Бессмертные

      Повинуясь крепкой хватке маленькой руки, Вэй Усянь послушно проследовал за Бессмертной в одну из отдаленных комнат постоялого двора. Тупая усталость и легкий озноб — следствие чудовищного напряжения всех сил, — туманила глаза и заставляла путаться в собственных ногах. Но разум был совершенно ясным. Баошань-саньжэнь подтолкнула его в сторону подушки, лежащей перед чайным столиком, и устроилась напротив.       Небеса…       За год, прошедший со дня их прощания, он успел свыкнуться с мыслью, о том, что никогда больше ее не увидит. Не раз Вэй Усянь вспоминал аромат нагретых яблок, пропитавший воздух вокруг нее, чуть потертые складки ее простого ханьфу. Не раз вспоминал тепло ее маленьких мозолистых рук, с материнской нежностью гладивших его по волосам. Видеть ее вновь было подобно чуду.       Взгляд Вэй Усяня скользнул на руку Бессмертной. Великое Небо, он ведь даже не задумался ни на мгновение, когда ранил ее. Он не помнил ни тепла ее рук, ни аромата яблок. Он видел, что она была препятствием, удерживающим Лань Чжаня на расстоянии от него. Этого хватило, чтобы Вэй Усянь потерял человеческий облик.       Погруженный в полные раскаяния мысли, он не заметил, с каким весельем и нежностью Баошань-саньжэнь за ним наблюдает.       — Бессмертная… твоя рука…       — Цела и невредима, — Баошань-саньжэнь покрутила запястьем, желая его успокоить.       — Этот заклинатель виноват, — Вэй Усянь свел перед собой руки и склонил голову. Бессмертная улыбнулась:       — Теперь уже не просто заклинатель, а-Ин. Теперь ты Бессмертный.       — Этот Бессмертный виноват, — упрямо повторил Вэй Усянь.       Баошань-саньжэнь посерьезнела.       — Не то, чтобы ты сделал что-либо, чего я не ожидала от тебя, а-Ин, — произнесла она, и опешила, увидев, какая волна потрясения и боли взметнулась в глазах Вэй Усяня. Она тут же поспешила продолжить. — Я не виню тебя ни в чем, дитя. Я была готова к тому, что тебя невозможно остановить в таком состоянии. Твое стремление добраться до супруга, убедиться, что он цел и невредим, было понятно и ожидаемо. Все же, пока ты был без сознания, я имела дело с твоим Ланем.       Жаркая волна крови залила щеки Вэй Усяня, и Бессмертная не отказала себе в удовольствии полюбоваться редким зрелищем.       — Лань Чжань… — запинаясь, начал он, — он что же, тоже ранил тебя, Бессмертная?       — Он не тронул меня и пальцем. Но едва не откусил мне голову. Думается мне, ты понимаешь, о чем я говорю.       Вэй Усянь прыснул и расхохотался.       — Лань Чжань, Лань Чжань…       Наблюдая за тем, как на покрасневшем от смущения и смеха лице Вэй Усяня уязвимой, надломленной нежностью сияют глаза, она ощутила, как сжимается ее собственное сердце.       В памяти всплыли воспоминания восемнадцатилетней давности. В пещере на ее горе, на каменной лежанке перед ней было распростерто истерзанное, изломанное тело. Переломанные руки и ноги, перебитый в нескольких местах позвоночник и пробитая голова, разорванные внутренности за раскрошившейся клеткой ребер и обломки костей, прорвавшие в нескольких местах тонкую кожу. Это был мертвец, страшные раны которого не могли скрыть признаков истощения от длительного недоедания. Он был изломан так, что милосерднее было бы оставить его на дне пропасти в Цишане. Еле ощутимая тень присутствия души, по какой-то причине задержавшейся в теле, была единственной причиной, по которой она принесла его в Илин. Ей не забыть, как тряслись ее окутанные ци руки, когда она напрягалась в попытке не дать ускользнуть едва теплящейся душе. Ей не забыть, что она испытала, когда, изнемогая от тщетных усилий, она впервые ощутила обращенный к этой душе «Расспрос». И ощущала его изо дня в день, из ночи в ночь на протяжении шестнадцати лет, несмотря на все ее попытки отгородиться от чужого горя.       