Бессмертные

      Цзычжэнь справился с наведением порядка на удивление хорошо. Быстро собрал встревоженных адептов, поручил старшим развести младших учеников по покоям, сам же, вместе с Цзинъи остался собирать брошенные луки.       Цзинъи понимал причину. Задержавшись на тренировочном поле, они надеялись дождаться с известиями умчавшегося с Вэй Усянем Сычжуя. Но так и не дождались. Со всей доступной им медлительностью они собрали луки, подобрали по одной все стрелы. Смотреть друг на друга не было никаких сил. Цзинъи знал, что в глазах Цзычжэня увидит тот же страх, который точил и его сердце.       Ханьгуан-цзюнь болен.       Их наставник, их старший брат…       Сычжуй вернулся спустя два часа, бледный, усталый, но странно успокоившийся.       — Учитель Вэй сказал, что Ханьгуан-цзюнь скоро будет здоров. Сказал, что сделает все ради него, и передал вам, чтобы вы не тревожились и спали спокойно.       — Так и сказал? — сила надежды, всколыхнувшейся в сердце Цзинъи, удивила бы его, будь он способен думать о чем-то постороннем. Сычжуй ответил на его испытующий взгляд своим, усталым, но прояснившимся.       — Да. Сянь-гэгэ пообещал.       От облегчения, захлестнувшего Цзинъи, позорно ослабели колени.       Вэй Усянь пообещал.       Лань Цзинъи не знал, когда именно его вера в спокойную, ласковую силу этого человека успела стать абсолютной. Быть может, еще во время событий в городе И, или еще раньше, на горе Дафань… Вэй Усянь, как и Ханьгуан-цзюнь, был человеком, одно лишь присутствие которого было способно разогнать все их страхи. Цзинъи видел отсвет такого же доверия в глазах Сычжуя, Цзычжэня и многих других адептов. Потому покой, снизошедший на Цзинъи от слов Сычжуя, был таким же, как если бы Вэй Усянь сам смешливо произнес их.       — Хорошо, — с трудом выдохнул Цзинъи, — тогда все действительно будет хорошо.       — Учитель Вэй сказал, что Ханьгуан-цзюнь будет в порядке? — неожиданно севшим голосом переспросил Цзычжэнь.       Цзинъи открыл было рот, чтобы громогласно поинтересоваться, не оглох ли он, но запнулся, бросив случайный взгляд на Сычжуя. Его застывший взгляд был устремлен на Цзычжэня, а лицо стремительно покрывалось бледностью.       — Сычжуй?       — Он не сказал, будет ли в порядке сам…       Цзинъи не уловил мгновения, когда Сычжуй оказался на ногах и рванулся к выходу. Подчиняясь инстинкту, его тело метнулось наперерез другу, рука вцепилась в плечо юноши одновременно с пальцами Цзычжэня.       — Остановись, ты им ничем не поможешь, Сычжуй!       — Дядя Нин, — выдохнул Сычжуй, — надо найти дядю Нина, он писал, что будет на днях в Цайи.       — Да на что тебе сейчас Призрачный Генерал? — в отчаянии завопил Цзинъи, — он предан Вэй Усяню, но какой толк в нем сейчас?       Пальцы Цзэчжэня на плече друга неожиданно разжались.       — Вэнь Цин «Золотые Руки»… В ней ведь дело?       Лань Сычжуй кивнул головой, и Цзинъи внезапно понял. Столько лет заклинатели видели в Вэнь Цюнлине Призрачного Генерала, темное творение Старейшины Илина… и упускали из виду, что он был братом и помощником величайшей целительницы поколения.       Едва ли даже в Облачных Глубинах нашелся бы лекарь, более искусный, чем Вэнь Нин.       