Африка

Прошло две недели, и все внимание было сосредоточено на выздоровлении Лексы. Лазарет сразу превратился в скопище людей, которые хотели увидеть женщину, услышать ее голос, поприветствовать ее, даже просто убедиться, что с ней все в порядке. Первой после Кларк с учительницей поговорила Аня, которая посмотрела на нее сурово и с тревогой. — Тебя чуть не убили! — заворчала она с кресла, на котором сидела. — И хочу сказать мы далеко от Сиднея. Я вернулась сюда не на очередные похороны! Лекса улыбнулась ей, словно только что услышала милые слова. Она даже не обратила внимания ни на пульсирующую рану, ни на прерывистое дыхание в результате простого выражения. — Я тоже рада, что ты в порядке, — прошептала она. Другая фыркнула в ответ. — Дура! — пробормотала она, прежде чем сесть на ее кровать и положить руку ей на плечо. Больше слов не требовалось. Сразу после этого вошли Рейвен и Эш, и их выражения лиц были весьма контрастными: у Рейвен была бледная кожа, запавшие глаза человека, который действительно не отдыхал, ее губы сжались в напряженной гримасе; с другой стороны, спокойствие Эш было сюрреалистичным, а лицо ее было внимательным, но расслабленным. Когда они вошли в палатку, Лекса улыбнулась им. — Вы в порядке, девочки? — спросила она. — Это мы должны спрашивать тебя об этом, — с тяжелым вздохом ответила инженер. — Если ты падешь, Трикру тоже падет! — улыбка раненой женщины стала шире, но она покачала головой. — У Трикру так много сильных плеч, которые поддержат ее, — возразила она. — И если бы не твое умение менять проколотые шины, я бы умерла посреди этой земли, Рейес…спасибо. Только в этот момент выражение лица инженера растаяло в улыбке, которая отпустила накопившееся беспокойство. Эш посмотрела Лексе в глаза. — Как ты себя чувствуешь? — только и спросила она. — Немного болит, но я в порядке, — ответила она. — А ты? Не могу поверить, что на тебе нет ни царапины, ты была великолепна. — Я просто надеюсь, что эти тела призовут других партизан держаться подальше от деревни, — сказала она. — Я тоже. Так и проходили эти дни, люди постоянно приходили и уходили. Вошел Кейн с озабоченным выражением лица, чтобы лично убедиться, что Лекса вне опасности, а затем Индра, которая провела целых два часа, сидя рядом с ней, разговаривая на том диалекте, который только они могли понять. Октавия, как всегда, была рекой слов. — Неужели нужно было так привлекать к себе внимание? — начала она, войдя в палатку. — Серьезно, Вудс, пара пуль и риск умереть совсем не делают тебя крутой! — Мы поговорим об этом еще раз, когда все захотят увидеть мои шрамы, — Лекса подмигнула ей, стараясь не рассмеяться, рана сильно тянула. Через неделю после происшествия, ей уже было намного лучше. В лазарет вторглись деревенские дети, которые пришли с подарками, они были напуганы судьбой своей учительницы. Прикроватная тумбочка была завалена рисунками, записками, игрушками и шоколадом. Кровать женщины была окружена маленькими человечками, которые наводнили ее вопросами и любопытством, на которые Лекса отвечала, улыбаясь. Они разговаривали точно так же, как в тот день, когда Кларк впервые увидела ее, и не раз она говорила с ними на диалекте, вызывая радость или страх на их лицах. Кларк искоса смотрела на нее из-за своего стола, как будто делала что-то запрещенное, как будто нарушала интимно-торжественный момент, просто оставаясь на месте. — Почему тебя называют Хеда? — шепотом спросила она, когда последний ребенок покинул палатку. — На их языке это означает наставник, проводник, — ответила шатенка. — Они называли меня так с самого начала и объяснили мне, что это значит. Доктор мило улыбнулась, слушая ее объяснение, прежде чем подойти к ней и помочь ей привести в порядок кучу подарков, принесенных маленькими жителями деревни. Через десять дней