Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь.
*****
В комнате, несмотря на теплое время года, прохладно. В воздухе четко ощущается пыль, осевшая на мебели, тишина в помещении нарушается тиканьем старых часов и редкими звуками с первого этажа. Свет в помещении не горит, но бледного сияния луны достаточно, чтобы различить силуэт молодого человека. Гарри сидит на середине кровати, сложив под себя ноги и уставясь на мешочек перед собой. Спать больше не хочется, любопытство вытеснило все остальные чувства. Уже почти десять минут, как Гарри не может заставить себя открыть бархатный мешочек и узнать о содержимом. Его разрывает от противоречий. С одной стороны он четко понимает, что внутри может находиться что-то опасное, но с другой — обуздать свой интерес слишком сложно. Лунный свет мягко очерчивает серебряные узоры, обрамляющие вышитую тиару, которая чем-то напоминала родовой герб. Но Гарри мало в этом понимает, поэтому и ухватиться не за что. Невооруженным глазом видно — вещь дорогая, и даже слишком. Первой мыслью было, что это подарок от Сириуса, однако Гарри совершенно точно уверен, что тиара не является родовым гербом Блэков. А кроме крестного больше некому было дарить что-то настолько дорогое. Но подарок ли это? Мысли скачут в хаотичном порядке, обгоняя друг друга и не давая сконцентрироваться на чем-то определенном. Голос, что днём шептал Гарри открыть дверцу шкафа, теперь уже убеждает в необходимости открыть мешочек и достать то, что лежит внутри. Но произошедшее после того, как он эту дверь открыл, стало хорошим уроком для него, поэтому Гарри обдумывает всё ещё раз. Он уже неоднократно пощупал его и, если его ощущения не врут, то внутри есть как минимум кусок пергамента и что-то металлическое. По-хорошему Гарри должен рассказать про находку кому-нибудь из взрослых, но когда он поступал именно так? В нем течёт кровь Джеймса, и если кровь обычного человека состоит из эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов, то в случае Гарри ее неотъемлемой частью является безрассудство, которое каждый раз заводит его в самые дебри, откуда выбраться получается только сквозь кровь, пот и слезы. Вот и теперь, он обходит кровать несколько раз, обдумывая дальнейшие действия и, как всегда, приходит к выводу: ничем не рискнешь — ничего не получишь. Глубоко вдохнув и приведя в порядок мысли, Гарри садится обратно на кровать и аккуратно развязывает узелок из красного бархата, невольно возвращая взгляд к тиаре и проведя по ней пальцем. Сочетание бархата чёрного и красного цветов, белого золота и серебра — всё это буквально кричит о величии, а в свете Луны и вовсе заставляет восхищаться. Открыв мешочек, Гарри заглядывает внутрь. Как и ожидалось, внутри записка. Точнее две. Он аккуратно вытягивает первую, цепляя пальцем. Это небольшой кусок пергамента, сложенный вчетверо, но не привычный белый, а цвета индиго, слегка потрепанный местами, что свидетельствует о его давности. Словно письмо из прошлого. Гарри осторожно разворачивает бумагу, стараясь не порвать ее ненароком и замирает, раскрыв. На пергаменте буквально сверкают слова, выведенные почти каллиграфическим почерком, складываясь в предложения. Автор использовал золотые чернила, идеально сочетающиеся с цветом бумаги. Гарри мгновенно забывает обо всем и чуть ли не бегом идёт к окну, собираясь как можно скорее прочесть написанное.«Мой милый друг, прошедший долгий путь, Пространство каждым вздохом порождая. Тьма — колокольня, колоколом будь. Свои тревоги в силу обращая, Меняйся с каждым вздохом и ударом. Что значит боль познать тебе дано? Коль горько пить, то превратись в вино. На перекрёстке чувств той ночью бесконечной, Познай себя не в грëзах, наяву. Мир глух, немой земле скажи — я быстротечен. Скажи бегущему потоку — я живу. Райнер Мария Рильке.
