыхания коленопреклоненного Лань Чжаня. И ничего, ничего не смог сделать, когда взметнувшийся дисциплинарный кнут обрушился на спину лучшего человека на свете и оставил страшный, кровавый след.       Снова… и снова… и снова…       Великие Небеса, что происходит? Что происходит?       Тело метнулось наперерез кнуту прежде, чем Вэй Усянь осознал свое движение разумом. Но кнут прошел сквозь него, как сквозь туман, и оставил очередную кровавую рану на спине Лань Чжаня. Бессилие вырвало из груди Вэй Усяня отчаянный крик. Стремительным рывком он закрыл Лань Чжаня собой и обхватил его как можно крепче.       Как это возможно? Почему Вэй Усянь чувствует тепло его крови, непроизвольную дрожь мышц его спины своей грудью?       — Лань Чжань… — глухое рыдание прорвалось сквозь его стиснутые зубы. Каждый удар кнута достигал своей цели, проходя сквозь Вэй Усяня.       Великое Небо… Видеть, как причиняют боль любимому и не быть в состоянии этому помешать… Есть ли мука, страшнее этой?       Есть.       Вэй Усянь понял это, когда тело Лань Чжаня обмякло в его объятиях и повисло на державших его веревках. Неровный стук его сердца затих, забирая смысл существования.

***

      Поток Темной ци разрушительной волной хлынул из тела Вэй Усяня и пронесся по пещере Фумо, стирая в труху нанесенный ветром мусор на полу и поднимая волны в кровавом пруду. Крик, полный нечеловеческой муки, оборвался, но распахнулись глаза Вэй Усяня — кроваво-красные, с обозначившейся на веках алой каймой, лишенные малейшей искры осознанности. С тихим хлопком лопнула веревка, удерживавшая его руки. В мгновение ока он оказался на ногах. Баошань-саньжэнь прикрыла веки, ощутив, как железная рука схватила ее за горло, и не стала сопротивляться рывку, перекинувшему ее через спину Вэй Усяня. Мертвенно-белое лицо с окаймленными краснотой безумными глазами придвинулось вплотную к ее лицу. Такое же точно, как и семнадцать лет назад, за мгновения до его смерти в Безночном городе. Баошань-саньжэнь прерывисто вдохнула. Привычная комбинация ударов по болевым точкам заставила безумца обрушиться на колени. Она вплела пальцы в его волосы на затылке и ощутимо дернула.       — Да приди же в себя, дурак! С ним все в порядке, твой Лань жив!       Неожиданный удар под локоть отбросил ее руку от Вэй Усяня.       — Всеблагие Небеса…       Между ней и Вэй Усянем стоял полуразложившийся мертвец. Кровь потоками стекала с его тела, с обрывков лохмотьев, собиралась в зловонную лужу под ногами. Стремительно развернувшись к кровавому пруду, Баошань-саньжэнь увидела несколько рук других мертвецов, слепо цеплявшихся за берег в тщетной попытке выбраться.       — Четвертый дядюшка…       Еле слышный, сорванный шепот заставил ее вздрогнуть и обернуться. Белый, как мел, Вэй Усянь смотрел на защитившего его мертвеца. Крупная дрожь охватила его тело, и Баошань-саньжэнь машинально придвинулась ближе, чтобы быть готовой подхватить это дитя. Мертвец странно склонил голову, точно прислушиваясь к звуку голоса Вэй Усяня. Медленно подняв руки, он сложил их в поклоне. Дрожа всем телом, Вэй Усянь склонился в ответ, и, глухо, протяжно всхлипнув, осел на пыльный пол пещеры.       Горячее, тяжелое пламя Темного ядра, выкованного в любви и горе, ровно горело в его даньтяне. Баошань-саньжэнь опустилась рядом с Вэй Усянем и ласково притянула его голову к своей груди. Нечеловеческое напряжение медленно отпускало ее тело. Страшная, кипучая сила, таившаяся в Темном ядре, приоткрылась на мгновение, подняв мертвецов, но на что она еще была способна, им только предстояло выяснить.