после стрельбы и госпитализации Лексы деревня и окрестности были защищены, и казалось, что воцарился мир: они больше не слышали стрельбу, не находили партизан и не сталкивались с опасностями. Каждый вечер приходила Аня и рассказывала подруге все подробности прошедшего дня, которые содержали подробный отчет Эш о ситуации вдоль границы и за ее пределами. Кларк чередовала смены с Харпер, чтобы Лекса была под постоянным наблюдением, и даже сейчас, когда ее рана почти зажила, она следила за тем, чтобы она не оставалась одна больше, чем на пару часов. Кларк не оставалась с ней каждую ночь, потому что должна была работать днем, но если Харпер не могла остаться, всегда был кто-то, кто был рад провести ночь в лазарете. Большую часть времени это была Аня, но не раз оставались Рейвен, Эш, Октавия. Каждый день Кларк промывала рану и с особой осторожностью меняла повязку Лексе, показывая ей, как ее тело день за днем ​​реагирует положительно. Она как раз заканчивала накладывать новую белую повязку на одиннадцатый день, когда учительница спросила: — Когда ты сможешь меня выписать? В эти дни она была очень терпеливой, ни единого стона даже в первые несколько дней, когда рана вызывала мучительную боль, ни протеста, когда она или Аня помогали ей умыться и переодеться. Она отбросила всю присущую ей гордость, приспособившись к ситуации, в которой она не могла справиться самостоятельно, ей требовалась помощь. Кларк улыбнулась ей. — Если пообещаешь мне, что не будешь уходить слишком далеко, будешь свободна через три дня, — сказала она. — Ты же знаешь, что я не могу этого обещать, — ответила она. Врач бросила на нее суровый взгляд. — Если ты не хочешь остаться здесь еще на десять дней, я советую тебе серьезно относиться ко мне, — сурово сказала она. — Твоя рана еще далека от заживления! Тебе придется использовать костыль, ты не сможешь ездить, бегать, тренироваться, выходить из деревни… — По крайней мере, я могу вернуться в школу? — спросила шатенка, закатив глаза. — Ты можешь вернуться в школу, — кивнула Кларк. — Тебе просто нужно постараться сидеть как можно больше. — Хорошо, я обещаю, что буду хорошей девочкой, — наконец, фыркнула она. — Меня тошнит от этого проклятого больничного запаха, я хочу вернуться в свою комнату и принять душ, и не чувствовать себя, как проклятый инвалид! — заворчала она. Кларк собралась уже ответить, когда дверь открылась, заставив их обеих повернуться. Вошел знатный мужчина: на нем были коричневые брюки и очень белая рубашка с закатанными до локтей рукавами; маленькие темные глазки выделялись на выбритом лице, лысина слегка вспотела. — А вы кто… — начала Кларк. — Дядя Титус, — воскликнула Лекса, перебивая ее. Кларк резко повернула голову, чтобы посмотреть на женщину, она увидела удивленную улыбку на ее лице. Она встала и снова посмотрела на мужчину, и увидела, что даже на его морщинистом лице появилась улыбка, когда он подошел к кровати. Он обнял племянницу коротко, но решительно. — Лекса, девочка моя, — сказал он мрачным голосом. — Я приехал, как только смог! Как ты? — он взял ее руку в свои, садясь на стул у кровати. — Я в порядке, — успокоила его Лекса. — Маркус позвонил мне в день перестрелки, он только сказал, что ты в безопасности, но тебя серьезно ранили, — объяснил он ей. — Что случилось? Казалось, он почти не замечал Кларк, несмотря на ее любопытные взгляды. — Меня и мою группу окружили партизаны, когда мы перевозили последние вещи из старой деревни, — начала рассказывать женщина. — В меня выстрелили дважды, и я бы истекла кровью, если бы не Аня, Рейвен, Эш…но особенно Кларк, которая спасла мне жизнь, — она указала на женщину и Титус Флеймкип, наконец, обратил на нее внимание. — Доктор Гриффин, — сказал он и протянул руку, и Кларк пожала ее. — Я так много слышал о вас за эти месяцы. — Правда? — доктор