Your dark eyes save my broken heart

      Темнота обездвиживает, оплетаясь своими тёмными щупальцами вокруг тонких запястий, сжимая кости до неприятного хруста. Пригвождённая великой силой к постели не можешь даже пошевелиться, а неведомая тяжесть давит на грудь, отчего рёбра трещат, болезненно надавливая на диафрагму, перекрывая доступ кислорода. Хочешь кричать, но сухой, словно пустыня, и потерявший всю свою гибкость язык еле ворочается, а из горла не вылетает ни звука – только прерывистые, как будто порождённые ангиной, хрипы.       Невозможность использовать собственную магию, чтобы хоть как-то защититься, угнетает, а высокая фигура, скользящая между стульями комнаты, словно по воздуху, надвигается и нависает всё ближе и ближе. В отголосках сознания бьётся, словно птица в клетке, мысль, что это просто не может быть он. Это неправильно. Просто невозможно! Он бы никогда не поступил так.       Однако капли слёз всё равно текут, обжигая щёки, а по комнате разлетается ледяной, под стать фамилии и горам Юга смех, прошибая до самых костей, проникая в самые клетки, от чего волосы встают дыбом.       Скорее ощущаешь, чем можешь увидеть, как чёрный клинок материализуется из пустоты над тобой, приобретая всё более чёткие и чёткие очертания, прорисовывая витую ручку. Опасно блестящее лезвие медленно покачивается из стороны в сторону в районе голову, чуть выше надбровных дуг, как будто зверь, готовый вцепиться в горло и лишь ждущий команды «взять» от своего хозяина.       Отрываешь взгляд от силуэта мужчины, застывшего в паре шагов от твоей кровати, так и не снявшего длинный капюшон. За всё это время мучитель не проронил ни слова, но то, как он внимательно изучает твоё тело, неприкрытое одеялом, что сбилось где-то в ногах, чувствуется очень остро, оставляя мурашки ужаса на коже.       Сердцебиение в страхе замедляет ход, когда тёмный гриш поднимает руку. Пытаешься бороться изо всех сил, но, повинуясь тёмной энергии, запрокидываешь голову, и словно в замедленной съёмке видишь, как до этого мирно покачивающееся туда-сюда, словно маятник, оружие замирает, а после тут же резко обрушивается остриём вниз, а по дворцу разносится твой душераздирающий вопль.       Просыпаешься в холодном поту, неприятно ёжась от мелких капелек, покрывающих всю спину и лоб. Осознание, что это был всего лишь сон. Жуткий. Ужасный. Но совершенно неопасный, приходит быстро, особенно подкрепляемое воплями Жени, что зовёт тебя по имени, ударяя в тяжелую дверь спальни, что была заблокирована раскидистыми крепкими ветвями твоего домашнего дерева. Смутно различаешь ещё один голос. Властный и твёрдый, после которого крики портной резко затихают.       Судорожно глотаешь ртом воздух и несколькими лёгкими, но сейчас кажущимися даже слишком трудными и замысловатыми, взмахами рук заставляешь зелёного «защитника» ослабить тиски и вернуться в изначальное мирное состояние, обвиваясь вокруг резных столбиков кровати. Так и не замечаешь, как только показавшаяся в проёме между полом и дверью пара чёрных, тягучих как нефть, плотнее цвета погружённой во тьму комнаты, языков скрывается из виду.       Тут же с характерным звуком распахивающейся двери и отлетающей от стенки металлической ручки, в твою комнату стремительно входит Дарклинг, за спиной которого виднеется рыжая макушка озабоченной и изрядно взволнованной Жени в, на удивление, самой обычной сеточке для волос.       Глаза Генерала блестят недобрым огнём самой Преисподней, челюсть сжата, выделяя и без того чёткие скулы, к которым страшно прикоснуться без опасности порезаться до́ крови. Даже при тусклом свете коридорных ламп он замечает твои до сих пор не высохшие слёзы и без разговоров направляется прямо к тебе, усаживаясь на самый край кровати. Сафина, не отставая, следует рядом.       — Что случилось? — в голосе Александра сквозит неожиданная теплота и забота, играя на значительном контрасте с его холодным образом, однако он даже не пытается этого скрыть. — Ты кричала, — протягивает руку, хочет дотронуться, чтобы заправить прядь выбившихся из косы волос, ниспадающую на твой лоб забавной завитушкой.       Однако ты, до сих пор находясь под впечатлением от страшного кошмара и не успев отойти от пережитого, шарахаешься от мужчины, как от прокажённого, тут же начиная жалеть об этом. Ведь именно с Александром всегда было намного спокойней и легче. Но бессознательно повинуясь самому древнему инстинкту, что до сих пор правит мирами, смотришь как затравленный в клетке зверёк, что больно бьёт Морозова в самое сердце.       Голос Генерала немного дрожит, когда он отступает, давая дорогу Жене, благоразумно решающей промолчать на столь разительные перемены в поведении и в состоянии Киригана, что создаётся впечатление, что их замечаешь лишь ты: разбитый и сломленный, с пустым взглядом и немного сведёнными к носу бровями – не хмурыми, а удручёнными.       — Хорошо, — печаль от осознания собственной, хоть и косвенной вины, всё больше и больше угнетает Дарклинг, сжирая его по маленьким кусочкам изо дня в день, изо дня в день.       Не переубедил, недоглядел, не уберёг. Нет прощения.       Вместо того, чтобы оставить во дворце. Строго-настрого запретить, на крайний случай приказать не пересекать Каньон в одиночку, без него, или просто посадить под замок за семью печатями, дал возможность побыть одной, подумать и разобраться в собственных чувствах, после того, как ты случайно узнала, кто именно виновен в создании того самого проклятого Теневого Каньона. И сейчас ему приходится расплачиваться за ошибки молодости. Снова. Сколько боли принёс и до сих пор приносит этот прокля́тый и про́клятый Каньон!       