О Куруфине Искусном, сыне Феанора

Ее звали Лайталостэ Нолвэндэ, но он тайком прозвал ее Индиль, не называл никак иначе — и бывал задет, когда кто-то другой использовал это имя. Это было чем-то интимным, сокровенным и почти сакральным — как обещания, данные друг другу под сенью лесов Оромэ, затем в доме Феанаро во время помолвки, а затем и на свадьбе перед Илуватаром. Он не хотел делиться своей лилией, indil, ни с кем. И только когда едва учащийся говорить Тьелпэ на вопрос: «А как зовут твою маму?» — ответил: «Индиль!», — Куруфинвэ только рассмеялся и взъерошил сыну волосы. Это случилось на балу в Тирионе. Куруфинвэ не слишком любил балы, но иногда, под настроение, был готов выпить вина и послушать пение менестрелей. Танцевал он прекрасно, хотя не слишком это любил — но тут к нему подошла нолдэ и весело улыбнулась: «Почему же лорд Куруфинвэ не танцует? Неужто искусный мастер и, как говорят, лучший наездник из охотников Оромэ настолько неповоротлив в танце?» Он был юн и совсем не обидчив, когда видел, что его не хотели задеть. А взять его на слабо в те времена было проще простого. Она была невысокая, едва ему по подбородок, хрупкая, ловкая. Мысленно Куруфинвэ пришлось признать, что танцевала она лучше него. А после они гуляли по улицам Тириона, освещенным светом Телпериона. Лайталостэ оказалась острой на язык, смешливой и невероятно умной. Она говорила не так, как было принято в Доме Феанаро — не использовала звук [th], — и они провели в лингвистической дискуссии всё время до самого смешения света. После этого вечера Феанаро заметил, что сын стал бывать в кузнице реже и реже: появлялся только, чтобы сделать гребень для волос, браслет или изящную чашу. Всё время он теперь проводил то в путешествиях, то в прогулках по садам Тириона... Потом, уже не скрывая своего счастья ни от кого, стал приводить ее домой. Нерданель сразу полюбила ее, как родную, но Феанаро оставался сдержан. Однажды Оромэ собрал великую охоту: там были его майар, майар Ваны, Нэссы и некоторых других Валар, многие телери и ваньяр — что уж говорить о всех охотниках нолдор, какие были. Неудивительно, что Тьелкормо потерял дар речи, когда Куруфинвэ заявил, что не едет. — Я обещал встретиться с Индиль. — Да брось, вы каждый день видитесь. — Мы запланировали пикник. — Перенеси, такой охоты ещё долго не случится! — Да я рад бы поохотиться! — выпалил Куруфинвэ. — Только... Не могу я больше ждать, toronya, — и вытащил из кармана два серебряных кольца. Сошлись на том, чтобы предложить Индиль присоединиться к охоте, а потом увести ее в сторону, гулять по лесам. Но на охоте Куруфинвэ охватил небывалый азарт. Стоило собакам взять след, он помчался вперед, красуясь перед возлюбленной... Бесценной наградой ему стали слова Оромэ о том, что лучше всадника среди квенди он ещё не встречал. Но тут Индиль догнала их. — Индиль! Индиль, ты не представляешь, что лорд Оромэ сказал только… — Куруфинвэ Атаринкэ, ты бессовестный самовлюблённый эгоист! Курво так и замер перед конём нолдэ, не понимая, чем вызвал такую злость. — Куда ты умчался? — несмотря на то, что Индиль была много ниже Курво, от ее взгляда он почувствовал себя так, словно на него смотрели сверху вниз. — Когда ты приглашал меня на охоту, я думала, что ты будешь ехать со мной в ногу. Думаешь, много веселья — скакать одной позади? Пока Куруфинвэ искал, что ответить, Тьелкормо рассмеялся: — Не злись на него, госпожа Лайталостэ. Похоже, что ты выйдешь замуж за лучшего всадника в Амане! — и осекся, осознав, что сказал. Куруфинвэ подумал, что когда-нибудь скинет брата с