вопросительно посмотрела на Лексу, которая, однако, казалась такой же удивленной, как и она сама. — Я слышал о солдате, которого вы прооперировали в первую неделю в Африке, и который теперь входит в состав службы безопасности, мне рассказали, как вы пытались спасти бедного Финна Коллинза от кровотечения, о той тщательности, с которой вы составили клиническую картину каждого жителя деревни… теперь я узнаю, что вы спасли жизнь моей племяннице с помощью тех немногих инструментов, которые есть в деревне, — сказал он. — Но нет, я не… — Титус оборвал ее взмахом руки. — Вы совершили великие дела для Трикру и ее людей, поэтому как спонсор этой работы я только могу быть доволен, — продолжил он. — Но как человек, как гражданский, я могу только сказать вам спасибо, потому что моя Лекса могла умереть, а вместо этого она здесь, чтобы умалить свои страдания, как она всегда делала, — в этот момент он улыбнулся, и его лицо, сначала грубоватое и хмурое, расслабилось до такой степени, что придало ему безобидное и веселое выражение. — Поверьте, я бы хотела ответить вам как врач и сказать, что это моя работа, — ответила Кларк. — Но я предпочту ответить как женщина и скажу, что я безмерно счастлива, что Лекса здесь, жива и разговаривает с нами. Учительница улыбалась, слушая этот обмен фразами, и только через несколько секунд повернулась к дяде. — На сколько ты приехал? — спросила она. — Думаю, на пару недель, — ответил он. — Нам с Маркусом предстоит разобраться с кучей бумажной работы, и раз я здесь, я хочу убедиться, что все идет как надо, и что мы не рискуем еще одним опасным вторжением. Мы сможем поговорить и рассказать друг другу все, но сейчас меня ждут дела. — Иди, у нас есть время, — кивнула Лекса. Мужчина вышел из палатки, и она с Кларк посмотрели друг на друга с выражением изумления, смешанного с весельем. Солнце село пару часов назад, и африканский климат в тот вечер был приятно свежим, ребята развели костер как в старой деревне. В тот вечер там были почти все, кроме Лексы, все еще находящейся в больнице, и Кларк, которая всегда находила себе занятие, чтобы допоздна остаться в лазарете. Тем не менее, царила атмосфера праздника: партизаны не произвели ни единого выстрела после убийства отряда, напавшего на Эш, Аню и Лексу; новая деревня понравилась всем, она отлично функционировала, а внесенные улучшения облегчили нагрузку для большинства добровольцев. Вместе с молодыми добровольцами около костра сидел и Титус Флеймкип, неожиданно прибывший на вертолете, который приземлился недалеко от деревни под изумленным взглядом присутствующих. На нем были шорты-бермуды песочного цвета и белая льняная рубашка, из-за чего он выглядел экстравагантным отдыхающим. Он сидел на сухом бревне, пламя играло на его лице, изображая странные игры света. Вместе с ним прибыли два ящика свежего мяса и сосисок прямо с крупнейшей фермы восточной Австралии, а в качестве бонуса — коробка маршмеллоу. — Я хочу завтра совершить экскурсию по окрестностям, — сказал он, откусывая мясо, обращаясь к Ане, сидевшей неподалеку от него. — Я могу позвонить рейнджерам из заповедника утром, — кивнув, ответила она, словно ожидала подобной просьбы. — Они скажут мне, в каком направлении искать стада и хищников. Он увлеченно посмотрел на нее. — Как часто вы осматриваете машины? — снова спросил он. — Каждую неделю, — на этот вопрос ответила Рейвен, сидящая рядом с Аней. — Мы делаем полную проверку, моем их, меняем масло и смазываем шестерни. — Доктор Рейес, верно? — внимание Титуса переместилось на нее. — Просто Рейвен, — усмехнулась она. — Аня много рассказывала мне о тебе, когда вернулась в Сидней, — начал он и Аня умоляюще посмотрела на него, боясь того, что он может сказать. — Я знаю, что с тех пор, как ты приехала в Трикру, ты тщательно относишься к своей