Они выскользнули из ученических покоев в глухой предрассветный час. В обманчиво мирной, спокойной тишине Облачных Глубин им удалось пробраться до внешних стен и остаться никем не замеченными. В голове Цзинъи мелькнула было мысль о том, что самовольная отлучка не останется незамеченной, но тут же растворилась в переполнявшем его напряжении.                    Плечо касалось плеча лучшего друга, верный товарищ ступал за ними след в след.       Если Небеса будут милостивы и дадут им возможность помочь своим наставникам, людям, которыми они безмерно дорожат… Он будет счастлив вынести любое наказание.       Идти далеко не пришлось.       Едва ступив за пределы Облачных Глубин, они одновременно замерли, услышав непонятный громкий звук. В предрассветном сумраке смутно вырисовывались очертания человеческой фигуры, сидящей на корточках и прислонившейся к нефритовой колонне, поддерживающей арку. Лица человека, закутанного до самых бровей в дорожный плащ, было невозможно разглядеть, однако, с раздражением подумал Цзинъи, кем бы ни был этот человек, таиться он явно не собирался. Странный звук, похожий на хруст яблока, снова послышался откуда-то из-под плаща.       Цзинъи открыл было рот, собираясь громко поинтересоваться у незнакомца, что он забыл у входа в Облачные Глубины, но тут же прикусил язык, ощутив давление на своем локте. Сычжуй ступил вперед, игнорируя беззвучный предостерегающий вопль Цзычжэня, и сложил руки в приветствии.       — Ночи в Гусу очень холодны в эту пору. Если господин назовет себя, этот ученик попросит дозорных предоставить ему ночлег.       К изумлению и смущению юношей, смешок и голос, раздавшиеся из складок плаща, принадлежали вовсе не «господину».       — Молодому господину ни к чему утруждать себя, ночь уже миновала. Я здесь за тем, чтобы увидеть Второго молодого господина из Облачных Глубин.       Юноши переглянулись. За годы совершенствования и борьбы со злом Лань Ванцзи успел стать человеком, сила и слава которого давно перешагнули границы, определяемые титулом Второго молодого господина Лань. Лишь несколько человек в Поднебесной продолжали его так называть: Вэнь Нин, сознание которого долгие годы пребывало во мраке и жило воспоминаниями недавнего для него прошлого, и Вэй Усянь, знавший и любивший Лань Ванцзи с ранней юности. Сычжуй напряженно ответил:       — Ханьгуан-цзюнь сейчас нездоров, госпожа. Как мне обращаться к вам?       Женщина, замершая при первых словах юноши, выпростала из-под плаща руку с яблочным огрызком, и легким движением поднялась на ноги.       — Пин Гуо, молодой господин. Можно просто госпожа Пин.       Наблюдая за тем, как женщина отряхивает полы своего серого мужского кроя ханьфу, Цзинъи открыл было рот, собираясь прокомментировать столь неуклюжую ложь, но внезапно раздавшийся глухой рокот и дрожь земли под ногами прервали его. Странница замерла с занесенной над полой своих одежд ладонью, прислушиваясь к чему-то, происходящему за стенами Облачных Глубин. Когда она развернулась к ним, Цзинъи поразился бледности ее лица.       — Тот мертвый юноша, которого вы ищете, сейчас на западной окраине Цайи. Ступайте за ним, приведите его как можно скорее.       — Госпожа Пин… — заикнулся было Цзычжэнь, но женщина оборвала его.       — Ваш молодой господин Лань уже в порядке. Но мой дурак в беде. Пусть молодой Вэнь поспешит.       Ошарашенный, Цзинъи почувствовал крепкую хватку на своем плече, и, беспрекословно подчиняясь твердой руке бледного Сычжуя, бросил меч себе под ноги.

