Госпожа Агнесса и эльф

      Будущее страшило, и становилось холодно. Первое время на эмоциях холод не ощущался, но это было недолго.  — Ты трясёшься, цветок мой?       Обеспокоенность в интонациях и ласковое обращение заставили счастливо вздохнуть — она не знала, как фея будет к ней относиться при… гм… смене ролей, но вслух Агнесса сухо сказала:        — Я человек. Мы мёрзнем.       С удовлетворением наблюдала, как эльф перетрясся и начал рассыпаться в извинениях. Кавалькада была остановлена, откуда-то взялось невесомое и при этом объёмное покрывало, в которое пленницу закутали, прежде чем двинуться дальше.  — Еmma vhenan, прости мне невнимательность. Клянусь, я всё сделаю, чтобы ты забыла горечь первого глотка нашей совместной жизни. Остальные будут сладкими, как любовь. Ты не сердишься, прекрасная?       Агнесса промолчала, не торопясь успокаивать феечку, удовлетворённо подумав: «Эге, похоже, госпожа-то тут всё равно я…» — и поджала босую лапку, чтобы та тоже оказалась в тепле под покрывалом.       Немного успокоившись, начала глядеть по сторонам: впереди маячил лес, через дрожащий в портале воздух казавшийся совсем близким, но на деле оказавшийся далеко. Прямо по курсу виднелась небольшая рощица. Метель унялась, и последний солнечный луч золотил искристый снежный покров, из-под которого торчало сухое быльё. Эльфы, кажется, поторапливались, лошадки шли ходкой рысью. Ровно с последним светом добрались до рощи — и маленький золотой слиточек солнца канул за горизонт. На землю опустились тёмно-синие зябкие сумерки. Агнесса обернулась: с другого конца неба быстро наползала чернеющая мгла, начинался ветер.        — Мы остановимся на ночь тут, — они въезжали в рощу, и эльф ласково прижал её к себе, защищая от снега, сыплющегося с потревоженных веток, и тут же радостно сказал, указывая едущему рядом:        — Тelumbe hrive, Arkuenon!       Тот посмотрел (боги, что они видят в этой темноте?!) и легко соскочил с лошади. Агнессе показалось, что он отколупывает от древесного ствола какой-то нарост размером с голову. Вопросительно глянула на Релитвионна. Тот подумал, как будто перебирая в голове слова, и лаконично пояснил:        — Мышегриб.       В ответ на потрясённый взгляд сказал:        — Я смог перевести только так… ты поймёшь.       Феи всё делали не как люди. Дерево для костра собирать не стали, шаман просто достал что-то, похожее на пожухший свёрнутый лист и вытряхнул из него искру. Та, падая, становилась больше и приземлилась уже костром, от которого с шипением во все стороны раздался снег. Агнесса с подозрением пригляделась: ей показалось, что в столбе пламени извивается и перетекает огненный червь. Отвернулась, прикрыв глаза. Вот и покрывало это нелюдское — вроде бы тоненькое, а греет, как и шкуры не согрели бы. Чужие, чужие… От усталости и страха затрясло изнутри. Затёкшие мышцы болели, снег обжигал босые ступни. Спущенная с коня, она стояла, не зная, куда податься на этой поляне, засыпанной снегом. Спрыгнувший следом Релитвионн что-то сказал шаману, и тот, глянув в её сторону, протянул руку к обледеневшему стволу поваленного дерева, лежащего рядом. Раздалось шипение, ствол мгновенно обсох.        — Здесь сухо, посиди, пока не будут готовы ужин и постель.       Ужин состоял из древесных грибов, обожжённых на костре. Здоровенные белёсые валуи, надетые на сучки и воткнутые над костром, начинали свистеть, пищать (и правда по-мышиному), потрескивать и ужиматься, покрываясь румяной корочкой, и через минуту их снимали и разделывали кинжалами на крупные, сочащиеся прозрачной жидкостью куски. Пахли они, как самые лучшие шампиньоны, и Агнесса, приняв такой кусок на палочке, с благодарностью укусила. Это был всем грибам гриб! За волнениями этого дня (самоубийство, похищение и тому подобное) она забыла поесть, и сейчас горячая еда опьяняла похлеще крепкого вина. Впрочем, за вином тоже дело не стало: ей тут же поднесли свёрнутый из коры фунтик с тёмно-вишнёвой жидкостью. Агнесса решила, что хуже не будет, и выпила залпом. Терпкая густая жидкость, минуя желудок и прочие ненужности, ударила, казалось, прямиком в голову, и жизнь наладилась. Стало тепло, светло и весело, и она огляделась вокруг с новым чувством. Удивительно красивы были заснеженные деревья, стоявшие вокруг. Если сначала они казались ей сумрачными, то сейчас ощущались уютной защитой от ветра и непогоды — она слышала — разбушевавшейся вокруг. Эльфы тоже посимпатичнели, даже ужасный шаман, снявший свою маску и оказавшийся смазливым черноглазым красавчиком.        — Это червяк? Я вижу червяка? — она указала на пламя, от резкого движения руки чуть не клюнув в него носом.       