«А ты по-настоящему сам Любил ли как боги, не сходящие с ума? Но в этом ли их есть вина? И любовь всему божественному противоестественна» .
***
Алатус озирается. Такое знакомое место вокруг. Он уже был здесь когда-то. И именно в этом месте он впервые встретил того золотоволосого незнакомца. Юноша делает вдох, пытается сказать что-то, позвать его, но голос, как и в прошлый раз, растворяется в невидимом вакууме. Его чувства, до этого потерянные, вновь возрождаются. Алатус отчаянно ищет незнакомца, надеясь хотя бы взглянуть издалека на его теплую улыбку, скитается по нескончаемой темноте, не видя даже малейшего огонька. Ему становится страшно. Постепенно с каждым его шагом появляются скитающиеся души умерших людей. Они сгорблены и бледны, не обращают внимания на Алатуса, будто куда-то идут, но вряд ли у них есть конечное место назначения. Юноша решает пойти вместе с ними. Он неторопливо двигается в одном и том же направлении, периодически озираясь и пугаясь, когда какая-нибудь неупокоенная душа взглянет на него. Она ничего не делает, но ее пустые глазницы вводят в дрожь. Она протягивает руку и показывает прямиком на Алатуса и, будто в оцепенении, продолжает так стоять, указывая на юношу, пока он не скроется с ее поля зрения. Где-то вдали наконец-то показался свет, к которому каждый и направлялся. Алатус затаил дыхание и сорвался с места. Он бежал, неумолимо и торопливо, боясь потерять столь желанный свет. Его ноги вдруг стали тяжелыми, но он через силу продолжал приближаться к нему. Юноша смог различить эту знакомую спину, золотые волосы, которые на этот раз оказались распущенными. Невысокая фигура стояла на месте и, когда Алатус вот-вот мог до нее докоснуться, она вдруг сама развернулась к нему. Ноги Алатуса стали пропадать под вязким черным полом. Он отчаянно вглядывался в чужое лицо, но так и не увидел глаза человека перед собой. — Кто все эти люди за тобой? — эхом донесся высокий голос. Алатус обернулся и увидел множество душ, тянущих руки к нему. Он дрогнул и, снова глянув на человека перед собой, отрицательно замотал головой. Незнакомец нахмурился и поджал губы, уходя прочь от Алатуса. Лицо юноши исказилось, он пытался кричать, хотел узнать хотя бы имя, тянул свои руки, но души не отпускали его. Они поглощали его тело, касались лица и закрывали обзор, засасывая в черное нечто. Юноша не смог сопротивляться и, в конце концов, утонул в пустоте вместе со своими врагами. Когда он открыл глаза, его уже держали за руки и ноги, не давая шанса выбраться. Души сжимали его тело с той силой, что с легкостью могли бы переломать каждую кость. Алатус кричал и просил отпустить, однако те не слышали его и совершали своеобразную месть. Они хотели убить его, покалечить и изуродовать. Его дух был полностью в их власти, позволяя творить недозволенное: тянуть, разрывая мышцы; бить и наносить глубокие кровавые раны. Голос Алатуса растворялся и его никто не мог услышать, он плакал и, стискивая зубы, терпел. Он закрыл заплаканные глаза и ждал, когда мучения прекратятся. В отголосках разума юноша услышал обеспокоенный голос, зовущий его. Он открыл глаза и оказался в той самой комнате, в которой уснул. Кареглазая женщина успокаивающе гладила его по голове и смотрела за его лицом. — Кого же ты звал? Уставший Алатус с трудом поднялся и, сгорбившись, протянул свою холодную руку к лицу. Он прислонил ее к налившимся кровью векам, постепенно приходя в себя. Голова гудела, но никаких других недугов он не обнаружил. Юноша был так рад, что ужасный сон закончился, что его разбудили, однако это терпкое чувство печали все еще волновало его. Он посмотрел в карие темные глаза девушки и смог только скомкано извиниться. Волнение исчезло, когда она осторожна приобняла его, продолжая гладить, как ребенка, по голове. — Тебе снятся кошмары? — он слабо кивнул. — Может тебе стоит пойти туда, где ты бы