Откуда только — Как из-под земли! — Взялись в жилье И сумерки, и сырость… Но вот однажды Все переменилось, За мной пришли, Куда-то повезли.
Николай Рубцов
Сержант не забыл и о верных товарищах, которых он встретил еще ребенком в детском доме. Из них одним из самых близких был Миша Крынкин. Он был на год младше. Русоголовый юнец с зелеными глазами, маленького роста, но проворный. В детском доме он оказался потому что мать Екатерина Крынкина умерла от родов, а отец Федор Крынкин попал в автокатастрофу. Он никогда не унывал, всегда старался не падать духом и не терять надежды, точно маленький партизан. Однажды, когда он случайно разбил окно в коридоре, его поймала работница детского дома и стала бить мальчика. Он этого не забыл и когда она шла по лестнице, выплеснул на нее воду с перьями от подушки, быстро убежав и был таков. Тогда она сразу поняла в чем дело и принялась осматривать спальни детей, а Слава знал, что так будет и поэтому положил себе разорванную подушку. Сначала женщина вошла в комнату и заявила: — Кто это сделал?! — О чем вы? — спросил кто-то из детдомовцев. — Кто сделал, тот знает! Признавайтесь по хорошему! Я все равно выясню! — продолжала кричать она и проверять подушки. Звали ее Агнешка Ароновна. Детей она не любила и работать стала здесь по причине того, что ей был близок директор детского дома. Любовника ее, Станислава Клестова, расстреляли, как предателя Родины за сотрудничество с интервентами на Востоке. Он принимал участие в расстрелах и пытках пленных красноармейцев. Директор Андрей Матвеевич Романов не знал о деятельности Клестова и о том, что женщину связывали с ним отношения, ведь Романов был ее новым любовником. — Это я сделал! — сказал Слава. — Останешься без ужина! — Нет! Не правда! Это я! — стал кричать Миша. — Не надо меня прикрывать! Я виноват! — сказал Слава. — Что ж, товарищ Крынкин! Я не знаю, кто виноват! Сделаем вот как! Рябинин будет наказан! Если он виноват, пусть, а если нет, то это будет на твоей совести, Крынкин! С этими словами она захлопнула дверь и вышла, стуча каблуками. Далее пойдет речь об еще одном близком друге Рябинина, Коле Скуратовиче. Это был мальчик на год старше Славы. Он был на голову выше Рябинина. Голову его покрывали кудрявые черные вихры, а глаза имели цвет сумеречного неба. Он был более дерзок, чем Миша Крынкин, но в тоже время справедлив. Порой он заходил слишком далеко. Нрав толкал его на безумные поступки. В детский дом он попал потому что отец погиб в Финской Войне, а мать его по просту бросила. Была в детском доме еще и подруга у Рябинина. Звали ее Вика Янушко. Она была самой старшей из всех друзей Славы. Ей было двенадцать лет. У нее были русые волосы, заплетенные в две косички и темно-карие глаза. Она оказалась среди бездомных потому что отец Александр Янушко умер от астмы, а мать Елену сбил поезд. По характеру девочка была спокойной и умной. Тогда все трое, кроме Славы сидели в столовой и разговаривали. — Я должен отдать Славе свою порцию! — сказал Миша. — О чем ты думал, когда решался на такое? — заговарила Вика. — Извела она меня, братцы, смерть, как извела. — ответил Миша. — В следующий раз будь осторожней. — Да так и надо этой сволочи! — вмешался Коля Скуратович. — Тише, Коля! — сказала Вика. — Все хорошо. — сказал Миша. — Я не виноват, но я должен отдать свою порцию Славе. — Агнешка не позволит! Эти события сержант также описал в своем дневнике. Далее он писал: «…а потом Коля решился на отчаянный поступок. Тогда мы увидели, как он заходит в кабинет, ненавистной нам, воспитательницы. — Что ты делаешь? — шепотом закричал я. Рядом были Вика и Миша. — Ты с ума сошел? — стал говорить Миша, который сам еще не так давно совершил «преступление.» — Пойдем отсюда, Коля. — стала говорить Вика. — Нет, пока ее здесь нет, я отомщу за вас! Вытряхну на пол все ее вещи из сумки, чтобы потом собирала! — заявил Коля и вошел в комнату. Мы тут же последовали за ним. — Не надо! — шепотом едва крикнул я, как на пол посыпались разные бумажки, кошелек, браслет и что-то яркое и блестящее. — Смотрите! Что это? — вопросительно и тревожно произнес Миша, взглянув на пол. — Георгиевский крест наверное. — ответил Коля. — Вероятно ее мужа с Первой Мировой. — Нет же! — возразил я и поднял орден. — Смотрите! Меч в терновом венце! Не крест! Это орден за сибирские походы! Такой предателем Родины давали, белым! — А откуда ж он у Агнешки? — спросила Вика. — Значит ее муж был предателем! Мы все сразу же доложим о ней! Это ее муж на Востоке наших убивал! Да, он был с теми, кто Лазо в топке сжег! — стал кричать я, сам не замечая этого. Потом мы услышали тихий шум каблуков. Агнешка была еще далеко. — Бежим! — сказал Миша. — Нельзя все так оставлять! Так она узнает! Мы скажем, что на столе нашли его! Бегите! Я все соберу! Я в этом виноват и мне, если что, отвечать за это! Мы все же подождали Колю и вместе выскочили из кабинета, убежав по комнатам.» Едва мы убежали, как послышался дверной скрип. Это Агнешка Ароновна зашла в кабинет. На следующий день я опять сидел у окна и увидел, как мимо проходит милиционер. Я сразу же доложил об этом Коле, Мише и Вике. Тогда я вместе с орденом выбежал на улицу и прокричал: — Дядя! Дядя милиционер! — Что такое, малыш? — спросил страж порядка и улыбнулся. Я вдруг потерялся, отдал честь и прогоговорил: — Словом у нас тут… — К пустой голове не прикладывают, солдатик… — ответил милиционер и рассмеялся. — Дело серьезное. На столе в кабинете нашей воспитательницы я нашел, мы вместе с ребятами… — А кто вам в кабинет разрешал заходить? — Это уже не важно, дядя. Дядя, смотрите. Вот что нашли мы. И я протянул ему белогвардейский орден. — Хм, и что это значит? — У воспитательницы нашли. Страж порядка молча направился в сторону детского дома. Милиционер оказался другом директора. Они вместе служили. Дело могло бы обстоять куда напряженней, если бы не этот факт. После этого у Агнешки был разговор с Романовым. — Ты хоть понимаешь, чем это обернуться бы могло! — стал кричать он. — Прости меня! Пожалуйста! — закричала воспитательница. — Агнешка, я от тебя такого не ожидал! Орден этот мне отдай! Я-то найду ему применение! На клепки переплавлю! И чтобы я этой гадости у тебя больше не видел! Дуреха ты моя! Вот же дуреха!