работе, что за компьютером ты так же хороша, как в мастерской, полной инструментов. Если ты решишь покинуть деревню, я буду рад нанять тебя в свою команду инженеров. Женщина с полуулыбкой покачала головой. — Я ценю ваше предложение, но сомневаюсь, что когда-нибудь мне надоест жизнь в деревне, — Титус улыбнулся, словно ожидал этого ответа. — Я бы удивился, если бы получил другой ответ, — сказал он. — Я же говорила, что она крутая! — Аня разговаривала с Титусом так, словно разговаривала со старым другом, и только в этот момент Рейвен повернулась, чтобы посмотреть на свою спутницу. — Ты много обо мне говоришь, но о тебе никто ничего не знает, не так ли, Аня? — наступила Рейвен. На лице дяди Лексы появилась лукавая улыбка. — Значит, тебе повезло, — сказал он. — Я могу ответить на любой твой вопрос о нашей Ане! Глаза Ани расширились в приступе паники. — Титус шутит, конечно, — сказала она, выделяя последнее слово. — Правда? Рейвен рассмеялась. — Конечно, нет! — он тоже рассмеялся. — Что ты хочешь знать, Рейвен? — тихо спросил он. — Ничего, она уже все знает! — теперь Аня действительно запаниковала. — Что она боится? — тут же спросила инженер. — Должно быть что-то, чего она боится! Азиатка покачала головой в безмолвной мольбе, пытаясь отговорить Титуса от ответа. — На самом деле больше всего… — Титус… — Она боится высоты, — начал он. — Она так страдает от головокружения, что в последний раз, когда она взобралась на раздвижную лестницу в моей библиотеке, чтобы взять книгу картографии, мне пришлось снять ее, прежде чем она потеряла сознание! — он рассмеялся, как и Рейвен, которая не могла представить себе паникующую Аню на лестнице. Октавия и Беллами тоже рассмеялись, они были в пределах слышимости. Аня, напротив, скрестила руки, ее лицо покраснело, и она пристально смотрела на Титуса. — Что еще? — продолжала Рейвен. — Аня безумно боится… — Титус, нет… — Пауков! Она просто в ужасе от них! — Итак… — Рейвен потребовалась секунда, чтобы взорваться смехом. — Не могу поверить…пауки?! — спросила она, держась за живот, ее глаза наполнились слезами. Ее затуманенный взгляд обратился к Ане, которая теперь закрывала лицо обеими руками. Даже угрюмый Титус казался веселым, что подчеркивали морщинки вокруг глаз. Он посмотрел на Аню, как на дочь, смущенную словами отца. — Поверь, ты не захочешь видеть ее в присутствии паука! — добавил он, и Рейвен чуть не сложилась пополам от смеха. — А в чем ее самая большая слабость? — снова спросила инженер, уверенная, что Титус ответит на любой вопрос. Он глубоко вздохнул, когда смех присутствующих утих, готовый рассказать новые новости о таинственной Ане. Мужчина посмотрел на Рейвен и любопытно нахмурился. — Аня — одна из самых сильных людей, которых я знаю, — начал он, меняя выражение и тон. — Я не думаю, что смогу рассказать тебе о ее слабостях, но я могу рассказать о ее невероятной силе. В этот момент Аня убрала свои руки от лица, и выражение ее лица стало непостижимым. Рейвен стала серьезной. — С тех пор как я ее узнал, Аня была опорой в жизни моей племянницы, как коллега, сообщник, подруга и сестра, — продолжал он. — Она была с Лексой, когда она не могла выносить присутствия любого другого человека, даже моего, принимая худшее в девушке, жизнь которой так много отняла у нее. Она никогда не сдавалась, она отличный полицейский, неутомимый работник, но больше всего на свете она дочь, у которой слишком большое сердце для этого тела…настолько большое, что нужно поделиться им с миром, — он нежно улыбнулся женщине, которая молча слушала его похвалу. Аня откашлялась, прежде чем заговорить. — Это тщетная попытка заставить меня забыть о том, что ты только что опозорил меня перед всей деревней? — спросила она. Группа снова засмеялась, разрядив серьезную обстановку, в которой они случайно