Никогда не стыдись своих страхов, ведь страх — не порок. Он раскроет тебе твои же слабости, а познав их, ты станешь только сильнее. М» Гарри ещё долго всматривается в буквы, перечитывает предложения раз за разом, отмечая про себя, что почерк ему знаком. Да. Он очень хорошо знает эти завитки над буквами да и сами буквы, но в то же время улавливает едва заметные различия. Гарри не дурак, сумеет сложить два плюс два, он понимает, кто много лет назад написал это письмо и от кого мешочек. Его поражает схожесть почерков, он понимает насколько близкими были отношения у профессора с матерью. О содержании письма он старается не думать. Не получается. Есть в этих словах что-то нежное, чуткое, словно его понимают без слов и просто ведут за руку к тому, что казалось недосягаемым. Есть в них нечто материнское. Гарри на мгновение удаётся познать то, что не суждено, чувствует, как невидимая нежная рука аккуратно касается его ладони, обжигая своим теплом. Он думает о маме. Это непозволительная роскошь, это тоска, обида. Он думает о маме, которую и не помнит толком, ведь по велению судьбы всё, что ему осталось — это смотреть на её фотографии, восхищаться ее улыбкой, красотой и разбиваться на сотни осколков, понимая, что у него даже не осталось ничего, что принадлежало бы ей. Хотя бы такого письма. Он горько улыбается, осознавая, что человек, который привел его в этот мир пятнадцать лет назад, давно лежит в сырой земле, хотя мог быть рядом, обнимать, любить, дарить тепло. Гарри хочется плакать, волком выть от обиды, осознание всего будто только сейчас его с головой накрывает, раскрывая глаза, показывая всю его немощность и одиночество. Но слёз нет, они будто высохли, осталась лишь боль. Гарри смаргивает несколько раз, отгоняя тоску и мысли о маме, поспешно тянется к мешочку и достаёт вторую бумажку. В этот раз самый обычный белый пергамент, хранивший в себе всего несколько предложений, написанные обычными чернилами. Автор письма хорошо известен. Вздохнув, Гарри принимается читать. «Держите мешочек при себе. Ангелит ещё с древних времён ассоциируется с душевной гармонией. К нему обращались те, кто хотел найти своё предназначение и научиться управлять эмоциями. В своё время он помогал и ей.» Последнее предложение заставляет Гарри вернуться к мешочку и перевернуть его. Цепочка с тихим звуком падает ему на руку. Он аккуратно распутывает ее и поднимает, чтобы лучше рассмотреть. Перед ним тонкая золотая цепочка круглого якорного плетения со шпрингельской застежкой. Гарри пару раз моргает, пытаясь понять, не обманывают ли его собственные глаза, потому как он четко видит вшитую в цепь букву Р с россыпью бриллиантов, на расстояние двух с половиной дюймов от которой, переливается в свете луны вставленный в каст серо-голубой маленький камень, эллиптической формы. Он аккуратно проводит пальцами по ангелиту, прислушиваясь к своим ощущениям. Чувства тревоги и волнения действительно отступают, тело наполняют лёгкость и спокойствие. «В своё время он помогал и ей, — Гарри невольно улыбается от мысли, что его фамилия или её имя начинаются на одну и ту же букву. — Возможно, ее звали Патрисия или Присцилла» Но улыбка исчезает с его лица сразу же, стоит ему вспомнить чьей матери принадлежала вещь. Факт того, что он держит в руках цепочку матери Снейпа никак не укладывается в голове. Такими вещами так просто не разбрасываются, не дают кому попало, да вообще никому не дают, хранят под семью замками. По крайней мере сам Гарри поступил бы именно так. Северус, не переносящий на дух Поттера, Снейп собственнолично оставил этот мешочек в его комнате, и пусть причин такого поведения толком объяснить не удаётся, но раз профессор доверил ему самое ценное, то Гарри будет беречь это как зеницу ока. Снейп стал его маяком, эта цепочка станет якорем. Теперь Гарри будет чувствовать себя так же спокойно, как если бы профессор был постоянно рядом, не боясь сорваться.*****
Новый учебный год неизбежно приближается, и Гарри честно не знает, чего ему ожидать. Непонятное, липкое чувство чего-то плохого постоянно следует за ним по пятам, словно предупреждая. Но он списывает это на свою тревожность и длительное состояние стресса. Хогвартс — его дом, он нашёл там друзей, получил действительно полезные знания, набрался бесценного опыта, испытал массу эмоций — это место просто не может быть опасным. Гарри убеждает себя в этом всякий раз, когда чувство тревоги пытается пустить свои корни глубоко внутри. Он вырывает всякие сомнения с корнями и предаёт их огню. Это неправильно. Он не может жить в постоянном страхе и позволять ему управлять собой. Больше нет. Гарри теперь на многое смотрит по-другому. Четыре года он заочно боролся с Волан-де-Мортом, а этим летом встретился с ним лицом к лицу. И если раньше Гарри руководствовался местью и ненавистью, то теперь он чётко понимает, что этого недостаточно. Нельзя постоянно упиваться ненавистью и изливать боль, пытаясь отомстить. Так он ничем не будет отличаться от своего врага. Теперь Гарри чётко знает, ради чего ему стоит сражаться, ради чего не жалко умереть. Он будет защищать. Защищать тех, кто ему дорог, тех, кого он любит, тех, кто не в силах защитить себя сам. Пусть его ведут светлые чувства, так Гарри сможет пойти до конца и не