***

      Порой Лань Ванцзи снился сон. В одно из мгновений глухой ночи, в которую погрузился его мир со смертью Вэй Ина, за запертыми дверями цзинши слышался звук шагов. Непривычно медленных, неверных. Двери раздвигались, и на пороге оказывался он, Вэй Ин. Опаленная плоть свисала с переломанных костей, разбитое лицо заливали потоки черной крови… Лань Ванцзи снился мертвец, поднятый его тоской из раскаленной могилы. Мертвец поднимал лицо, и Лань Ванцзи, видел отблеск бесценной души в его по-прежнему красивых темных глазах. Ванцзи снилось, как его руки, вместо того, чтобы потянуться к гуциню, тянулись к Вэй Ину. В своих снах Лань Ванцзи зарывался трясущимися пальцами в волосы мертвеца, покрывал поцелуями полуистлевшие руки, онемевший от радости и горя, безмолвно обещая положить жизнь и душу ради исцеления любимого. Он слышал сиплое, неузнаваемое «Лань Чжань…». И просыпался, содрогаясь от нестерпимой боли, чувствуя отголоски охватившей его во сне радости.       Второй Нефрит клана Лань, непогрешимый Ханьгуан-цзюнь…       Он помнил каждое мгновение из этого повторявшегося сна, помнил, как искал способы удержать мертвеца вместо того, чтобы упокоить его. Лань Ванцзи не знал, когда утратил веру в заветы родного клана. Быть может, это произошло под ударами дисциплинарного кнута… быть может, это произошло на тропе Цюнци, когда он смотрел в залитое дождем и слезами отчаянное лицо Вэй Ина… Душа помнила смятение, охватившее ее при виде широкой, сияющей улыбки юноши с вином на стене Облачных Глубин, и подсказывала истинный ответ: всему — сомнениям, горю и радости — положил начало первый взгляд, звон впервые скрестившихся мечей.       Лань Ванцзи был знаком вкус безумия. Он помнил стылый сумрак мира, в котором Вэй Ин продолжал жить и смеяться лишь в его воспоминаниях, и потому он положил свою жизнь и свое бессмертие на то, чтобы никогда не допустить повторения этого кошмара.       Вэй Ин должен жить.       Вэй Ин должен быть счастлив.       В утро их первой ночи, завороженный видом брачного дара в волосах своего супруга, Ванцзи впервые произнес вслух то, что мечтал сказать ему с шестнадцати лет.       «Я люблю тебя… Я принимаю твой Путь, твой клан, и клянусь разделить твою судьбу и избавить тебя от сожалений»       Уже тогда Ванцзи ощущал жар кипящего, переполненного силой золотого ядра в своем даньтяне.       Бессмертие…       Рубеж, достичь которого жаждет каждый заклинатель.       Каждый, но не он.       Его сердце жаждало только Вэй Усяня.       Зачем Ванцзи бессмертие, если его не будет рядом?       Несмотря на уговоры дяди, Ванцзи твердо вознамерился сдерживать свое совершенствование до тех пор, пока Вэй Ин его не догонит. Избыток Ян не давал о себе знать иначе, кроме как ощущением жара в области даньтяня, и Ванцзи поверил, что у него получится.       Он понял, что переоценил свои силы, когда чаша с отваром выскользнула из пальцев, а сознание погрузилось в тяжелый сумрак.