оказались. — Жареные сосиски для всех! — заговорила Октавия, глядя на Титуса с широкой улыбкой на лице. Все посмотрели в ее сторону и увидели вдалеке Кларк, которая направлялась к ним, толкая впереди себя инвалидную коляску, в которой сидела Лекса. Лицо учительницы было немного бледным, но счастливым. Она разговаривала с Кларк, которая за ее спиной не скрывала радости. — Запах жареного мяса долетел до больницы? — спросила Аня, помогая Кларк поставить коляску между двумя бревнами у огня. — Ты пригрозила доктору съесть ее, если она не привезет тебя сюда? — Она обещала быть хорошей девочкой, — объяснила Кларк. — Никакого напряжения, никаких прогулок, задница приклеена к этому креслу, иначе я оставлю ее еще на месяц! — девушка сказала это таким тоном, словно разговаривает с капризным ребенком, и Лекса закатила глаза. — Индра не заставляла меня скучать по хорошей еде все время, пока я лежала в больнице, — сказала она. — Но мне правда надо поспать в своей постели, — Кларк села на край бревна рядом с ней, и Рейвен вручила им обоим тарелку, полную мяса и сосисок. — Так тебя выписали? — спросила азиатка. — Ну, не совсем, я… — Лекса начала искать взгляд Кларк и тут же нашла его. — Да, ее выписали, — подтвердила она. Присутствующие восприняли новость общей овацией, и Титус улыбнулся, ограничившись тем, что наблюдал за этим обменом шутками, не проронив ни слова. Монти, который исчез на несколько мгновений, вернулся с двумя бутылками в руке. — Я придерживал их для особого случая, — сказал он, помахивая ими. — И твое возвращение как раз такой случай. — Это шампанское? — с ноткой изумления спросила Лекса. — Шампанское по девяносто четыре доллара за бутылку! — уточнил парень, когда пробка первой бутылки взлетела в воздух. Стаканы наполнились, и все выпили за возвращение Лексы и ее скорейшее выздоровление. Они давно не проводили вечер так: со смехом, болтовней, рассказами и вкусной едой. Первый вечер без забот после долгого, долгого времени. Титусу было выделено просторное жилье, и, прежде чем удалиться, он подошел к Рейвен, воспользовавшись тем, что Аня помогала Кларк проводить Лексу в ее комнату. — Я не хотел говорить тебе об этом при всех, — начал он. — Говорить что? — спросила инженер. — Ее самая большая слабость… — объяснил он. — Это ты. Рейвен несколько раз моргнула, наблюдая, как он исчезает за дверью деревянного дома. Она оставалась там, а добровольцы постепенно уходили в свои комнаты. Она дождалась, пока большинство из них исчезнет, ​​прежде чем залезть в карман и вынуть связку ключей. Она выбрала правильный и открыла дверь в комнату Ани, она давным-давно дала ей этот ключ, но Рейвен использовала его впервые. Она зашла внутрь и оставила дверь приоткрытой. Она сняла ботинки и села на кровать, скрестив ноги, голова была переполнена мыслями, ее отвлекла азиатка, которая нахмурившись закрыла дверь и сняв обувь, присоединилась к ней. Она заговорила не сразу, несколько секунд смотрела на нее, пытаясь интерпретировать это выражение лица, явно потерянное в чем-то глубоком. Наконец она взяла ее руку. — Все в порядке? — спросила она и другая перевела на нее взгляд. Она кивнула, и на ее губах появился намек на улыбку. — Помнишь нашу первую встречу? Этот вопрос застал Аню врасплох, вернул ее на целых два года назад, когда она приехала в Трикру, не имея ни малейшего представления о том, чего ожидать и как отказ от собственной жизни мог бы помочь ей выйти из паршивого состояния, в котором она находилась. Она улыбнулась, теряясь в этом воспоминании. — Помню, когда приехала, я хотела убежать, — начала она. — Я не могла проигнорировать тот голос, кричащий мне, что испорченный полицейский, убегающий от своего прошлого, не может быть полезен самому себе, а тем более кому-то другому. Я бросила свои вещи в эту комнату, и Маркус указал мне на