***
Ту ночь, когда на свет появился его второй племянник, Лань Цижень помнил так, точно это было вчера. В тот год лютая зима свирепствовала в Гусу. Студеный ветер стонал в горах, гнул тонкие стволы сосен и бамбуков и взметал колкий, похожий на стеклянное крошево снег. За ставни небольшого павильона на окраине Облачных Глубин непогода была не в состоянии проникнуть. Сидя за порогом и тщетно пытаясь унять мелкую дрожь в пальцах, к которой холод не имел никакого отношения, Лань Цижень, тогда еще молодой мужчина двадцати трех лет от роду, напряженно вслушивался в звуки за задвинутыми дверями. Тишину, нарушаемую только треском пламени свечей и редкими всхлипами роженицы, наконец, прорезал крик новорожденного. Даже спустя три десятка лет с той ночи Лань Цижень ясно помнил горечь и радость, которые ощутил в это мгновение. Еще один наследник клана Лань… Еще один ребенок, обреченный жить, не зная родительской любви… Для Лань Циженя, которому Небеса в своей неизреченной мудрости не предназначили семейного счастья, эти два мальчика, а-Хуань и а-Чжань, стали все равно, что родными сыновьями. И все свои усилия, все знания он направил на то, чтобы в зародыше вытравить из племянников возможный пагубный след крови их матери. Его усилия принесли богатые плоды: слава о племянниках, молвой нареченных Нефритами клана Лань, разнеслась по всей Поднебесной. Горечь и боль за судьбу брата, неприязнь к невестке… все унесло стремительно проносящееся время. Душа Лань Циженя успокоилась и пребывала в мире до шестнадцатой весны Ванцзи. До того года, как в Облачные Глубины прибыли братья-Лотосы из Юньмэна. Порой, уже спустя много лет, Лань Цижень погружался в горькие раздумья, терзая себя вопросами, когда ему следовало заметить, что Ванцзи в опасности? Что ему следовало сделать, чтобы спасти своего мальчика от любви к Вэй Усяню? Он не находил ответа. Шумный, веселый, невероятно одаренный, но не признающий никаких правил — Вэй Усянь казался последним человеком, на котором может остановиться взгляд Ванцзи. Тем сильнее оказалось потрясение, испытанное Лань Циженем в тот день, когда ученики запускали фонарики с горной вершины. Ванцзи, его сдержанный, добродетельный племянник, смотрел на шепчущего молитву Вэй Усяня так, как внезапно прозревший слепец смотрел бы на Солнце. Вид полыхающих краснотой ушей племянника убедил Лань Циженя в том, что он опоздал и сокрушительно ошибся. Наставляя своих племянников и пытаясь уберечь их от дурного наследия матери, он не сделал ничего, чтобы защитить их от роковой судьбы отца. Шестнадцатая весна Ванцзи принесла ему любовь. Неутолимую, неукротимую, безрассудную. Несчастливую. Любовь Ванцзи к Вэй Усяню расцветала гибельными цветами дурмана прямо на глазах у Лань Циженя. Назначая наказание за наказанием для непогрешимого прежде племянника, препятствуя его встречам с Вэй Усянем, Лань Цижень в глубине сердца осознавал тщетность и бессмысленность своих усилий. Любовь к проклятому мальчишке вросла в плоть и кости Ванцзи, неистребимыми корневищами проникла в каждую частичку его сути. Великое Небо… Лань Цижень помнил времена, когда мог бы пожертвовать рукой в обмен на свободу Ванцзи от Вэй Усяня. Он не предполагал, что наступит пора, когда он будет готов отдать жизнь в обмен на воскрешение Вэй Усяня. Все что угодно, всеблагие Небеса, лишь бы развеять стылый сумрак в душе Ванцзи. Долгие шестнадцать лет, прошедшие с гибели Старейшины Илина, Лань Цижень наблюдал за безмолвной агонией племянника, бессильный что-либо исправить. Выстуженный до мертвого безмолвия своим горем и тоской, живой и безумный невозможной, несбыточной надеждой, Ханьгуан-цзюнь неупокоенным духом метался по Поднебесной, пытаясь уловить хоть отзвук присутствия души мертвеца. И неизбежно продолжал совершенствоваться. Воскрешение Вэй Усяня повлекло за собой кардинальные перемены. Открытие правды о преступлениях клана Цзинь, очищение имени Старейшины Илина, становление Лань Ванцзи Верховным заклинателем… Мир стремительно менялся, очищаясь от скверны минувших