***
Ведомые последними отголосками Инь, пропитавшей это место, к границе уже ненужного защитного круга приблизились мертвецы. Освобожденный от транса Вэнь Нин, пошатываясь, шагнул к своей семье. Вэй Усянь отстранился от супруга и обернулся к ним. Небеса, как же это тяжело… Но необходимо. Чувствуя жар на щеках и холод в груди, Цзян Ваньинь подошел ближе и поднял глаза на мертвецов. Он помнил как они, еще живые, восстанавливали свою жизнь из руин на бесплодной земле Луаньцзан. Он помнил стук мотыг, вскапывавших грядки, негромкие, но искренние звуки смеха, которому эти люди учились заново после спасения от Цзиней. Они были безобидны. Они были невиновны. Они были казнены и лишены покоя в посмертии. И с бременем страшной вины перед этими людьми предстояло жить и ему, и Цзэу-цзюню. Старейшина Илина — не терпящий несправедливости человек, однажды заступившийся за них и подаривший этим людям месяцы спокойной жизни, — встал перед ними, и Цзян Ваньинь невольно замер. Вэй Усянь казался изможденным и, вместе с тем, переполненным силой. Могильный курган, столько веков внушавший ужас жителям Илина, казалось, лишился всей своей зловещей Тьмы, отдал ее Вэй Усяню без остатка. Но молодой мужчина, стоявший чуть впереди, не казался ужасным или зловещим. Сумрачная Инь словно пропитала его плоть и кости, вместе с кровью струилась по венам, растворилась в нем окончательно. Но не отравила. Ярко-алые глаза Вэй Усяня постепенно темнели до привычного карего, и были ясными и чистыми. — Четвертый дядюшка… бабуля Вэнь… Вэй Усянь обратился по имени к каждому мертвецу. Полуразложившиеся, неузнаваемые лица поднимались навстречу знакомому голосу. Назвав последнее имя, Вэй Усянь запнулся и стиснул кулаки. Лань Ванцзи коснулся плечом плеча супруга, словно желая ободрить. — Благословение Небес да пребудет с вашими душами. Спасибо вам… Вэй Усянь сложил руки и низко склонился. Сводя дрожащие руки, видя краем глаза, как примеру Вэй Усяня следуют Вэнь Нин и оба Нефрита клана Лань, как мертвецы склоняются в ответ, изламывая останки своих тел, Цзян Ваньинь крепко зажмурился. Пусть душа той, которой нет с ними, услышит его мольбу о прощении. Пусть душа Вэнь Цин обретет покой. Вэй Усянь выпрямился и повел рукой. Волна Инь пронеслась вперед, стылым порывом ветра пересекая остатки границы защитного круга, и мертвецы клана Вэнь рассыпались прахом. Всеблагие Небеса… Сколь сокрушительной должна быть сила заклинателя, способного мановением руки и ничтожным напряжением воли развеять толпу покойников? Сквозь пелену охватившего его оцепенения Цзян Ваньинь едва услышал горестный возглас Вэнь Нина. Последний мертвец клана Вэнь рухнул на колени, лихорадочно скребя руками землю в попытках собрать прах своей семьи, прежде чем его развеет ветер. Рядом с ним опустился на колени Вэй Усянь, и, к изумлению Цзян Ваньиня — Ханьгуан-цзюнь, тут же доставший мешочек цянькунь из широкого рукава. Наблюдая за ними, странно едиными в своем порыве, и не зная, куда деть себя, Цзян Ваньинь едва не пропустил движение Цзэу-цзюня, принявшего на рукав знакомую золотую стрекозу. Лань Сичэнь не выказал никакого недовольства, когда глава Цзян уже привычным движением беспардонно накрыл пальцами меридианы на его запястье, желая услышать послание. Лишь наклонился, напряженно вслушиваясь в голос Не Хуайсана. «Эргэ, нет нужды торопиться. Главы побочных ветвей клана Цзинь спешат, но прибудут в Гусу не раньше, чем к часу Козы завтрашнего дня. Передай мои поздравления Вэй-сюну и Ханьгуан-цзюню». Цзян Ваньинь почувствовал, как его брови неудержимо ползут вверх, тогда как Лань Сичэнь, напротив, нахмурился. Когда, во