Незнакомый заклинатель обращал к душе не требования, не мольбы… Заклинатель, игравший «Расспрос», рассказывал об отцветших лотосах… о птице, поселившейся на ветви магнолии возле его окна… о крестьянах, занятых жатвой… о прохладных озерах и тихих заводях, о горных реках, низвергающихся с небес и золотой пыльце на спелой локве.              Он рассказывал о маленьком мальчике и его друге, об их бесконечных проделках…       Он говорил с мертвецом так, словно он не был мертв.       Он не произнес ни слова о своей тоске… Он не проронил ни слова о своей любви.       Но чем же, Небеса, это было, если не любовью?       Его тоска, его мука, его вера без надежды… Чем это было, если не ею… исступленной… отчаянной?       Баошань-саньжэнь сидела напротив юноши, которого впервые узнала мертвецом. Она смотрела на него — живого, Бессмертного, влюбленного до безумия в того, кто ждал и сходил с ума по нему шестнадцать лет.       Она должна была убедиться, что счастью этих детей ничто не воспрепятствует.       — Во времена моей юности, шифу любил рассказывать нам легенду о бамбуке. Ты задумывался о том, насколько он прочен, а-Ин? Его суставчатые сочленения и тонкий ствол могут казаться легкими, но они способны выдержать самое сильное давление. Но, вместе с тем, зная точку, в которой ствол бамбука уязвим, его можно расколоть на щепы за считанные мгновения.       Смех Вэй Усяня затих, и он поднял на нее взгляд блестящих глаз.       — Он любит тебя, а-Ин, — тихо и серьезно произнесла она. — Любит так, как никто никого не любил на моей долгой памяти. Это то, что позволило ему ждать тебя, мертвого, шестнадцать лет. То, что дало ему сил дожидаться тебя на пороге бессмертия. Но также это то, что делает его уязвимым. Ты должен беречь вверенное тебе сердце, дитя.       — Меня нет без него, Бессмертная, — хрипло ответил Вэй Усянь. Он повел плечами, точно желая развести руками.       — А его нет без тебя. Шестнадцать лет играть «Расспрос»… — словно в задумчивости продолжила Баошань-саньжэнь. — Хвала опекуну, воспитавшему его таким упорным, готовым использовать все, чтобы до тебя дозваться. Помнится, дело с твоим исцелением пошло на лад как раз после того, как он признался тебе о пещере…       Баошань-саньжэнь запнулась, с изумлением наблюдая, как едва схлынувшая краска снова густо заливает щеки Вэй Усяня.       — Он что же, не сказал тебе…       — Это мы обсудим с ним позже, Бессмертная, — натянуто, не зная, куда девать глаза, поспешно перебил Вэй Усянь. Безуспешно стараясь скрыть охватившую его неловкость, он ухватил кувшин вина, поспешно приник к горлышку и, ожидаемо, поперхнулся.       Знакомая сильная рука теплой тяжестью внезапно коснулась его спины между лопаток, мягко огладила, заставив вздрогнуть и отставить вино. Под изучающим взглядом Баошань-саньжэнь, Лань Ванцзи, едва взглянув на супруга, опустился рядом с ним за столик. Неслышно в комнату ступили Цзян Чэн и Цзэу-цзюнь и, устроившись на свободных местах, устремили внимательные взгляды на Бессмертную.       Она намеревалась убедиться, что счастью этих детей ничто не воспрепятствует. Поэтому она глубоко вдохнула, и начала свое последнее объяснение.