чувствовал себя безопасно? Говорят, это помогает от неспокойного сна. — Место, где я могу быть защищенным? — Алатус глубоко задумался и потом замотал головой. — Нет такого места. — Родительский дом? — навела она на мысли юношу. У Алатуса закружилась голова и он снова решил прилечь, обдумывая озвученную мысль. С одной стороны, вряд ли его там ждали, а с другой ему и податься совершенно некуда. Если выбирать, куда пойти, то семья выглядела достаточно логичным решением. Юноша в глубине души, возможно, даже рвался туда. Точнее, хотел бы быть таким же членом семьи, как и несколько лет назад. Бесспорно, он любит свой дом, но только в том проявлении, который когда-то давно опечатался в его памяти. На следующий день Алатус навестил свою семью. Он решил ничего не говорить Архонту хотя бы потому, что неизвестно, куда в очередной раз он отправит его. Хозяин был взбудоражен новой приобретенной силой, поэтому юноша умом понимал, что, быть может, это было последним визитом в родной дом. Ко всему прочему, было неизвестно, насколько его карма станет опаснее и дальше. Он искренне верил, что от одного дня пребывания там ничего не произойдет, ведь по сравнению с кареглазой девушкой, он виделся с ними гораздо реже. Постучав, он робко переступил порог дома. В воздухе не было никаких запахов, только неприятная сырость. Возле двери стояла младшая сестра и смотрела на его лицо, ничего не говоря. Она как-то неуверенно улыбнулась и, поджав в руках метлу, опустила голову вниз, слегка краснея. — Мне нужно извиниться за прошлый раз, — ее глаза забегали по полу. Алатус смотрел на свою младшую сестру, которая была примерно одинакового с ним роста, и не испытывал никакой ненависти или грусти. Честно говоря, радости тоже было мало от ее слов. Он слабо кивнул и прошел мимо, не собираясь дальше вести диалог: у него попросту не было сил для этого. Родители, стоящие рядом с сестрой, покачали головой и, сказав, что нет ничего страшного в его поведении, ушли. Но младшая сестра поспешила за Алатусом и, потянув его за рукав, смущенно продолжила: — Брат, давай мы сегодня будем спать в одной комнате, как в старые добрые времена… Рассказывать друг другу страшилки и смеяться… Юноша размышлял над ее предложением и в итоге неуверенно согласился. Ему не слишком нравилась идея рассказывать что-либо, но спать рядом с родным человеком казалось хорошим предложением, учитывая его постоянные кошмары. После короткого разговора он отправился на кухню, где его родители сидели за столом и что-то обсуждали. Завидев Алатуса в дверях, они резко замолчали и перевели взгляд на него, чего-то ожидая. — Говорят, Архонт дал тебе новое имя, — начал разговор отец. — Откуда вы знаете? — удивленно донеслось в ответ. — Все в поселке уже знают… — мужчина запнулся, — о твоих подвигах, кстати, тоже. Ты считаешься героем. — Вот как, — незаинтересованно проговорил юноша, садясь за стол. — Скорее всего, это наша последняя встреча. — Как же?! — воскликнула мать. — Я еще не знаю точно, но хозяин вряд ли отпустит меня снова и… Моя сила навредит вам. — Как мило, что ты решил побеспокоиться о нас, — с неким сарказмом проболтал отец, откинувшись на спинку стула. Алатус своего родителя не понял. Хотел ли он таким образом намекнуть, что он всего лишь бесчувственный убийца, не способный на сострадание или на беспокойство о ком-то другом? Может, все дело в его прошлом резком уходе? Юноша не хотел раздумывать о душевных терзаниях человека, который в свое время не удосужился поддержать его в трудную минуту, не говоря уже о простом человеческом понимании. Алатус много чего «должен был сделать» в то время, как отец не ударил и пальцем о палец ради семьи. Он считался главным, но головой юноша понимал, что этот человек не годился на столь важную роль. Мать встала и протянула руку, кажется, чтобы приобнять Алатуса, но тот, едва ли глянув, несильно ударил