обратиться в того, с кем борется. Сколько Гарри себя помнит — он соответствует. Требованиям дяди и тети, общества, которое не принимало его «ненормальность», ровесников — «герой», в глазах которых отчетливо читалось. Он рос с людьми, которые к нему любви не проявляли, зато щедро одаривали его унижениями, оскорблениями, презрение свое выражали, будто не по крови родственники. Он жил, чувствуя себя нахлебником или, скорее, даже никем, ибо даже фамилия у него другая, он этой семье никто, не будь его — все только рады будут. Но судьба его внезапно чуть ли не в короли возносит, славой одаривает, деньгами звенит, героем кличет, обрушивая на него всё разом, будто извиняется за те страдания, боль и унижения, которыми она сполна кормила его — своё любимое дитя. И Гарри даже рад был всему этому, ему новые двери открылись, в этой новой жизни у него возможностей сотня, он себя белой вороной больше не чувствует. Но заменить семейное тепло, уют, отсутствие родителей и поднять самооценку, стертую в порошок собственной тётей — новые возможности не могут. Они как золотая обертка для Гарри, снаружи красивая, так и манит к себе, а внутри разбитого человека скрывает, которого этой самой новой жизнью жить не научили, брошюру с инструкцией о том, как вести себя не дали, и теперь ему всё больше кажется, что всё это время он многое делал неправильно. Но и этому придёт конец, потому что ничего не может длиться вечно. Гарри самой смерти ещё младенцем вызов бросил, обвёл ее вокруг пальца, и она теперь его за это наказывает, близких ему людей забирает, душу в клочья разорвать пытается и кровью сполна напиться хочет. Но как бы она не подавилась, ведь отныне у соперника за спиной её верный пёс, все эти годы лучшие дары ей приносящий, его выживанию учит, как ей в руки не попасться показывает. Он предал ту, кому свою любовь собственноручно на растерзание отдал, а за предательство кровью платить надо.*****
Северус в последнее время занят подготовкой к новому учебному году. Он завершил приготовление зелий для больничного крыла и приготовил немного запасом для себя, в учебных целях показать студентам, которым даже неинтересно это, они всё равно не попытаются даже вникнуть в эту науку, узнать насколько она сложна и вместе с этим многогранна. Северус не раз готовил для Тёмного Лорда самые опасные зелья и ему очень хорошо известно, на что способен обычный флакон с безобидной на вид жидкостью. Такие важные знания студентам на блюдечке с голубой каёмочкой преподносят, ложечкой с этого блюдечка кормят, глотать просят, а они ни в какую не соглашаются. К такому наплевательскому отношению Снейп уже привык, ему на это всё равно, казалось бы, каждый свой выбор делает сам. Однако писать содержательные эссе, заставляет всё учить, чтобы сдать промежуточные тесты, внимательности во время приготовления зелий тоже требует Снейп. Он терпеть не может халатного отношения к учёбе, но и способных студентов тоже не признаёт. Точнее одну студентку. Гермиона Грейнджер — одна из сильных студенток Хогвартса, проявляет способности практически во всех областях учёбы, знает ответы на любые вопросы, всегда готова к занятию, ответственно относится к школьным обязанностям, помогает тем, кто слабее и, конечно, она любима преподавателями. Но только Северус всякий раз не даёт ей и слово вставить, грубо перебивает, отбирает очки у факультета и усердно каждый раз ищет хотя бы одну ошибку в заданиях, чтобы зацепиться и снизить балл. Зазнайка, выскочка, гордячка — кем только не считает он её, только по одной причине — слишком на Лили похожа. Такая же умная, рассудительная, честная, справедливая, спокойная, поможет тем, кто попросит помощи, поставит на место тех, кто переходит границы. Настолько чуткая, что эмоции Поттера считывать научилась, знает, что ему нужно и будет до последнего по правую руку от него стоять. Когда бы Гарри не повернул голову, она там, кивнёт и в себя верить заставит. Мало было Северусу того, что Поттер одним своим существованием о самом главном грехе напоминает, по семи кругам ада ведёт, свою кровь глотать заставляет, так ещё и она всем своим поведением её напоминает. Ему проще презрение своё выражать, грубыми словами-стрелами одаривать, холодным взглядом окутывать душу, не позволяя головы поднять. Как в тех, кого всю жизнь ненавидел, превращается не замечает. Гермиона восхищения достойна, ему бы стоя ей аплодировать, она, будучи маглорождённой, взгляда не опускает, себя в обиду не даёт, на ровне с чистокровными ставит, делает то, на что самому Северусу тогда смелости не хватило. Он всегда был невзрачным, тенью по школе двигался, с тьмой сливался, хотя в себе целую вселенную хранил, был тише воды, ниже травы, лишь бы никто не заметил его, не показал пальцем, не решил сделать своей игрушкой. Ему всеобщее внимание не нужно было, он только один единственный взгляд среди сотни искал, одну единственную улыбку отчаянно ловил, одно единственное прикосновение, кожу обжигающее, почувствовать хотел. Северус уже тогда не чувствовал боль, он из неё состоял, она просачивалась через поры, наполняя всё вокруг. Лили не чувствовала боли, не знала такого слова, вокруг неё всегда тишина и покой царили. Северус с ней своей болью поделился, щедро, ни капельки не жалея, всю до дна выпить