***

— В основе совершенствования заклинателей лежит ци. Ян — это жизнь. Весна и лето, ток соков в стеблях трав и стволах деревьев, дождь, проливающийся на землю, аура, окружающая и замкнутая внутри всего, что живет и дышит. Ян — это условие совершенствования на Пути Меча. До недавних пор заклинатели были едины во мнении, что совершенствование возможно только при условии использования и развития Ян. Но они ошибались. Были заклинатели, стремившиеся обуздать Инь для Темного совершенствования, но успеха удалось достичь лишь одному человеку. Потому что Инь — это смерть. Это осень и зима, увядание всего, что растет, энергия, собирающаяся там, где кто-то умирает, обида, что поднимает темные создания. Инь своевольна и, в отличие от Ян, естественной и близкой для наших живых тел, требует предрасположенности и огромных усилий для овладения ею. Страх, который заклинатели питали перед зловещей Инь, сделал их узколобыми, заставил забыть, что все в мире держится на равновесии обеих проявлений ци. А-Ин — единственный человек за все время, сумевший подчинить себе Инь. Не просто подчинить, но и достичь бессмертия. Это предел, к которому стремится каждый заклинатель. Юный Лань достиг бессмертия, совершенствуясь на Пути Меча. Что же есть бессмертие? Это медленное, постепенное заимствование ци из окружающего мира. Испокон веков кланы враждуют между собой, ревностно берегут свои тайны и не доверяют никому. Оттого и повелось исстари привязывать ци будущих заклинателей к землям клана с самого детства при помощи клановых свитков.       Еле слышный металлический лязг со стороны главы Цзян привлек внимание Баошань-саньжэнь.       — Ты ведь прошел этот ритуал в детстве? — уточнила Бессмертная. Цзян Ваньинь кивнул.       В ответ на вопросительный взгляд Баошань-саньжэнь, коротко переглянувшись, кивнули оба Нефрита клана Лань.       — Но ведь свитки содержат сведения лишь о главах кланов и их супругах, — произнес Цзян Ваньинь, мыслями явно унесшийся к какому-то интересующему его вопросу. — Неужели остальные адепты клана не связаны с этой землей?       Ответил ему Лань Сичэнь:       — Полагаю, причина в том, что адепты могут покинуть клан, как это сделал много лет назад Су Шэ. Насколько мне известно, связь адептов с клановыми землями осуществляется через живого главу. Поэтому только он имеет право изгнать какого-либо адепта. Изгоняя его, он отлучает его от ци, циркулирующей в землях, которые принадлежат клану.       Лицо главы клана Цзян побледнело до синевы, а Ханьгуан-цзюнь стиснул зубы до выступивших желваков. Нетрудно было догадаться, о ком они подумали. Цзян Ваньинь, потрясенный до глубины души, оставил без внимания ласково потрепавшего его по волосам Вэй Усяня.       Если бы он только знал, о, Небеса…       Если бы только он знал это, он бы никогда не согласился изгнать Вэй Усяня из клана. Никогда бы не принял дурацкий план своего дурацкого брата. Взбешенный взгляд Лань Ванцзи, который он перехватил, подняв голову, впервые не вызвал в душе ответного гнева.       — Ты стал главой еще желторотым цыпленком, а-Чэн, — твердо сказал Вэй Усянь. — Ты помнишь, что тогда было с Пристанью Лотоса. Не осталось никого, кто рассказал бы тебе об этом.       Цзян Ваньинь лишь яростно закусил дрожащую губу. Баошань-саньжэнь продолжила в гробовой тишине:       — Достигая бессмертия, заклинатель концентрирует в своем теле объем ци, многократно превышающий тот, что естественно содержится в окружающих его землях, водоемах, растениях. Равновесие нарушается, поэтому Бессмертный берет на себя обязательство восполнить месту, с которым связан, заимствованную ци. Поэтому Бессмертные удаляются от людей. Лишь восстановив равновесие, Бессмертный может покинуть свою обитель. Мой цикл восстановления равен тридцати годам. Лишь раз в тридцать лет я могла покинуть свою гору. В противном случае, обретенное бессмертие было бы мной утрачено.       