мастерскую, сказав, что я обязательно найду там что-нибудь, что можно починить. Она всматривалась в деревянный потолок, пока Рейвен слушала ее с восхищением, как будто услышать эту историю с новой точки зрения было чудом, к которому она не была готова. — Я вошла внутрь и нашла тебя там, сидящей на полу перед полностью разобранным двигателем красного джипа…ты искала болт посреди этого беспорядка, ты вся была в масле, волосы завязаны, лоб нахмурен и… — Аня замолчала, ее глаза блестели. Рейвен крепче сжала ее руку, побуждая продолжать. — Я…я пережила несколько ужасных месяцев, делала невероятные вещи, видела то, что никто никогда не должен видеть, а ты…ты была самым красивым существом, которое я когда-либо встречала… — она улыбнулась. — Прямо около моей ноги был большой болт, и когда я взяла его и протянула, ты улыбнулась мне и…боже мой, мне так мало потребовалось, чтобы снова почувствовать себя полезной! — Ты представилась, и тебе потребовалось мгновение, чтобы начать штурмовать меня своими едкими и невыносимыми шутками, — продолжила Рейвен, и они рассмеялись. — Но ты села на пол рядом со мной, не боясь испачкать руки, помогая мне, и я думаю, именно это заставило меня чувствовать себя такой маленькой по сравнению с тобой…я всегда считала тебя непоколебимой скалой, сколько раз мы спорили? И ты всегда хотела последнее слово…были времена, когда я думала, что ты меня ненавидишь, что ты рано или поздно ударишь меня…но потом мы переставали спорить, и мне просто нужно было встретиться с тобой взглядом перед костром, чтобы понять, что все в порядке. — Я не ненавидела тебя, но пару раз я бы с радостью ударила тебя, — Аня рассмеялась, но это был милый смех. — Иногда мне интересно, что бы произошло, если бы мы встретились за пределами Трикру, мне интересно, переплелись бы наши пути или все сложилось бы по-другому, — продолжила Рейвен. — Потом, однако, я думаю, что Трикру мой дом, и что нет другого места, где я хотела бы быть сейчас…мы через многое прошли…ссоры, крики, слезы, разочарование, потому что я так много раз хотела дать тебе пощечину, и столько же раз хотела поцеловать тебя…мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я влюбилась в тебя. Инженер вздохнула, а другая не решалась отвести от нее взгляд. — Я не думала, что это возможно, пока ты не поцеловала меня той ночью, в этих стенах, — Рейвен снова посмотрела на нее и улыбнулась. — И сколько всего произошло с тех пор? Я провела без тебя почти три месяца, будучи уверенной, что больше никогда тебя не увижу, и это были худшие дни в моей жизни…мы чуть не умерли пару недель назад, и мы знаем, что это может повториться в любой момент…или на нас может напасть какое-нибудь животное, как на Финна, и только одному Богу известно, будет ли у нас впереди всего неделя или мы проведем долгую жизнь, приправленную опасностями в этом забытом месте…или если мы устанем и решим вернуться к нашей жизни… Рейвен покачала головой, ее дыхание было прерывистым, она казалась почти нервной. Она рассеянно играла с пальцами Ани. — Я пытаюсь сказать тебе, что…будь то неделя или целая жизнь, я хочу провести ее с тобой, и я клянусь тебе, я думала об этом несколько недель, и это совсем не то, что я себе представляла, но… — она сунула руку в карман и вытащила болт, перед которым азиатка затаила дыхание, словно это был самый драгоценный из бриллиантов. — Ты станешь моей женой? Аня в изумлении открыла рот, и ее взгляд, устремленный на болт, который другая держал в руке, как кольцо, скользнул по ее лицу. Ее взгляд был полон эмоций, выражение ее лица было напряженным, ожидающим ответа. Аня крепко обняла ее. — Да, — сказала она хриплым голосом. — Да, я хочу стать твоей женой, — и она услышала, как Рейвен выдохнула. Рейвен обняла ее в ответ, но реальная потребность заключалась в том, чтобы поцеловать