заставил, лишь бы себя от неё избавить. В семье его любить не учили, не рассказали каково это, когда всё нутро одним человеком наполнено, когда просыпаешься и засыпаешь с его именем на губах, когда весь мир сужается до размеров одного единственного человека, никто не предупредил о том, что этого человека беречь надо, против него идти нельзя. В семье любви не было, той самой, глядя на которую пример брать надо, в «семье» его только мама любила. Тогда Северус был уверен, что любовь мамы самое ценное, она себя желанным чувствовать позволяла, что не нужна ему, та, что не его выбирает. Оказалось нужна, оказалось она себя живым чувствовать позволяла, всё самое лучшее в нем раскрывала, сердцу биться приказывала. Но Северус сам себя жизни лишил, своими руками кислород перекрыл, себя на прочность проверить решил, а теперь задыхается, ногтями о стены скребётся, поражение своё признаёт, да только никто не слышит. Северус потерял самое светлое, что было в его жизни, положил Лили на алтарь поклонения своей ненависти, и ему теперь с этим жить. Сколько Северус себя помнит — он не соответствует. Ожиданиям отца, которому одно его существование покоя не давало, он хотел сына нормального, требованиям преподавателей, которым не нравились его увлечения темной магией, представлениям сверстников, которых его замкнутость и происхождение злили, принципам любимой, которая только света требовала, его тёмную сторону не принимала. Северус нашёл себе пристанище в океане ненависти, островок, на котором он один своей слабостью упивался, ни от кого его не скрывал, но и к себе не подпускал. Все, кто пытался, тонули в собственной крови и концентрированной ненависти. Уже давно он на сторону света встал, но чужая кровь всё еще на руках чувствуется, она с гулким звуком на пол капает, от неё не отмыться, а он уже и не пытается. Небеса к Северусу не благосклонны. Не были. Но высшие силы над ним сжалиться решили, ролями поменяться заставили, ошибки свои исправить возможность дали. Настолько близко подпустили к тому, кого он презирал, показали каким на самом деле является сын врага и любимой женщины, что Северус захочет, не сможет вернуть то расстояние, что пропастью зияло между ними. Он слово дал и намерен сдержать его, исправлять неисправимое пытаться будет. Северус себе черные крылья обрубит, с корнями вырвет, отречётся от службы той, кому своё вырванное сердце отдал, как её обмануть расскажет, все тайны раскроет, а потом кровью за предательство ответит.*****
— Интересно, кого Дамблдор найдёт на должность преподавателя ЗоТИ в этом году, — Рона беспокоит этот вопрос последний месяц, он стал загибать пальцы, перечисляя, — Уж очень хочется, чтобы это был кто-то одноголовый, не самовлюблённый лжец, желательно не оборотень, и точно не пожиратель смерти. — Люпин хорошо справлялся со своими прямыми обязанностями, — как бы между прочим замечает Гарри, оттирая заплесневелый буфет. — Не спорю, однако знать, что твой преподаватель оборотень — такое себе чувство, — Рон морщится, вспоминая ночь, когда Люпин мог растерзать их, а Сириус укусил его за ногу. — Он не виноват в том, что стал оборотнем будучи ещё ребенком, — Гермиона смиряет Рона осуждающим взглядом, — Тем более ему самому очень сложно, он, конечно, говорит, что привык к такому отношению, но я не думаю, что к такому вообще можно привыкнуть. — Сириусу тоже нелегко. Он сидел в Азкабане двенадцать лет, его считают убийцей, а теперь вынужден сидеть в этом мерзком доме, — последние слова Рон намерено выделяет, пытаясь отковырнуть накрепко приставший к пальцу кусок плесени. — Это не одно и то же, — опережает подругу Гарри, выжимая тряпку. — Но ты прав, он в последнее время хмурый, но мне ничего не рассказывает. — А ты поговорил с профессором Снейпом? — Гермиона откладывает тряпку, внимательно следя за реакцией друга. — Твои приступы агрессии иногда выходят из-под контроля. Гарри не отвечает, потому что и сказать нечего. В последние две недели он плохо спит, снова видит кошмары, если их вообще можно так назвать. Никаких криков, убийств, мертвых родителей — ничего из этого ему не снится. Он ложится спать, но в середине ночи обычные сны сменяются на один и тот же. Он видит плохо освещаемое помещение, стены, вдоль которых передвигается. В этом странном месте нет окон, лишь бесконечные коридоры и одна единственный дверь, которую Гарри отчаянно хочется открыть. Ничего ужасного, но он просыпается в холодном поту и с учащенным сердцебиением. С каждым сном он всё ближе к заветной двери, тянет руку, чтобы открыть, но просыпается. Гарри не знает это место, не знает, что находится за дверью и зачем ему нужно оказаться по ту сторону, однако желание открыть дверь такое сильное, что ему иногда страшно. Словно это не его чувства, словно это нужно кому-то другому. Гарри не рассказывал об этом никому, пока в один день не сорвался на Кикимера, когда тот в очередной раз обливал грязью Гермиону, которая всего лишь предложила ему свою помощь в уборке его клетушки, где он хранит вещи своих бывших хозяев. Сириус заступился за неё первым, за что тоже получил пару нелестных фраз в свой адрес. Гарри и не помнит после каких слов он поддался амбициям, в какой именно момент схватил эльфа за грудки, грозясь убить, помнит только визг подруги и