— Вскрываемся, господа, — в дополнение к пяти картам, лежащим на крохотной табуретке, служащей импровизированным столом, вальяжным жестом кидаешь ещё две, с затаённым победным видом наблюдая за реакцией игроков.
— Тройка? Как? — Олег только запускает пальцы в волосы, не веря собственному проигрышу и получая поддерживающие хлопки по спине от товарищей по несчастью, что умудрились проиграть все свои деньги уже около получаса назад. Неопределённо ведёшь плечами, удовлетворённо продолжая собирать пирамидки звонких монет самого разного достоинства. — Как у тебя могла быть тройка? Ты сто процентов блефовала! Я был уверен в этом, — тон сквозит подозрением, но в этом деле главное – уверенность. И голая неприкрытая наглость.
Ухмыляешься, залихватски сдвигая ушанку на самый затылок, и подмигиваешь всем собравшимся в палатке солдатам:
— Видишь ли, Олежа, никогда не иди ва-банк, когда на руке всего две пары, и то, когда одна из них уже выложена на борд. Если бы я была любителем, то, возможно... — улыбка становится шире, словно как у самого наглого маленького чертёнка, — только, возможно! Я бы могла струсить и сбросить карты. Но, прости, — хватаешь наливное красное яблоко из-под «игрового стола», с аппетитом надкусывая сладкий плод, который только недавно доставили на фронт в преддверии зимы, — я точно не любитель. А вот по поводу вас, – обводишь длинным пальцем каждого здесь присутствующего, аппетитно причмокивая, — даже не знаю.
Наверное, ты ещё долго могла бы распинаться по поводу и без, однако не вовремя возвратившийся в палатку взмыленный офицер, чуть ли не пышущий бешеной слюной во все стороны, винтовка которого свисала где-то на поясе, а кафтан был полностью расстегнут, тыкающий в твою сторону, со своими криками: «Держи ведьму! Она сердцебитка!» — угробил все планы на дальнейшее ведение дел с многоуважаемыми джентльменами данной палатки Первой Армии.
— Ой! Похоже, мне пора. Что-то я с вами уже засиделась, — вскакиваешь быстрее кролика, ранняя ногой табуретку, как некую преграду, отчего ещё не до конца собранные монетки разлетаются по всему земляному полу. Прикрываешь ладошкой рот, переводя хитрый взгляд с одного рассерженного мужчины на другого, предусмотрительно отступая.
— Значит, ведьма, — вмиг рассвирепевший Олег цедит сквозь зубы. — А нам говорили, что гриши – порядочные и им можно верить, — небольшой нож блестит в руках парня, который он, скорее всего, не пустит или попросту испугается пустить в ход. Однако твои глаза тут же приковываются к сверкающему острому лезвию, внимательно следя за малейшим движением. Но даже назревающей потасовке не под силу сбить твой оптимистичный настрой.
— Не знаю, кто вам такое говорил – точно не я, — заговариваешь зубы приближающимся противникам, параллельно незаметно ощупывая карманы плаща, пытаясь отыскать более гуманный путь к спасению, не прибегая к собственным магическим силам. — Но для успокоения совести могу сказать, что совершенно не пользовалась способностями, — и в подтверждение слов активно машешь головой, как будто это может переубедить расстроенных покерных неумех. — Ребят, я ведь даже никого не трогала, даже руками не размахивала – так что я выиграла честно.
— А вот я так не думаю, ведьма. И полагаю, что людской трибунал разделит мою позицию, — под одобрительный гогот, офицер, медленно надвигаясь, пытается обойти товарищей, чтобы подкрасться к тебе с другой стороны. — Давай-ка ты отдашь всё, что нечестно забрала у нас, и всё, что у тебя есть. И, может быть, тогда… — язык похотливо облизывает верхнюю губу, из-за чего ты демонстративно кривишься, стараясь удержать в желудке свой небогатый завтрак, — …тогда мы отпустим тебя.
— Оу, правда, мальчики? — наивный тон и хлопающие глупые глазки – всегда был и остаётся одним из лучших методов обмана идиотов с членом вместо мозгов. Но обычно это срабатывает только, если у тебя в кармане есть ещё хотя бы один туз в рукаве, иначе дело – стопроцентная дряновая дрянь.