***

      В вязком тумане, окутывающем его мысли, Ванцзи безошибочно угадывает присутствие Вэй Ина. Прохладная темная волна затапливает его жилы и полости костей, мягко заполняет все существо Ванцзи. Так странно ощущать плотью то, по чему томится душа… Убаюканный покоем от присутствия Вэй Ина, Ванцзи не сразу замечает, что он делает. Мягкими прикосновениями Инь цепляет Ян в меридианах Ванцзи, закручивает жидкое золото кипящим водоворотом и опасно подбирается к тому, что Ванцзи представляет плотиной в своем даньтяне. Там, за этой плотиной, вздымаются бурные солнечные волны — необъятный океан силы. Непостижимой, нежеланной, насильно забытой. Ванцзи не контролирует свое тело. Ощущая присутствие Вэй Ина, он не имеет возможности сказать то, что рвет на части его сознание мучительной тревогой.       «Не подходи, не трогай, не надо! Вэй Ин!»       Вэй Ин не услышал этого безмолвного крика. Темная ци, проникнув в даньтянь Ванцзи мягкой, едва ощутимой нитью, набрала силу. Чудовищный, неотвратимый удар Инь обрушил плотину, и солнечное море обрушилось на Ванцзи, хлынуло безбрежной рекой по меридианам, перерождая их навсегда.       Первое, что ощущает Ванцзи в обжигающем мареве перерождения, — это Вэй Ин. Не смутно чувствующийся источник Инь, а весь он — измученный, сжимающий его ладонь обеими руками. Изменившееся восприятие позволяет Ванцзи увидеть то, что прежде было сокрыто: широкую нить, которая тянется к нему от души Вэй Ина.       Что это?       Красная нить? Пуповина? Звездная река?       Все и ничего из этого…       Попытка коснуться этой нити отзывается вспышкой образов.       Мгновение — и он больше не Лань Ванцзи. Его руки — руки маленького мальчика — прижимают к впалому животу что-то, похожее на маньтоу, дыхание со свистом вырывается из его груди, измученной долгим бегом, а сознание затуманено животным ужасом от звука приближающегося собачьего лая.       Мгновение — и он, все еще маленький, прячется за створкой двери в Пристани Лотоса. Рука цепляется за рукав худой, высокой девочки, а глаза напряженно следят за сердитой женщиной в глубине покоев. Ванцзи не может вспомнить ее имени, но он знает, что причина ее неутихающего (такого долгого, Небеса, что же он сделал) гнева — он сам.       — Пойдем, а-Сянь, а-Чэн заждался тебя на озере.       Девочка тянет его за ладонь куда-то в сторону, и новая вспышка переносит его в Облачные Глубины. Непривычно длинные рукава белых ученических одежд немного раздражают, заставляя чувствовать тоску по юньмэнским наручам. Мимо проходит юноша, лицо которого он видит каждый день в отражении, и восхищенное удивление легким теплым отзвуком доносится от той части сознания, которая Ванцзи не принадлежит.       Звон столкнувшихся мечей, сладость вина на губах, лунный свет и радость — огромная, безбрежная, какой она бывает в шестнадцать лет…       Ванцзи задыхается… его несет по бурным волнам памяти Вэй Усяня, сердце, переполненное необъятной любовью, надрывается, следуя за бесценной душой…       Облачные Глубины, гора Дафань, пещера Муси… Поля сражений против Вэней, Безночный город, Ланьлин… тропа Цюнци, Илин и Луаньцзан и снова Безночный город…       Вэй Ин стоит на краю обрыва, смертельно бледный, истощенный, с кровью на искаженном лице и руках… Самый страшный из кошмаров Ванцзи повторяется, точно наяву, и нет силы, способной удержать его, когда Вэй Ин снова кренится назад, падая в бездну.

***

      Лань Сичэнь не удержал возгласа, когда рука его младшего брата неожиданно взметнулась и плотным кольцом охватила запястье супруга. Вэй Усянь вздрогнул и склонился над Ванцзи, тут же забывая о присутствии Лань Сичэня.       — Лань Чжань, — еле слышно выдохнул он.       Лань Сичэнь отвел взгляд. Отчаянная, болезненная радость, пронизавшая каждую черту измученного лица Вэй Усяня, не была предназначена для его глаз. Но и отвернуться не было сил.       Небеса…       Какую жизнь надо прожить, чтобы Небеса вознаградили такой любовью?       Лань Сичэнь увидел, как мягко Вэй Усянь развернул руку, чтобы иметь возможность коснуться пальцами запястья его младшего брата. Ванцзи сел и спустил ноги с кровати, не сводя с супруга воспаленного взгляда. Сознание главы клана Лань царапнуло ощущение чего-то совершенно непривычного в лице Ванцзи, но не успел понять, что его смутило. Сияющие радостью глаза Вэй Усяня потускнели. Он провел рукой под своим носом, растерянно уставился на окрасившиеся кровью пальцы и, покачнувшись, потерял сознание.