её руки на своих плечах. Тогда Гермиона и заподозрила неладное, заставила его рассказать всё, а потом настояла на том, что нужно сообщить об этом Снейпу. Но Гарри не может. Всё только стало налаживаться, он с трудом приходит в себя, только перестал бояться навредить кому-то и считать себя бомбой замедленного действия, как всё стало только хуже. Пусть это всё не похоже на то, что было прежде, пусть он будет хотя бы раз трусом, который испугался реальности, пусть понимает — от того, что он что-то не воспринимает, не приемлет, не значит, что этого не существует. Это лето показало Гарри как важно уметь говорить о том, что беспокоит, чтобы после не тонуть в океане отчаяния, захлёбываясь собственной кровью вперемешку со слезами и моля о помощи, с риском не быть услышанным. Этим летом у него появился человек, которому не стыдно рассказать о своих страхах, переживаниях, не нужно играть роль, можно позволить себе быть слабым. Перед Снейпом не стыдно быть слабым, возможно потому, что он не выражает никаких эмоций, в его глазах нет жалости, которую Гарри так ненавидит, нет презрения или удивления, он как стена, а за его спиной ничего не страшно. Снейп не говорит банальных слов, не убеждает в том, что всё будет хорошо, он просто задаёт пару вопросов и наводит Гарри на правильные мысли и выводы. Их занятия это всегда больше самостоятельная работа, а профессор — движущая сила. Главное правило, которое выучил Гарри из занятий — держать себя в руках, не позволяя эмоциям брать вверх. Так и сейчас, он будет повторять себе это как мантру, хотя на задворках сознания отчаянно бьётся мысль о том, что жизнь его ничему не учит. А ещё Гарри уверен, что всё это даже близко не похоже на то, что он пережил в начале лета. Разве что самую малость. Временами он чувствует злость, разочарование, иногда удовлетворение, но чаще всего — ярость. Находясь в штаб-квартире, и убираясь в ней чуть ли не каждый божий день, у Гарри просто нет поводов для разочарований и, тем более удовлетворений, а про злость и говорить нечего. Это приходит внезапно, не важно где он и чем занимается, даже если секунду назад всё было хорошо. Иногда стычки между Роном и Гермионой доводят Гарри до белого каления, он не понимает, что они не могут поделить и на чью сторону встать, чтобы не обидеть никого, а чаще просто хочется закрыть уши и уйти подальше. Но даже в такие моменты он не чувствует и толику того, что происходит внутри во время приступов. Иногда он чувствует отборную, высокосортную ярость, она словно течёт в нём вместо крови, бурлит и грозится вырваться наружу, затапливая всё вокруг. В один из таких моментов Кикимер просто подвернулся под руку. Шрам болел нещадно, только усугубляя ситуацию, а Кикимер всё не собирался замолкать, продолжая плеваться оскорблениями. Он действовал как красная тряпка для быка. У них итак были ужасные отношения, а теперь всё стало хуже, домовик смотрит на него затравленным взглядом, каждый раз как можно скорее покидая помещение, где находится Гарри. А ещё он практически глаза и уши профессора зельеварения, значит всё произошедшее уже дошло до Снейпа, осталось только ждать, когда он заявится и спросит: «Ваша последняя воля, Мистер Поттер». Гарри стыдно и ему действительно жаль, он прекрасно понимает, что было бы куда лучше, расскажи он всё Снейпу сам, но что-то его останавливает. Ему очень не хочется видеть в глазах профессора разочарование или безысходность, он хочет справиться в этим сам и свято верит, что всё получится. Хотя теперь молчать смысла нет, ему уже ничего не поможет. — Профессор Снейп не приходил больше, Люпин сказал, что он сейчас занят, — Гарри упорно старается не смотреть подруге в глаза. — Ты мог бы написать ему об этом, — Гермиона не собирается сдаваться, — Это ведь важно, он должен понимать. — Он ничего мне не должен, Гермиона. И это всего-лишь безобидные сны, а случай с Кикимером… Мне жаль, что так вышло. Я всё ещё не пришел в себя до конца, мне нужно время. — Но твой шарм, он не болит просто так, вдруг что-то опять случится? — Рон чувствуя, что Гермиона давит, пытается подать ей знак, однако девушка ничего не замечает. — Достаточно, — холодно перебивает её Гарри, — Ты сказала один раз, я тебя услышал, не нужно повторять это снова и снова. Гермиона теряется от такого напора. Она всё не привыкнет к этому новому Гарри, который может одним только взглядом или тоном заставить молчать, от той прежней робости кажется ничего не осталось. Гарри вроде бы здесь, стоит с ними, работает, разговаривает иногда, но в то же время он будто в другом месте, часто уходит глубоко в себя, постоянно о чём-то думает. Гермиона знает о чём именно. Возможно, многое в поведении Гарри изменилось, сделало его более сдержанным и отстраненным, однако одно неизменно всегда — желание сделать всё самому. То, что он сорвался в тот день терзает его, заставляет чувствовать себя опасным для других — это проявляется в его поведении и только слепой не заметит подобное. А от Гермионы такое не скроется. В их троице она единственная девушка, а значит единственная, кто смотрит на различные ситуации со всевозможных ракурсов, и, вероятно, единственная, кто замечает то, что другие просто-на-просто не видят. То, что Гарри собирается и в этот раз со всем справляться