по ладони, отбрасывая ее в сторону от себя. — Не трогай меня. — Как ты можешь так себя вести с матерью?! — подпрыгнул с криком мужчина, готовясь замахнуться своей массивной рукой. Алатус приподнялся в ответ и с легкостью остановил готовящуюся ударить его руку. — Сядь. Иначе я сломаю ее, — злобно посмотрев в светлые глаза своего отца, Алатус до хруста сжал ладонь. Мужчина послушно опустился на свое место. Алатус усмехнулся и сел обратно, убеждаясь в очередной раз, что его отец поганый трус. Он приподнял голову, дабы посмотреть на свою обеспокоенную матушку, которая в точности, как ее муж, обессиленно упала на стул. — Почему ты так себя ведешь? — вопрошала она. — Мы же любим тебя. — Заткнись, — нахмурившись, выплюнул эти слова юноша. — Мне мерзки ваши прикосновения и слова. Вы никогда меня не любили, а я не любил вас. Отец сжал свой кулак и прикусил губу, стерпя такое невежественное поведение сына. Мать же схватилась за сердце и стала тяжело дышать. Алатус увидел скатившиеся слезы по ее щекам, однако они совершенно не трогали его холодное сердце. Он глядел на них и безмолвно посмеивался собственной глупости. Действительно ли он хотел прийти сюда, чтобы почувствовать заботу и защиту? Теперь ему кажется, что единственной его целью было выплеснуть свою накопленную злость на ком-то. Мужчина обнял зарыдавшую мать, злобно косясь на юношу, а тот только поднял глаза в потолок и истерически посмеивался глупости сложившейся ситуации. Они любят его? Они? Либо его родители действительно до невозможности глупые, либо это Алатус чего-то да не понимает во всей этой поганой «любви». Членами семьи их называть смехотворно и даже немного противно. Он впервые пожалел, что вернулся сюда. Юноша уже давно обрек себя на вечное одиночество, хотя вряд ли в том была его вина. Он не ощущал себя виноватым, но после этих слов «я не любил вас» в груди невольно закололо. Эта боль стала вполне привычной. — Извинись перед матерью, она воспитывала тебя всю свою жизнь, кормила и лю… — отец не успел договорить, потому что в его голову прилетела металлическая посуда, которую Алатус спешно нашел, как только он открыл свой рот. Яркие глаза юноши светились огнем беспроглядной злости. Мужчина крепко держался за голову. Из нее постепенно полилась кровь, однако сам Алатус прекрасно знал, что там небольшая царапина. Он прекрасно научился контролировать свою силу за все время пребывания на вылазках по велению Архонта, поэтому убить простого смертного не боялся. Мать, так же увидев его взгляд, не рискнула что-либо говорить, проглотив свою обиду. Прежде, чем уйти к сестре, Алатус сказал своим родителям напоследок: — Я исчезну завтра утром из вашей жизни навсегда. В комнате его встретила напряженная сестра, сидящая на кровати и обнимающая подушку. Она робко глянула на своего брата, который теперь казался таким грозным, пугающим и недосягаемым. В ее голове крутилось столько мыслей и неозвученных вопросов. Когда он сел на кровать напротив, то она, наконец, рискнула первой заговорить: — Ты поругался с родителями? — она сильнее сжала подушку. — Да. — Почему? — Неважно. — Не хочешь поделиться со мной? — Нет. Сестра замолкла. Ей было тяжело понять, с какой стороны подобраться к когда-то самому близкому для нее человеку. Алатус сильно поменялся за все эти годы и, если бы ее спросили в какую сторону, то она бы без раздумий ответила, что в худшую. Однако из всех этих людей никто не понимает, что его вины здесь совершенно нет. Как и не понимают то, на ком же лежит эта вина на самом деле. Родители привыкли жить за счет чужих жизненных ресурсов, поэтому сестра, выросшая в этой обстановке, никогда не сможет понять чувства своего потерянного брата. Не собираясь более разговаривать, юноша лег на постель и закрыл глаза, приготовившись предаться сну. Несмотря на отношения в семье, он все же согласился лечь в одной комнате со своей сестрой. Он не может сказать, было ли это ради чувства ностальгии по былым дням или же ради собственной выгоды. Такие вопросы он уже давно не поднимал в своей голове, не находя в них какой-либо надобности.***
