Доведись кому спросить Цзян Ваньиня, что он чувствует, приезжая в Гусу, он бы затруднился дать определенный ответ. Прохлада сосновых и бамбуковых рощ, великолепие густых лесов и горных рек, с грохотом низвергавшихся, казалось, с небес, чтобы затем тихими чистыми ручьями прорезать благодатную землю, — все, на первый взгляд, располагало к умиротворению. Но в душе Цзян Ваньиня красота Цайи и вид горных вершин, подпиравших сокрытую в облаках обитель, будили воспоминания о неспокойной юности.
Когда-то в этих краях его брат утратил покой.
Здесь, на границе земли и облаков, зародилась любовь, неутолимая, хмельная… поборовшая саму смерть.
Ее палящий жар был ощутим посторонними, несмотря на сдержанность и предельное целомудрие поведения Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Каждый долгий взгляд, каждое легкое касание рукавов и случайное соприкосновение их плеч выдавали близость, недоступную большинству из людей. Поэтому Цзян Ваньинь, по-мальчишески смущенный тем, что ему подсказывало обострившееся восприятие, не стремился проводить в обществе этих двух все свое время. Отдыхая душой во время их отсутствия в Пристани Лотоса, он, тем не менее, начинал скучать уже через месяц, и, следуя порыву, преодолевая некоторую неловкость, собирался в путь, чтобы навестить своего непутевого брата и его супруга.
В этот раз у его визита были законные основания. Малый Совет заклинателей, собиравшийся ежегодно для глав Великих кланов, должен был начаться со дня на день. Но поездка, которая предпринималась главой Цзян не впервые, в этот раз не задалась с самого начала. В недобрый час Цзян Ваньинь решил, что пора вывести в люди юных адептов. Юноши, отобранные для формального сопровождения, несмотря на строгое предупреждение Цзян Ваньиня, истощили себя ночными тренировками. Зная крутой нрав своего главы, они не рискнули вызывать его раздражение и, ни словом не обмолвившись о своем проступке, достаточно бодро продержались наравне с Цзян Ваньинем первую треть пути, а затем закономерно выбились из сил и безнадежно отстали.
Радости не добавил и Цзинь Лин.
Как, во имя Небес, можно было добраться до соседнего, практически сливающегося с Ланьлином Молина позже Цзян Ваньиня, который летел из самого Юньмэна?
Привычно распекая на все корки юного племянника, Цзян Ваньинь опрометчиво выпустил из поля зрения Фею. Коварная псина, которую глава Цзян прежде считал одной из умнейших представительниц всего собачьего племени, внезапно ошалела, и, вцепившись в рукав Цзян Ваньиня, практически отодрала его от плеча. Дорожный узел с переменой одежды Цзян Ваньинь, конечно, доверил одному из отставших адептов. Пришлось тащиться до Гусу в настолько непотребном виде, что, доведись его покойной матери увидеть сына, она бы плюнула и отказалась от всякого родства с ним.
Поэтому неудивительно, что в Облачные Глубины Цзян Ваньинь прибыл неприлично рано, на рассвете, и злющим, как яогуай.
Ожидаемо, у входа в Облачные Глубины еще не была выставлена стража: обитель защищал невидимый барьер, устанавливавшийся еженощно. Чуть в стороне от арки копошилась незнакомая женщина в мужском сером ханьфу, и царапала что-то ножом на земле. Окинув ее коротким взглядом, Цзян Ваньинь раздраженно хмыкнул. Он не успел даже открыть рот, чтобы задать ей вопрос. Странный, протяжный толчок из-под земли едва не уронил его и Цзиней на землю. Непонятный гул, который Цзян Ваньинь принимал за шум крови у себя в ушах, затих. В воцарившейся тишине Цзян Ваньинь решил было спросить женщину, цела ли она, но, увидев, как она осторожно, опираясь на ножны меча, поднимается на ноги, мотнул головой, уверенно оттеснил плечом вякнувшего, было, племянника, и ступил за врата.