сам, она знает совершенно точно. Каждый раз ей приходится напоминать ему, что он не один и стоит посоветоваться с кем-нибудь. Иногда он просто забывает, что у него есть крёстный, Люпин, друзья, Дамблдор наконец. Гермиона практически не даёт ему прохода, повторяя — «Поговори с Сириусом», «Сообщи Дамблдору», «Расскажи Снейпу». Но он не был бы собой, если так легко согласился. Может быть, такое поведение последствие жизни с семьёй тети, которой было неинтересно всё то, что происходило с ним, и Гарри просто привык делать всё сам, зная, что помощи ждать неоткуда. Но Гермиона не намерена просто наблюдать за тем, как её друг отказывается просить помощи, несмотря на то, что недавние события стали ему хорошим уроком. Пусть он будет кричать и ругаться, но она должна заставить его рассказать всё Снейпу, либо сделать это сама, хоть и с риском быть сожженной заживо под испепеляющим взглядом зеленых глаз. — Как знаешь, — Гермиона пожимает плечами, всем своим видом показывая, что ей уже эта тема неинтересна, но главный козырь она использует как бы невзначай. — Жалко только, если старания профессора Снейпа будут напрасны, он ведь почти всё лето провёл, изучая колдомедицину и пытаясь поставить тебя на ноги. Даже в библиотеку Блэков ходил. Гарри замирает, отложив какую-то навороченную статуэтку, и смотрит в одну точку. Гермиона, довольная собой, продолжает уборку, мысленно хваля себя за внимательность. Она знает Гарри лучше, чем кто-либо. Он не позволил Люпину и Сириусу убить Петтигрю, не желая, чтобы друзья отца действительно стали убийцами, и предложил отдать его дементорам, он подружился с представителями разных школ и помогал им, не смотря на то, они фактически были соперниками, он готов был отдать победу Седрику, потому что тот спас его. О последнем Гарри не рассказывал, но что мешало Дамблдору сделать это? То, что Гарри поменял своё отношение к Снейпу, не удивляет её, как, например, того же Рона. Она, находясь в доме старинной чистокровной семьи волшебников, не могла проигнорировать библиотеку и тоже немного прочитала о том, что произошло с Гарри. Снейп не просто лечил его, он буквально не давал ему наложить на себя руки, удерживая того, кто так и просился на тот свет. Это очень много значит и профессор действительно заслужил то уважение, которое проявляет к нему Гарри. Она не забудет, как в первые дни по приезде в штаб-квартиру, он не признавал никого кроме Снейпа, подпуская к себе только его, и как он меняется в присутствии того, кого раньше терпеть не мог. Гарри благодарный человек, не забывает ничего хорошего сказанного или сделанного в свой адрес и обязательно в ответ даст столько же, если не больше. — Я понял тебя, Гермиона, — уже спокойно отвечает Гарри, возвращая внимание к статуэтке. — Расскажу ему, когда встретимся. Рон, всё это время молча наблюдавший за происходящим, не понимающе смотрит на подругу. Гермиона только ухмыляется, указывая глазами Рону на плесень, а в ответ на его возгласы о том, что он устал убираться и чувствует себя домовиком, напоминает о том, как тот в своё время отказался вступить в Г.А.В.Н.Э., за что теперь расплачивается. — Что ж, ты понял теперь, какая ужасная у них жизнь, им ведь даже не платят. — Сколько тебе заплатить, чтобы ты перестала трепаться про свое дурацкое общество? — раздраженно бормочет Рон, но так, что слышит его только Гарри.*****
В последнее время Джинни проводит много времени с мамой или братьями. Миссис Уизли зовёт её по поводу и без, каждый раз напоминая, что она ее дочь и должна помогать, а также о том, как важно уметь вести хозяйство. Джинни на это закатывает глаза, за что получает в бонус ещё одно поучение о том, как должна вести себя леди. Случившееся недавно немного выбило её из колеи, она была одним из свидетелей того, как Гарри чуть не прибил Кикимера. Конечно, он её ужасно раздражает, как и всех в доме, за исключением, возможно, Гермионы, которая всячески пытается оправдать его ужасное отношение ко всем, но Джинни никогда не считала, что силой можно решить проблему. Учитывая злопамятность и недоброжелательное отношение Кикимера, сложившаяся ситуация может привести к негативным последствиям, кто знает, что он может вытворить в будущем. Гермиона рассказывала каким был Гарри в первый день приезда на Штаб-квартиру, когда он разбил вазу, а ещё Джинни собственными глазами видела, что произошло с портретом Вальбурги, однако такого резкого и грубого отношения к живым существам от Гарри она не ожидала. Он явно был не в себе, даже голос был такой отчуждённый, холодный, не говоря уже о том, что не слушал никого. Она не знает всего, не имеет понятия о том, что происходило в доме тех маглов, но она чувствует, как нелегко Гарри в этой борьбе. Джинни не хочет, чтобы он переживал сильно из-за этого, хотя сама всё ещё теряется временами в его присутствии, особенно когда он долго и внимательно смотрит в глаза. Однако она не была бы собой, если так легко сдавалась. Несмотря ни на что, Джинни всё равно старается помочь Гарри или хотя бы отвлечь, занимая его беседами о квиддиче, Хогвартсе и даже сливочном пиве. Гермиона не раз просила её перестать всячески доставать Гарри, но Джинни не могла заставить себя прекратить подходить к нему с различными вопросами и просьбами. Это уже был своего