Привычные сны. Кошмары. Однако было в них что-то особенное, не такое. Алатус вдыхал полной грудью и чувствовал запахи. Он трогал траву и чувствовал, как роса оставалась на кончиках пальцев. Он моргнул и уже оказался в кабинете. Обернувшись, юноша увидел знакомого стратега, которого убил когда-то давно. И девушку, лежачую с ним рядом. Еще через мгновение он увидел плачущую маленькую девочку возле могилы отца и подумал, что это просто фикция, выдуманная его мозгом из информации того сна, что он поглотил. И каждое мгновение стало маленьким пережитком прошлого. Таким реальным, будто он действительно оказывался там, а не в каком-то сне. Вдыхал, трогал. Даже убивал со звуком удара металла о металл и противным запахом крови. «Слишком реально», — все не мог он выкинуть мысль. Однако вместе со снами его жертв была и его жизнь. Вот подземелье Тайфаньшу, вот Архонт, вот первый раз, когда он насильно брал его, и последний раз там, в темнице. Все было вперемешку, что сам Алатус и не мог установить точную хронологию, просто снова переживая моменты из прошлого. Он соврет, если скажет, что ему не больно. Он просто пытается не закричать, однако получается у него откровенно плохо. Вот тот мужчина. И его семья. Точно, та самая добродушная женщина. Кадры сменялись один за другим, вскоре перебросив его туда, где он лежал на полу. Он снова тянул свои руки к шее мужчины, пытаясь его задушить. Он не контролировал свое тело, просто смотрел, как вздуваются чужие вены, готовящиеся взорваться. Быть может, он тогда сломал ему кости. Но во всем этом был какой то странный, назойливый звук. Алатус попытался вслушиваться, игнорируя хрипы бедного мужчины. — Братик… — всхлип, — отпусти меня, — еще один всхлип. Испуганный Алатус попытался взять под контроль свое тело, но ничего не выходило. Он продолжал душить мужчину, слушая рев своей младшей сестры, плавно перетекающий в тихие всхлипы. В итоге он перестал слышать даже их. Когда мужчина умер, Алатус ударил себя во сне. Не помогло. Тогда он, находясь все в той же комнате, подобрал кинжал и вонзил его в себя. Было нестерпимо больно, он зарычал, прикусывая губы, однако это помогло: он очнулся. К тому моменту было слишком поздно. Посиневшая сестра лежала на его груди бездыханно. Отчаянный Алатус поднял ее за плечи, начал трясти и просил очнуться, пока не увидел черные следы его рук на ее маленькой шее. В его голову пришло осознание. — Что случилось?! — вбежал в комнату разъяренный отец. — Что за крик?! — взгляд мужчины упал на дочь. — Ах ты выродок… Ты задушил ее. Подоспевшая мать прибежала на ругань и, увидев девочку, упала в обморок. Алатус видел, как мужчина выбежал и через полминуты вернулся обратно вернулся обратно с топором в руках, которым обычно колол бревна. Он, не раздумывая, бросился на юношу, однако силы были не равны. — Почему ты не успел, — заревел Алатус. — Почему все должно быть так?! — Чтоб ты сдох, отродье, — с криком ударил отец. Юноша, неутолимо плача, принял удар. Топор сломал ключицу, однако не вошел глубоко в тело: Алатус схватился за деревянную рукоять. Он потянул ее на себя и, приблизив к себе отца, пнул его со всей силы ногой в живот, отбросил на пару метров. Не приходя в себя, юноша побежал за его упавшим телом и бешено стал наносить удары по голове. Он безумно кричал, дробил череп своего отца и, будто не отдавая себе отчета, не оставил живого места. Резко обернувшись на хрип матери, он приблизился и к ней. — Стой, сынок… Ты чего, я же люблю тебя, — залепетала мать, в дрожи отползая назад. — Заткнись, тварь! Я ненавижу вас всех, чертовы свиньи! Сойдя с ума, Алатус поднял топор и со всей дури, что у него только