Мы довольно близко видели смерть и, пожалуй, сами могли умереть, мы ходили везде, где можно ходить, и смотрели на все, на что можно смотреть.
Константин Симонов
Сержант продолжал писать: «Война не заставила долго ждать, Рита. Детский дом было решено эвакуировать в Бишкек. — Будешь ли ты скучать по Беларуссии? — спросила меня тогда Вика. — Конечно буду. Я здесь родился и вырос. Тут родился и вырос мой папа, тут встретил маму, приехавшую к родственникам из Бессарабии. Тут все такое родное. Каждая пылинка, каждый листочек. — сказал я откровенно. — Я тоже буду скучать. Здесь ведь моя Родина. — ответила Вика, заплетая растрепавшуюся косичку. — А я не буду скучать! — сказал Коля, блеснув своими темными глазами. — Это место вечно напоминает мне о том, что та женщина, которая родила меня, бросила. Просто запихнула в этот проклятый детдом и уехала в Америку с новым мужем! Глаза его налились слезами, но он и не думал плакать. — К сожалению родителей не выбирают. Не переживай! — сказала Вика и похлопала Колю по плечу. — А я! — стал говорить Миша. Я вот даже и понять не могу какие у меня теперь чувства. Не хочу никуда! Только на фронт! Вот! — Так только в сказках. — стал говорить я. — Я может тоже хочу, но не возьмут нас. Цыплята, скажут зеленые. — Да знаю, знаю! — Я хочу фашистским союзникам отомстить. Пусть моего отца и франкисты убили, рад буду и гитлеровцев сравнять с землей! А ты Вика? А? — Каждого из нас теперь война зовет. — спокойно ответила Вика. — А я тоже хочу на фронт! — крикнул Коля. — Фины тоже на стороне фашистов! От рук финских солдат мой отец погиб! — Но только вот мечты это все, братцы, мечты. — сказала Вика. — увезут нас в Бишкек и будем там пол солцем греться, а солдаты наши кровь проливать. — Неизвестно еще, как наши судьбы сложатся. Наступит и наш день, братцы! — сказал я. Настало время эвакуации. Я и Вика оказались в одном вагоне. Стоял сентябрь. Сидения в поезде были нагреты. Солнце заглядывало в окна. Зеленая трава, деревья, кустарники и полевые цветы мелькали перед глазами. — Красиво, — сказала Вика, глядя в окно. — Я вот никогда за пределами города не была. — Вот и побываешь. — Я бы в Германии побывала с победным тушем. — Я бы тоже… — Я верю и хочу верить, что вся эта кровавая свора не выдержит натиск наших войск. — Я тоже верю, Слава. А потом я сам не заметил как запел песню о Лазо: Где сосна шумит в печали, Где роса легла слезой Там замучен палачами Большевик Сергей Лазо. Частый ельник да туманы, Да сибирская тайга. Шли победно партизаны, Опрокинули врага. И недаром кровь родная Нами пролита тогда Над Амуром вьётся знамя, Наше знамя навсегда! И ничто не предвещало беды, но солнце вскоре скрыли тучи. Это было вполне ожидаемо на войне с гнусным врагом. Послышался дьявольский рокот фашистких бомбардировщиков. Вот упала первая бомба. Соседние вагоны разлетелись вдребезги. Началась паника. Оглушительный гвалт не смолкал. От взрывной волны выбило окна. Благо, что мы успели лечь на пол и остались невредимыми. — Скорей в окно, Слава, бежим! — в отчаянии стала кричать Вика. Она подсадила меня и я выпрыгнул, а потом она выбралась сама. Я немного ударился, но не обратил на это внимание. Весь ужас бомбежки мы осознали тогда, когда увидели, что повсюду, абсолютно везде, на электрических проводах, деревьях, висят кровавые ошметки человеческих тел. На земле валялись остатки от вагонов все в грязной пыли. Гром бомб оглушал нас и мы заткнув уши, побежали в лес. В этот час я нистолько думал о себе, сколько о Мише Крынкине и Коле Скуратовиче. Как сложилась их судьба, мне тогда было неизвестно.» В это же самое время в вагонах, что первые подверглись бомбежке, находился Миша Крынкин. Взрыв прогремел мгновенно. Вагон превратился в груду металла, а Миша Крынкин погиб, оказавшись под обломками вагона. Позже его нашли всего израненного. Он упал вниз лицом, умерев мгновенно. Его зеленые глаза были закрыты, с губ текла кровь. Взрыв разорвал его детское тело по полам. Так закончилась его короткая молодая жизнь, трагически оборвавшись. Ему было восемь лет. Он хотел воевать. Маленький человек уже все понимал и хотел защищать Родину. Он мечтал стать солдатом. Часто снилось ему как он в окопе среди царицы полей, в каске и с винтовкой Мосина, но вот он мертв. Он не отдал жизнь за Родину, а стал жертвой. Однажды он даже нарисовал карандашом на конверте себя в форме. Рисунок вышел конечно детский и кривой, но Мише казалось, что получилось хорошо. Он тогда показал его Коле. Скуратович тогда сразу обсмеял его, сказал чтобы не нахваливался и что вообще рисунок смешной. Завязалась между ними тогда такая драка. Коля набил синяк Мише. На следующий же день они уже помирились, но рисунки свои Миша Коле больше не показывал. Коля Скуратович напротив находился в момент бомбежке в другом вагоне. Услышав звуки бомбежки, он при первой же возможности выскочил через дверь, что соединяла вагоны. Он также побежал в лес, но в тот, что находился на противоположной стороне. Агнешка Ароновна выжила, но была сильно ранена. Пришлось провести целый месяц в больнице. Что касается Андрея Матвеевича Романова, то он не пострадал. Часть вагонов все-таки смогла спастись. Эта страшная бомбежка навсегда разлучила многих близких друг другу людей, сломала судьбы и жизни. Было много жертв, пролился океан крови. Это сержант не забыл и теперь каждый день вспоминает. Он, описывая эти события находился в глубоком повторном переживании. До сих пор тоскует его сердце. Темным отпечатком легло это событие на его память. Вспоминать это Рябинин не любил, но считал, что обязан. Писал он долго потому что хотел чтобы повествование его вышло подробным и качественным. Ведь писал он ее для своей возлюбленной Риты Беляковой, которая находилась в отъезде по работе. Он давно хотел поведать ей эту историю.