Однажды он был хорни

      В салоне тесно. Настолько, что приходится переплетать конечности, вжимаясь в друг друга, чтобы не съехать с сидения, когда от особо глубоких фрикций по шероховатой поверхности проезжается взмокшая спина. Чун Юнь дышит тяжело и думает, что ему невероятно сильно повезло с Син Цю. А Син Цю ни о чём не думает, только поскуливает в такт толчкам, всхлипывая и прося о большем. В голове пустота — только набатом крутится одна-единственная мысль, кровью стуча в висках: он так чертовски сильно любит своего парня. Острый язычок игриво проходится по нижней губе, слизывая бисеринки пота, нарочито медленно, будто пытая, обводит припухшие блестящие губы, прежде чем скользнуть меж ними, вырывая очередной стон из парня под ним. Хрипло шепчет что-то неразборчивое, отчего Син Цю выгибается дугой, поджимая пальцы на ногах и толкаясь обделённым вниманием членом в чужой упругий живот, со сладким стоном потираясь о выступающие кубики пресса. Плевать, если их кто-то услышит; крупные капли барабанят по крыше автомобиля, но им никогда не заглушить бешено бьющиеся в унисон сердца, так и норовящие проломить грудную клетку, чтобы слиться воедино. Ниточкой спускается вязкая слюна по подбородку, Син Цю проводит тонкими пальцами по собственной шее, вздымающейся от сбитого дыхания груди, размазывая жидкость по блестящей от пота коже. Спускается ниже к соскам, обводит подушечкой ореол и кусает губы, когда с силой сжимает себя. Сверху шикают, а потом касаются горячим дыханием раковины уха.       — Не касайся себя. Даже так. Я сам.       И Син Цю мычит, захлёбываясь в очередном всхлипе и крупно дрожа, когда толчки становятся интенсивнее, каждый раз точно попадая по комку нервов внутри. Он сжимается вокруг, слишком чётко ощущая каждую выпуклую пульсирующую венку на члене своего парня, пока тот всё быстрее вбивается в него, вынуждая прикусить губу до крови, а ногтями впиться в кожу сидения. Пар на окнах — их тяжёлое сбившееся дыхание или просто контраст температур? Син Цю так хочется нарисовать на запотевшем стекле невинное сердечко, проткнутое стрелой, но он может только отрывисто дышать, прерываясь стонами, шептать покусанными пухлыми губами что-то несвязное и сумбурное, но настолько горячее, что, казалось бы и без того красный от смущения и возбуждения, Чун Юнь заливается новыми оттенками румянца. А потом припадает к подставленной шее, слизывая капли пота, а потом кусая. Син Цю вскрикивает от неожиданности и того, как это оказывается приятно. Чун Юнь резко останавливается, принимаясь выцеловывать след собственных зубов, извиняясь так часто-часто, что Син Цю почти становится стыдно.       — Сожми меня.       Чужая рука послушно тянется к твёрдому и ноющему члену, поглаживает по стволу, играясь с уздечкой, а потом поднимается к самой головке, потирая меж пальцами. Дразнит. И Син Цю готов взвыть от контраста грубых толчков и слишком медленных ласк. Чун Юнь слишком хорошо знает, как ему нравится. Слишком хорошо знает, как сильно Син Цю нравится он сам. На выдохе крик — чужое имя. В последний раз парень сжимается, толкаясь навстречу и насаживаясь глубже, прежде чем выплеснуться себе на живот и обессилено рухнуть, блаженно прикрывая глаза и чувствуя, как Чун Юнь кончает внутрь. На лице улыбка. Его ласково и почти лениво целуют, а Син Цю не может сдержать смешок.       — Машину поведёшь ты.