И тогда случилось невозможное.
Колокольчик, висевший на поясе с раннего детства, соскользнул по складке его ханьфу, и с тонким звоном, показавшимся оглушительным, раскололся в месте, где яшмовый лотос крепился к нефритовому кольцу.
Цзян Ваньинь оцепенел. Двигаясь, точно во сне, он наклонился и подобрал подвеску. Он бы хотел этого не помнить, но в памяти словно раскаленным железом был выжжен образ сестры, под проливным дождем стискивавшей слабые, окровавленные руки вокруг разбитого колокольчика. Цзян Ваньинь никогда не считал себя суеверным. Но в это мгновение, до выступившей крови стискивая ладонь вокруг осколков нефритового кольца, он понял, что случилась беда.
Его семья в беде.
Вэй Усянь в беде…
Великое Небо… Во имя всего, что живет и радуется под твоим необъятным простором… только не он… только не снова!
Цзян Ваньинь не запомнил, как пересек рощу и проскользнул за внутреннюю стену обители. Уловив неслышный шелест меча, стремительно рассекшего воздух над ними, глава Цзян стиснул зубы.
Что-то случилось…
Цзян Ваньинь ощущал это звериным чутьем, привитым ему и Вэй Усяню с детства во время изнурительных тренировок на боевом озере. Умиротворение и гармония, казалось, покинули Облачные Глубины. Напряжение ощущалось в воздухе, словно наэлектризованном неведомой бедой. Цзян Ваньинь резко шикнул на тревожно зашептавшихся Цзиней и, скользнув взглядом по странно притихшему Цзинь Лину, крепче сжал в руке ножны Саньду. Не то, чтобы он мнил себя великим знатоком местных порядков, но даже для него было очевидно, что невозможно проникнуть в сердце обители, не наткнувшись ни на одну живую душу. Не тогда, когда это касалось одного из Великих кланов. А Облачные Глубины… словно вымерли. Цзян Ваньинь остановился, и толпа юношей послушно замерла за его спиной.
— Дядя? — встревоженно прошептал Цзинь Лин.
Необходимо было понять, как следует поступить. Цзян Ваньинь знал, где располагается цзинши — дом Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Несмотря на голос сердца, зовущий немедленно ринуться туда, он понимал, что дальнейшее продвижение в сердце Облачных Глубин даже добродушным Цзэу-цзюнем могло быть воспринято, как вторжение. Отвечая за судьбу целого клана, не имея никаких причин, кроме своего разрывающегося от тревоги сердца, Цзян Ваньинь не мог позволить себе опрометчиво портить отношения с кланом Гусу Лань. Да и, откровенно говоря, вламываться в цзинши в такой час он не имел ни малейшего желания. После свадьбы, наблюдая из месяца в месяц, как расцветают новой, кипучей силой и красотой Вэй Усянь и Лань Ванцзи, Цзян Ваньинь прекрасно осознавал, что ночами супруги отнюдь не в вэйци играют. Едва подумав о зрелище, которое могло его там поджидать, и, представив масштабы ревнивой ярости этого бешеного Ланя, глава Цзян окончательно отбросил сомнения. На свете не было силы, рядом с которой его брат был бы в большей безопасности, чем с Лань Ванцзи.
Хрустнув кистью, обвитой Цзыдянем, Цзян Ваньинь стремительным шагом направился к ханьши, где, как он знал, жил Цзэу-цзюнь. Однако у легкого мостка, переброшенного через неглубокий бассейн, вся процессия остановилась, как вкопанная, перед ступившим им навстречу Лань Цижэнем.
Взору Лань Цижэня, должно быть, предстало восхитительное зрелище. Беспокойную толпу сбившихся в кучу, подобно цыплятам, адептов клана Цзинь, возглавлял мрачный, как туча, мужчина с потрескивающим фиолетовыми искрами кольцом на пораненной ладони и надорванным рукавом.