Строишь откровенную дурочку, давая солдатам подойти ближе. Поднимаешь руки в сдающемся жесте, отчего все только развратно посмеиваются, похоже, совершенно забывая, что ты всё-таки гриш. Не совсем типичный, но гриш.
— А вот я так не думаю!
Бросаешь зажатый между указательным и средним пальцами, чтобы не было видно другим, маленький холщовый мешочек с золотыми завязками под ноги несостоявшимся извращенцам и, пока липкий густой фиолетовый туман окутывает под страшные вопли их тела, разворачиваешься и, подныривая под тяжёлую ткань палатки, стремишься побыстрее скрыться с места своего маленького преступления.
Петляешь между повозками, конями и другими бойцами, слыша вдалеке крики, что велят немедленно остановиться. Однако смело бежишь на полигон тренирующихся инферн и еле успеваешь пригнуться от пролетевшего в паре сантиметров над головой перочинного ножа. Несколько волосков с твоей макушки опадают прямо на промёрзлую, кое-где покрытую снегом, землю. Через плечо только показываешь язык преследователям и вбегаешь под струи огня, предназначенные для тренировочных кукол.
Пара уклонов, прыжков, приветствия от узнавших тебя ребят, ошарашенных твоим появлением в столь отдалённых краях, и струсившие противники остаются далеко позади, покрывая тебя самыми изысканными словами и выражениями Восточной Равки. Смеёшься про себя, представляя, что ещё будет через пару часиков, когда до этих остолопов дойдёт, что туман был непросто липкий, а чесоточный, и обычной водой в качестве противоядия дело не ограничится.
Окрылённая успехом, не замечая ничего вокруг, минуя комендантских, выходишь прямо к большому угольно-чёрному шатру, расшитому такими же чёрными нитями, и сердце предательски вздрагивает. Опять.
Надеешься промелькнуть мимо незамеченной, уповая на то, что хозяина попросту нет дома. Обходишь тонны ткани вокруг, не намереваясь засветиться в проходе, что называется «дверью в шатёр», так как из-за любого порыва ветра льняные полотна могли разойтись. Завершив свой хитрый манёвр и почти отойдя на несколько метров, уже хочешь победно сжать кулак, однако длинные, тёмные, густые, как патока, языки, которые только и ждали, когда ты наивно потеряешь бдительность, обвиваясь вокруг ног, роняют тебя вперёд, прямо на землю. Однако ты почему-то – как по идее полагается согласно законам физики – приземляешься не на колени и выставленные вперёд руки, а переворачиваешься в полёте (спасибо силе теней) и больно ударяешься копчиком о твёрдую почву.
Совершаешь попытку подняться или потянуться во внутренние карманы за зельями, однако «щупальца», крепче обвивая тебя, резко дёргают и тащат по направлению к той самой палатке. И тащат так быстро, что плащ оказывается над головой, кофта задирается, чуть ли не демонстрируя грудь, а руками ты едва ли успеваешь за что-нибудь зацепиться. Хотя, даже ухватись ты за корягу – это навряд ли бы особо сумело помочь.
Проскальзываешь под дорогой тканью, что чудом не бьёт по лицу, и тут же, повинуясь могущественной силе, оседаешь на стуле с ручками, напротив мужчины с совершенно чёрными зачаровывающими душу глазами, что с преспокойным видом разрезал кусок стейка перед собой, умело орудую столовыми приборами.
— Оу, Т/и, рад, что ты заскочила, — демонстративно шипишь, потирая запястье, в то время, как Кириган даже не поднимает головы от тарелки, сосредотачиваясь на ужине, от которого тянула приятным пряным ароматом жареной свинины, карамелизованных овощей и жгучего перца вперемешку с розмарином. — Ты как раз вовремя.
— Что? — только оторопело окидываешь взглядом накрытый на двоих стол между вами со всякой явно не походной едой, сразу же примечая вазочку с клубникой – твоей любимой, – которая, непонятно как была добыта и доставлена на линию Первого фронта.
Пытаешься напустить безразличный вид, хотя осознание, что Дарклинг знал, что ты явишься – ведь мужчина просто терпеть не мог эту ягоду, – греет лучше любой карточной победы или самого крепкого спиртного. В душе радуешься, но не позволяешь себе терять голову, поэтому только гордо с усмешкой произносишь, не выходя из образа неприступной, независимой одиночки:
— Нет, спасибо, Генерал. Мы люди самостоятельные – сами пропитание найдём.