ее, поэтому она взяла ее лицо в свои руки и коснулась ее губ. Она поцеловала Аню один, два, три раза. Наконец она прижалась лбом к ее лбу. — Прости, у меня не было времени достать настоящее кольцо, — оправдалась она. — Ты хранила этот болт все это время? — спросила Аня, недоверчиво качая головой. — Ага, — инженер кивнула, улыбаясь, не в силах сдержать радость. — Как мы это сделаем? — спросила Аня. — Когда? — Я не хочу ехать в Австралию или Америку, — ответила Рейвен. — Я хочу жениться на тебе здесь, в Трикру, среди наших друзей…бьюсь об заклад, Титус может представить нам необходимые документы, а пара недель — время, необходимое для организации всего. — Ты станешь моей женой через две недели? — Я бы сейчас это сделала, — и слова Рейвен были полны счастья. — Тогда решено, — Аня притянула ее к себе. Она заснула так, счастливая, как никогда, рядом с женщиной, которая скоро станет ее женой. В другой комнате Лекса, наконец, лежала на своей кровати, а не на неудобной койке в лазарете. Она надела удобную одежду и разделила пиво с Кларк, которая теперь лежала рядом с ней. — Не думаю, что должна остаться на ночь, — сказала блондинка. — Резкое движение может повредить твою рану, ты еще слаба. В ответ шатенка крепче сжала ее в своих объятиях. — Мне не нужно твое разрешение, чтобы ты осталась, так что заткнись, — ответила она. — Но… — Что ты не поняла? — спросила женщина. — Какая ты упрямая! — притворившись недовольной, молодая женщина прижалась к ней, поцеловала ее подбородок и закрыла глаза. — Знаешь что? — начала она. — Я действительно боялась умереть, когда поняла, что меня подстрелили. Кларк открыла глаза и встретилась с ее зелеными глазами. — Думаю, это нормально… — Не для меня… — Лекса покачала головой. — Часть меня всегда была убеждена, что я заслуживаю смерти, чтобы искупить все ужасные вещи, которые я сделала, чтобы перестать испытывать боль. — Лекса не… — но учительница перебила ее. — По правде говоря, если бы я не чувствовала эту боль, я бы не наслаждалась моментами радости, — продолжала она. — И когда меня подстрелили, я подумала, что могу умереть, когда впервые в жизни мне так хочется жить! Ты спасла меня, Кларк, и я ничего не могу сказать или сделать, чтобы отблагодарить тебя, — она улыбнулась, а блондинка гладила ее по волосам. — Я делала свою работу, — ответила она. — Нет, ты сделала гораздо больше, — Лекса взяла ее руки. — Ты не просто вытащила две пули или остановила кровотечение, которое могло убить меня…я думала, что после того, как моя жена умерла, после того, как я достигла дна, я просто продолжу падать… думала, что буду чувствовать только боль, раскаяние, что я просто буду выживать. Потом приехала ты, и я начала испытывать эмоции, которые, как я думала, похоронены на Сиднейском кладбище вместе с Костией… я обнаружила, что могу вернуться к жизни, что я могу заснуть счастливой, что могу провести прекрасный день, просто катаясь по саванне в твоей компании…я обнаружила, что снова могу любить, не будучи уничтоженной мыслями, — шатенка улыбнулась, а Кларк молча смотрела на нее. Ее голубые глаза были погружены в зеленые глаза Лексы. — Я бы никогда не позволила тебе умереть, — сказала она. — Я не могу потерять тебя, Лекса. — Кларк… — учительница сглотнула. — Я боялась умереть, не успев сказать тебе…я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — Кларк свела на нет небольшое расстояние между ними и поцеловала ее. Лекса больше ничего не ждала, она обняла ее, углубляя этот поцелуй и ища язык, который нежно ласкала, вздыхая при этом контакте. Они часами лежали на этой кровати, просто целовались, обнимались и улыбались, как два подростка, впервые влюбленные друг в друга. Они так и заснули, в объятиях, в которых, наконец, пахло безопасностью, вновь обретенным равновесием, радужными перспективами.