Учитель Лань, впрочем, никак не показал своего неодобрения. Ответив на вежливый поклон своего бывшего ученика, он скользнул взглядом по лицу Цзинь Лина. Обиженный и встревоженный взгляд юноши сверлил лицо Цзян Ваньиня с того мгновения, как они прошли через первые врата Облачных Глубин, но он молчал, хотя явно разрывался от желания засыпать дядю вопросами. Из тени за спиной учителя Ланя высунулся юный адепт с покосившейся лентой на лбу, вытаращил глаза на Цзинь Лина и дернул рукой, словно поправляя рукав. Не обращая внимания на взволнованно завозившегося рядом Цзинь Лина, глава Цзян сцепил перед собой кисти и наклонил голову.
— Учитель Лань… Прошу извинить за ранний визит и вторжение в обитель. Мне необходимо увидеть брата.
Даже в тусклом предрассветном сумраке была видна бледность, залившая лицо Лань Цижэня, когда он вернул приветствие.
Цзинь Лин, сообразив, что его присутствие нежелательно, поспешно склонился в поклоне. Учитель Лань вежливо обратился к нему:
— Глава Цзинь, Лань Цзинъи проводит вас и ваших спутников до покоев.
Цзинь Лин залился краской, снова неловко поклонился, и, махнув рукой своим адептам, толкнул плечом Цзинъи. Прежде, чем ответить, Лань Цижэнь дождался, пока юноши скроются за поворотом тропы.
— Глава Цзян, боюсь, что он сейчас с Ханьгуан-цзюнем. Если ваше дело не терпит отлагательства, я буду рад быть вам полезным всем, чем смогу. Не требуйте большего, прошу вас.
Цзян Ваньинь замер, вглядываясь в лицо Лань Цижэня. Не блистая на фоне ярко одаренного брата, Цзян Ваньинь, тем не менее, никогда не был дураком. Сопоставить бледность учителя с его последними словами и сделать соответствующие выводы не составило труда. Во имя Небес и Озер… Почему он не хочет, чтобы кто-то звал Вэй Усяня?
— Скажите мне, учитель… что случилось? Что с моим братом?
— Ваш брат жив и здоров, глава Цзян, — резко ответил Лань Цижэнь.
Цзян Ваньинь сцепил зубы. От него не укрылось, как учитель выделил одно слово. Повинуясь неясному инстинкту, Цзян Ваньинь задрал голову и увидел стремительно пронесшихся в вышине заклинателей, теснившихся, кажется, на двух мечах. Когда он перевел взгляд на Лань Цижэня, он успел увидеть странную тень в его глазах, и, обмирая от смутной догадки о том, кто только что покинул Облачные Глубины, тихо спросил:
— А Ханьгуан-цзюнь?
Несмотря на все свое самообладание, Лань Цижэнь переменился в лице, невольно позволяя Цзян Ваньиню прочитать на нем тоскливую тревогу, но не проронил ни слова.
— Во имя Небес, учитель Лань! — в отчаянии выкрикнул Цзян Ваньинь, но негромкий голос, раздавшийся совсем рядом, тут же отвлек его от Лань Цижэня. Цзян Ваньинь сложил руки в приветствии.
— Цзэу-цзюнь…
— Глава Цзян… — мягкий голос Лань Сичэня звучал, казалось, глуше, чем обычно.
— Прошу Цзэу-цзюня простить это вторжение.
— Не стоит… Вам всегда рады в Облачных Глубинах.
Цзян Ваньинь с удивлением и тревогой вгляделся в Лань Сичэня. Его высокая, статная фигура казалась странно осунувшейся, а взгляд был словно обращен вовнутрь.
— Боюсь, вы лишь второй человек, которого я встретил по прибытии. Обитель кажется вымершей, нигде ни души. Надежда найти вас и стремление успокоить свою тревогу привели меня сюда.
