Не учи меня жить

Смена была насыщенной, но за пару часов до ее окончания наступило затишье. Возможно, оно было обманчивым, но Марине не хотелось в это верить. А вот есть хотелось безумно, потому что она проспала и не успела позавтракать. Да и пообедать не вышло. В ординаторской никого не было, и Нарочинская ушла в свои коронные размышления ни о чем и сразу обо всем. Это помогало расслабиться и переключиться. И совершенно не отвлекало от прозаичных, но важных дел. Таких, как приготовление бутербродов, например. Брагин быть тихим не умел по определению. Поэтому он ввалился в ординаторскую, как медведь в берлогу после погони, и, запнувшись о косяк, громко ругнулся. На косяк, разумеется. Марина же от неожиданности дернулась и почти отрезала себе фалангу. И, словно забыв о том, что она врач, зашипела от боли, а потом засунула травмированный палец в рот. Олег отреагировал моментально: — Дай посмотрю, — он подошел к женщине и с легким усилием притянул ее ладонь к себе. Кровь и не думала останавливаться. — Понятно, — Брагин направился к аптечке и потянул Нарочинскую за собой. Марина отчего-то растерялась: — Да не надо. Олег проигнорировал ее слабую попытку возразить. — Брагин, да не надо ничего, само пройдет. — Нарочинская, завянь, — беззлобно проворчал он, обрабатывая руку Марины перекисью. И не заметил, каким огнем сверкнули глаза женщины: — Только после вас. — Если не замолчишь, то покусаю, — буднично пригрозил мужчина, прикладывая к порезу салфетку. Марина не знала, что сказать. А если учесть, что физически Брагин был сильнее, то рыпаться, скорее всего, было бессмысленно. Да и закончил он почти. Олег дотошно убедился, что кровотечение остановлено, и тщательно перебинтовал палец. Нарочинская быстро забрала руку и сделала шаг назад: — Спасибо. Правда не знаю, как буду оперировать теперь. Угораздило же меня. — А когда операция? — нейрохирург пожала плечами и Брагин посоветовал. — Ну и расслабься: до конца смены всего ничего, может, пронесет. — Оптимистично. — А как иначе? Иначе с ума сойти можно, — хирург не шутил, и Марина это видела. В чем-то была даже согласна, но дискутировать на эту тему не планировала. Во всяком случае, с ним. Поэтому Нарочинская недоверчиво хмыкнула и сменила тему: — Бутерброды хочешь? Только они, возможно, слегка приправлены кровью. Олег сногсшибательно улыбнулся, продемонстрировав глубокие ямочки на щеках: — Из твоих дивных ручек готов съесть даже стекло. Типичный Брагин. — Не можешь без шуток, — заключила Марина. На нее уставились хитрыми-хитрыми глазами: — Не могу и не хочу.

***

М-да, удивительно. У Брагина было много женщин. Даже, наверное, слишком много. Но так, как Нарочинская, его не поражал никто. В жизни спокойная, безразличная ко всему, кроме работы, очень серьезная — порой до занудства. А в постели — полная противоположность самой себе: эмоциональная, горячая и абсолютно раскрепощенная. У него, наверное, никогда не было настолько чувственной и сексуально свободной женщины. Арктический холод и вулканическая лава в одном флаконе. Между этими версиями Нарочинской не было ничего общего. Хотя нет, одно сходство имелось: и там, и там Марина Владимировна любила верховодить. Но в постели спокойно уступала главенствующую роль. Брагин успел это понять, потому что они совпали еще и аппетитами, поэтому, несмотря на алкоголь в крови, успокоились не сразу. Им было слишком хорошо друг с другом. А уж как могло быть на трезвую голову… «Сам знаешь, что никак. Но помечтать все равно приятно». Олег не понимал, как в Нарочинской сочетались такие противоположности и почему она настолько разная в жизни и в сексе. Но понимал, что это, как минимум, очень интересно. И целовалась Марина обалденно. Даже досадно, что продолжения не будет. Но он нормальный человек и уважает желания других людей. Какими бы тараканами эти желания ни были продиктованы.

***

Нарочинская так увлеклась историей болезни, что шла, не глядя по сторонам. Завернула за угол и сразу же врезалась в Брагина. Это было не столько больно, сколько внезапно. Еще и бумаги все вылетели из рук. Марина присела и потянулась за ними. То же самое сделал и Олег, поэтому хирурги столкнулись лбами. Женщина ойкнула, а мужчина деланно проворчал: — Че ж ты меня прибить-то все время пытаешься? Что я сделал тебе плохого, Нарочинская? — Прости, — вполне искренне покаялась Марина, не сразу уловив иронию в его голосе. — Поцелуешь — прощу, — Олег не всегда следил за языком. Даже чаще не следил. А следовало бы. Его окатили льдом из таких же ледяных глаз: — Перебьешься, — Нарочинская опустила голову и начала собирать бумаги. — Ну и пожалуйста, — не расстроился он. — Ну и не надо. Мужчина встал, дождался, когда Марина соберет листочки, и помог ей тоже встать. — Спасибо. — Пожалуйста. — Как рука? Его темные глаза просканировали ее до позвоночника. Нарочинская поежилась и высвободила локоть из мужских пальцев: — Нормально. Я пойду? — с легкой язвительностью поинтересовалась она. — Иди, — кивнул он и, не дав Марине сделать и шагу, притянул ее к себе за шею и поцеловал в губы. Она не была готова к этому и замерла, до боли в руках сжав пресловутую историю болезни. Телу было плевать на доводы разума. И на то, что Нарочинской по-прежнему не нравится Брагин. И на то, что они находятся в Склифе, где их могут застукать в любом момент. Марина боролась с собой, но все же ответила на поцелуй, на минуту полностью отключившись от реальности. Однако самоконтролем Нарочинская владела лучше Олега: первой очнулась и оттолкнула его. Правда это получилось скорее потому, что Брагин не ожидал отпора. Женщина быстро отошла в сторону и, поправляя волосы, которые мужчина успел разлохматить, направилась в приемное отделение. Не оборачивалась, но затылком чувствовала жгучий взгляд черных глаз.