И хоть в Новокрибирск ваша команда прибыла без происшествий, назад по железной дороге смогли вернуться только человек пять из всего экипажа. И то, все пострадавшие, укушенные, раненные или полуживые, находясь на волосок от гибели. В том числе и ты, чуть не разорванная в клочья волькрами и с глубокой бороздой от удушья – похоже, запуталась в тросах, когда один из монстров пыталсь тебя утащить. Хотя, возможно, именно это и спасло твою жизнь. И Генерал не перестаёт благодарить Всевышние Силы за это.       Неудивительно, что после всего свалившегося на твои хрупкие плечи, твои ночи стали проходить в страшных кошмарах, на что целители только беспомощно разводили руками: «Посттравматический шок – скоро пройдёт», — а Дарклинг не находил себе места без возможности навещать тебе, из опасения увидеть те самые всегда прекрасные т/ц/г глаза, в которых он так любил случайно тонуть, только теперь наполненные страхом, как у самого настоящего запуганного волками кролика. Не зря боялся.       Спустя полчаса успокоенная Женей ещё раз извиняешься перед девушкой за причинённое неудобство и хочешь встать, чтобы отыскать давно ушедшего из твоих покоев Александра: спокойно поговорить и объясниться.       — Он всё понимает, завтра поговорите, — портная улыбается, поддерживающе мягко похлопывая по немного бледной руке, лежащей поверх белого одеяла. Изрядно не выспавшаяся, но девушка определённо радуется, что твой очередной кошмар миновал. — Всё будет хорошо. Тебе точно не нужна помощь? Тогда спокойной ночи, — получив твои честные заверения, что всё в порядке, выходит из комнаты, тихо прикрывая еле заскрипевшую серебряными петлями дверь, — если надо будет – не стесняйся, зови.       Желаешь добрых снов, хотя самой спокойно заснуть так и не получается. Бесцельное лежание с закрытыми глазами иногда сменяется тревожной, изматывающей дрёмой, но сон, столь необходимый и желанный, так и не подступает. Хотя перспектива снова вернуться в мир грёз все чаще навевает один лишь липкий ужас. Беспросветный Каньон, острые когти, мерзкое дыхание волькр вперемешку с запахом Смерти даже во сне чувствуется как на яву. А теперь ещё и вот этот, совершенно непонятно из-за чего возникший кошмар…       Осознавая всю безвыходность ситуации, собираешься уже встать и направиться в библиотеку в поисках наискучнейшей книги, под которую можно будет с лёгкостью со временем заснуть от усталости без всяких сновидений, или просто пойти прогуляться по холодку в дворцовый сад, укутанный свежими туманами и спокойствием тишины. Однако все планы рушатся, когда отчётливо слышишь, как кто-то воровски, стараясь не издавать ни шума, прокрадывается в твою спальню.       Картинки из сна предательски пробегают перед сознанием, а кончики пальцев, согревшиеся от растираний, леденеют опять. Ясная внутренняя установка, что в этот раз всё будет по-другому: ты не станешь добычей кому бы то ни было, – загорается красным. Лежишь и не двигаешься, сжимая руки в кулаки, готовая в любой момент дать отпор противнику, но, когда терпкий запах хвои и морозной мяты окутывает тебя, а кровать прогибается под весом чьего-то тела, мышцы расслабляются сами собой, а в душе воцаряется штиль.       — Прости, — шепчешь одними губами, так и не поворачиваясь к ночному гостю. — Мне не стоило так реагировать. Просто, просто… — замолкаешь, так и не придумав достойного объяснения или оправдания, когда, совершенно ничего не отвечая, посетитель просто обвивает твоё озябшее от волнения тело руками, согревая своим теплом, и целует в местечко за ушком.       — Это ты меня прости. Я виноват. Не должен был отпускать, — Александр только сильнее прижимает тебя к себе, большим пальцем проводя по не скрытой туникой ключице. — Я так виноват, ты бы знала. А если бы целители не успели спасти тебя?       — Всё хорошо, Саш. Я рядом, я жива. Не вини себя, — потираешься растрёпанной макушкой о его нос, ощущая, как тот улыбается от столь милого, нетипичного жеста, вдыхая аромат твоих волос, что всегда пахнут ягодами, цветами, травами и летом, и по всему твоему организму растекается долгожданное успокоение. — А по поводу Каньона: то, что было – то прошло. И оно навсегда осталось в прошлом. Для меня точно.       — Но… — заводишь руку назад, пропуская через пальцы мягкие чёрные пряди, поглаживая затылок, что всегда действовало расслабляющим образом и на Киригина, и на тебя: — Всё. Понял-понял. Прости меня. — Оставляет ещё один трепетный поцелуй на гибкой шее, чуть ниже спокойно бьющейся жилки, от чего в животе начинают летать бабочки. Укладывается на подушку, зарываясь носом в твои мягкие пряди, и придвигает тебя ещё ближе, чтобы даже во сне не отпускать и защищать. — Т/с/и*, я никогда не причиню тебе зла. Ни во сне, ни на яву, — охотно веришь мягкому ласкающему слух баритону, ощущая тёплое размеренное дыхание на самом затылке. — Я никогда не допущу, чтобы тебе было больно. Обещаю.       — Я знаю. Я знаю. Спокойной ночи, Саша.       Наверное, даже не стоит объяснять, что остаток ночи проходит абсолютно спокойно, а сам Генерал Второй Армии становится твоим личным стражем, который всегда защитит, убережёт и теперь уже никогда не отпустит.