рода ритуал, день казался безумно скучным, если она хотя бы просто не поговорит с ним. Джинни нравится Гарри. Она поняла это в день, когда случайно стала свидетелем разговора родителей и услышала, что Гарри может умереть. Эта новость чуть не сбила её с ног, сердце словно сжали железными тисками. Мозг отказывался воспринимать подобную информацию, это не могло быть правдой. Гарри Поттер не может умереть, он тот, кто всегда умудряется обмануть смерть, он столько раз спасал других, значит и ему должны помочь, по-другому никак. Тому, что оказывать эту самую помощь будет Снейп, Джинни не удивилась, ей было всё равно кто, главное — спасти Гарри. Новостей толком им не сообщали, только повторяли, что всё хорошо и Гарри идет на поправку, хотя по бледному лицу матери нельзя было сказать, что она честна с ними до конца. У Джинни и близнецов всегда были крепкие взаимоотношения. Фред и Джордж всегда были рядом, чтобы поддерживать сестру, защищать её и помогать во всём. Однако этим летом они ещё больше сблизились, Джинни провела много времени, изучая все их новые изобретения, чтобы иметь возможность подслушать хотя бы одну четвертую часть того, о чём говорили на собраниях, и всячески старалась помочь им. А ещё это была хорошая возможность отвлечься от мрачных мыслей о том, что Гарри не смогут помочь. Проводить время с Гермионой оказалось действительно трудно, она либо постоянно читала, пытаясь абстрагироваться от своих переживаний, либо давала волю эмоциям, выплёскивая всё через гнев и раздражимость. Ссоры с Роном росли в геометрической прогрессии, невозможно было находиться с ними в одном помещении. Такая обстановка не располагала к спокойствию, поэтому Джинни избегала их как могла. Ещё большее умиротворение приносило время, проведённое с Тонкс. У неё хорошее чувство юмора, удивительные способности метаморфа и запас необычных историй из жизни мракоборца, с ней Джинни забывала хотя бы ненадолго о том, что мучило её, когда она оказывалась наедине с собой. К сожалению, Тонкс приходила не так часто, но тех редких случаев оказывалось достаточно, чтобы возместить всё то время, проведённое без неё. В день, когда Гарри должен был прибыть в штаб-квартиру, Джинни жутко волновалась, учитывая, что Дамблдор запретил как-то контактировать с ним ради безопасности. Им разрешили разговаривать, проводить вместе время, но не слишком долго, давая возможность ему больше отдыхать. Даже на таких условиях Джинни была рада увидеть его, лишь бы с ним всё было в порядке. Однако их встреча принесла какое-то опустошение и чувство обиды. Гарри был сам не свой, он не замечал почти никого, разговаривая в основном с Роном и Гермионой, было видно, что ему некомфортно. Он даже не взглянул на Джинни толком, лишь коротко поздоровался. Тогда сердце Джинни окутала тоска, она словно всё это время ждала не того человека, который сидит перед ней, она не узнавала Гарри. Он и так был не особо открытым, держа всё в себе и создавая видимость того, что всё в порядке, а теперь и вовсе воздвиг вокруг себя стену, пробить которую теперь казалось невозможным. Джинни не успела опечалиться, взращивая в душе обиду на Гарри. Стоило ей стать свидетелем того, что произошло с портретом Вальбурги, как обида улетучилась сама собой. На её место пришли тревожность и беспокойство, заполняя собой всё нутро. Увиденное заставило переосмыслить свои убеждения. Гарри действительно не в себе, он не контролирует себя и свою магию, поэтому и держится на расстоянии от всех, он просто боится ранить своих друзей. Собственная обида на фоне такого показалась Джинни глупой до невозможности. Он не должен был бросаться на неё с объятиями, они ведь никогда и не были так близки, всегда обменивались коротким «Привет». В первую очередь они друзья и то, что она для себя открыла новые чувства не значит, что и он обязан начать испытывать к ней что-то подобное. Так и было принято решение: взять себя в руки и стать той, кто будет помогать Гарри, ведя его по пути, усыпанному осколками, и пусть они ранят и её. Он стоит того, чтобы терпеть боль ради него. Ещё в двенадцать Гарри сразился с Василиском, рискуя своей жизнью ради неё, значит и Джинни будет помогать ему бороться с внутренними демонами. Однако Джинни не учла одного — Гарри не принимал помощи, он видел, слышал и слушал только Снейпа, держал в себе всё до тех пор, пока не придёт профессор, чтобы рассказать обо всём, что его беспокоит. Все вокруг пытались помочь ему влиться в обстановку и перестать считать себя угрозой окружающим, и почти все терпели неудачу. Так и Джинни искала способы стать ближе, и чем больше она старалась, тем меньших результатов достигала. Гарри проводил с ней от силы несколько минут, а потом снова возвращался в комнату или уходил к тем, кто занимались домашними делами. Мало кому может понравится такое отношение к себе, но Джинни глотала свою гордость, начиная всё с начала. Она понимала, что навязывается и, вероятно, раздражает его таким поведением, но не могла перестать пытаться. Джинни просто не хотела, чтобы он чувствовал себя одиноким и непонятым. Новый день — новая попытка пробить стену. Она полная решимости собирается предложить ему свою помощь. В очередной раз. Почему-то она уверена, что в этот раз точно получит положительный