Баошань-саньжэнь оглядела сидящих перед ней заклинателей, и увидела, как в их глазах постепенно появляется понимание.       — Поэтому вы пытались удержать меня в Облачных Глубинах, — раздался низкий голос Лань Ванцзи.       Бессмертная согласно склонила голову.       — Но я чувствую Инь — растерянно произнес Вэй Усянь. — Она кипит во мне, переполняет так, как никогда прежде. — Мимолетный нечитаемый взгляд, которым он обменялся с Лань Ванцзи, позволил понять, что он тоже не ощутил ослабления своей ци.       — Конечно, чувствуешь, — мягко ответила Баошань-саньжэнь, — юный Лань тоже чувствует. Глупые дети, вы ведь даже не осознали, что достигли истинного Бессмертия. Сходили с ума от тревоги друг за друга и не заметили, что преодолели недосягаемый рубеж.       — Единство Инь и Ян, — прошептал Лань Сичэнь.       — Это путь, по которому вам двоим суждено пройти первыми. Судя по всему, объем вашей ци достаточно велик, чтобы подпитывать выбранную вами обитель на любом расстоянии. Есть лишь одна важная загвоздка. Двое Бессмертных не могут быть связаны с одним местом.       Не обращая внимания на судорожно сжавшего кулаки Лань Ванцзи, она продолжила:       — У Бессмертного должна быть обитель, даже если он там не живет. Место, в котором он обрел бессмертие или с которым связан кровью. Для юного Ланя — это Облачные Глубины. Ты отрекся от Луаньцзан, а-Ин. Какое же место ты изберешь своей обителью?       Вэй Усянь открыл было рот, но тут же закрыл и почесал свой нос. Видя его замешательство, Баошань-саньжэнь подсказала:       — Какому месту ты принадлежишь родством и кровью?       Вэй Усянь зажмурился. Точно теплый, напоенный сладким ароматом лотосов воздух коснулся его лица, подсказывая единстваннно правильный ответ. Но он его не произнес. Вэй Усянь не был связан с Пристанью Лотоса и Цзян Чэном ни единой каплей крови.       Неожиданно, ответ прозвучал рядом.       — Он принадлежит Пристани Лотоса.       Изумленные взгляды обратились на Цзян Ваньиня, потому что слова Баошань-саньжэнь невозможно было понять превратно: она говорила о связи на крови. Темный, нечитаемый взгляд Лань Ванцзи уперся в его лицо, но Ханьгуан-цзюнь не произнес ни слова. На мгновение перед мысленным взором Цзян Ваньиня пронеслись воспоминания о матери, о ее многолетней обиде на супруга, томившегося всю жизнь по матери Вэй Усяня. Цзян Ваньинь стиснул зубы, навсегда переворачивая эту страницу в жизни своего клана, выдохнул, и уверенно повторил:       — Вэй Усянь связан с Пристанью Лотоса узами главенства. Он — бывший глава клана Юньмэн Цзян.

***

      Вэй Усяню кажется, что этот непонятный, запутанный сон никогда не закончится. Словно со стороны он наблюдает, как Цзян Чэн достает из-за пазухи древний свиток, разворачивает его и указывает на иероглифы, начертанные между именами «Цзян Фэнмянь» и «Цзян Ваньинь».       Старым письменным стилем бурой тушью, похожей на засохшую кровь, ясно начертано его собственное имя:       «Вэй Ин, Вэй Усянь»       Он едва слышит потрясенный возглас Цзэу-цзюня, уверенный, громкий голос Цзян Чэна. Потрясенный до глубины души, он сосредотачивается на ощущении тепла от широкого плеча Лань Чжаня, прижатого к его плечу. Нечитаемый взгляд, который супруг обращает на него, едва не заставляет Вэй Усяня забыть о присутствующих в комнате. Он устал. С самого возвращения с Луаньцзан Вэй Усянь борется с желанием впиться поцелуем в мягкие губы Лань Чжаня, борется с необходимостью забыться в его руках, потерять и обрести себя под его поцелуями. Увериться и убедиться в том, что они выжили. Горячая рука Лань Чжаня, сжавшая его руку под столом, выдает ту же отчаянную потребность, и внезапно Вэй Усянь больше ничего не может и не хочет.       