лет. Но самая важная перемена произошла с Ванцзи. Страстно любящий, но вынужденный всю жизнь скрывать эту любовь, он, наконец, обрел счастье с Вэй Усянем. Но не раз, наблюдая за племянником, Лань Цижень замечал неладное. Лань Ванцзи, изначально обладавший превосходными способностями к совершенствованию, смог достичь небывалых высот. Взрослея, мужая, он достиг двадцати семи лет и, оказавшись на пике молодости и силы, замер на нем. С тех пор годы стали проноситься мимо него. Лань Цижень никогда не был дураком, он изучил бессчетное количество древних свитков и, потому, понял все. Лань Ванцзи достиг порога бессмертия. Тот рубеж, к которому стремился каждый заклинатель, оказался перед Ванцзи раньше, чем даже перед легендарной Баошань-саньжэнь. Впору радоваться и возносить хвалу Небесам. Но Лань Цижень ощущал лишь возраставшую тревогу. Не желая пересекать порог бессмертия иначе, кроме как рука об руку с Вэй Усянем, вознамерившись разделить судьбу супруга, какой бы она ни оказалась, Ванцзи выбрал самый опасный путь из всех возможных: замер на судьбоносном рубеже. Энергия Ян, прежде естественно концентрировавшаяся в даньтяне, теперь, из-за сознательно нарушенного ритма совершенствования, бесконтрольно рассеивалась по телу. Строгий выговор, сделанный Лань Циженем племяннику накануне его свадьбы, не возымел эффекта: Ванцзи всегда был упрямым. Понимая, в отчаянии, что Ванцзи его не послушает, Лань Цижень не имел возможности ускорить совершенствование и Вэй Усяня. Его Темный путь все еще вызывал у Лань Циженя глубокое отвращение, да и чему мог он научить основателя этого Пути? Всю свою надежду он возложил на крепость меридианов Лань Ванцзи. Настояв на ежедневных встречах с племянником, Лань Цижень поил его отварами укрепляющих трав, ощупывал акупунктурные точки, рассеивая избыток Ян. И молился, чтобы Небеса были милостивы и уберегли его мальчика. Небеса не услышали его молитв. Лань Цижень понял это, когда сильные, всегда уверенные пальцы Ванцзи разжались, выпуская чашу с отваром, а из всех цицяо заструилась кровь. Подхватив потерявшего сознание племянника, Лань Цижень дрожащими пальцами надавил на акупунктурные точки на шее, плечах и даньтяне. Беспокойное, хаотичное движение Ян в теле Ванцзи ощущалось от обычного прикосновения и, кажется, ускорилось еще сильнее. Перепуганный Лань Сычжуй, повинуясь хриплому голосу учителя, в мгновение ока исчез из яши. Лань Цижень крепче сжал плечи бесчувственного племянника. — Держись, а-Чжань. Держись, дитя мое…***
Широким, стремительным шагом Вэй Усянь ворвался в яши и сразу же нашел взглядом Ванцзи. Во избежание усиления кровотечения, Лань Цижень не стал перемещать его, а лишь прислонил голову племянника к своему плечу. Скрип древесины двери под судорожно сжавшимися пальцами Вэй Усяня один только выдал охвативший его страх. Спустя один удар сердца он оказался рядом с чайным столиком, сбив колени. Не обращая ни малейшего внимания на Лань Циженя, Вэй Усянь коснулся ладонью щеки супруга, коротко огладил, смазав струйку крови из левого глаза, тронул шею, плечо, грудь и бережно, но сильно стиснул бесчувственную руку. — Лань Чжань… Лань Цижень отвернулся. Слышать надтреснутый, сдавленный голос проклятого мальчишки неожиданно не было никаких сил. Ощущение соскальзывающей с плеча головы Ванцзи заставило учителя стремительно развернуться. По-прежнему не обращая внимания на Лань Циженя, не сводя напряженного взгляда с лица супруга, Вэй Усянь сосредоточенно тянул его на себя. Застарелое недоверие всколыхнулось в груди старого учителя: — Ты что затеял? Не видишь, в каком он состоянии? — Учитель Лань… — обычно веселый, теплый голос мальчишки зазвучал так непривычно, что Лань Цижень не удержал невольной дрожи, — он мой перед лицом Небес и людей. Отпустите. Повинуясь глухой ярости в голосе Вэй Усяня, Лань Цижень позволил ему бережно перетянуть Ванцзи в свои объятия и поднять на руки. Голова мотнулась по худому плечу, обтянутому черным ханьфу, и уткнулась макушкой в щеку мальчишки. Лань Циженю