имя Небес, Хуайсан успел все выяснить? Глава Цзян не успел додумать свою мысль. В ушах раздался знакомый низкий голос учителя Ланя: «Сичэнь, глава Не благополучно прибыл в Облачные Глубины. Передай главе Цзян, что его молодой племянник в безопасности и под надежной защитой. Нет необходимости торопиться. Береги своих диди, возвращайтесь домой, когда отдохнете и восстановите силы». Великие Небеса… Что же должно было перевернуться в душе у Лань Цижэня, чтобы он добровольно включил Вэй Усяня в число тех, кого ждет домой и назвал его чьим-то диди? Изумление сродни тому, что испытал Цзян Ваньинь, на мгновение мелькнуло в глубине глаз Цзэу-цзюня, прежде, чем мягкая улыбка осветила его лицо.***
Не сговариваясь, заклинатели приняли решение заночевать на постоялом дворе в Илине. Но они не были готовы столкнуться с неожиданным затруднением. Илин гудел, подобно улью, полному потревоженных пчел. Жители города — и стар, и млад — толпились на улицах, шумно переговариваясь. Утомленные долгой битвой заклинатели добрались до постоялого двора на мечах, но, стоило им ступить на землю, как десятки восторженных лиц обернулись к ним. Озарение настигло Цзян Ваньиня одновременно с Вэй Усянем, судя по тому, как он, всю дорогу простоявший, опираясь на Лань Ванцзи, с шумом втянул воздух сквозь зубы. Цзян Ваньинь негромко выругался. — Фэнхуан-саньжэнь! Старейшина Илина! — Он очистил Луаньцзан от скверны! — Ханьгуан-цзюнь! Восторженная толпа ринулась к заклинателям и, если бы не Вэнь Нин, умело отрезавший людской поток от них, им бы пришлось несладко. Вэй Усянь, измученный всем пережитым, едва стоял на ногах, а Лань Ванцзи, точно железным кольцом обвивший свою руку вокруг его пояса, казалось, мыслями пребывал где-то там, где кто-то мог покуситься отнять у него Вэй Усяня. Им был необходим отдых, хотя бы несколько часов в тишине и покое. Толпа людей, жаждущих поблагодарить своих спасителей, могла подождать. Обменявшись взглядом с Цзэу-цзюнем, Цзян Ваньинь решительно двинулся вглубь постоялого двора. Всего его проворства едва хватило на то, чтобы успеть протолкнуться к двери на задний дворик и, дождавшись своих спутников, раствориться в толпе. Им удалось найти спокойное место для ночлега на маленьком постоялом дворе на окраине Илина. Лань Ванцзи едва заметно вздрогнул, взглянув на вывеску, а на губах Вэй Усяня появилась мягкая, немного грустная улыбка. Им обоим совершенно определенно было знакомо это место, однако, к удивлению Цзян Ваньиня и Лань Сичэня, они не обменялись взглядами. Присмотревшись, Цзян Ваньинь с неожиданной тревогой убедился, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи избегают смотреть друг на друга. Неуловимое глазом, но отчетливо ощущавшееся напряжение витало между ними, и глава Цзян не рискнул бы проверить его природу. Во всяком случае, Цзэу-цзюнь не выглядел обеспокоенным, поэтому Цзян Ваньинь решил довериться его восприятию. Пожилой владелец постоялого двора совершенно точно узнал и Вэй Усяня, и Лань Ванцзи. Судя по блестящим от слез глазам и дрожащему голосу, он понял, какое отношение его гости имеют к очищению Луаньцзан, однако, ни словом, ни жестом, он их не обеспокоил. Лишь уверил, что постоялый двор пустует, и, до отъезда господ-заклинателей, будет в их единоличном распоряжении. Женщина, которая, к потрясению Цзян Ваньиня, оказалась легендарной Баошань-саньжэнь, ухватила Вэй Усяня за локоть и, аккуратно вытащив его из рук Ханьгуан-цзюня, увела в дальние покои. Лань Ванцзи же, проводив их взглядом, кивнул головой Вэнь Нину, приглашая последовать за собой. Цзян Ваньиню только и оставалось, что наблюдать