Все может подождать.       Стремительно поднявшись на ноги, не обращая внимания на захваченных разговором Цзэу-цзюня и Цзян Чэна, Вэй Усянь неловко свел перед собой руки в поклоне перед Бессмертной, и, шатаясь, точно пьяный, покинул комнату.       Рука, хранящая тень прикосновения Лань Чжаня, горела.       Вэй Усянь не запомнил, как дошел до комнаты. Не глядя по сторонам, лишь краем глаза зацепившись за купальную бадью, наполненную горячей водой, он пересек помещение и, распахнув створки окна, подставил пылающее лицо прохладному ночному воздуху.       Лань Чжань вошел в комнату, не дав скрипнуть ни единой половице. Вэй Усянь не обернулся, но ощущение присутствия супруга, приближающимся жаром обдало спину, рассыпав по плечам и загривку табун мурашек.       Раскаленное дыхание Лань Чжаня коснулось шеи и уха, когда он еле слышно произнес:       — Ты здесь…       — Да… — выдохнул Вэй Усянь. Руки в широких белых рукавах протянулись из-за спины и уперлись по обе стороны оконного проема, замыкая Вэй Усяня. Чувствуя горячее биение крови в своих жилах, он развернулся и встретил взглядом темный, неотрывный взгляд супруга.       — Ты жив…- пылающий, точно в лихорадке, лоб Лань Ванцзи уперся в его лоб.       — Да…       — Ты связал свою душу с моей, — хрипло произнес Лань Ванцзи. Невозможно было понять, что творится за огненной мглой его глаз, но в тишине Вэй Усяню показалось, что он слышит дробный стук его сердца.       — Да, — сдавленно ответил Вэй Усянь.       Сильная ладонь скользнула сквозь его волосы и накрыла затылок:       — Ты не сказал мне всей правды.       — Ты тоже, — хрипло ответил Вэй Усянь, и задохнулся. Неистовый, яростный поцелуй запечатал его рот.       Вот оно…       Небеса, вот то, в чем он отчаянно нуждался все это время. Отдаваясь целиком поцелую, Вэй Усянь едва уловил, как непривычно дрожащие сильные руки сдернули с него пояс и ханьфу, подхватили его под бедра и опустили на кровать. И все перестало иметь значение, кроме бури, накрывшей его и разметавшей, чтобы собрать воедино цельным и неуязвимым.

***

      Лань Ванцзи теряет разум. Вэй Ин дрожит под его руками, рвется ему навстречу с отчаянной яростью, обнимает крепко, вжимается грудью в грудь и губами в губы, но Лань Ванцзи его мало. Он стискивает руки вокруг гибкого, жилистого тела, покрывает плечи, грудь, живот, бедра жгучими поцелуями.       Вэй Ин…       Близкий, но ускользающий…       Ванцзи любит его до безумия, с каждым мгновением, с каждым днем все сильнее. Эта любовь — неистовая жажда, которой не суждено быть утоленной. Пьяный от страсти, потерявшийся в своем отчаянии, Лань Ванцзи с трудом осознает, что тонкие, сильные пальцы, вплетенные в его волосы, стараются притянуть его голову ближе к лицу Вэй Ина. Лунный свет, просочившийся в оконный проем, освещает постель и, глядя на Вэй Ина, окутанного этим призрачным сиянием, Ванцзи замирает.       Великое Небо, как возможно оторвать от него взгляд?       Озерца непролитых слез дрожат в больших глазах, дрожит улыбка на зацелованных губах и пальцы, обнимающие лицо Лань Ванцзи.       — Я твой, Лань Чжань… твой, мой любимый…       — Ты мой, — эхом прошептал Лань Ванцзи, — душа моя… жизнь моя…       Словно непроницаемое стекло раскололось в глубине черных глаз Ванцзи, пропуская солнечный свет и болезненное счастье. Первая раскаленная слеза соскользнула с его ресниц и упала на щеку Вэй Усяня, прожигая, казалось, ее насквозь. Лань Ванцзи судорожно сжал руки вокруг своего сокровища и склонил голову на его грудь. Задыхаясь от своих слез, чувствуя жар слез своего любимого, обжигающий его кожу, Вэй Усянь прерывисто выдохнул.       «Вся боль позади, Лань Чжань… все будет хорошо»