Изумление на лице Лань Цижэня и внезапная растерянность в глазах Лань Сичэня подсказали Цзян Ваньиню, что, разгоряченный гневом и тревогой, он выразился несколько… двусмысленно.
— Надежда найти меня? — начал было глава Лань, но Цзян Ваньинь нетерпеливо перебил его.
— Что случилось, Цзэу-цзюнь? Что с моим братом?
Лань Сичэнь вздрогнул, освобождаясь от охватившего его в яши оцепенения. Какая сила подсказала Цзян Ваньиню о беде, постигшей Вэй Усяня? Лань Сичэнь вгляделся в переполненные тревогой глаза Цзян Ваньиня.
Он ведь тоже брат… Пусть и не по крови…
— Следуйте за мной, глава Цзян. Боюсь, разговор предстоит не из легких.
***
Цзян Ваньинь в очередной раз осторожно отставил чашку из тончайшего фарфора, наполненную остывшим чаем, и, сцепив задрожавшие руки, уронил на них свою гудящую голову. Не сосчитать, сколько раз за время тихого рассказа Цзэу-цзюня он нервно хватался за хрупкий сосуд и ставил его обратно. Осколки двух чашек, которые Цзян Ваньинь раздавил в ладони, не успев вовремя вернуть на стол, были собраны Цзэу-цзюнем в аккуратную кучку. Глава клана Лань, тоже не способный сохранять невозмутимость, время от времени таскал черепки из этой кучки и крошил их в пальцах. Взошедшее солнце отражалось в лужицах расплескавшегося по столешнице чая, но невидящий взгляд Цзян Ваньиня их не замечал.
Бессмертный, значит…
Лань Ванцзи — бессмертный, а Вэй Усянь — выпотрошенная кукла.
Просто замечательно.
— Вы неправы, глава Цзян, — хрипло возразил Цзэу-цзюнь, и Цзян Ваньинь понял, что произнес эти слова вслух.
— Разве? — язвительно спросил Цзян Ваньинь, и, вскочив на ноги, принялся мерить ханьши нервными шагами.
— Молодой господин Вэй любит моего брата, — настойчиво произнес Лань Сичэнь, — разве мог он поступить иначе, зная, что его супруг болен? Он сделал все, чтобы исцелить меридианы Ванцзи, и даже больше.
— В этом и беда, — взорвался Цзян Ваньинь, и замер посреди комнаты. — Он всегда делает все, что в его силах! Дарит свое золотое ядро, обрекая себя на жизнь калеки, спасает угнетенных, жертвует собой!
— Здоровьем и благополучием Ванцзи клан Гусу Лань всегда будет обязан молодому господину Вэю.
Я всегда буду ему обязан.
— А что толку, Цзэу-цзюнь? Все это пустые слова, разве я неправ? — Побледневший Лань Сичэнь поднялся с места, но Цзян Ваньинь, распаленный отчаянием, уже не мог остановиться. Шагнув вперед, он практически уперся грудью в грудь главы клана Лань. — Разве это не то, что происходит с ним каждый раз? Каждый проклятый раз он жертвует всем ради других, ему обязан я, обязаны вы, обязаны все заклинатели! Но ничто не вернет ему золотого ядра! Ничто не вернет ему тех шестнадцати лет, которые он был мертв! И одним Небесам ведомо, что он потерял навсегда в этот раз, спасая вашего братца!
— Вы забываетесь, глава Цзян! — лицо Лань Сичэня побелело от гнева.
— Нет, — прошипел Цзян Ваньинь, и Лань Сичэнь, глядя на него, почему-то вспомнил Пурпурную Паучиху, которую ему довелось однажды увидеть в детстве. — Забывался я все эти годы, но, благодарение Небесам, недавно прозрел. Никогда больше Вэй Усянь не испытает боли. Никогда больше Вэй Усянь не пожертвует собой. Я не допущу, и да будут мне свидетелями предки! Мой брат достаточно настрадался. Если вы думаете, что я побоюсь Ханьгуан-цзюня и не заберу у него своего брата, рискните меня остановить, Цзэу-цзюнь!