показалось, что Вэй Усянь прикрыл глаза и поцеловал волосы супруга. Но спустя мгновение он широким шагом двинулся вглубь яши и осторожно опустил Ванцзи на кровать. Аккуратно расправив рукава и полы его ханьфу по постели, Вэй Усянь нежно сжал пальцы Ванцзи и выпрямился. Лань Цижень тяжело выдохнул. Огненный взгляд, требовательно впившийся ему в лицо, ясно давал понять, что Вэй Усянь намерен получить ответы на все вопросы. Не дождавшись от Лань Циженя ни звука, Вэй Усянь коротко, яростно усмехнулся, и начал сам: — У Лань Чжаня кровоточат все цицяо, что бывает только в двух случаях: либо в случае искажения ци, либо в случае повреждения духовных каналов. Учитель Лань выглядит испуганным, но не удивленным. Ему есть что сказать? Гнев от дерзости мальчишки взвился было в груди Лань Циженя, но тут же погас. Человек, стоявший перед ним, сцепив зубы в ожидании ответа, давно уже не был ребенком. Это был мужчина, за свою недолгую жизнь успевший пережить больше, чем пришлось на долю Лань Циженя, и его дерзость была оправдана. Непростительно было скрывать состояние Ванцзи от человека, имевшего на него все права перед людьми и Небесами. Как знать, быть может, с Ванцзи не случилось бы беды, узнай Вэй Усянь обо всем вовремя. С тяжелым вздохом Лань Цижень начал говорить. Рассказал Вэй Усяню о состоянии меридианов племянника, коротко, но емко объяснил опасность его состояния и с трудом удержал вскипевшую злобу, безжалостно указав, ради кого Лань Ванцзи истязал себя. Вэй Усянь выслушал его, не перебив ни единым звуком. Чувства, обуревавшие его, выдавали только судорожно сжатые побелевшие кулаки и горячечный, воспаленный взгляд. — Вы не послали за лекарем, — тихо произнес Вэй Усянь, — потому что он не в состоянии помочь? Лань Цижень кивнул. — Что же тогда поможет? — Никто не может знать этого точно. Возможно, передача духовной энергии в большом объеме. Но в Облачных Глубинах нет заклинателя, чей уровень совершенствования хотя бы приблизительно соответствовал уровню Ванцзи. — Спасибо, учитель Лань. — Вэй Усянь не сложил рук, не склонил голову ни на цунь, — Прошу учителя предоставить возможность этому заклинателю сделать все, что в его силах для Ханьгуан-цзюня. Исключительная вежливость просьбы в сочетании с полным отсутствием внешней почтительности заставила Лань Циженя на мгновение прикусить губу, но он смолчал. Видит Небо, он знал за собой свою вину.***
Пошатнувшись, Вэй Усянь рухнул на колени перед лежащим на кровати супругом. Великое Небо… Как это возможно, чтобы Лань Чжань лежал, неподвижный, безответный? Небеса… Как же сильно Вэй Усянь полагался на неуязвимость супруга. Лань Чжань, сильнейший мечник поколения, непобедимый Ханьгуан-цзюнь казался несокрушимым, подобно одному из столпов, подпиравших земную твердь. Видение на Луаньцзан, которое воспроизвело наказание Лань Чжаня плетьми, до сих пор посещало Вэй Усяня в самых черных сновидениях. Просыпаясь в кольце сильных рук, он утешался, проводя по ним ладонями и напитываясь их живым теплом и крепостью. Что ему делать, за что хвататься теперь, когда несбыточный, страшный сон внезапно обратился явью? Вэй Усянь привычно обнял ладонью предплечье супруга. — Я сохранил за собой тайну, так что, пожалуй, не могу сердиться на то, что ты поступил так же. Вэй Усянь вздрогнул, ощутив отзвук давней боли, которую испытывал, пока Баошань-саньжэнь связывала его жизнь с Темным ядром и жизнью Лань Чжаня. Он склонился над супругом и на мгновение прижался лбом к его лбу — Выбор за тобой, Лань Чжань: уйти туда или остаться здесь. Я все сделаю, что бы ты ни решил, я последую за тобой. Но и опустить руки я не могу. Не могу, любимый. На периферии памяти мелькнуло наставление Бессмертной о необходимости избегать духовного истощения, но Вэй Усянь отмахнулся от него. Лань Чжань лежал перед ним на грани жизни и смерти. Все демоны Диюя не удержали бы теперь Вэй Усяня. Он сдвинул пальцы на запястье супруга и сосредоточился. Темное ядро тяжело колыхнулось в даньтяне и Темная ци заструилась в меридианы Ханьгуан-цзюня.