за тем, как разбредаются его спутники. Негромкий голос, послышавшийся за спиной, напомнил Цзян Ваньиню о том, с кем он прибыл в Илин. — Думается мне, что тучи над нашими головами окончательно рассеялись. Вам нет нужды тревожиться, глава Цзян. Молодой господин Вэй силен, как и Ванцзи. Несколько часов отдыха сделают свое дело. Несмотря на улыбку, отчетливо слышимую в голосе Лань Сичэня, Цзян Ваньинь не почувствовал себя успокоенным. Он развернулся и коротко оглядел Цзэу-цзюня. Сияющий серебром венец в волосах не покосился, одежды были запылены не сильнее, чем во время обычного путешествия. Ничто в его ясном взгляде не свидетельствовало о тревоге. — Не слишком ли преждевременны ваши выводы, Цзэу-цзюнь? Едва приподнявшаяся ровная бровь на лице собеседника побудила его продолжить: — Хвала Небесам, они целы, и Вэй Усянь, и Ханьгуан-цзюнь. Но, думается мне, сражение, что ожидает нас в Гусу, будет немногим легче. — Вы полагаете, что дело дойдет до сражения? — за безукоризненно вежливым сомнением взвинченному прошлыми и предстоящими переживаниями Цзян Ваньиню послышалась насмешка. — Я полагаю, что не будет лишним быть готовыми к любому исходу, — резче, чем намеревался, ответил Цзян Ваньинь. — Я не хочу, чтобы беспечность и бездействие снова стали причиной чьей-то смерти. И уж точно, я не допущу, чтобы из-за нашего бездействия пострадал… Задохнувшись, Цзян Ваньинь не смог заставить себя произнести имя Цзинь Лина. Это не укрылось от серьезного, проницательного взгляда Лань Сичэня. С глубоким вздохом он подошел к чайному столику и, опустившись за него, вежливым жестом пригласил Цзян Ваньиня занять место напротив. Дождавшись, пока он, едва ли не вибрируя от напряжения, устроится с возможным удобством, Лань Сичэнь заговорил: — Должно быть, глава Цзян пребывает в заблуждении, полагая, что я никогда не имел дела с последствиями своего преступного бездействия и беспечности. То, как вздрогнул Цзян Ваньинь, подтвердило, что Лань Сичэнь был прав в своем предположении. Тень улыбки, горше и тяжелей надрывного плача, приподняла уголки губ Цзэу-цзюня. — Вы были в храме Гуаньинь той ночью, глава Цзян. Вы слышали откровения человека, которому я перед Небесами поклялся быть братом, и кому я доверял безгранично. Цзян Ваньинь стиснул зубы. Между всеми людьми, присутствовавшими в храме той ночью, словно была негласная договоренность не упоминать об этих событиях, похоронить их в самых далеких уголках своей памяти. К гневу, едкой волной вскипевшему в груди, Цзян Ваньинь был готов, но он не ожидал сам, что, помимо Ляньфан-цзюня, его гнев внезапно обратится и на Лань Сичэня. Цзэу-цзюнь, не сводивший с него взгляда, казалось, прочитал все по лицу Цзян Ваньиня, как по книге. — Пришлось бы молодому господину Вэю столько страдать и умереть, если бы я однажды не улыбнулся этому человеку? Пришлось бы моему брату просуществовать шестнадцать лет в жестокой агонии, терзаясь смертью того, кто ныне дарит ему счастье, если бы я отступил и позволил дагэ убить его? Не было дня, чтобы я не терзался этими вопросами, глава Цзян. В наступившей тишине, казалось, можно было услышать шум крови в их ушах. — Чушь, — протолкнул сквозь стиснутое спазмом горло Цзян Ваньинь. — Вы не могли знать всего, что замыслил этот сын шлюхи. — Глава Цзян… — Сын шлюхи, — упрямо, с недостойным остервенением, повторил Цзян Ваньинь. — Я не намерен называть его иначе. Он погубил моего зятя. О своем брате я не говорю. Тут он прав: его погубил я сам. — Вы неправы, — возразил Лань Сичэнь, но глава Цзян его не слушал. — Преступное бездействие… — погрузившись глубоко в свои мысли, он не