Разъяренный Цзян Ваньинь развернулся было на пятках, полный решимости лететь на Луаньцзан, но Лань Сичэнь, бледный, разгневанный, инстинктивно вскинул руку и удержал его за рукав.
Тот самый, который надорвала Фея.
С тихим треском рукав оторвался и лиловой тряпицей повис в вытянутых пальцах Цзэу-цзюня. Воцарилась ошеломленная тишина, нарушаемая лишь звуком прерывистого дыхания двух глав.
Цзян Ваньинь застыл, не веря своим глазам.
Великие предки, пусть это будет сон!
Нелепый, позорный сон!
Лань Сичэнь не мог оборвать ему рукав. Подобной нелепости не могло случиться под Небесами!
Негромкий смешок, внезапно раздавшийся в тишине ханьши, прервал поток полных ужаса мыслей Цзян Ваньиня. Вскинув голову, глава Цзян с изумлением увидел что-то невероятное. Продолжая сжимать оторванный рукав, Лань Сичэнь тихо смеялся. И таким заразительным был этот неожиданный смех, таким молодым внезапно показалось лицо главы клана Лань, что гнев Цзян Ваньиня растаял, и он сам не понял, как, фыркнув, невольно присоединился к нему.
Отсмеявшись, главы затихли, но эта тишина больше не была предвестницей грозы. Благородное лицо Лань Сичэня, с событий в храме Гуаньинь хранившее следы печали, странным образом, словно помолодело после стычки.
— Глава Цзян, молодой господин Вэй дорог мне не только, как единственный источник счастья Ванцзи. За время нашего знакомства, он стал мне добрым другом и человеком, который всегда может рассчитывать на меня, как на своего брата. Я обещаю вам, и призываю в свидетели Небеса и предков, что молодой господин Вэй будет счастлив и здоров.
Цзян Ваньинь помрачнел:
— Это не то, что в ваших силах, глава Лань.
— Это то, что под силу Ванцзи, — мягко возразил Лань Сичэнь. — А вы знаете, насколько неудержим мой младший брат, когда это касается молодого господина Вэя. Сама смерть склонила голову перед его упорством. Не нам с вами вмешиваться в эту любовь, глава Цзян. Доверьтесь им.
Цзян Ваньинь тяжело выдохнул. Цзэу-цзюнь был прав: от них ничего не зависело. Лань Сичэнь покосился на испорченный наряд Цзян Ваньиня и неуверенно предложил:
— Едва ли вам будет удобно выйти из ханьши в таком виде. Если глава Цзян не посчитает это неприемлемым, этот глава будет рад предоставить вам одежду.
Цзян Ваньинь, успевший позабыть о плачевном состоянии своего ханьфу, почувствовал, как запылали щеки.
— Благодарю главу Лань, — натянуто произнес он, и вежливо поклонился.
***
Взору Оуян Цзычжэня, вприпрыжку скакавшего к кухонным постройкам за перекусом для Цзинь Лина, открылось, воистину, небывалое зрелище. Двери покоев Цзэу-цзюня раздвинулись, выпуская главу Лань и красного до ушей Саньду Шэншоу. Не сразу сообразив, в чем заключается неправильность, зацепившая его взгляд, Цзычжэнь присмотрелся и споткнулся на бегу. Глава клана Цзян был облачен в узнаваемые бело-синие одеяния Цзэу-цзюня.
Краснота щек Саньду Шэншоу внезапно обрела вполне закономерное объяснение. Зоркие глаза юноши увидели что-то лиловое в руке Цзэу-цзюня, почти сразу безотчетно убранное им в рукав, и Цзычжэнь, зажав себе рот ладонями, метнулся за ближайший угол. Сердце неистово колотилось, а ладони с трудом удерживали восторженный и изумленный вопль.