утеса. Невысокого. В воду. Глубокую, чтоб не ушибся. Но обязательно сбросит... Тем временем, лицо Индиль выражало невероятное изумление, вся прочая охота потрясённо молчала, а выход у Куруфинвэ был только один. Он немедленно опустился на одно колено. — Лайталостэ Нолвендэ, дочь Тирно из Нолдоли. Куруфинвэ Атаринкэ, сын Феанаро из Дома Финвэ, спрашивает тебя: согласна ли ты соединить свою судьбу с его судьбой и свою фэа с его фэа? Согласна ли ты стать его невестой? Индиль тихо ахнула и закрыла ладонью рот, во все глаза глядя на Курво. Они смотрели друг на друга и молчали, пока Индиль вдруг не… рассмеялась. — Куруфинвэ Атаринкэ, какой же ты невыносимый хитрец! — воскликнула она. — Ты даже не дал мне как следует на тебя рассердиться! В ожидании ответа Курво был напряжён, как натянутая тетива, но все равно не сдержал улыбки. А Индиль, отсмеявшись, ответила: — Лайталостэ Нолвендэ, дочь Тирно из Нолдоли, согласна, — теперь ей нужно было сказать ответные слова. Она улыбнулась: — Я не хочу всех этих церемоний. Ты женишься на мне, Курво? — Я женюсь на тебе, Индиль. Леди Вана благословила их. Когда Куруфинвэ пришёл к отцу сообщить о грядущей помолвке, тот вдруг ответил: — Думается мне, что ты поторопился. — Что? Нет! Почему? — Ты ещё молод и знаком с Лайталостэ… сколько? Два года или три? Это слишком короткий срок для такого решения. Куруфинвэ покачал головой: — Такие слова я бы скорее ожидал услышать от матери, но не от тебя. Они долго спорили, и Куруфинвэ понимал отца все меньше, пока тот не признался, что ему не слишком нравится избранница сына. Куруфинвэ опешил и взъярился; никогда ни до, ни после он не был так зол на Феанаро. — Скажи, что дед Финвэ сказал тебе о матери, когда вы заключили помолвку? — Он полюбил ее с первого взгляда и сразу благословил меня, — последовал невозмутимый ответ. — А если бы не благословил? Если бы она совсем ему не понравилась, что бы ты сделал? Феанаро сомневался всего секунду прежде, чем усмехнуться: — Я бы женился на ней все равно. Куруфинвэ торжествующе улыбнулся. — Отец, ты ее полюбишь. Иногда она даже напоминает мне ammë. У неё и пророческое имя — Нолвендэ, совсем как эпессэ матери: Мудрая. Закрывая дверь, он услышал тихий ответ, уже не предназначавшийся его ушам: — Вот именно, yonyo. Вот именно. Спустя неделю состоялась помолвка, спустя год — свадьба, а спустя еще три года Куруфинвэ, едва не плача от счастья, держал на руках кричащего младенца. Индиль оказалась нежной и заботливой женой. Правда, домашними делами они оба занимались так неохотно, что, ради восстановления справедливости, убирались по дому всегда вместе. Впрочем, оба любили и одиночество, так что Куруфинвэ часто закрывался в кузнице, а она садилась за вышивание,(«Как Мириэль», — восхищенно думал ее супруг), ткацкий станок или бралась за перо. Это, впрочем, не значило, что они не нуждались друг в друге. В Непокое она поддержала его и спорила со сторонниками Второго и Третьего Домов так же яростно, как сами феанариони. Ушла она и в Форменос, не оставив мужа и сына. Куруфинвэ торжествовал, ещё более уверенный в своей правоте: он понял теперь те слова Феанаро о матери, но Индиль-то его не покинула! А потом была Клятва. Были шумные сборы, и тихий вопрос, и ещё более тихое «Нет». Куруфинвэ долго не мог поверить. Уговаривать он не стал: гордость не позволила. — Ты сказала, — сухо ответил он и больше в жизни не сказал ей ни слова: молча собрал вещи и молча покинул их дом, чтобы никогда в него не вернуться. Он не видел, как она стояла на крыльце ещё долгие часы после его ухода и молча плакала во тьме.