— Вот как? Значит, птичка всё ещё не наигралась и не желает возвращаться в родное гнездо? До сих пор не хочешь принять свою истинную суть Корпориала?
— Нет, с чего бы вдруг, — нахально, без толики страха рассматриваешь Заклинателя, пробегаясь взглядом по его длинным пальцам, цепляясь за каждый изгиб и косточку, притормаживая на небольшом серебряном перстне и следуя дальше: на предплечья, обтянутые рукавами; крепкую шею; широкую грудь.
— Ну, даже не знаю, — откровенное лукавство заставляет оторваться от пожирания тела Дарклинга, но тушуешься ты точно не от того, что тебя застукали с поличным за тем, как ты неприлично раздевала его глазами, а из-за бархатного обволакивающего голоса, что заполняет тебя целиком. — Ты ведь для чего-то вернулась. Неужели не ради меня? — лишь скептически щуришься на такое заявление, демонстрируя однозначный ответ: «нет»! Наверное?..
А Морозов только качает головой, не веря и неторопливо облизывая губы. Совершенно не так, как тот офицер. А призывно, медленно,
возбуждающе. Также неторопливо, похоже, чтобы расшатать твоё и без того неустойчивое душевное состояние, промакивает рот, на удивление, белой салфеткой, но с неизменной чёрной каймой. Хотя ты бы предпочла, чтобы он этого ни за что на свете не делал: его губы и без того порочные и чувственные, сейчас, блестящие от мясного сока и сладкого соуса, просто завораживали, заставляя неосознанно ёрзать и сильнее сжать ноги.
И Александр это видит прекрасно. Отодвигается от стола и крадущимся, словно пантера, шагом направляется к тебе, всем своим видом демонстрируя, что, сколько бы ты ни ерепенилась и хорохорилась, именно он всегда был, есть и будет хозяином положения. С помощью магии немного отодвигает твой стул и облокачивается поясницей о край стола, скрещивая руки на груди.
— Значит, ты здесь не для того, чтобы сказать, что всё осознала и вернуться домой, как подобает хорошим девочкам? — от этого прозвища все внутренности сводит, а бёдра сами по себе сжимаются сильнее в попытке обуздать возбуждение. Хочешь встать, чтобы уйти, или начать расхаживать по шатру, чтобы только не видеть этих пламенных темных, как сама бездна, глаз, стремящихся забраться под кожу, но к великому ужасу не можешь пошевелить руками, которые крепко удерживались языками тьмы на подлокотниках.
— Что? Когда? Когда ты успел меня так крепко связать?
— Когда? Когда ты столь откровенно пялилась на меня, малышка, — ещё одно прозвище, от которого между ног начинает пульсировать, а Морозов всё ближе склоняется над тобой, упираясь одной ладонью в спинку стула, чуть левее твоей головы. — Может, пора перестать уже бегать от своей сущности? И наконец-то вернуться?
Изучающе всматривается в твоё лицо, подмечая несколько неглубоких свежих царапин на левой щеке, которые ещё не успели сойти. Мысль, что ты опять в силу своего упёртого взбалмошного характера нарвалась на фьерданцев, развивается параллельно с жестоким планом их убийства – ведь никто не имеет право трогать то, что целиком и полностью принадлежит лишь
ему одному. Хочет нежно, вычерчивая круги, провести по порезам, переходя на подбородок и приподнимая его, заставляя сбиться дыхание и приоткрыть призывные губы. Хочет заставить скулить о поцелуе, однако не совершает ничего столь манящего.
— Твоё место во дворце. Рядом со мной. И если ты не хочешь вернуться, и если не я – причина, то зачем вообще прибежала сюда, в Первую Армию?