была, вонзил топор в голову своей матери, разрезая ее напополам. Через несколько минут, когда юноша отдышался, он отбросил топор в сторону. Алатус подошел к трупу своей сестры и закрыл закатившиеся глаза. Он упал на кровать, поджал к себе ноги и принялся горько рыдать, ненавидя не только всех вокруг, но и самого себя за то, что он натворил. Сначала он позволил душам захватить контроль над его телом, убить его сестру, а теперь он собственноручно забрал за ней еще и родителей. Только сейчас он понял, насколько глупым и ненормальным был его поступок. Он жалел. Но был ли в этом хоть какой-то смысл?***
Внизу маленькое кладбище, а наверху — огромная скала высотой в несколько домов. Алатус забрался как можно выше и смотрел вперед на звездное небо и луну. Их свет красиво падал на его темные волосы, а пустые глаза приобретали небольшой загадочный блеск, будто делая его носителя живым человеком, а не марионеткой. Алатус глядел и, закрыв глаза, сделал шаг. Его тело даже не дрогнуло перед этим действом. Его тело долго летело вниз. Он чувствовал сопротивление воздуха и то, как сильно развивались его рваные одежды. Его взгляд сопровождал падающую звезду. Если ему и хотелось загадать желание, то все, чего он искренне пожелал бы — это умереть. С улыбкой на лице Алатус столкнулся с землей.***
— У тебя сломаны две ноги, рука и позвоночник, — с ужасом оповещала кареглазая женщина юношу, — не понимаю, как ты остался жив… Почему ты прыгнул? Зачем? От этого что-то изменилось бы, скажи мне? Кому-то стало бы легче? — она заплакала, вытирая сопли рукавом. Алатус не ответил ей. «Как жаль, что я все еще жив». Она ушла, а он все это время так и смотрел куда-то в окно, наблюдая как сменяются дни и ночи. Теперь у него никого не осталось. И он снова себя поругал, потому что не сделал могилу своей младшей сестре. Юноша презирал своих родителей всей душой, но эта девочка еще имела шанс на нормальную жизнь, и этот шанс он у нее отнял. Ему было сложно даже дышать, было больно и тоскливо, однако теперь ничего не могло измениться в его жизни. Совесть пожирала его изнутри и он искренне сожалел, что не смог умереть. Наверное, такая смерть была бы слишком снисходительной для него, слишком простой и безболезненной. Он недостаточно настрадался, чтобы искупить каждый свой грех. Дни так и сменяли друг друга, но раны так просто не заживали. Неизвестно, сколько ему пришлось так пролежать, обездвиженным и пустым, прежде, чем к нему зашел Архонт. Лицо его хозяина было сначала озлобленным, но потом сменилось на другое, какое раньше Алатус у него никогда не видел. Громадные руки потянулись и надавили на его сломанные ноги, заставляя громко закричать. Колено мужчины медленно раздвигало его конечности, из-за чего Алатус отрицательно мотал головой и умолял остановиться. Архонт гладил его по голове, прикасался к щеке и, приподняв его, спустил с него штаны. Не церемонясь, он вошел быстро и грубо, давил на сломанные руки и ноги, бил его, заставляя задыхаться. Голос Алатуса доносился по всему дворцу. Каждый мог услышать его рев о помощи, но никто не смел зайти в комнату, где развлекался Архонт. Хозяин брал его всю ночь, разрывая кожу. Едва зажившие кости трескались снова, со временем Алатуса полностью парализовало, он не мог даже повернуть свою шею. Он пялился в черные довольные глаза, чувствовал длинные волосы на своих ключицах и чувствовал, как его внутренности сжимаются. Он плакал, но из его глаз перестала течь любая влага. Когда Архонт закончил, он прилег рядом, надавливая всем весом и сказал: — Не смей так больше делать, — он убрал слипшиеся волосы Алатуса с лица, — я люблю тебя. На эти слова тело юноши отозвалось дрожью. Очень слабой дрожью. Он, наконец, понял, что все время это он был тем, кто не понимает «любовь». Каждый, кто «любил» его, не причинял ничего кроме страданий. «Быть любимым — отвратительно».