ответ. Гермиона почему-то сразу выразила своё недовольство, она как никто чувствует динамику трио. «Будешь так настойчиво наступать, он закроется опять. Ему важно понимать, что его принимают таким, так что прекрати пытаться сделать его прежним», — она проронила эту фразу пока помогала Джинни на кухне. Гарри по настоянию миссис Уизли занимается в день по полчаса медитацией, поднявшись в гостиную Блэков, где он обычно отсыпается, ибо стоит «закрыть глаза и освободиться от мыслей», как он благополучно проваливается в сон. Джинни уже не раз ловила его на этом, хотя сам он, конечно, был не в курсе, и в этот раз она уверена, что тот наверняка спит. Однако оказалось, что Гарри сидит по полу гостиной, читая книгу, подаренную Роном. — Привет, Гарри, — Джинни медленно проходит внутрь, садясь в кресло. — Привет, — Гарри поднимает на неё немного удивленный взгляд. — Получается? — она кивает в сторону книги. — Почти, — на самом деле выходит из рук вон плохо. Ему не удаётся сосредоточиться, и он чувствует, как внутри него поднимается буря, а шрам не перестаёт ныть. То, что Джинни пришла именно в этот момент, только усугубляет положение. — Хочешь, попробуем вместе, может что и получится? — Да, именно этого Гарри и ждал. Почему-то все вокруг считают, что он не в состоянии справляться сам и ему обязательно кто-то нужен, но особенно в этом убеждена Джинни. Она уже не раз предлагает ему помочь, а он уже не раз отказывается. Возможно, Гарри обижает её таким поведением, он уверен, что Джинни делает это только из благих побуждений, желая помочь, но иногда его жутко раздражает то, с какой настойчивостью она это делает. Теперь он понимает, почему Рон сетует на её упрямый характер. — Думаю, одному мне будет легче справиться, но спасибо, что предложила свою помощь. Я ценю это, правда, — Гарри не врёт, он благодарен всем, кто хоть как-то пытается помочь ему, хоть он и отказывает всем. Он должен сам справиться, сам работать, никаких отлыниваний, иначе Снейп открутит ему голову, как крышечку от склянки, у него и так уже есть один огромный промах. — Хотя бы попробуй, ты ведь не знаешь, вдруг получится. Одна голова это, конечно, хорошо, но две лучше, — Джинни не собирается сдаваться, хотя отчетливо видит, как плотно Гарри сжимает губы. В голове проносится мысль, что, возможно, она перегибает. — Пол часа уже прошли, так что я могу с чистой совестью оставить всё на завтра, — шрам уже отдаёт ноющей болью, мешая соображать, поэтому Гарри поднимается на ноги, собираясь уходить. — Завтра ты скажешь то же самое, — Джинни встаёт перед Гарри у самой двери, прикрывая пути отхода. — Почему бы не согласиться хотя бы раз? — Мне нужно побыть одному, дай пожалуйста пройти, — Гарри сжимает в кармане мешочек, в надежде, что раздражимость спадёт, но вместо этого чувствует, как ангелит нагрелся, словно его достали из печи, а шрам уже почти горит. Внутри плещется злость, взявшаяся из ниоткуда, переполняя его. Он знает это чувство, в прошлый раз было то же самое. Нужно уходить, пока эта злость не выплеснулась, чему явно способствует Джинни, доводя его до точки кипения. Он уже не слышит, что она говорит, о чём просит, хочется, чтобы она наконец замолчала и оставила его в покое. — Гарри, которого я знала, принял бы помощь своих друзей, — слова вылетают раньше, чем она успевает их обдумать. Вот он, тот самый щелчок, после которого срываются тормоза и сознание потупляется, человек уже действует импульсивно. Гарри отпускает мешочек и переводит на неё взгляд, после чего слышит истошный крик и видит страх в глазах напротив. Где-то на задворках сознания бьётся еле уловимое: «нужно остановиться», но скопившуюся злость необходимо выплеснуть. Гарри резким движением хватает её, и пальцы железными клещами смыкаются на её шее, грозясь задушить. Джинни не двигается, замирает, боясь ещё больше спровоцировать, только смотрит умоляюще теперь уже в чёрные, как тьма, глаза. Страх парализует всё тело. Она уже не понимает, чего боится больше: быть задушенной своим другом, спровоцировав его и тем самым обрекая на вечное чувство вины, или такой резкой перемены в Гарри, в то время как все убеждены в его выздоровлении. Она мысленно ведёт обратный отсчёт с десяти, готовясь к своей смерти и уже не надеясь на спасение, ибо пальцы на шее медленно сжимаются, перекрывая доступ воздуху. Гарри смотрит прямо в глаза, он одним только взглядом душу забрать может, Джинни теперь в этом уверена. Всё это было опасной игрой, она вела его к пропасти, в которую они упадут теперь вместе. Уже поздно жалеть, пытаться изменить что-то, продумывая различные варианты. Уже через пять минут после смерти все мы точно будем знать, как надо было жить. В том, что она умрёт, Джинни не сомневается, она уже из последних сил держится, пытаясь вдохнуть, пальцы на шее только сильнее сжимаются. О том, что она всё ещё жива напоминает только собственное сердцебиение, отдающее гулкими ударами в ушах. Но и оно скоро перестанет биться, обрекая её на вечный покой, а его на вечные муки. Джинни жалеет только о двух вещах: о том, что не остановилась вовремя и о том, что уже не будет возможности признаться Гарри. Свои чувства она заберёт с собой, и пусть они совсем новые и неокрепшие, возможно, даже временные, но ей нравился этот трепет внутри.