Релитвионн внимательно поглядел на неё и сел рядом, приобняв:        — Это огненная саламандра.        — Вы… боги? — она старалась собраться, но еда, вино, жар костра и сидящего рядом эльфа делали это затруднительным. Релитвионн, казалось, впал в затруднение. Помолчав, не слишком уверенно ответил:        — Некоторые народы считают так.        — А ты сам?        — Нет. Я просто дитя Листвы. У нас хватает магов, но мы не боги. Она помолчала, тыкая в магическое пламя палочкой, с опаской и любопытством:        — Этот червяк — он не нападёт?        — Это огненная саламандра, еmma vhenan, — в голосе эльфа начали проскальзывать смешинки, — люди ей не интересны, можешь хоть обтыкаться своей палочкой.       Его рука скользнула по женской шее:        — Ты такая шелковистая, — Агнесса из-под ресниц бросила взгляд на его лицо и не поняла сложного выражения, полного затаённой муки, восторга и насмешки.       Вздохнула: хотелось прижаться покрепче и согреться сильнее, но вместо этого она слегка отодвинулась и нахмурилась.       Он тихо спросил на ухо, и от прикосновения лихорадочно горячих губ мурашки пробежали по шее и по спине:        — Ты будешь меня мучить, отказывая в близости, за то, что я… сделал то, что сделал? — и угрюмо умолк.       Отвела глаза, кокетничая и удивляясь своему пустому жестокому кокетству. Не ответила. Хотела помучать, да, и получала от этого странное, доселе неиспытанное удовольствие. Вместо этого спросила с любопытством:        — А управлять этой саламандрой может только маг?        — Обычная бытовая магия, — Релитвионн равнодушно отмахнулся, — у меня такая же в очаге в моём жилище. Но да, в походе удержать и использовать этого духа под силу только шаману, и то не всегда. Чаще сухостой жгут.        — Что ж не насобирали?        — Где ты тут видишь сухостой? Всё мокрое. Разве что в штанах у меня стоит, как деревяшка, и того гляди воспламенится, — он неприятно засмеялся.       Агнесса посмотрела поражённо, но вместо того, чтобы рассердиться, только хмыкнула:        — Что, бог, тоже разобрало?       Он вздохнул в ответ, сразу как-то сдувшись:        — Да. Ощутил своих, близость дома — и… Прости, — и снова, с неожиданной грубостью, признался: — я понимаю, что мы не сможем уединиться, пока не доберёмся до Листвы, но стоит так, что аж зубы сводит.       Сделав над собой усилие, чтобы не скоситься и не рассмотреть то, о чём шла речь, оглянулась вместо этого по сторонам: остальные феечки не обращали на них внимания, кучкуясь по периметру поляны и тихо переговариваясь. Кто-то уже устраивался на ночлег — она с удивлением уставилась на эльфа, почти взбежавшего на дерево и вытянувшего ноги вдоль длинного сука, прислонившись к стволу спиной и закутавшись в такое же покрывало, как на ней. Судя по всему, ему было удобно, и, замерев, он полностью слился с серыми ветвями — если бы она не знала, что он здесь, то не заметила бы.       Однако не оставляло ощущение, что невнимание спутников несколько наиграно, и что они с интересом наблюдают за парочкой. Во всяком случае, когда рука Релитвионна как бы невзначай легла на кончик босой ноги Агнессы, высунувшийся из-под одеяла, а Агнесса осторожно отобрала её и спрятала, Ганконер фыркнул и что-то сказал Релитвионну. Окружающие эльфы засмеялись, Релитвионн же без тени улыбки тяжёлым взглядом смерил Ганконера. Тот никак не отреагировал, наоборот, подошёл поближе и спросил ещё что-то. Релитвионн стал спокойнее и согласно кивнул. Агнесса, удивлённо притихнув, смотрела, как ладони шамана разгораются собственным золотистым светом и как он медленно осторожно водит ими по телу Релитвионна, иногда негромко задавая вопросы и получая бесстрастные ответы. В конце Релитвионн просяще указал подбородком на саму Агнессу.        — Цветок мой, позволь шаману посмотреть, всё ли с тобой в порядке. Не бойся, он не сделает тебе ничего плохого… сейчас и при мне.       Это «сейчас и при мне» царапнуло ухо, но выспрашивать было неудобно. Шаман уже повернулся к ней. Руки его были теплы и необыкновенно приятны, и в больных мышцах от прикосновений вместо боли тут же появлялась приятная тяжесть, потянуло в сон:        — Он тебя лечил? Мне казалось, ты здоров? — спросила у Релитвионна с оттенком беспокойства.        — Не совсем. Внутренние воспаления, повреждения суставов и сухожилий, надрывы мышц…       Открыла рот спросить, откуда всё это — и закрыла, не спросив. Поняла. Вслух сказала:        — По тебе было не видно.       