— Почему пришла? Точно не из-за тебя. А отвечая на второй вопрос: я не хочу быть сердцебитом, — честно признаешься, смотря глаза в глаза. Упрямо повторяешь заученную фразу в сотый раз: — Не хочу делать больно, заставляя кровь закипать. Не хочу заставлять людей делать то, что мне только удумается, так как слишком много авантюр может закрасться мне в голову. Не хочу использовать эмоции, чтобы манипулировать людьми. Я не хочу быть манипулятором – это мерзко и гадко! Противно манипулировать теми, кто тебе дорог! — начинаешь быстро дёргаться, пытаясь выпутаться, чуть не заезжая лбом по прекрасному носу с маленькой еле заметной горбинкой, хотя и прекрасно знаешь, что освободиться от магии Генерала Киригана – ни в каком смысле – попросту невозможно. — Отпусти меня сейчас же, Дарклинг! — требуешь разъярённым голосом, заставляя мужчину в удивлении приподнять брови.
— И давно ты зовёшь меня так? А где же твои «Сашенька», «О, да, Саша!», «Глубже! Возьми меня, Саша. Прошу». И моё самое любимое, — медленно растягивает слова, выдыхая тебе на самое ушко, чуть задевая мочку зубами: — «Папочка». — Откровенно улыбается, наблюдая за тем, как ты, смерив пыл, лишь отводишь взор своих прекрасных ц/т/г глаз. — Так что, нет! — короткое и ясное, а пальцы раздражающегося Заклинателя обхватывают твоё горло, несильно сжимая. Вполне ощутимо, но не причиняя настоящей боли. — Не хочешь быть сердцебиткой? Хорошо, ладно, — хватка на шее и на твоих руках усиливается, вынуждая только судорожнее вцепиться в гладкое лакированное дерево ладонями. — А как, скажи на милость, миледи, ты обжуливаешь всех тех несчастных, кто садится за один стол с тобой? Думаешь, что это обычное везение, запоминание карт и откровенное шулерство? — опережая твои мысли, чеканит Генерал. — Это твоя врождённая сила: даже без взмахов рук и желания слышать пульс и сердца людей; как кровь течёт по их жилам и венам. Ощущать, когда они блефуют и врут. Даже противясь их слушать, ты всё равно неосознанно слышишь. Это твой дар! Прими его наконец-то!
Не собираешься сдаваться и предпринимаешь ещё пару жалких попыток высвободиться или всё-таки зачаровать Александра. Однако это совершенно бесполезное и бесперспективное дело, когда обе руки крепко-накрепко связаны. Дарклинг разжимает твоё горло и тут же хватается за твой затылок, оттягивая голову назад.
— Ты можешь понять, когда человек любит, когда говорит правду, когда бессовестно лжёт. Так вот знай, детка, — колено мужчины раздвигает твои стройные ноги с силой надавливая на промежность, заставляя рвано вскрикнуть, — в своём собственном вранье ты очень, очень сильно не преуспела. Полагаешь, что я не знаю, почему ты припёрлась в Первую Армию, именно в тот момент, когда я оказался здесь? Почему тебя видят во Второй, когда я уезжаю от сюда? Почему твоя фигурка маячит где-то неподалёку в тени, когда я приближаюсь к Каньону? — срывается. Больно кусает за шею, терзая зубами, а потом мокро, размашисто зализывает укус. Пытается найти ответы в твоих глазах, но давно знает их сам. — Да потому что ты подсознательно зависима от меня! Хочешь быть рядом, но гордость не позволяет вернуться, — колено двигается влево и вправо, не ослабляя давления, стимулируя клитор врезающимся в нежную плоть швом от штанов, а ты сама выгибаешься, пытаясь прижаться к Александру, чтобы ощутить столь забытые, жаркие и желанные прикосновения, к которым всегда рвались твои тело и дух. — А знаешь, что самое забавное, — с каким-то садистским наслаждением вмиг почерневшие глаза, которые затопила ещё более тёмная радужка, наблюдают за твоими попытками получить ещё больше, — как долго бы ты не бежала, всё равно вернёшься ко мне. Потому что ты, — последнее слово горячо опаляет твою кожу под ушком: —
моя!
— А ты? — хлопаешь глазами, желая услышать, и заворожено наблюдаешь за тем, как Морозов закидывает в рот одну ягоду столь ненавистной клубники, раскусывая и тут же наклоняясь к тебя, грубо целуя в немного приоткрытые губы.
Проталкивает языком половину, надолго задерживаясь, чтобы обвести дёсны, зубы, твой слишком дерзкий и говорливый язык. Сладкий приторный сок стекает по вашим подбородкам, а ты только можешь, что мычать и извиваться от такого напора.