Цзэу-цзюнь и Саньду Шэншоу?!
Небеса, вот это поворот!
Кто бы мог подумать…
Даже зная за собой склонность все романтизировать, Оуян Цзычжэнь, тем не менее, ни разу даже в мыслях не предположил, что у глав Гусу и Юньмэна может быть что-то общее, кроме родства с учителем Вэем.
Вот это поворот…
Позабыв об обеде для голодного с дороги Цзинь Лина, Цзычжэнь помчался обратно в ученические покои.
Вот Цзинь Лин обрадуется!
***
Между тем, Лань Сичэню и Цзян Ваньиню было вовсе не до смеха.
Цзян Ваньинь переодевался за ширмой, когда золотая стрекоза — посланница клана Цинхэ Не, — просочилась сквозь легкие двери и опустилась на плечо вздрогнувшего Лань Сичэня. Дрожащими пальцами стянув ее себе на ладонь, Лань Сичэнь прикрыл глаза и сосредоточился. В ушах зазвучал голос, поднявший со дна души муть едва осевших тяжелых воспоминаний:
«Эргэ, дозорные соколы докладывают, что в Илине неспокойно. Луаньцзан сотрясает черная буря. В Гусу выдвинулись главы побочной ветви клана Цзинь, среди них главы Яо и Оуян. Я прибуду в Облачные Глубины к вечеру. Делай, что должен».
— Что случилось? — встревоженный голос Цзян Ваньиня не сразу дошел до затуманенного страхом и гневом сознания. Отчаявшись дождаться ответа, Цзян Ваньинь, справедливо посчитал, что лишние церемонии между ними можно пропустить, ухватился за запястье Лань Сичэня, накрыв пальцами кожу над его меридианами, и услышал последние слова сообщения.
Стрекоза развеялась, и мужчины, подняв головы, вгляделись в бледные лица друг друга. Смысл слов Не Хуайсана был кристально ясен. Главы Яо и Оуян, в свое время, были теми запевалами, с подачи которых по Поднебесной разнеслись сплетни о Вэй Усяне. Правление Ханьгуан-цзюня, неумолимого и беспристрастного в суждениях, многих нечистых на руку глав кланов держало в страхе. Было очевидно, что пробуждение Луаньцзан те же злые языки не преминут связать с именем Вэй Усяня. Незнайка Хуайсан предупреждал прямо: готовился очередной поход на Луаньцзан.
— Мне казалось, что свадьба положила конец предубеждению против Вэй Усяня, — с трудом выдавил Цзян Ваньинь.
— Вы ошибались, глава Цзян, — Лань Сичэнь стиснул зубы, на лицо набежала мрачная тень. — Вы были в Юньпине той ночью и слышали, что сказал Ляньфан-цзюнь. Неукротимые, яростные, ищущие справедливости люди, подобные вашему брату, неизбежно привлекают внимание, и порой их жизнь становится разменной монетой в интригах недостойных людей. Побочные ветви клана Цзинь, ищущие власти, не стали затруднять себя поиском новых путей. Они всегда искали предлога, чтобы оболгать молодого господина Вэя снова. Разница в том, что в этот раз они хотят избавиться и от Ванцзи.
— И от Цзинь Лина, — белое от ярости лицо Цзян Ваньиня уподобилось маске демона, Цзыдянь на его пальце заискрился.
Обжигая ладонь колючими фиолетовыми искрами, Цзэу-цзюнь стиснул его руку.
— Хуайсан на нашей стороне. Нам придется положиться на него и на дядю: если кто и сможет сдержать Цзиней и противостоять их нападкам и интригам, то только они. Нам с вами нужно спешить в Илин. Луаньцзан пробудилась.