Эльф пожал плечами:        — Чужая земля, враги вокруг, внезапная любовь во время войны — организм был мобилизован, но регенерация запаздывала, и внутренние повреждения не так быстро залечивались. И сейчас всё прочувствовалось. Но ты не бойся — здесь безопасно, Священная Роща защитит нас, и здесь все свои, мы уже дома…       Тихо, зло сказала:        — Не мы. Ты. Ты дома, — и снова отдёрнула босую ногу, которую он порывался виновато укутать в покрывало.       Ганконер, закончивший с обследованием и уже поднявшийся, нарочито внимательно проследил пантомиму и снова что-то спросил у Релитвионна — и в голосе у него было гораздо меньше мягкости, чем раньше. Тот огрызнулся почти грубо и потянулся к рукояти меча. Ганконер отступил на шаг, примиряюще подняв ладони, но, коротко отвечая, голосом не потеплел. Релитвионн смолчал, и Ганконер отошёл к костру.       «Какие-то странные у Релитвионна «свои», подозрительные… это ж как он к чужим относится…» — Агнесса немного напряглась и не знала, что думать.        — Не бойся. Всё хорошо, — он успокивающе приобнял.        — Я не нравлюсь вашему шаману?        — Дело не в этом, — Релитвионн, похоже, не очень-то хотел вдаваться в подробности.        — А в чём? — спросила с любопытством, но совершенно зря. Релитвионн только глаза опустил да губу закусил. Поняла, что он не скажет, и зло пыхнула. Тяжело оказалось не понимать никого и быть безъязыкой, только догадываясь о происходящем.        — Не сердись на меня, еmma vhenan, — прошептал умоляюще. Видно, что огорчился. — Давай ляжем, ты устала и я устал. И болен. Я не трону тебя, мы просто погреем друг друга. — По тому, как он двинулся, поняла, что и правда болен, и внутренние травмы действительно беспокоят.       «Да, попала феечка к своим, и сразу развезло», — неудобно Агнессе стало, что изгаляется над раненым, и она уж было согласилась, но умолкла, привлечённая непонятным звуком.       Сквозь мреющее, колдовское пламя увидела, что Ганконер, сидящий напротив, держит флейту. Он поймал взгляд. Улыбнулся глазами так, что она с совершенной точностью поняла, что ошиблась — шаману она понравилась. Это длилось миг, потом он опустил ресницы и взял следующую ноту — и время стало странным, как будто пустившись вскачь и остановившись, всё разом. Она уже не ощущала себя чужой здесь, музыка с необыкновенной лёгкостью дала почувствовать всё окружающее: небо, ветер, рощу целиком и каждое дерево, каждую веточку по отдельности — и слиться с ними.       «Это всё-таки боги… Аполлон? Нет, тогда была бы кифара… и золотые волосы. Не Пана ли я вижу перед собой? Тогда где козлиные ноги и рога? И почему он так красив? Это ведь не может быть, чтобы не бог — с такой нечеловеческой красотой… Ах, всё равно. Возможно, я всё-таки умерла, не может быть такого совершенства в мире живых… " — мысли путались, голова кружилась.       Всё так же молча, не в состоянии вымолвить слова от потрясения, дала себя уложить, когда Ганконер перестал играть, и только какое-то время спустя сонно спросила:        — Признайся, вы всё-таки боги?       Релитвионн, почему-то скрипнув зубами, тихо прошипел:        — Нет. Ты же знаешь, кто такие ламии?       Агнесса так же тихо ответила:        — Могильные чудовища. Привлекают красотой и крадут жизненную силу.        — Ну вот. Ты сейчас видела ламию-мужчину. Этот колдун умеет привлекать человеческих женщин красотой и игрой на флейте — и убивает их, забирая жизненную силу.       Не поверив ни единому слову (не может быть! такой красавец!), спорить не стала. Насмешливо протянула:        — Како-о-ой ужас, — и безмятежно завозилась, устраиваясь поудобнее.       Голос Релитвионна слегка похолодел:        — Ты не веришь. Как не верили и они, а если верили — всё равно не останавливались… Но есть и другое: да, ты понравилась ему. Может, и не как еда — из эллет он пока никого не убил. Он уже заметил, что ты гневаешься на меня, и спросил, не хочу ли я отпустить тебя. Так вот: не хочу. Я предложил поединок, но он не принял вызова — я нездоров. Пока. — Агнесса, отойдя от изумления, пыталась что-то сказать, но он остановил: — еmma vhenan, если ты пожелаешь… — он помялся, — улыбнуться в ответ этому nyeno atahanca, сначала будет поединок.       Недовольно шевельнулась, и эльф, подумавший что-то своё, поспешил уверить:        — Это законно. Поединки из-за женщин редко, но случаются. Незаконно принуждать, да я бы и не стал, но и не отпущу. Ты понимаешь меня?       Агнесса зло прошипела:        — Я не собиралась… улыбаться! С чего ты взял?!       Эльфу хватило такта смутиться:        — Я… мне показалось… госпожа моя, ну неужто ты лишишь меня своей милости? Или я нравился только рабом?       Она молчала.        — Что, был безопасен? Поэтому? Но я ведь и сейчас… — он пытался уговаривать, и вдруг понял, что она уснула. Вздохнув, укутал получше и попытался уснуть сам.