заметил, как исказилось лицо Лань Сичэня. — Думается мне, мы с вами видели сегодня его последствия, Цзэу-цзюнь. — Это так, — еле слышно согласился Лань Сичэнь. — От этой крови нам с вами никогда не отмыться. — Вы не запятнали своих рук кровью, — возразил, сам себе не веря, Цзян Ваньинь, и глава Лань это услышал. — Бездействие еще хуже. Вывод таков, что мы с вами отступили или не вмешались тогда, когда в нас больше всего нуждались наши братья и эти люди. Мы оставили их, совсем еще мальчишек, сражаться за правду и друг за друга против всего мира, хоть и располагали всем, чтобы спасти сотни невинных жизней. У Цзян Ваньиня не нашлось слов, чтобы возразить этим убийственно правдивым словам. И он, и Цзэу-цзюнь были безмерно виноваты. Осознание того, что их братья, наконец, счастливы, было единственным, что способно притупить эту боль. — За этот жестокий урок заплачена страшная цена, глава Цзян. Да уберегут меня Небеса забыть о ней. Ваш племянник в безопасности, моя жизнь пусть будет в том порукой. Коротко поклонившись, Лань Сичэнь стремительно вышел из комнаты.***
Тяжелый разговор с Цзэу-цзюнем взволновал и без того неспокойную душу Цзян Ваньиня. Перед внутренним взором стремительно проносились ошибки и лица давно минувшего прошлого. Вэнь Цин, навеки оставшаяся непонятой и недосягаемой… Люди ее клана, и в посмертии сохранившие больше благородства, чем многие из выживших. Связующей нитью и средоточием тяжелых воспоминаний юности Цзян Ваньиня был Вэй Усянь. Небеса… Цзян Ваньинь не осознавал, насколько шатко его душевное равновесие. Ярость от вынужденного бездействия, страх за племянника, мучительное напряжение последних часов, проведенных в смертельной тревоге за брата, точно спутались в раскаленный клубок, распирающий грудь. Стремительным шагом направляясь в свою комнату, он краем глаза увидел замершую у отдаленного оконного проема фигуру Лань Ванцзи. Должно быть, господин Верховный заклинатель засмотрелся на полную Луну, ожидая Вэй Усяня, или погрузился в глубокую задумчивость, осмысливая события последних дней. Несмотря на то, что время и счастливое спокойствие последних месяцев сгладили самые острые углы между ними, Ханьгуан-цзюнь не стремился находиться в компании Цзян Ваньиня дольше, чем того требовали приличия и стремление порадовать Вэй Усяня. Не сказать, чтобы это печалило главу клана Цзян: ему все еще с большим трудом давалось пребывание в обществе Лань Ванцзи. Одним Небесам ведомо, что поменялось в этот раз. Но, поравнявшись с неподвижно стоящим Бессмертным, Цзян Ваньинь поддался неясному порыву, и спросил: — Каково это, Ханьгуан-цзюнь? Стать тем, ради кого он жертвует собой? Лань Ванцзи вздрогнул, и Цзян Ваньинь застыл, сам пораженный тем, как бессмысленно жестоко прозвучал его вопрос, который он задавал с горечью. Ханьгуан-цзюнь не удостоил главу клана Цзян мгновенным ответом, но от ледяной ярости, вспышкой высветлившей его черные глаза до тигриной желтизны, Цзян Ваньинь едва не отступил на шаг. К счастью, Лань Ванцзи почти сразу же успокоился. Лишь произнес сквозь стиснутые зубы: — Не равняй меня с собой. Я преуспею там, где ты не справился. И, смерив Цзян Ваньиня тяжелым, странно понимающим взглядом, удалился ровным шагом, оставив его за спиной остывшим и ошеломленным. «Я знаю цену его жертвы. Я не подведу его так, как когда-то подвел ты» Смысл слов Ханьгуан-цзюня был кристально прозрачен. — Конечно, преуспеешь, — еле слышно произнес глава Цзян. — Кто, если не ты. Мягкая улыбка изогнула его давно отвыкшие губы. И, если по лицу грозного Саньду Шэншоу заструились слезы, их увидела только заглядывающая в окно Луна.