Save me from myself

      Омега скучающим взглядом обводит интерьер зала. Не первый раз он посещает бал соседних королевств. Сегодня Рождество, по этому поводу одно из государств устраивает пышное торжество, желая показать своё могущество и убранство.       Им это удалось, — думает парень, ступая за родителями. Те не обращали на него никакого внимания, увлечённые переговорами с иностранными послами, которых, к слову, тоже пригласили к празднику. Это его радовало; никаких правил этикета и напоминаний, как правильно себя вести с альфами, никакой гиперопеки с их стороны, по поводу тех же альфы. Красота.       Юноша тяжело вздохнул. Перспектива находится здесь уже не радует. Вместо сладкого сна утром, его наглым образом разбудили холодной водой слуги, — родители часто разрешали такое поворачивать, сын уж очень крепко спит, — а потом ещё заставили часа два наряжаться в одни и те же (по мнению Чона) платья*. Каждый наряд был то «слишком вычурный и неэлегантный», то слишком «открытый и вульгарный». Сошлись лишь на мнении, что омеге подойдёт образ постельный тонов и без рюш, что Чонгуку, к слову, и правда подошло.       Заходя в главный зал, первое, что подметил Чонгук — пафос залы. Всё украшено в ярких тонах. Дорогие занавески обрамляют высокие окна, мишура и гирлянды висят на стенах, а редкие веточки ели украшают их стыки. Главный атрибут праздника — высокая ёлка — стоит в начале зала, чуть ли не около трона правителей и их отпрыска. Парень закатывает глаза, вспоминая, что тот и является его женихом. Как символично, — мысленно фыркает Чон.       Гости сгущаются в толпу, что Чонгуку не нравится. Он и в принципе-то не любитель шумных компаний или мероприятий. Поэтому юноша тянет родителей в сторону, чему те не сопротивляются.       Оркестр, находящийся неподалёку, начинает играть торжественную музыку, под которую появляются сами правители и их сын. Чон, зная и помня, какой тот индюк, не желает даже и глаз поднять. Ну не нравится ему этот… мудак. — Чонгук-а, солнце, подними глаза, не подобает будущему мужу отвечать невзаимностью*, — ласково шепчет старший.       И прежде, чем окунуться в омут темноты, Чонгук запоминает цвет глаз своего альфы — зелёные. Именно этот взгляд будет преследовать его на протяжении долгих шестнадцати лет…       Мужчина крупно вздрагивает, открывая глаза. Снова этот сон. Снова напоминания обольном прошлом. Омега садится на постели, не замечая чужого присутствия рядом. Глаза и щёки мокрые от слёз. Долгие годы Чон видит один и тот же сон.       Сны омеги всегда были предвестниками худшего. Всегда его сны заканчивались печально. Этот сон расплывчат и не ясен. Он постоянно обрывается на этом моменте, а память подкидывает лишь болезненные воспоминания прошлого. — Какого чёрта ты снова являешься в мои сны?! — кричит он. Морально Чону тяжело. Его ментальное состояние иссякает. Ещё чуть-чуть и, он уверен, сойдёт с ума. Все замечают его безумие, все видят его метания, но никто не может помочь. Чон давно огородил себя от опеки, давно дал понять, что не нуждается в этом нужен другой подход, другая опека.       Массируя виски, Чонгук пытается понять дальнейшие действия. Эта боль не является простой или обычной. Он сдерживает себя, а значит и силу. Он пытается держать всё в узде. Он издал указ о силе, которую нельзя использовать, знает всех людей, которые ею владеют и которые пользуются ею во избежании смерти. Он прощает, он не даёт знать, что ему известно, но сам же и страдает. — Папа? — сонно зовёт родителя, приподнимаясь на руках.       Мужчина вздыхает. Он и забыл, что рядом с ним находится сын, который попросился средь ночи в его постель. Парню тоже снятся страшные сны, но реже. — Почему ты кричишь? — обнимает со спины, чувствуя чужое напряжение.       Чимин слышит эти крики и знает о состоянии родителя, но так же молчит. Ему непонятна его боль, как и неизвестно её причина. Парень боится говорить об этом, знает, что старший оттолкнёт и лишь пригрозит чем-нибудь. Сердце разрывается от частых криков из спальни или бледного лица папы в особенно тяжёлые периоды. Лекари не дают хороших прогнозов на здоровье правителя. Чимин пытался узнать секрет родителя, поглядывая или подслушивая, но его всегда отправляли обратно на занятия или свои покои. А сегодня он раскрыл маленькую деталь: кто-то является во снах, и этот кто-то связан с ним сильнее, чем Чимин или враг.       Старший нервно дёргается, чувствуя горечь из-за новой лжи, которую тщательно обдумывает. Чонгук не дурак, знает, что сын вырос и видит всё, но раскрывать свои прошлые и нынешние грехи не намерен, пока что. — Ничего, Чими, спи, — вздыхает он, понимая, что не может ничего придумать. Разомкнув сцепленные руки парня, мужчина разворачивается и тянет младшего за собой, тем самым заставляя лечь рядом. Тот и не возражает, сам этого хочет. Прижимается к старшему омеге ближе, вдыхая его еле уловимый феромон на шее с чьим-то вперемешку. — Я тебя очень сильно люблю, — сонно шепчет.       Чонгук лишь измученно улыбается в ответ, шепчет не менее тёплые слова для сердца омеги, поглаживая по голове. — Твой запах успокаивает, — невзначай говорит тот, провалилась в царство Морфея. — Рад это слышать, — целует сына в лоб.