— Твой. Только твой, — сцеловывает алые дорожки с твоих призывающих отвечающих губ и без усилий, как будто ты весишь меньше пушинки, подхватывает на руки, тут же роняя спиной на фуршетный стол, из-за чего твоя голова чуть не оказывается в миске с подливой.
— Алексан..! Алекс..! Александр, подожди!
Терзает оголённую шею, совершенно не слушая, норовя пометить на долгие месяцы вперёд и не раздумывая, и не отрываясь, агрессивно расстегнув ремень, забирается юркими пальцами под ткань твоих плотных штанов. Лёгким, почти незаметным движением стягивает их ниже колен, дёргая твоё вмиг ставшее покладистым и таким отзывчивым тело на себя. Проводит пальцами по истекающему лону, ощущая, насколько сильно и быстро ты стала мокрой, и победно ликует, потому что до сих пор только он может завести тебя одним лишь своим присутствием и энергией, как бы ты не отнекивалась и не пыталась что-нибудь доказать вопреки.
Возвышаясь между твоими ногами, мучая вас обоих, расстёгивает собственный плащ и ширинку, ухмыляясь твоим расширившимся зрачкам, что так голодно не отрываются от его паховой области. Только приспускает низ военной формы и, обхватив твои ножки под коленями, одним быстрым движением проскальзывает в жаркое, гостеприимное лоно, принося приятную боль, стремительно раздвигая сопротивляющиеся и отвыкшие от мужского внимания бархатные стенки влагалища.
Мозг плавится. Язык заплетается. Мысли улетучиваются. Есть только
он.
— Святые, А-ал..! Твою!.. Саааа-аша! Не так быстро!.. Прошу!
Движется крайне порывисто, не обращая никакого внимания на твои мольбы вперемешку с протяжными стонами быть осторожней и медленнее. Гасит любые звуки страстными поцелуями, а ты только можешь мычать, безостановочно шаря по его телу руками, так мечтая прикоснуться к молочной коже, что сейчас скрыта от твоих глаз.
— Так значит, моей девочки никто не касался? — произносит между толчками, а ты лишь хватаешься за широкие, облачённые в пушистые меха плечи, притягивая ближе к себе, но так и не находя сил ответить. — Можешь ничего не говорить – я чувствую это.
Ловкие длинные пальцы торопливо стягивают широкую ленту, что удерживала твой густой хвост, заставляя волосы рассыпаться солнцем вокруг раскрасневшегося личика, попадая на блюда и в кубки с напитками. Однако испорченная еда не важна, когда Кириган пытается всей душой насладиться своим личным собственным Солнцем, что светит в его непроглядной тьме. И лишь ему одному.
— Саша, Саш, я… я… — порываешься закинуть ноги на крепкий торс Генерала, но разочаровано шипишь, позабыв о сковывающих их, словно наручники, штанах, и только разводишь бёдра чуть шире, раскрываешься ещё больше, преданно поднимая таз навстречу входящему с пошлым причмокиванием твёрдому члену.
— Ну, так как ты меня там называла? Ну же, детка. Скажи... Скажи! Сейчас же!
— Саша…
— Нет! — вцепляясь в нежную кожу, Кириган фиксирует твои ноги ещё выше, входя под новым углом, пока горячий язык прочерчивает линию по твоей челюсти, спускаясь в вырез мешающей кофты, елозя там, вырисовывая древние руны и вылизывая впадинку между ключиц.
— Мой Генерал…
— Уже теплее, дорогая. Но мимо! — вскрикиваешь, когда Морозов задевает внутри особенно чувствительную точку, а умелые пальцы опускаются к твоим губам, кружа вокруг клитора, но так и не прикасаясь к самому главному. Но этого уже и не надо.
Горло сжимает удушливый спазм, а тело выламывает красивый дугой.
— Папочка! — кричишь, бьёшься в конвульсиях, сжимая Александра внутри, пока тот не начинает таранить твоё размякшее тело настойчивее, вкладывая в свои движения все невысказанные слова и неозвученные чувства, что постоянно метались в его голове вовремя вашей долгой разлуки.