***

      Проснулась от того, что рядом движется что-то большое. Напряглась, прислушиваясь и осторожно вдыхая запах. Какое-то животное дышало совсем рядом с головой. Открыла глаза: предрассветные туманные сумерки. Перед лицом стояло копыто. Близоруко всмотревшись, ведя взглядом всё выше по волосатой ноге, с сонным изумлением спросила, вспоминая, что у ламий есть животная форма:        — Эру Ганконер? — окружающая голубоватая мгла вдруг грохнула хохотом, а на Агнессу уставился тёмный глаз с повернувшейся к ней не менее волосатой морды с горбатым носом и огромными развесистыми рогами. Глубокий смеющийся бархатный голос прозвучал откуда-то сбоку, и тут же заговорил тоже смеющийся Релитвионн:        — Сердце моё, базилевс говорит, что его шаман пока не допивался до того, чтобы становиться оленем.       Она с опаской смотрела в тёмный глаз, но олень, шумно выдохнув и щёкотно мазнув по лицу усиками на морде, потерял к ней интерес и продолжил вынюхивать что-то у костра. Агнесса приподнялась: феи стояли группкой неподалёку, и их стало ощутимо больше. Глаз тут же зацепился за высоченного эльфа в чём-то длинном, серебристом. Тот тоже рассматривал её с непонятным выражением на лице, и от этого взгляда воздух как будто густел и холодок пробегал между лопатками. Помедлив, эльф отвернулся. Как выяснилось, он как раз разговаривал с Релитвионном. Говорил звучно, раскатисто, похоже, спрашивая что-то. Релитвионн отвечал — почтительно, с просительными нотками. Базилевс, подумав, кивнул утвердительно — и, прижав руку к груди, поклонился. Эдак величаво, с трепетом. Релитвионн в ответ упал на одно колено и постарался поклониться ещё пониже — и уж они, пока не накланялись, не расстались. Но всё-таки настал момент, когда эльфийский базилевс взлетел на оленя и со свитой ускакал. На поляне остались только те, кто на ней ночевал.        — Цветок мой, базилевс случайно застал нас здесь, возвращаясь с переговоров. — После неторопливых сборов отряд так же неторопливо выдвинулся из рощи, когда окончательно рассвело, и Релитвионн, придерживая Агнессу, рассказывал: — Он торопился, но задержался ненадолго.        — А мы почему с ними не поехали?        — Базилевс приказал не спешить, беречь себя. Сказал, что сам пробудит моё дерево, чтобы уже ждало нас. Это большая честь.        — О чём вы говорили?        — Он спрашивал, какой милости я хочу. Я попросил разрешения для тебя жить в Листве.        — А просто так нельзя жить в ней?       Эльф мягко зарылся лицом в её растрепавшиеся волосы, шепнул на ухо:        — Нет. Неэльфов в Листву не пускают. Недавно сам наследник влюбился в человечку, — интонации Релитвионна вдруг обрели некий азарт и смешливость, как если бы он рассказывал анекдот, — и украл её у мужа.       Агнесса не утерпела:        — ТОЖЕ украл, да?       Эльф слегка поперхнулся, но продолжил:        — Э… ну да. Так вот, он отца даже просить о таком не смел. Они живут за пределами Листвы, хотя, конечно, за ними приглядывают… на всякий случай.        — А тебе базилевс разрешил?        — Да. Не мог отказать. Я нашёл Звезду Элендила. Ты теперь можешь жить тут, передвигаться; навещать, при желании, королевский дворец, тебя примут везде… я всё покажу, тут очень красиво. Выучишь понемногу язык и тебе будет неодиноко, еmma vhenan, — повернул к себе её лицо, ласково погладил по скуле: — Сожалею, что не могу поделиться с тобой бессмертием, но я буду любить тебя всегда. Прошу, верни мне своё расположение, — и попытался поцеловать. Агнесса тихонечко уклонилась.