И лишь запечатлев в памяти раскрасневшиеся в пылу страсти и греха девичьи щёки, Александр впивается в твои манящие губы, прикусывая чуть ли не до крови и оттягивая до изнеможения, когда бурно кончает прямо в тебя. Настолько обильно, что тягучая сперма стекает по вашим бёдрам на стол, после расползаясь по полу белёсыми каплями.
Прижимаешь взмыленную темноволосую голову к своей груди, чувствуя особенно остро до сих пор мелко подрагивающий член внутри себя, который мужчина не торопится вынимать. Невесомо касаясь, еле ощутимо, ерошишь и так развалившуюся, когда-то идеально залаченную причёску, а на губах вопреки гордости расплывается самая довольная в мире улыбка.
— Ты знаешь, что от такого дети рождаются? — задумчиво тянешь, умудряясь всё-таки скинуть с себя столь опостылевшие штаны вместе с ботинками.
— Да, слышал что-то такое, — Морозов потирается об изгиб твоей шеи и касается трепетным поцылуем одной из десятка только что поставленных малиновых меток. — Может быть, тогда ты начнёшь признавать очевидные вещи?
— А я давно признала, что всегда следую за тобой, — голос твой серьёзен как никогда, а сердце Киригана учащает биенье, что можно было бы почувствовать и без чудесного сердцебитного дара. — Но свою сущность я, прости, пока что не принимаю, — разводишь руками, когда Александр, оперевшись по обеим сторонам от твоей талии, приподнимается, чтобы заглянуть в твои т/ц/г глаза, что до сих пор были подёрнуты дымкой желания.
— И почему же?
— Потому что, во-первых, я не манипулятор – это мерзко! А, во-вторых… — если бы кто-то из гришей обратил внимание на твой нос, когда ты начинала кокетничать или лукавить, то смело бы мог записать тебя в отряд диких хитрющих лисиц. Однако Александр всегда отмечал твоё умение выйти почти всегда сухой из воды. Хотя здесь тебя удача не улыбнулась быть не замеченной. Но, возможно, всё шло по гениально спланированному плану? — Во-вторых, тогда нашей игре придёт конец. А нам она пока что вроде обоим нравится. Ведь так,
папочка?
Адамово яблоко Морозова рвано дёргается, а пальцы вплетаются в твои шелковистые волосы, аккуратно проводя, запутываясь в любимых прядях. Трепетно отряхивает от соуса, вытаскивая маслины и листики трав.
— Нравится-нравится. Но знаешь, принцесса, — сильные руки хватают тебя за лодыжки, скользя вверх на любимые ягодицы, и ты уже оказываешься на подтянутом торсе, даже не успевая и вскрикнуть. — По одному вопросу я тебя убедил, а по поводу второго: дело за малым, — не выходя, уверенно направляется в сторону походной кровати, заваленной миллионами разных подушек, и, словно самый хрупкий сосуд, укладывает тебя в эти мягкие горы. — Так что, ты от меня никуда не денешься.
— Посмотрим-посмотрим, — смеёшься прямо в лицо, очерчивая острые скулы, проводя пальчиками по колючей, немного отросшей щетине, перед тем как твой смех обрывается очередным жарким, срывающим все мосты поцелуем.
«Посмотрим-посмотрим, принцесса!»
Однако утро застаёт Александра в безмолвном одиночестве, в его собственной постели. Ощупывая впалое место под боком, которое до сих пор сохранило твой запах и тепло женского тела, Генерал лишь ухмыляется: недавно, значит, ушла. Хотя даже это не заставляет мужчину подняться. Морозов лишь переворачивается на спину, подкладывая руку под голову, с улыбкой смотря на ночную ткань шатра, через которую просвечиваются лучи яркого Солнца.
Сколько длится у вас эта игра в кошки-мышки? Сколько столетий ты бежишь от него, а он догоняет? Точно не одно и не два. И каждый раз ты покидаешь его, чтобы чуть позже вам встретиться вновь, так как все твои извилистые дороги всегда приводят к нему одному.
Твоему личному Королю Теней.
И рано или поздно тебе надоест убегать. Ведь даже самые строптивые девочки рано или поздно возвращаются к своим «папочкам». А неумение ждать – явно нельзя причислить к одному из пороков Генерала Морозова.
